Да, Топорку было страшно (от себя самого ничего не скроешь), но он ни за что на свете не повернул бы назад. И вовсе не из-за упрямства. Федя шел в лес для самоутверждения. Он торопился поскорее "проскочить" поле, наивно полагая, что по лесу идти спокойнее.
В лесу было еще страшнее. Днем, когда они ехали по этой дороге, все вокруг дышало покоем и радостью, удивляло обилием добрых красок, которые ожили под лучами солнца. Ночь все это утопила в темноте. Темнота всегда тревожит, в темноте живут тайны и волнующая тишина.
Топорок шел торопливо, напряженно прислушивался к каждому шороху. Он мог бы освещать путь фонариком, но не хотел обнаружить себя. Хитрил. Ему по-прежнему казалось, что кто- то идет по его пятам, даже почудилось, будто позади чихнули. Топорок остановился, прислушался… Тихо.
Эх! Собаку бы ему сейчас! Большую, умную. И чего это он до сих пор не завел себе собаку?
Топорок споткнулся, уронил фонарик и не сразу нашел его в густой траве. Пришлось ползать на четвереньках, искать ощупью. Все бы ничего, да вот роса обильная. Когда он, наконец, нашел фонарик, то успел так вымокнуть, что из речки суше выходят. Федя нажал на кнопку. Горит! Топорок радостно вздохнул и зашагал дальше. Казалось, что он в пути уже несколько часов. Неужели он прозевал поворот? Нет, этого случиться никак не могло. Тогда бы он наткнулся на деревья. Только Федя подумал об этом, как дорога резко повернула вправо. "Наконец-то, - обрадовался Топорок. - Теперь не больше километра осталось". Но что это?.. Впереди на дороге он увидел пляшущий свет.
Федя замедлил шаг, пригляделся. Сомнений не было: именно там, куда он шел, горел костер… Кто развел его? На всякий случай, Топорок пошел краем леса. Здесь его трудней заметить и в любую секунду можно юркнуть в чащу. Он шел медленно, осторожно и все никак не мог решить, подходить к костру или не подходить. Кого он мог встретить у костра? Разбойников? Они давно перевелись. Шпионов? Шпионы - не дураки и не станут выдавать себя костром. Может, следопыты поджидают его? Скорее всего, так и есть.
Мысль о следопытах придала Топорку храбрости, и он почувствовал себя разведчиком. Да, он в разведке. Надо незаметно приблизиться к костру и узнать, кто там - друзья или недруги. Федя шагнул в лес. "Осторожно, медведь!" - обругал себя мысленно "разведчик" Топорков, когда под ногами затрещали сухие сучья.
Топорок подкрался к опушке и выбрал для наблюдательного пункта сукастую старую сосну. Забрался он на нее легко, как по лестнице, и удобно уселся. Заметить его было невозможно, а он видел все. Костер горел шагах в десяти от сосны, возле костра - никого. Странно… Топорок хорошо видел столбик, ель, молодняк, в котором он нашел пистолет. Но сейчас место это выглядело незнакомым, впервые увиденным.
Но кто же все-таки разжег здесь костер?
Прошло минут десять, но ничего не изменилось на полянке возле памятного столбика. По-прежнему горел, мирно потрескивая, костер, одиноко, как часовой на посту, стоял столбик, покойно дремала непуганая тишина.
Топорку наскучило бессмысленно сидеть на суку. Что это за разведка! Он уже хотел слезть с дерева, но в это время неподалеку закуковала кукушка:
- Ку-ку… Ку-ку… Ку-ку…
Федя чуть не ойкнул от неожиданности. На полянку выбежал барабанщик Огурец. Сложив ладони лодочкой, он приставил их к губам и ответил кукушке троекратным "ку-ку".
Топорку даже жарко стало. Вот-те на! Глядел, глядел и не заметил барабанщика. Чтобы не обнаружить себя, Федя даже дышать перестал.
- Ку-ку… Ку-ку… - опять прокуковала недалеко "кукушка". И на полянку вышли Лариса, Колька-горнист и еще два незнакомых Феде паренька.
- Топорков не приходил? - тревожно спросила Лариса.
- Не приходил, - ответил барабанщик.
- Куда же он делся? - Лариса растерянно пожала плечами.
- Куда делся? - Огурец презрительно усмехнулся. - Куда он может деться? Дрыхнет, небось, без задних ног у дедушки с бабушкой твой маменькин сынок.
"Вот я тебе покажу маменькиного сынка", - мысленно пригрозил Федя Огурцу.
- Ну, во-первых, Топорков никакой не маменькин сынок, - возразила Лариса. - А во-вторых, он шел сюда, и мы все время наступали ему на пятки, а за поворотом он вдруг куда-то исчез.
"Молодец, Рыжая", - похвалил Топорок.
- Вот оно что! - Огурец почесал затылок. - Небось, как заметил огонь, так и драпанул в лес… Где-нибудь в кустах, возле поворота, от страха дрожит.
"Ну, поищи, поищи в кустах возле поворота, малосольный", - торжествовал Федя.
- Зря мы тебя, Владик, послушали и стали проверять храбрость Топорка. Он не из трусливых. Без испытаний видно.
"Так вот кто придумал меня ночью по лесу гонять! Погоди же, Огурец-удалец!"
- И вовсе не зря. Надо спесь сбить с белоручки.
- Он не белоручка. - Лариса разозлилась. - С чего ты взял?
- Городские - все белоручки.
- Оставайся дежурить у костра, - приказала Лариса, - может, Федя выйдет на огонь, а мы пока поищем его в лесу у поворота.
- Маскироваться мне? - спросил обиженно Огурцов.
- Нет-нет! Стой возле костра открыто.
"Стой у костра открыто, - повторил мысленно Топорок и погрозил барабанщику пальцем. - И моргать не смей!" Топорок попробовал сочинять какие-нибудь обидные стишки про Владика, но почему-то придумались всего две строчки:
Барабанщик Огурец
Забежал случайно в лес…
Вдруг его осенило: "Надо попугать Огуречика!" Но каким образом? Спуститься с дерева, выбежать на полянку и заорать. Глупо… Кидаться шишками? Огурец сразу догадается, что кто-то сидит на сосне… Стоп! Ведь Топорок умеет бесподобно воспроизводить шакалий вой. Ух, как противно он воет! Его научил Дима Плотвичка, когда они вместе были в пионерлагере. Погоди же, Огуречик!
Топорков вздохнул, задрал голову и тихо, жалобно, протяжно завыл:
- Ayyyyy…
Владик беспокойно вскинулся и стал тревожно шарить глазами вокруг. Никогда в жизни он не слышал такого холодящего душу воя. Топорок сделал паузу и подождал, когда Огурцов немного успокоится. Владик подсел к самому огню и вооружился палкой, обгоревшей с одного конца. "Ага! Трусишь!" - ликующе подумал Федя и снова завыл, но уже громче. Барабанщик вскочил на ноги, взгляд его панически заметался. А вой нарастал, нарастал. Возле огня было жарко, но Владика лихорадило, зубы отстукивали нервную дробь.
Наконец Огурцов не выдержал и закричал истошным голосом:
- Караул!!! Ребяяя!.. Опа… спа… ситеее!.. - И он забегал вокруг костра, размахивая палкой. - Караул!
К костру прибежали Лариса и Колька-горнист. Огурцов кинулся им навстречу.
- Чего дурака валяешь? - накинулась на него Лариса.
- Вы… вы… выли.
- Выли? Кто? - Селиванова недоверчиво посмотрела на Владика.
- Волки… выли.
- А мы думали, что ты озоруешь, - недоверчиво произнес Колька.
- Не я! Честное слово, не я.
- Хватит нас морочить! - строго сказала Лариса.
- Ууаааааа…
Теперь уже и Лариса с Колькой вздрогнули, а Огурец застыл на месте. Топорок решил, что наступил самый подходящий момент спуститься на землю. Он осторожно слез с сосны и вышел на полянку, беспечно напевая: "Жил-был у бабушки серенький козлик…" Появись на поляне слон - и тот, наверное, не вызвал бы такого удивления.
Первой опомнилась Лариса.
- Топорок, это ты? - спросила она.
Федя демонстративно пощупал свое лицо, словно убеждаясь, он ли это.
- Я.
- А где ты был?
- В кустах возле поворота от страха дрожал. - Топорок уничтожающе посмотрел на Владика: - А потом шакалов ловил.
Лариса все поняла, но решила подыграть Топорку:
- Каких шакалов?
- Которые выли…
ЛОПУШОК
Семен Васильевич наконец-то нашел для Феди дело. Храмову вдруг срочно понадобилось заменить лавку на крыльце.
Он выбрал подходящую доску и приготовился строгать ее на верстаке под навесом, но тут неожиданно вспомнил, что надо сходить в правление колхоза. Семен Васильевич позвал Федю.
- Помощь твоя нужна, Федя, - сказал озабоченно Храмов. - Рубанок когда-нибудь в руках держал?
- Нет.
- Жаль. Хотел тебя попросить доску построгать. Жаль, - повторил старик.
- А я попробую. Можно?
- Попробовать, конечно, можно, - вроде бы нехотя согласился Семен Васильевич. - Давай, попробуй… Гляди, как надо… - Семен Васильевич, держа рубанок своей единственной рукой, легко прошелся по доске, и сразу же запахло свежей стружкой. - На, держи.
Федя зацарапал рубанком по доске.
- А ты, внучек, легче пускай его… Не напрягайся… Вот так… Молодец! Построгаешь к моему приходу. А потом мы лавку на крыльце заменим. Много не стесывай.
Когда Семен Васильевич ушел, к Феде вдруг пришло незнакомое и приятное чувство, какое обычно испытывают ученики, которым мастер впервые дал самостоятельную работу. И чувство это многосложно. В нем гордость перемешалась с робостью, растерянность - с желанием выполнить порученное дело как можно лучше.
И Топорок старался. Он забыл обо всем на свете. Отъезд отца, желание возвратиться домой, приступ тоскливого одиночества - все затмилось работой. Федя вспотел, раскраснелся и даже высунул язык.
Под навесом пахло теплым деревом, смолистой свежестью стружек и сухой землею. Теплый сквознячок забегал сюда и ласково обдувал разгоряченное лицо. С каждым новым движением Федя строгал все увереннее и чище, ровнее. Вот он уже отстрогал одну сторону доски и принялся за другую.
Топорок так увлекся, что не заметил, как во дворик вошел коренастый мальчишка. Мальчишка был круглолицый, курносый. Его русые волосы уже успели выгореть на солнце. Лицо, шея, руки у мальчишки были закраплены веснушками. Даже в зеленоватые глаза вкрались коричневые точки. Губы были пухлые, добрые.
Но самым приметным у мальчишки, который пришел во двор к Храмовым, были уши, большие, как лопухи. За такие необыкновенные уши Ваню Зеленова вся Ореховка и прозывала ласково Лопушком.
Лопушок подошел к Феде совсем неслышно. Постоял, поглядел, как Топорков самозабвенно трудится, а потом сипловатым баском сказал:
- Здорово, плотник.
Топорок вздрогнул от неожиданности и оглянулся.
- Здорово, - ответил он на приветствие непрошеного гостя.
Лопушок вдруг, улыбнулся. И Топорок не мог удержаться от ответной улыбки.
- Дядя Семен дома? - спросил Лопушок.
- Ушел по делам.
- А возвернется когда?
- Обещал скоро прийти.
- Ну, тогда я подожду его, - сказал Лопушок и по-хозяйски уселся на чурак.
Федя не знал, что ему делать: продолжать строгать доску или занимать гостя разговорами. От этого Топорок даже насупился. А Лопушок, словно разгадав мысли Федины, покровительственно посоветовал:
- Валяй, работай.
- Я только учусь строгать, - сознался Федя.
- Строгать - дело нехитрое, - словно взрослый, изрек Лопушок, - сноровка только нужна. Покажь, как умеешь-то?
- Да плохо у меня еще выходит, - смутился Топорок.
- Не, ничего выходит, - похвалил Лопушок, - Жмать только сильно не надо. Во, гляди, как надо.
Лопушок бесцеремонно отобрал у Феди рубанок.
- Чуешь, как надо? Так вот и гони дальше. - Лопушок возвратил Феде рубанок и снова уселся на чурак.
Федя застрогал увереннее, чище.
- Сноровистее дело-то пошло, - снова похвалил Лопушок. - Смекалистый ты, как погляжу. - И неожиданно добавил: - А я тебя знаю. Ты Ильи Тимофеевича Топоркова сын. Тебя Федькой Топорком зовут. Верно?
- Да.
- А я - Ванька Лопушок. Хочешь, водиться с тобою буду?
- Хочу… А Лопушок - твоя фамилия?
- Нет, - Ваня вдруг заразительно засмеялся, а когда поостыл от смеха, объявил: - Не подумай, что над тобой. Вспомнил, как ты Огурца напугал. И вообще я смешливый. Как начну смеяться, так остановиться не могу. Меня за это из кино и из класса часто выгоняют. У нас вся порода смешливая. Фамилия наша Зеленовы, а на деревне прозывают Хохотушкины. Матери даже один раз похвальную грамоту, как ударнице, дали, а там так и написали: "Матрене Митрофановне Хохотушкиной". Мать, как прочитала, давай прямо на собрании хохотать. Еле остановили. А начальник из района, который грамоты раздавал, подумал, что мамка моя чокнутая… А ты, Топорок, в какой класс ходишь?
- В седьмой перешел. А ты?
- В шестой. - Лопушок помрачнел и вздохнул. - В пятом два года просидел. Весной в речке закупался и проболел потом два месяца. Думали, помру. Очухаться-то очухался, а на второй год остался… Хочешь, сбегаем окупнуться?
- Доску мне надо дострогать. Семен Васильевич скоро придет и лавку на крыльце переделывать будем.
- Да мы эту доску ментом отполируем. Давай рубанок-то.
Лопушок, действительно, очень быстро отстрогал доску и отшлифовал ее фуганком.
- Теперь и на речку сбегать можно, - заявил Лопушок и, погладив доску, добавил: - Первый сорт.
Топорок сомневался, идти или не идти на речку. Искупаться-то ему очень хотелось, но он привык спрашивать у старших разрешение ходить на речку.
К счастью, возвратился Семен Васильевич. Он подошел к ребятам, поздоровался за руку с Ванюшкой и стал разглядывать доску.
- Молодец, Федюшка, - похвалил он Топорка. - Чистая работа.
- Это не я, а Лопушок.
- Он, он, дядя Семен, - запротестовал Лопушок. - Я только фуганочком подчистил. Мы с ним вот искупаться хотели.
- Идите. А ты, внучек, плавать-то умеешь? - спросил Топорка Храмов.
Федя плавал совсем плохо, но ему было стыдно признаваться в этом, и он соврал:
- Умею.
- Тогда идите, купайтесь, - разрешил Семен Васильевич. - Только поосторожней там будьте.
- Ладно, - заверил Лопушок.
Приятели отправились на речку.
РУСАЛКА
Речушка Петляйка, которая протекает по Ореховке, - извилистая и короткая. Ее путь можно проследить по зигзагообразной полосе кустарника, растущего на берегу. Петляйка уходит по лугу вправо, делает большую петлю, возвращается в сторону деревни и пропадает в лесу. Лес подходит к Ореховке огромным клином, острие которого не дошло до деревни километра полтора. А в лесу прячется река Сожа. В Сожу и впадает легкомысленная Петляйка.
Искупаться можно и в Петляйке. Возле самой Ореховки встречаются глубокие омутки, где даже нырять можно, но Лопушок считал, что Петляйка - речонка для мелюзги и старух. Каждый же уважающий себя человек должен купаться на Соже.
Сожа - лесная красавица. Ее называют голубоглазой, потому что вода в ней чистая до голубизны. Красавицы чаще всего капризны, у многих из них характеры неровные. И у Сожи нрав переменчивый. То она разольется ласковой, тихой плесой, то вдруг забурлит сердитым перекатом, то обманет неожиданным поворотом и ошеломит кипучими бурунами, а то возьмет и прикинется сиротливым ручейком.
Речка Сожа - вольная, красивая, неуемно-разная, потому в ней и рыба водится разнопородная - от шустрой серебристо-бойкой уклейки до огромных тайно-мудрых сомов.
Лопушок привел Федю на песчаный крутой берег. Сожа в этом месте была тихая, задумчивая, Течение почти незаметно. Казалось, что река приостановилась здесь, чтобы погреть свои воды на ярком солнце и отдохнуть перед бродом, где она перекатывает мелкие острые камни и шлифует вековые валуны.
- Красиво-то как! - сказал Топорок и улыбнулся.
- Любительские места. Краше не бывает, - сказал солидно Лопушок. - В книжках про нашу речку писали. Эта плеса называется "Бархатной".
- А тут глубоко?
- Не, только на середке да кой-где под берегами с ручками будет. Ты не бойся.
- Я не боюсь, - небрежно ответил Топорок.
Ребята разделись возле кустиков и пошли к воде. Песок был до того горячим, что Федя шел, подпрыгивая, а Лопушку хоть бы что. Лопушок, пожалуй, и по углям прошелся бы босым. Как только просыхала и обогревалась земля, Лопушок не признавал никакой обуви. И ступни у него, что подошва.
Лопушок разбежался и нырнул в яму под берегом. А Топорок вошел в воду осторожно, выбрав место помельче.
- Хочешь, рыбину поймаю? - вынырнув, спросил Лопушок.
- А удочки где возьмешь?
- Я так, руками. Хочешь?
- Руками? - недоверчиво переспросил Федя.
- Угу.
- Поймай.
Лопушок поплыл к противоположному обрывистому берегу. Там, где кусты свешивались до самой воды, остановился, ухватился за ветку, а потом сделал кувырок и исчез под водой. Феде показалось, что Ваня больше не выплывет. Но вот показалась Лопушкова голова. Лопушок стал фыркать, отплевываться. Выражение лица у него было растерянно-ошалелое, словно он только что вырвался из лап водяного. Проморгавшись, Лопушок расплылся в довольной улыбке, а потом заразительно звонко засмеялся и поднял над головою крупную рыбину.
- Упустишь! - крикнул Топорок.
- He! He упущу!
Лопушок выбрался на берег и сделал кукан из ветки.
- Сейчас еще поймаю, - пообещал Лопушок и опять ушел под воду.
Топорок с нетерпением ждал, когда Лопушок снова вынырнет. Но не только Федя наблюдал за Лопушком. На мысочке, скрытом кустами, стояла Лариса со своей подружкой Ольгушей Ведерниковой. А с ними еще была Ольгушина пятилетняя сестренка Таня.
Девочки загорали на своем пляжике и были очень недовольны, когда услыхали разговор мальчишек. Пугливая Ольгуша сразу предложила укрыться понадежнее, но Лариса отговорила ее.
Подруги не узнали, кто пришел купаться. Но когда Лопушок засмеялся, успокоились. Лариса решила посмотреть, над чем это так смеется Лопушок-Хохоток. И тут Лариса заметила Топорка и очень ей захотелось позвать Федю, но она, конечно, не сделала этого.
Лопушок поймал еще одну рыбину и опять звонко засмеялся от удовольствия.
- Чего ты стоишь там? - насмеявшись, крикнул Ваня Топорку. - Дуй сюда! Я буду ловить, а ты на кукан сажать. Спорей дело у нас пойдет.
Лопушок не знал, что Федя плохо плавает, а Феде все еще стыдно было в этом признаться. Он, повинуясь ложному самолюбию, пошел на зов Лопушка. Становилось все глубже и глубже. Наконец Феде пришлось идти по дну на цыпочках. Но и это скоро перестало помогать. Топорок оттолкнулся от песчаного дна и поплыл, лихорадочно загребая руками. Но это только с берега казалось, что течения здесь совсем почти нет.
Течение подхватило Топорка и понесло. Он быстро устал и держался теперь на воде как поплавок во время клева.
Лопушок увлекся ловлей и не видел, что творится с его приятелем, а Лариса сначала не поняла, что происходит с Федей. Ей подумалось, что он просто решил спуститься вниз по течению. Но, заметив как Федя часто погружается под воду, а потом лихорадочно выныривает, Лариса догадалась: Топорков тонет.
Она бросилась к нему. Пробежав мелководье, поплыла по-мальчишески.
Силы оставили Топорка. Он вынырнул скорее случайно, чем сознательно. И в то мгновение кто-то схватил его за волосы и потащил в сторону. Инстинктивно он хотел поймать рукой своего спасителя, но мешала боль… Наконец-то рука разжалась и отпустила его волосы. Федя почувствовал дно. Он поднялся на ноги. Его трясло. Кружилась голова. Тошнило. Шатаясь и ничего не соображая, Топорок медленно побрел к берегу. Лариса шла за ним следом, но он ее не замечал.