- Что?
- Сбегай за очками, - посоветовал Щавельку Витя.
- Я те сейчас сбегаю, - лениво пригрозил Колька и поплелся к плакату. Разглядев его, Колька сначала открыл рот, а потом тоже засмеялся:
- Хы-хы-хы… Ты намалевал? - спросил он.
- Нет, - ответил Витя.
- А кто же?
- Не знаю. Кто у нас рисует-то хорошо?
- Плотвичка.
- Точно. Это Плотвичка нарисовал.
Полузащитник из команды Топорка Дима Плотвичка оказался легок на помине. Заметив Диму, Витя Жихарев помахал рукой.
- Привет, Плотвичка!
- Привет.
- Здорово ты ее, - сказал Щавелек подошедшему Диме.
Плотвичка замотал головой.
- Это не я.
- Не ты? - Щавелек недоверчиво уставился на Диму.
- Честно.
…Наконец собрались все, кроме капитанов. Почему не пришел Топорок, все знали: Федя находился "под домашним арестом". А вот почему до сих пор нет Леньки, было непонятно.
- Разыграл нас Рыжий, - флегматично заявил Щавель-Щавелек. - Нас взбаламутил, а сам-то, небось, дрыхнет.
- Не выдумывай, - возразил Дима. - Ленька не станет разыгрывать. Наверное, подпуска проверяет.
Раздался свист.
- Ленька! - обрадовался Плотвичка.
Все побежали к забору.
- Давайте сюда, - приказал Рыжий и отодвинул доску от потайного лаза.
- Видал? - спросил Леньку Щавель-Щавелек и кивнул в сторону плаката.
- Сам повесил.
- Может, скажешь, и рисовал сам?
- Сам, - буркнул Ленька. - Не Кукрыниксы же.
- Здорово, - похвалил Плотвичка.
Рыжий, думая, что Плотвичка смеется над ним, хотел уже огрызнуться, но все искренне стали расхваливать плакат, и Ленька смутился:
- Ничего там хорошего нет. Получше б нарисовал, да краски плохие и времени маловато было.
- Весь дом теперь от смеха прокиснет, - ядовито заметил полноликий и круглоглазый хитрец Тоник Воробьев.
- Смолкни, Воробей! - разозлился Ленька…
Ленька и его товарищи были уверены, что сразу же, как только взрослые увидят плакат, поднимется шум и сбегутся жильцы всего дома. Но "просмотр", к великому их огорчению, проходил гладко, мирно.
Ленька был зол, молчалив. Он считал, что затея с плакатом провалилась. Ребятам надоело наблюдать за тем, что происходит на их дворе, они лениво переговаривались. Некоторые уже собирались уйти домой.
- Гляньте-ка, - тревожно зашептал Витя Жихарев.
Все моментально "прилипли" к забору.
К плакату шел управдом.
- Торопится-то как, родимый.
- Тише ты…
- Остановился… Читает…
Управдом Антон Антонович Горохов внимательно изучил плакат. Оглядевшись, он засмеялся и, довольно потирая ладони, заторопился к своему подъезду.
- Теперь не снимут, - облегченно вздохнул Ленька.
- Думаешь, не снимут? - усомнился Тоник.
- Кто снимет-то? А? Ну, говори, пучеглазый Воробей! - Рыжий не любил Тоника и рад был любому случаю придраться к этому маменькиному сыночку.
- Кто! Кто! А совет пенсионеров? Вот постановят снять - и снимут.
- Пока они соберутся, пока позаседают, весь дом успеет поглядеть, - возразил Тонику Витя Жихарев.
- Совет пенсионеров - чепуха, - вступил в спор Щавелек (он всегда становился на сторону пессимистов). - Обождите, Лютик на улицу выйдет.
- Пусть выходит. А сорвать плакат не дадим, - твердо заявил Ленька.
- Не дадим? Как же не дадим-то? Не станешь же с нею драться: она ведь тетка.
- И без драки обойдемся.
- Арлик дедушку гулять вывел, - объявил Плотвичка, и все опять бросились к своим "наблюдательным пунктам".
Плакат увидал Арлик. Видимо, его привлекли незнакомые яркие краски. Арлик ринулся к Лютикову подъезду.
- Арлик, мальчик мой, куда ты? - плаксиво спросил старичок. - Не так быстро, Арлик!
И только когда Арлик остановился возле плаката, старичок понял, что привлекло внимание его любимца.
- Надо же, - удивленно произнес он и затрясся от беззвучного смеха.
Арлик же не собирался скрывать своих чувств. Боксер стал весело прыгать и истерично лаять.
Лучшего глупый Арлик не мог ничего придумать. На лай боксера выглянула в окно Лютик. Она, естественно, не видела плаката и поэтому подумала, что старичок из пятого подъезда просто дразнит ее своею собакой.
- Безобразие! - крикнула Лютик.
Старичок от неожиданности вздрогнул и как-то весь сжался.
Арлик залаял еще громче, задорнее.
- Перестаньте хулиганить! - забушевала Лютик. - Уберите вашу паршивую собаку! Уберите сейчас же!
Арлик разошелся и не хотел никуда уходить. Старичок изо всех сил тянул его за поводок и умолял:
- Арлик, перестань… Пошли, пошли, мой мальчик. Видишь, гражданка Лютикова сердится.
- Что?! - Лютик задохнулась от обиды и злости, - Обзывается?! Я покажу вам, какая я Лютик!
Старичок решил поправить положение. Галантно приподняв свою старенькую соломенную шляпу, он с поклоном сказал:
- Прошу прощения, прошу прощения, гражданка… гражданка Мячикова.
- Что? Что???
- Извините…
Хозяин Арлика понял, что одряхлевшая память окончательно подвела его. Закрыв глаза, он впервые в жизни прикрикнул на своего любимца:
- Домой, негодник!
Боксер опешил и покорно затрусил к пятому подъезду.
Старичок с собакой скрылись вовремя, потому что очень скоро во дворе появилась разгневанная Лютик. Не застав "обидчиков", она стала размышлять вслух:
- А, спрятался со своей бесхвостой образиной! Вздумал беззащитную женщину собакой травить… Я найду на вас управу…
Лютик решила возвратиться домой, сделала шаг к дверям и застыла на месте.
- Внимание! - прошептал Ленька.
Несколько секунд Лютик окаменело стояла на месте, а потом бросилась к плакату. Раздался оглушительный свист. Лютик даже подпрыгнула от неожиданности, а голуби и воробьи, находившиеся поблизости, взмыли вверх. Свист прекратился, но его тут же сменил ликующий крик:
- Стыд и позор! Стыд и позор! Стыд и позор!
Лютик юркнула в подъезд.
Во дворе опять появился управдом Горохов. Он нес в руках баночку и кисть.
Остановившись возле плаката, Антон Антонович макнул кисточку в баночку и стал что-то исправлять в тексте.
- Чевой-то он? - заикаясь от любопытства, спросил Витя Жихарев.
- Сейчас проверим, - озадаченно произнес Ленька. - Сейчас проверим. Плотвичка, дуй, посмотри.
Плотвичка бежал по двору, согнувшись, перебежками, будто под огнем противника. Обследовав плакат, он возвратился к товарищам.
- Что? - властно спросил рыжий капитан. И все уставились на Диму.
- Ошибку исправил, - ответил Плотвичка.
- Какую еще там ошибку? - поморщился Ленька.
- Надо писать "спЕкулянтка", а не "спИкулянтка".
- Подумаешь!
- А кто писал это слово? - прикинулся незнайкой Тоник.
- Ну, я! - сознался Ленька Рыжий и с прищурочкой поглядел на Тоника. - Ну, я написал, - повторил Ленька, у которого было повышенное чувство собственного достоинства. - Чего ты, Воробей, хочешь этим сказать?
- Ничего. - Тоник заерзал под немигающим Ленькиным взглядом. - Просто надо знать, как пишется это слово.
- А зачем мне его знать? А? Я не хочу знать этого слова. Оно отмирающее. Ясно?!
ЛЕТАЮЩИЙ КОТ
Пришел ласковый вечер. Двор обильно полили из шлангов. Запахло мокрым асфальтом, зеленью. Темнота разбудила ночные цветы.
Дом смотрел во двор множеством окон. Но вот одно из них погасло, потом еще, еще… Только два окна на пятом этаже дольше всех упрямились, но и они, наконец, сдались и потухли.
Весь вечер Лютика мучило какое-то странное предчувствие. Обычно она быстро засыпала, но сегодня долго ворочалась, вздыхала и даже пила успокоительные капли.
В полночь Лютик услышала за окном странные звуки. Она вскочила с постели, подбежала к окошку и застыла на месте. Перед окном летал орущий кот.
- Ааааааа! - закричала, обезумев от страха, Лютик и попятилась в глубину комнаты.
Кот на секунду, затих, а потом заорал с новой силой:
- Мияяяяяяя-вууу!
Наткнувшись на шкаф, Лютик больно ударилась. Боль немного отрезвила ее, и она бросилась к телефону вызывать милицию.
В это время кот залетел в окошко, и Лютик вновь душераздирающе закричала:
- Аааа!
В квартирах стал зажигаться свет. Полусонные люди высовывали головы из окон, желая узнать, что за крики раздаются. Дом ожил.
Лютик доползла до телефона и позвонила.
- Дежурный лейтенант Киреев слушает, - ответили ей в трубке.
- Мимими…
- Да, да, милиция. В чем дело?
- Ле-ле-ле-тающий кот за окном.
- Вы что, гражданка?
- Пппп-п-равда летает и… и кричит… Сппппасите!
- Ложитесь спать, гражданка, а то еще летающая тарелка привидится.
Но милиционерам все-таки пришлось выехать на вызов Лютика, потому что летающий кот напугал еще нескольких человек и телефон звонил беспрерывно.
Наряд возглавил сержант Дроздов.
Как только милицейская машина въехала во двор, кот, парящий под окном Лютика, вдруг завопил истошным голосом и взмыл вверх.
- Гляди-ка, правда, летает! - поразился сержант Дроздов и приказал: - Прожектор!
И тут же яркий упругий луч, скользнув по стене, поймал кота, висящего на веревке. Луч побежал вверх и обнаружил на краю крыши, у невысокого барьерчика, человека. Подняв кота на крышу, этот человек освободил его от веревки и отпустил на волю, а сам на четвереньках заторопился к чердачному окошку, но оно было заперто.
Во дворе к этому времени собралось уже немало жильцов. Один из них ехидно и громко заметил:
- Теперь попался, голубчик.
- Гражданин, спускайтесь, - приказал старший милицейского наряда сержант Дроздов. - Спускайтесь… Не валяйте дурака.
- Мяяяу, - жалобно отозвался с крыши кот.
Все засмеялись.
А человеку на крыше было не до смеху. Он все еще искал путь к спасению: метнулся туда, сюда, подбежал к вентиляционной трубе, заглянул в нее.
- Бесполезно, - сочувственно произнес Дроздов и еще раз пригласил: - Спускайтесь, гражданин, спускайтесь.
Ленька Рыжий (это был именно он) махнул сокрушенно рукой и пошел к пожарной лестнице. Прожектор услужливо освещал ему путь. Как только Ленька ступил ногой на асфальт, сержант Дроздов взял под козырек и привычно сказал:
- Сержант милиции Дроздов. Ваши документы, гражданин.
- Нет у меня еще документов, - мрачно ответил Ленька Рыжий и нахохлился.
"ВО ГЛУБИНЕ СИБИРСКИХ РУД"
Настал день отъезда. Автобус уходил очень рано, и Топорок никак не думал, что кто-нибудь из приятелей выйдет провожать его. Но во дворе Топорка поджидали обе команды. Ребята холодно поздоровались с Ильей Тимофеевичем и Еленой Фоминичной, а Федю окружили и в дружеском кольце повели по улицам к автовокзалу…
За несколько минут до отхода автобуса ребята выстроились в шеренгу, а Топорка поставили лицом к строю. Ленька Рыжий сообщил решение двух команд назначить Федора капитаном сборной двора. Закончил свою речь Рыжий словами, которые произнес срывающимся голосом:
- Капитану нашей сборной физкульт-привет!
Конфузясь, но дружно и торжественно ему ответили обе команды:
- Физкульт-привет! Привет! Привет!
Пассажиры, которые находились на территории автовокзала, заинтересовались и, наверное, подумали, что провожают известного чемпиона. А тут еще крутится Дима Плотвичка с огромной отцовской кинокамерой! Когда Топорку надо было садиться в автобус, его стали обнимать, давать напутствия. Рыжий попрощался с Федей последним. Смутившись, он протянул Топорку записку.
- Тут вот мой адрес. Дом-то ты, конечно, помнишь, а номер квартиры можешь забыть. Напиши обязательно. И еще я тебе одно стихотворение Пушкина переписал. Прочти.
Когда автобус тронулся, Топорок развернул лист тетрадной бумаги и прочел: "Ул. Кутузова, дом 147, квартира 121, Ковалкину Л. С. (Леньке Рыжему)". И дальше без абзацев: "Во глубине сибирских руд храните гордое терпенье. Не пропадет ваш скорбный труд и дум высокое стремление. Оковы тяжкие падут, темницы рухнут, и свобода вас примет радостно у входа. И братья МЯЧ вам отдадут… Не унывай, Топорок".
Федя загрустил еще больше. Все обыденное, привычное в его жизни обрело новый смысл, новую окраску. Федя сейчас с удовольствием бегал бы в магазины, мыл несколько раз в день посуду, выносил мусор - только бы остаться в городе с приятелями, только бы играть в футбол…
Кончился пригород. Дорога запетляла среди полей, а потом выпрямилась и побежала березовой рощей. И в автобусе сразу запахло горьковатой свежестью, чистыми листьями, солнцем и прохладной земляничной росой.
Сначала Топорок почти не обращал внимания на дорогу, на красоту утреннего леса. Потом его внимание привлекло туманное дыхание низины, в котором запутались солнечные лучи. И Феде передалась нежная радость утра. Он стал испытывать необычное чувство. И это чувство было смутно-возвышенным, и в нем смешивались тревога, ожидание необыкновенного, желание сделать что-то очень важное, красивое.
Феде захотелось петь. И он тихо напевал. И будто специально для Фединого настроения все вокруг стало нежно-розовым, а солнце вырвалось из лесу и залило дорогу ярким горячим золотом.
"ТИФОЗНЫИ" БУНТ (Глава из прошлого)
Топорок никогда не был в Ореховке. И Храмовых, к которым его вез отец, никогда не видал. Илья Тимофеевич называл их родителями, хотя они были ему совсем чужими людьми. Илья Тимофеевич - воспитанник детского дома. И женился он на детдомовке, у которой тоже не было родителей.
Топорок очень страдал, что у него нет дедушек и бабушек. Он только по книгам и рассказам приятелей знал, как это хорошо быть внуком. Бабушки-дедушки и от наказания спасают, и подарки всякие делают. Только, говорят, и живут для внуков. Так что Федю Топоркова судьба крепко обошла, оставив без бабушек и дедушек.
Феде, разумеется, было не сладко уезжать из города в разгар футбольного сезона. Но где-то в самой глубине души ему хотелось в Ореховку, хотелось пожить в доме стариков, которых папа любил, ценил как настоящих родителей…
Семен Васильевич и Екатерина Степановна Храмовы в начале Великой Отечественной войны спасли жизнь молоденькому лейтенанту Илье Топоркову. Они нашли его осенью 1941 года в лесу, недалеко от своей деревни.
Обнаружила умирающего от ран лейтенанта Екатерина Степановна. Она возвращалась из соседней деревни, куда ходила навещать больную сестру. Шла Храмова лесом, торопилась засветло добраться до дому, потому что немцы в темноте и пристрелить могли. Дорога от дождей раскисла, и Екатерина Степановна старалась идти возле самых деревьев. Шла она, шла и наткнулась на человека, который лежал бездвижно, уткнувшись лицом в землю. "Мертвец!" - подумала Храмова и вскрикнула от испуга.
Обошла с опаской убитого и заторопилась, заторопилась подальше от места, где он лежал. А потом подумала: "А может, живой он? Вроде бы наш… Красноармеец".
Поборов страх, Екатерина Степановна медленно пошла обратно. Все казалось ей, что лежащий вот-вот вскочит на ноги и закричит: "Попалась!" Но мужчина по-прежнему лежал неподвижно, уткнувшись лицом в холодную грязь. Екатерина Степановна опасливо подошла, склонилась над ним, прислушалась. И вдруг страх у нее пропал. Осторожно приподняла Екатерина Степановна лежащего и перевернула его на спину. Он тихо застонал и опять затих. "Живой! Живой!.. Но что же мне делать с ним? Что же делать?"
Задумалась Екатерина Степановна, а когда очнулась, то заметила, что раненый глядит на нее в упор тихо и тревожно.
- Откуда ты, родненький? - ласково спросила Храмова.
Раненый застонал и закрыл глаза. Потом прошептал:
- Пистолет… Достань… из кармана…
Екатерина Степановна нащупала в кармане шинели пистолет и достала его. Держа оружие с опаской, спросила:
- Чего делать-то с этой штукой?
Раненый снова приоткрыл глаза, поглядел на Екатерину Степановну долгим взглядом и попросил:
- Пристрели… Пристрели, мать.
- Чего? Да ты рехнулся! Пристрели! Еще чего удумал.
Екатерина Степановна в сердцах швырнула пистолет в кусты, приподняла раненого и потащила в густой ельник.
Уложив его поудобнее, она сняла с себя поддевку и подсунула ему-под голову.
- Вот так, милый. Полежи здесь часок-другой. Мы с мужиком придем за тобой. "Пристрели!" Чего захотел! Кто ж я, по-твоему? А? Или я не русская? Лежи и жди.
Но ждать лейтенанту пришлось гораздо дольше, чем обещала Екатерина Степановна, хотя она бежала до самой Ореховки.
Дома она коротко рассказала мужу о раненом и стала торопить:
- Собирайся. Пошли за ним… Чего сидишь-то, увалень?
Однорукий Семен Васильевич, не обращая внимания на горячность жены, долго сворачивал самокрутку, потом закурил и задумался.
- Ну, и человек! - возмутилась Екатерина Степановна. - Кирпич у тебя вместо сердца, что ли? Вставай, тебе говорят!
- Не шуми, не шуми, лотоха. Поспешишь, людей насмешишь. По-твоему делать - и командира погубишь, и себя заодно с ним. Полной темноты надо дождаться.
- Помрет же он.
- Не должон, - уверенно возразил Семен Васильевич и добавил: - Дождичка бы! Ливневого.
- Совсем рехнулся! Дождик-то зачем?
- Чтобы следы смыл. На тележке его повезем. На трех руках-то не донести.
Дождь пошел! Пошел, словно по заказу Семена Васильевича. Удивительного в том ничего не было - осень. Но Екатерину Степановну это поразило.
- Ты, Семен, знать, колдун.
- Колдун, колдун, - согласился муж. - Достань-ка во что переодеть его. Все это в мешок, а мешок клеенкой прикроем. Лекарств вот у нас никаких нет… Водка вместо лекарства сгодится. Где она у тебя?
- Это зачем же ему водка-то? И так еле живой.
- Когда мне руку на финской оторвало, водкой меня сперва отхаживали. Смекаешь?
На дворе стояла непроглядная темь. Даже соседних домов не видно. Казалось, что их здесь никогда и не было. В такую тревожную ночь человеку трудно даже представить, что где-то светит жаркое солнце, что есть большие города, мирно спящие деревни. Думалось, что на всей земле сейчас липкая темь, дождь, ветер.
Каким-то чудом отыскали в этой кромешной мокрой темноте дорогу в лес и молча шли по чавкающей и хлюпающей грязи, шли и толкали тележку, на которой возили прежде только хворост да сено. И не было той дороге конца, а они, даже в душе, не роптали.
Только Семен Васильевич вслух усомнился:
- Найдешь ли, Катерина, его?
- Найду, найду, Сеня, - зашептала Екатерина Степановна, - теперь уж недалеко. От Лыскиного оврага с километр, не больше. Ельничек помнишь?
- Спрашивай!
- В том ельничке и лежит.
Он действительно лежал там, где его оставила Екатерина Степановна. И никаких признаков жизни уже не подавал.
- Помер!
- Замолчи ты! - прикрикнул на жену Семен Васильевич. - Бери под руки… Так… Поднимай… Кладем.
И снова они шли по раскисшей дороге. И снова им казалось, что вовсе не идут они, а просто месят ногами липкую грязь. И ночь была бесконечно долгой.