Как бы то ни было, а скоро Стасик притерпелся к пониманию, что Шарик - звезда. Если это и правда, то звезда он там, далеко, у себя. А настоящий Шарик был вот он - всегда под рукой. Маленький, верный и откровенный друг.
А Белому шарику, судя по всему, того и было надо…
2
Конечно, время бежало не только в беседах с Шариком. Были уроки в школе, домашние задания, двойки по арифметике, за которые попадало от мамы. Удивительно, что Шарик всякие мировые сложности понимал, а помочь решить задачку за третий класс не мог, путался… Часто хворала Катюшка, с ней тоже хватало забот. Но было и хорошее.
Новый год все жильцы дома встречали вместе: на просторной кухне сдвинули столы. А елочки у всех были свои - у Стасика, у Полины Платоновны, у Зямы. Полина Платоновна дала Стасику немного старинных свечек, и они целый час горели, потрескивая, на хвойных лапах, а Катюшка глазела и улыбалась, будто что-то понимала…
Банный лог опять сделался сказочно-зимним, и Стасик с Зямой снова катались там на санях. В конце улицы висел зеленоватый месяц, светились в окнах огоньки, а неподалеку, на башне маленькой церкви, весело тренькали рождественские колокола.
Андрей Игнатьевич сделал Стасику подарок. Отыскал под навесом среди рухляди ржавые коньки-снегурки, начистил их.
- На, катайся, как я когда-то.
Стасик прикручивал снегурки к валенкам веревками с палочками и учился кататься по обледенелому тротуару. А когда пришла сноровка, стал отпрашиваться у мамы на каток в недалекий сквер, который назывался "Сад имени Ворошилова". Там было весело, горели развешанные на проволоках лампочки, играла радиола. И все было прекрасно, пока Стасику не повстречались Бледный Чича, Хрын и еще двое, Стасик их не знал. Тут уж все пошло как по-заведенному. Вильсона - головой в сугроб, валенки - долой с ног, коньки с них содрали. "Только пикни кому, Матросик, ноги повыдергаем!"
- Чичка-затычка, - бессильно сказал им вслед Стасик. Натянул валенки и пошел домой. И не заплакал.
Он даже не очень разозлился сейчас. Злиться на Чичу и его гадов приятелей было бессмысленно. Они для Стасика были уже как бы не люди, а какое-то неизбежное природное зло. Это все равно что на плохую погоду обижаться, на слякоть, на мокрый ветер. Если попал под дождь, какой смысл его ругать? Все равно вымокнешь, если без зонтика.
А где взять зонтик от Чичи?
Маме Стасик сказал, что коньки отобрали незнакомые мальчишки. Мама, кажется, была даже довольна в глубине души: не будет сын бегать по вечерам на каток, где всякие опасности и хулиганы.
Шарика Стасик с собой на улицу никогда не брал: он хоть и волшебный, неисчезающий, но осторожность не мешает. И в тот вечер Шарик ворчливо сказал:
- Если бы я был с тобой, Чича добром бы ноги не унес.
- А что бы ты сделал?
Шарик молчал.
- Ты что? Распылил бы его на атомы? - испуганно догадался Стасик. - Как тогда в лагере обещал?
- Я… не знаю. Ты хотел бы?
- Нет! Не хотел.
Совсем недавно Стасик думал о том, что Чича с дружками - не люди, а так, тупая злая сила. Но тут сразу спохватился: с головой же он, Чича-то, с руками, с ногами. Человек все-таки.
- Нет, не надо… Ну, он подлый, конечно. Только… У него же мать есть, я ее видел, она в лагерь приезжала. Нормальная тетенька… Знаешь, как рыдать по этому дураку будет!
Шарик все молчал. Кажется, виновато.
- И вообще… - Стасик замялся. Как разъяснить попроще Белому шарику? У них, у звезд, может, совсем другие понятия. - Если мы это сделаем, тогда… значит, мы убийцы - ты и я. А это же самое страшное. Мы с мамой как-то разговаривали, она сказала, что ничего нет страшнее убийства. Потому что оно - непоправимое… Это только фашисты убивают и не мучаются. А мы что, из-за какого-то Чичи должны делаться как фашисты?
Шарик сказал неожиданно:
- Мама у тебя хорошая… У шариков мам не бывает.
- А откуда шарики берутся? - Стасик был рад сменить разговор.
- Не знаю. Вспыхивают, вот и все…
- Прямо из пустоты?
- Наверно, да… Я Чичу и не хотел распылять, просто так спросил. А что с ним делать-то?
- По морде бы ему надавать, - мечтательно отозвался Стасик. - Ты не мог бы дать мне такую силу? Ну, влить энергию… У тебя ее вон сколько. Черное покрывало порвал, поезд остановил…
- Так это я сам. А другому как силу передашь?.. Да, наверно, тут и не в силе дело.
- А в чем? - обиделся Стасик. - Думаешь, мне смелости не хватает? А что в ней толку, если их всегда вон сколько! И все такие дылды!
Шарик задумчиво спросил:
- Может, мне самому попробовать накостылять ему?.. А вдруг не рассчитаю, это ведь не поезд. Трахну посильнее толкающим импульсом, а от него рожки да ножки…
- Нет уж! - опять испугался Стасик. - Лучше не пробуй. Он рассыплется, потом не соберешь… Ты лучше вот что. Раз ты можешь всякое такое… раз для себя шарик сделал пластмассовый… Может, ты мне новые коньки сделаешь?
- Да это запросто! Если хочешь, можно с ботинками…
- Правда? Из ничего сделаешь?
- Нет, надо из чего-нибудь. Например, из полена. Главное, чтобы масса была примерно одинаковая. Тогда я перестрою вещество по заданному образцу…
- У меня ботинки тридцать третий размер. Но лучше делай тридцать четвертый, чтобы на теплые носки… Ох, нет…
- Что?
- Мама сразу же спросит: откуда коньки?
- Ну и скажешь.
- Так она и поверит!
- Ну, давай прямо у нее на глазах сделаю!
- И знаешь, что тут начнется!
- Что?
- Не знаю… Но начнется. Взрослые всегда боятся непонятного. Хоть и мама, а все равно…
Кажется, Шарик слегка надулся (не в прямом, а в переносном смысле):
- Тебе не угодишь.
- Не во мне дело… Слушай! А ты можешь сделать несколько червонцев? Ой, не червонцев, их сейчас отменили, а новых… Или даже сотню! Только чтобы настоящие… Так, чтобы на коньки хватило и еще на еду осталось до зарплаты! А?
- А мама спросит: откуда деньги?
- А пусть она сама их на улице найдет! В кошельке!
…Они обсудили, какой должен быть кошелек. Потертый, с кнопкой, называется "портмоне". А в нем несколько новеньких двадцатипятирублевок, одна сотенная бумажка и кое-какая мелочь. Чтобы все было правдоподобно.
- Может, побольше сотенных? - щедро предложил Шарик.
- Хватит на первый раз. Чего жадничать!.. А как ты кошелек маме подсунешь?
- Знаю как. Ты в это дело не вмешивайся.
…Следующим вечером мама рассказывала на кухне:
- Вы представляете, иду из библиотеки, а на снегу рядом с тротуаром что-то чернеет. Смотрю - кошелек. Открыла, а там триста тридцать четыре рубля с мелочью…
- Везет хорошим людям, - заметил Андрей Игнатьевич и опасливо посмотрел на жену.
- Счастливая ты, Галина, - сказала Зямина мать. - Вот и новую юбку себе справишь…
- Да ты что! Думаешь, я себе взяла?
- А что? Кому-то подарила, ненормальная?
- Ну, человек-то, который потерял, он чем виноват? Ищет, наверно, переживает… Отнесла в милицию, протокол составили.
- Ты, Галя, или святая, или дура, - печально сказала Зямина мать. И закричала на Зяму: - А ты тут не торчи, нечего слушать, про что взрослые говорят!..
Стасик сунул пальцы в карман - Шарик там грелся и вертелся.
- Вот она, моя мама. Вся как есть. Понял?
- Ничего, - сердито отозвался Шарик. - Перехитрим.
- Маму?
- У вас ведь есть облигации?
- Ой… Это чтобы выигрывать по займу? Пачка!
- Ночью пошарю по номерам.
…Андрей Игнатьевич звонко кричал на кухне (он на радостях пропустил рюмочку):
- Я же говорил: хорошим людям завсегда счастье! Ты хоть что делай! Это надо же, пять тыщ! Ты, Галина, молодец!
- Да в чем же я молодец-то? - счастливо смущалась мама. - Просто повезло раз в жизни. Принесла газету, стала номера проверять и глазам не верю: и номер, и серия сходятся… Ой, товарищи, я теперь все долги отдам, Стаське новое пальто куплю и еще на полгода нормальной жизни хватит…
При маминой тогдашней зарплате, в восемьсот пятьдесят рублей, пять тысяч - это просто богатство…
- И коньки с ботинками, - осторожно напомнил Стасик.
- Чтобы опять отобрали!
- С ботинками не отберут.
- Зато поколотят…
"А и правда", - грустно подумал Стасик.
- Ну, тогда лыжи. С горок в Банном логе кататься. Там ребята нормальные, никто не пристает.
Когда легли спать, Стасик велел Шарику:
- Рассказывай, как это у тебя получилось.
- Делов-то… Недавно розыгрыш был. В городе Киеве. На сцене такие штуки крутятся, вроде стеклянных бочек, а маленькие ребята из них пенальчики достают. Ну, как губная помада у мамы. У твоей… А в них бумажки с номерами. Ну вот, один мальчик и вытянул…
- Слушай… а это честно?
- Нечестно деньги из воздуха делать, - слегка огрызнулся Шарик. - А тут все по правде. Надо было только постараться, чтобы мальчик нужный номер вытащил…
- А как ты постарался? Ты что… - Стасика вдруг обожгла радостная догадка. - Сам превратился в этого мальчика?!
- Вот еще! Просто прочитал все номера и подсунул ему под руку тот, который надо. Лучом-толкачом…
Стасик не отозвался на веселую рифму. Вздохнул огорченно:
- А я думал, ты превратился…
- С чего ты взял?
- Я не взял… Просто подумал: вот хорошо бы…
Матрица
1
Здесь надо сделать оговорку, отступление… Было ли то, что описано в предыдущей главе? С точки зрения земного жителя вопрос нелепый. Но Белый шарик был обитателем звездного мира, где свойства и законы совмещенных пространств иногда сплетаются в клубки неразрешимых загадок… Там проблема "было - не было" вовсе не кажется такой бессмысленной.
Взять, например, явление отраженных граней! Луч временного вектора, ударяясь о соседнее многомерное пространство, как о плоскость, уходит от него рикошетом, будто от зеркала. Причем бывает, что реальный источник этого луча быстро гаснет, а отраженный в соседней грани начинает жить по своим законам, формируя вокруг себя собственное пространство и собственные события. Поди разберись: на самом деле они - или только отражаются?..
Стасик-то, конечно, о таких сложностях не подозревал. А Белый шарик задумывался. Ведь, в конце концов, это именно он лихо двинул Вильсона по вектору Времени вперед почти на полгода. За один миг! От той секунды, когда услышал Стаськины слова (просто крик души!): "Вот если бы сейчас было лето", - до майского дня, когда Вильсон оказался в парикмахерском кресле.
Двинуть-то двинул, но сколько энергии это стоило! (И опять большие шары бранили его за легкомыслие.) А основная сложность в том, что на темпоральном векторе с декабря по май возник, естественно, временной вакуум. Природа же, как известно, ни в чем не терпит пустоты. И свободный объем времени, словно бутыль с выкачанным воздухом, начал стремительно всасывать в себя поток событий.
Неясным осталось одно: случились эти события на самом деле или они - только продукт отраженного вектора? Если они были, то почему и Стасику и Яшке многое вспоминалось потом скомканно и урывками? Почему, например, Белого шарика не беспокоило, что с марта все сильнее кашляла сестренка Вильсона? Нет, он помнил это и даже несколько раз делал из хлебных крошек и горошин очень нужные для Катюшки лекарства, которых не оказывалось в аптеке. Но тревоги Шарик не ощущал. Может, потому, что все чаще был занят своими звездными делами? Или дело в том, что все это было не по правде?
Но как же не по правде? Вон в углу у двери стоят Стаськины лыжи, купленные в январе. Вон на Вильсоне штаны, сшитые из обрезков костюма, который мама заказала на неожиданно свалившиеся деньги. И галстук пионерский. Значит, весной в самом деле приняли Стаську в пионеры (он все боялся, что не примут из-за двойки по арифметике)…
А главное - вот он, рядом с Вильсоном, Яшка. Не было бы Яшки, если бы не случилось тогда, зимой, разговора: "А я думал, ты превратился…" - "С чего ты взял?" - "Я не взял… Просто подумал: вот хорошо бы…"
Нет, нельзя сказать, что такая Стаськина мысль была неожиданной для Белого шарика. Смутное и даже какое-то стыдливое это желание появилось, когда Шарик подглядывал Стаськины сны. А может, и не только подглядывал, может, и подсказывал иногда. По крайней мере, Стасик этих снов утром не помнил, а Шарику они впечатывались в память навсегда.
Стасик то пробирался среди оплетенных ползучим кустарником скал, то бежал по песку вдоль очень широкой и очень синей реки за уплывающим пароходом, то искал кого-то на узких улицах незнакомого города… И в конце концов находил! Другого мальчишку. Веселого, бесстрашного, с ясным лицом - похожего на того, который был в комнате Полины Платоновны на портрете. И тогда начинался самый хороший сон. Стасик и этот мальчишка запускали с крыши самодельный самолет, ловили в лесной траве светящихся кузнечиков, летали, обнявшись, на доске качелей, подвешенной не к веревкам, а к солнечным лучам. И дрались иногда с бледными чичами.
Чич было много. Они нападали толпой. Но как нападали, так и откатывались, прижимая к синякам и ранам немытые лапы. Потому что Вильсон и его друг сражались самозабвенно… Чаще всего бой шел на скалистой площадке, у тесного входа в пещеру. Там, в этом гроте, было спрятано какое-то сокровище. Какое - не знали ни Стасик с другом, ни их враги. Но в темной глубине пещеры горело желтым светом окно с плавно закругленным верхом и переплетом в виде буквы "Т". И нельзя было подпустить пиратов к этому теплому и доброму окну. Звенели сабли, кортики и ятаганы, синий пистолетный дым клочьями застревал среди горячих камней, бледные враги с воем катились вниз, теряя рваные треуголки и башмаки. И к двум пацанам в синих матросках и красных галстуках с блестящими пряжками подступиться не могли. Потому что те стояли спиной к спине и так сверкали клинками, что ветер летел, будто от пропеллеров…
Шарик смотрел на это со стороны. Со смесью радости, зависти и ревности. Потому что не он отбивался от врагов спина к спине с Вильсоном. А так хотелось быть на месте того мальчишки!
Да, чтобы дружить с мальчиком по-настоящему, надо стать мальчиком самому. Конечно, можно сказать, что в душе Белый шарик и так был мальчишкой. Но это утешение годилось лишь до поры до времени. Душа душой, а хочется, чтобы в жизнях друзей побольше было одинакового. Чтобы зимой вместе на лыжных горках, а летом на реке; чтобы вдвоем бегать в кино "Победа" на "Золушку", "Чапаева" и трофейных "Мушкетеров". Чтобы знать эту жизнь, как Стаська - на вкус, на запах, на ощупь. И чтобы - спина к спине, когда встретится компания Чичи. "Держись, Матрос Вильсон! Они не пройдут!.."
И чем дальше, тем сильнее хотелось этого. Но Шарик боялся признаться Стасику в таком желании. Во-первых, почему-то очень стеснялся. Во-вторых, было страшно, что мальчишка из него, из Шарика, не получится.
Нет, само физическое превращение в мальчика не казалось Шарику трудным. Хитрости живых клеток ему были известны, и создать в своем сознании матрицу мальчишечьего организма ничего не стоило. Этакий штамп, чтобы потом - шлеп - и готов пацан с головой и ушами, с руками и ногами, лет десяти с виду. Но что внутри этой ушастой головы? Как быть с характером и прочими неуловимыми нейро-энергетическими полями, которые называются словом "душа"? Для души матрицу не слепишь. И если сейчас - тяп-ляп и готов мальчишка, то это будет наверняка второй Стасик. Второй Матрос Вильсон. Потому что ничьей другой мальчишечьей души Белый шарик не знал. А зачем Стасику двойник? Он и от себя-то не в восторге, а тут, пожалуйста - еще один такой же!..
Конечно, хорошо бы влиться в мальчишечье тело уже со своей собственной душой и характером. Но вот тут-то и начинался главный страх: есть ли у него, у Белого шарика, эти человеческие свойства? Одно дело жить в пластмассовом шарике и откликаться резонансом на Стаськины мысли и чувства. Другое… Вот получится ли это "другое"?
…Впрочем, скоро он сообразил, что какой-никакой характер у него есть. Потому что не может портиться то, чего нет, а Большой Белый шар прямо заявил Шарику:
- Голубчик мой, я вынужден сказать, что порой твой характер делается невыносимым. Ты то и дело споришь со старшими.
- Дитя растет, скоро переходный возраст, - хмыкнул Красный шар.
- За такие "переходные" фокусы раньше быстренько попадали под черное покрывало, - прокряхтел Темно-красный шарик. Он, видимо, по старости лет забыл недавние события. Шарик только фыркнул.
- Нет-нет, мы очень благодарны тебе за то, что ты так храбро разделался с покрывалом, - заторопились, просто закудахтали Желтые близнецы. - Но зазнаваться - это очень-очень нехорошо. Это крайне повредит тебе в момент Возрастания…
- Еще больше повредит то, что он так безрассудно тратит энергию, - напомнил Большой Белый шар.
- Чтобы покрывало разодрать - это безрассудно, да? Это вы сейчас так говорите, а тогда…
- Ну, хорошо, хорошо… Но нельзя же теперь жить за счет одного подвига. Надо думать о постоянных обязанностях и о будущем. А ты тратишь энергию на посторонние дела, на игрушки.
- Моя энергия, хочу и трачу, - буркнул Шарик. Впрочем, негромко, про себя.
А про постоянные обязанности он не забывал. Не надо думать, что он проводил со Стасиком дни и ночи, беседовал да сны смотрел. Когда необходимо, он занимался своими звездными делами. Его серия двойных веерных импульсов дала в Сети такой резонанс, что о "Белом малыше" заговорили по всей округе.
Были, правда, и просчеты, а один факт совсем скандальный. Шарик засмотрелся Стаськиным сном про полет на зеленом аэростате и постыдно прозевал отраженный импульс переменной частоты аж из самого дальнего запределья. А перехватить его и направить по касательной к большой дуге Сети мог только он, Белый шарик: он один в этой области пространства имел нужный отражательный индекс. И прошляпил!
Тут уж он услыхал про себя много чего. И не только от шаров-воспитателей, а от всех ближних и дальних соседей. И ответить нечего… И понял Шарик, что чувствовал друг Вильсон, когда забыл закрыть печную вьюшку, умчался с лыжами на горки Банного лога и выстудил комнату. "Растяпа безмозглая, только улица у него на уме! Катя и так кашляет, а ты в доме Северный полюс устроил! Вот запру лыжи в чулан!.." И ясно было, почему Стасик не огрызнулся и не обиделся, а только потер место, по которому попало скрученным фартуком. Чего уж тут…