* * *
Я будто вижу себя со стороны и одновременно в теле.
Я не могу ничего изменить, но и не чувствую ожоги или холод воды. Точнее - чувствую, но как будто фантомно.
Я пытаюсь подвигать хоть чем-нибудь, но не могу. Не хватает сил. И мир видится сквозь полуприоткрытые веки.
Я умираю. И мне вновь себя жалко.
Что ты делаешь? - вопрос звучит голосом Светочки. Вот она, где-то рядом и в то же время - далеко.
Я начинаю разговаривать с Кругом. Я прощаюсь с ним, ведь планирую в этот день умереть.
Что происходит потом?
А вот потом я обращаюсь к морю.
Я ругаю его и грожусь, что моя мама ему отомстит. Вот он, переломный момент. Сейчас всё и решится. Даже в гипнозе я волнуюсь. Сознание верит, да и всегда верило, что разговор с Морем был лишь галлюцинацией. И вот я произношу угрозу про маму и…
Ха-ха-ха!
Море начинает мне отвечать.
(…нужен ты мне…)
* * *
Под гипнозом я очень быстро проживаю оставшиеся часы. Снова вижу акул. Снова что-то тащит меня в воду. Снова рассекаю гладь торпедой. И вот он - белый теплоход, последнее видение, уводящее меня в беспамятство.
Потом я уже сижу на кресле Светочки, а она серьёзно смотрит на меня, сомкнув руки у губ.
- Что я вам сказал тут? - Мой голос не скрывает восторга. Я уже знаю, что сказал.
- Ну хорошо, - вздохнула Светочка, встала, выключила камеру и вновь повернулась ко мне.
- Теперь вы мне верите?
- Не совсем.
Улыбка слетает с моего лица.
- А теперь где я вру?
- Ты нигде не врёшь. Ты говоришь правду.
- Тогда я не понимаю, - хмурюсь.
Доктор возвращается в свой любимый стул на колёсиках и говорит:
- Понимаешь, гипноз помогает видеть только то, что с тобой произошло или то, что ты думаешь с тобой произошло.
- Это как?
- Иными словами, если ты по-настоящему поверил, что Море с тобой разговаривало, никакой гипноз не позволит показать правду.
- Тогда какой от него толк? - хмурюсь я.
- Ну во-первых, иногда люди не до конца верят, - пожимает плечами Светочка. - И из их сознания можно вытащить правду. А во-вторых, гипноз поможет нам с тобой отыскать причину твоей неправды. Мы можем узнать, почему твой мозг хочет верить в сказку и искажает реальность. Возможно, для этого мне придётся погрузить тебя в гипноз ещё пару раз.
- А мне что теперь делать?
Светочка улыбается:
- Иди в палату, а завтра попробуем зайти в твой мозг с чёрного входа.
* * *
На следующий день Светочка попросила меня вспомнить все самые яркие события моей жизни.
- Самые плохие или самые хорошие? - спрашиваю я, вальяжно раскинувшись в кресле. Ноги уже не лежат ровно, прижимаясь друг к другу. Одна вытянута, другая перекинута через подлокотник кресла.
- И первые, и вторые, и третьи, - улыбается Светочка.
- А какие ещё третьи?
- Ну в нашей жизни же бывают яркие события, которые и не плохие, и не хорошие. Они просто есть.
- Хм, - хмурюсь я и начинаю вспоминать.
Первым приходит на ум, конечно же, недавнее кораблекрушение, но его Светочка сразу отметает и просит продолжать. Сначала мне кажется, что в моей короткой жизни нет ничего такого, за что можно зацепиться, только история с моими лесными приключениями и медведем, которую я тут же рассказываю, но пока память тормошится образами деревьев, речек, кустов ежевики и бурым мохнатым танком, сопровождавшим меня, сонные воспоминания, представляющие меньшую ценность, начинают выползать на поверхность.
Первым, конечно, просыпается смерть отца, произошедшая годом позже. Маме звонят, она ахает и убегает из ночной квартиры, оставив меня одного. Бабушка появляется через несколько часов, когда я уже сплю. Потом очень яркое впечатление из совсем раннего детства. Как мы танцуем на дискотеке, что проводится у берега, а отец протискивается сквозь тела и дарит мне чупа-чупс. Я тогда его сильно обнял. Происходило это только не на морском берегу, а речном. Вспоминается, как с Пашкой в школе подрались в третьем классе. Вроде ничья, вроде бы его и отругали, но на следующий день он нашёл двоих закадычных друзей, подождал, пока я не пойду домой из школы, и они лупили меня, пока кровь не пошла из носа. Когда я появился на пороге квартиры, мама ахнула и запаниковала. Ну конечно, жаркий май, я вспотевший от грёбаной школьной формы, глаза растерянные, и всюду кровь: на руках, на рубашке, на лице.
(…а ещё не забудь про салатовую кепку!!!)
Увидев панику мамы, я только тогда срываюсь и начинаю плакать. В этом году Катька через парту от меня внезапно дарит яблоко. Я хватаю его, называю дурочкой, шлёпаю тетрадкой по лицу, несильно, легонько так, и убегаю в другой кабинет на следующий урок. Почему? Ну а не благодарить же мне её! Не хватало, чтобы потом нас записали во влюблённую парочку. Ведь любовь - это для слабаков и слюнтяев, а девчонки нужны только для того, чтобы с ними воевать!
Воспоминания посыпались сквозь меня как вода через решето, по одному-два предложению на каждое событие, пока Светочка меня не остановила.
- Похоже, самым ярким является воспоминание с медведем, - говорит она.
- Ну да, - соглашаюсь я и тут же спрашиваю: - А почему вы так решили?
- Ты же заговорил о нём первым. Не хочешь снова побывать в тех событиях?
- Давайте, - соглашаюсь я, и она опять вводит меня в гипноз.
Я не предполагал необычностей. Конечно, не каждую минуту лесного приключения помнил мой мозг, но в общих чертах… ничего нового я не ожидал, а зря. Я снова прошёл через лес, снова встретил медведя, он плёлся по моим следам. Я думал, что уже не восприму смерть бурого попутчика так остро, как в детстве, ведь сейчас я вырос и знал, что зверь хотел меня съесть, только позже. Однако приближение смерти медведя в видениях заставляло сердце биться чаще, прошиб холодный пот.
(…эти ощущения пробиваются сквозь гипнотический сон…)
И вот я вижу, как пуля врезается в бурую шкуру, зверь ревёт, падает и умирает. Я обхватываю его вонючиепатлы и рыдаю. Охотники оттаскивают меня почти за ноги, вдалеке кричат мама и папа, но я не хочу оставлять мишку, быть может, он ещё жив. Сошедший со страниц сказок бурый ангел, единственный спутник в одиноком лесу.
Не знаю, что вновь меня так заводит, смерть медведя или собственные страдания, которые я вижу со стороны, но я просыпаюсь на кресле психотерапевта в слезах. И тут же смущённо их вытираю.
А Светочка хмурится.
- Это не то, - говорит она. - Не то, что я хотела узнать. Не думаю, что этот случай имеет причастность к говорящему Морю.
- Конечно, не имеет, - хриплым голосом заявляю я. В душе ещё играет смущение.
- Что ж, тогда до следующего раза, Никита.
- А чем мы будем заниматься в следующий раз? - серьёзно спрашиваю я.
- Ну там посмотрим.
Когда я возвращаюсь в палату, скользя тапочками по больничным коридорам, проносясь сквозь невнятицу голосов персонала и больных, мои руки ещё дрожат, а грусть трепещет в сердце как мотылёк в свете яркой садовой лампы.
Да, я всегда помнил лесное путешествие, хоть и не очень хорошо.
Да, я со временем убедился, что медведи хищники и едят людей.
Но один факт я давным-давно позабыл, не придавая ему значения, и только гипноз помог мне вспомнить каждый закоулок, каждый листочек дерева, а также и странность, которую мозг забыл, словно бракованную киноплёнку. И сейчас она лишь восторгала меня, пугала, печалила, всё сразу. Итог один: со мной что-то не так, и уже давно…
Тем летним днём в лесу медведь зарычал на меня лишь однажды. И подошёл так близко, что я слышал вонь его шкуры. И даже вошёл со мной в контакт. Влекомый то ли голодом, то ли пестротой, я остановился у кустов красной смородины. Какое-то время гроздья влекли меня, и я уже было шагнул к ним и протянул маленькую ладошку к ягодам, когда услышал слабый рык. Медведь неслышно приблизился ко мне справа…
Я оборачиваюсь и вижу морду зверя. Чёрный бугор носа морщится в оскале, золотистые глаза сверлят моё лицо. Я улыбаюсь и шлёпаю медведя по макушке, но не достаю и попадаю между глаз. Зверь не реагирует и лишь слабо рычит, а ведь мог отхватить мне руку по самое плечо.
Теряя интерес к попутчику, я снова смотрю на куст и протягиваю руку к налитым ягодам. И тогда медведь бодает меня в бок. Я падаю, утопаю руками в летнем бурьяне, но не злюсь. Стараюсь подняться на ноги. Зверь хватает меня зубами за футболку и какое-то время несёт. Я смеюсь.
Этот момент помнился и без гипноза. Охотники позже объясняли, медведь понёс меня к берлоге. А то, что он бросил меня через какое-то время - это лишь непостоянство дикой природы. Кто знает, что на уме у этих тварей.
И во всё это я верил. А что? Мне было пять-шесть. И про ягоды я забыл, мозг вымел эту информацию вон как ненужную. Дачи никогда у нас не было, я получал красную смородину с рынка, когда родители решали летом наварить компот.
А когда на уроках природоведения в первом классе нам впервые показали картинку с волчьими ягодами, я подумал, что где-то уже их видел.
* * *
На последующих беседах Светочка не вводила меня в гипноз, но мне она по-прежнему нравилась. Мы болтали. Обо всём. Чаще всего о школе, о событиях, произошедших не так давно. И всякий раз она внезапно обрывала наш диалог словами: до следующей встречи, Никита.
В кабинет психотерапевта я нёсся как угорелый, готовый проводить там хоть весь день. Пожалуй, нашёлся первый взрослый человек, которому можно было доверять.
А может, я влюбился? Тьфу. Что за бредни. Девчонки нужны только для того, чтобы с ними воевать. А Светочка - не девчонка. Она уже взрослый врач и просто такая же ласковая, как и мама, только… чёрт, к маме у меня не было таких чувств.
Ну и фиг с ним. Мне просто нравится болтать с психиатром. Чего здесь дурного?
Обида на маму, которую я видел в больнице всего три раза, улеглась, и душа разыгралась. Иногда я позволял себе входить в контакт с другими ребятами, побегать по просторному коридору. В больнице всегда много дел: то к врачу сходить, то медсестре помочь в наклеивании ярлычков на баночки для анализов, то телевизор посмотреть. В игровой большинство игр не представляли интереса, в карточных обязательно не хватало пары-тройки изображений, в конструкторах отсутствовали нужные детали, однако мне приглянулась игрушка, где приходилось по лабиринту выводить шарик. Да и простые карточные игры тоже пришлись в тему. У половины отделения имелась стандартная колода: тридцать шесть бессмертных скрижалей против скучного времени. Как ни странно, в дурачка я играл в основном с девчонками. Две из них, Ленка и Ирка, оказались симпатичными. Я не влюбился, нет, упаси бог. Просто с ними воевать не хотелось. А вот Андрей постоянно пропадал в девчачьей палате. Кажется, он нашёл там какую-то рыжую Юльку и даже целовался с ней. Вот он - предатель всего мальчишеского сообщества!
Как-то после темноты они собрались в той палате, а она была большой, на восемь человек, и стали играть на раздевание. Даже мальчишки младше меня. Мне Булочка сказал, и я громко хохотал.
- Пойдёшь играть с ними? - ржал в ответ толстомясый.
- Вот сам и иди, - хохотал я, хотя…
Смехом я пытался подавить желание присоединиться к игрокам.
Вот так проходят больничные будни, но…
* * *
Я стою на пороге кабинета Светочки. Ещё не знаю, что это в последний раз. В углу вижу камеру.
- О, сегодня опять полетаем? - весело спрашиваю я, скидываю тапочки и беспардонно прыгаю в кресло.
- Да-да, - улыбается Светочка. Сегодня её волосы заплетены в шишку, как у моей мамы. Зря, распущенные, они шли ей больше. Так и хотелось их коснуться.
Цыц, Никита! Цыц! Она не твоя мама!
- О чём будем говорить сегодня? - спрашиваю я.
Светочка откидывается на спинку стула, смотрит прямо на меня, и произносит:
- Мы ни разу не говорили о твоём отце. Ты уже много рассказал о матери, а вот о папе.
Я хмурюсь.
- А что о нём говорить. Я плохо его помню. Мне почти исполнилось семь, когда он… его не стало.
- Ты помнишь его лицо?
- Конечно, - киваю я. - У нас очень много фотографий…
- Ты помнишь его только по фотографиям, или и в реальности? - спрашивает Светочка.
- Ну как. И так, и так, - жму плечами.
- Тебе легко говорить об отце?
- Ну… так же, как и про всё остальное, о чём мы говорили до этого, - отвечаю я.
- Ты можешь мне рассказать об отце? Какие-нибудь воспоминания о его действиях остались?
- Он был добрым, - тут же отвечаю я. - Любил говорить. Один раз, когда мы купались на реке, там играла музыка. Уже темно было. Я помню, стою и танцую, а он…
- Принёс тебе чупа-чупс, - перебивает меня Светочка.
- Да! - радостно отвечаю я.
- А ещё какие-нибудь моменты с ним помнишь?
Я задумываюсь. В голову ничего не идёт.
- Тот же день, когда ты заблудился в лесу. Ты помнишь, как вы отдыхали? Что делал папа?
- Ну что он делал. То, что обычно на отдыхе, - жму плечами я. - Расстилал полянку, доставал всякие вкусности. Мячик. Мы там играли.
- Ты сильно грустил, когда он умер?
Я хмурюсь и пытаюсь вспомнить.
- Всё так туманно, - отвечаю. - Я был очень маленьким и не понимал, наверное. Я, по-моему, даже не плакал.
- Семь лет, это не маленький.
- Шесть, - парирую я.
- Да, но ты заблудился в лесу, когда тебе было пять, и как раз это ты помнишь очень хорошо. Если тебе не сложно, расскажи о смерти отца. Как он умер, ходил ли ты на могилу?
Я задумываюсь.
- Хорошо помню, как он лежал в кровати, бледный и худой, - говорю. - А вот потом, как-то с мамой мы читали книжку, и ей позвонили. Она заплакала и тут же убежала, хлопнув дверью, оставив меня в квартире одного. Потом пришла бабушка. Так. Вот с тех дней как-то всё теряется. Помню какие-то картинки с похорон. Там стол, много еды, все наши родственники. К гробу меня не подводили, я вообще не видел отца после смерти. Первый раз на кладбище уехали мама и ещё какие-то родственники, а меня оставили в квартире, где мы готовили поминки. Но я помню, что потом посещал пару раз могилу. Ну, это в том возрасте. Посещаю-то я её до сих пор иногда.
- Когда ты приходишь на могилу отца, тебе грустно? - спросила Светочка.
- Сейчас нет, - отвечаю я, и тут же стыдливо отвожу глаза.
- Ничего страшного, - говорит она. - Твой папа умер в том возрасте, когда ты не понимал, сколько он для тебя значит, поэтому нечего стыдиться, что ты не испытываешь печали.
- Печаль есть, - тут же огрызаюсь я. - Но она какая-то… далёкая что ли.
- Понятно, - кивает доктор, и потом задумывается. Время течёт, а Светочка ни о чём не спрашивает. Уж не уснула ли, но нет. Вдруг в её глазах мелькает осмысленность, и она говорит:
- Постой. Ты говоришь, что твоей маме позвонили, и она убежала из квартиры, да?
- Ну да.
- А что ей сказали по телефону?
- Наверное, что папа умер, - пожимаю плечами я.
- Ты остался один на несколько часов. Вот об этих часах я и хочу с тобой поговорить.
Моё сердце царапает лапками слепое беспокойство. Я отрываюсь от спинки кресла, чтобы сменить центр тяжести и потираю ладоши.
- А о чём там можно говорить? - лепечу я, а лицо у Светочки сияет, будто она только что решила сложное уравнение.
- Ты же должен помнить это время, - говорит она. - Когда пришла бабушка?
- Через пару часов, - пожимаю плечами я.
- Ты слышал, как она вошла?
- Нет, я спал. Проснулся, а она уже тут.
По моей холке стекает холодная капля пота.
- Откуда ты знаешь, что прошло два часа? Ты смотрел на часы?
- Нет.
- Может, прошло уже пять часов?
- Я что, в кабинете на допросе? - огрызаюсь я.
- Почему же, - спешно мотает головой Светочка. - Никита, у тебя начал дрожать голос.
- Ничего он у меня не дрожит, - возмущаюсь.
- Ну хорошо. Что было до звонка? Давай проверим, насколько точно ты помнишь события. Мама собиралась укладывать тебя спать, да?
Я просто кивнул.
- Она читала тебе книжку. Ты помнишь какую?
В мою голову будто втыкают нож. Молния сверкает перед глазами.
- Оле-Лукойе, - говорю я.
- Хорошая сказка, - улыбается Светочка.
- Отвратительная сказка, - бурчу я и тут же глотаю воздух. Страх сводит горло.
- Тебе она не нравится?
- Нет.
Некоторое время доктор молчит, а потом вдруг предлагает:
- А давай слетаем в ту ночь?
- Да что там такого интересного? - вспыхиваю я. - Мы только зря потратим время.
Я уже не сижу в кресле. Я сполз и поставил ноги в тапочки, будто готовлюсь убежать в любую секунду.
- Ну хорошо-хорошо, - пожимает плечами Светочка. - Если ты боишься, то мы…
- Я не боюсь! - выкрикиваю я, и теперь меня заливает злость безысходности. - Хорошо! Давайте! Загипнотизируйте меня, и слетаем в ту ночь! Вы увидите, что там фигня сплошная!
- Тогда нечего бояться, - улыбается Светочка.
Я прыгаю обратно в кресло, откидываюсь на спинку и закрываю глаза. Я почти плачу.
- Давайте! - подначиваю я. Сердце рвётся на части, паника зациклилась в области паха. Хочу убежать. Исчезнуть. Ведь в ту ночь ничего такого интересного не произошло.
Но я боюсь. БОЮСЬ, БЛИН! И сам не знаю чего!!!
- Тебе надо чуточку успокоиться. Иначе ничего не получится, - просит Светочка.
- Мне уже не успокоиться, - отвечаю я, но стараюсь унять панику.
- Просто слушай мой голос.
И я растворяюсь в звуке.