18
Неожиданно получилось так, что отец Стори – совершенно выздоровевший и облаченный в безукоризненно чистый стихарь – отправил Харпер к старому школьному автобусу у ворот лагеря Уиндем, следить за дорогой. Он даже употребил слово "внемлите", словно цитировал стих из Библии. Он отдавал это распоряжение, сидя, как на троне, на простом белом камне в центре мемориального круга, пока паства выходила из громадных красных дверей церкви за его спиной. Обитатели лагеря Уиндем весело смеялись и оживленно переговаривались, а дети тонкими голосами пели песню "Токинг хедс" – "Спалим дом дотла". Харпер с удивлением заметила в руках некоторых взрослых красные канистры с бензином.
– Что происходит?
– Предсказано, что будет у нас пикник, – сообщил отец Стори. – Ведь придут к нам сегодня друзья и принесут счастливую весть. Внемлите: вставайте и идите по дороге и смотрите. Мы приготовим большой костер и будем печь сморы во имя Света. – Он подмигнул Харпер. – Не задерживайтесь, и я оставлю для вас печеньку.
Она хотела спросить, чье это предсказание, но время скакнуло, и вот она уже шла по дороге, под черным беззвездным небом. Вдали еще гремели "Токинг хедс", радостно обещавшие спалить все дотла. Харпер торопилась. Очень не хотелось остаться без сморов. Интересно, кто привез для них шоколад и зефир. Наверное, тот же, кто предсказывает пикники.
Она так спешила, что чуть не споткнулась о лежащего на дороге человека. Харпер еле успела отскочить в высокую сырую траву. До автобуса, который стоял ниже по склону холма, она еще не дошла.
Нельсон Гейнрих поднял голову и посмотрел на Харпер. Она узнала Нельсона только по уродливому рождественскому свитеру – половина лица была освежевана, так что ясно были видны красные мышцы. Мутные добрые глаза таращились с блестящей алой маски. Нельсон в точности напоминал анатомический бюст, стоявший когда-то на полке в лазарете.
– Я говорил, что доберусь! – сказал Нельсон. – Надеюсь, сморов хватит всем! Я привел друзей!
У подножия холма взревел "Фрейтлайнер", черный дым валил клубами из выхлопной трубы позади кабины.
Нельсон прополз чуть вперед, еще чуть-чуть, подтягиваясь на руках. Внутренности – длинные канаты кишок – тянулись за ним.
– Давайте, ребята! – заорал он. – Я говорил, что покажу, где их искать! Давайте угостимся сладеньким! Ложку сахара каждому!
Харпер бросилась наутек. Она бежала не так быстро, как раньше. На восьмом месяце беременности она бежала с резвостью и грацией женщины, несущей большое мягкое кресло.
Но, по крайней мере, она обогнала Нельсона, да и "Фрейтлайнер" еще не тронулся с места, так что на холм Харпер взобралась первой и попала в круг света от громадного костра. Невероятных размеров яркое пламя над горой углей размером с коттедж, гигантские языки, лижущие нависающую ночь. Вместо звезд небо покрывали созвездия тающих искр. Харпер открыла рот, чтобы закричать, но услышать ее было некому: никто не стоял вокруг костра с зефирками на прутиках, взрослые не сидели рядышком с бутылками сидра, дети не пели и не гонялись друг за другом. Они не веселились у костра, они горели в костре. Огромная оседающая куча черных трупов; пламя вырывалось из выжженных глазниц обугленных черепов, жар бился в грудных клетках. Костер весело потрескивал, тела шипели. На самом верху сидел Ник. Харпер узнала его: обгоревший и высохший труп смотрел на нее блестящими глазами и яростно жестикулировал: "Сзади сзади сзади".
Она обернулась как раз в тот момент, когда Джейкоб врубил сирену "Фрейтлайнера", и бешеный рев разорвал воздух. Грузовик остановился в двадцати футах от Харпер, фары погасли, и ее бывший муж перестал быть темным силуэтом за рулем.
– Вот и я, милая! – заорал он. – Ты и я, крошка! Что скажешь?
Он со страшным хрустом переключил передачу, фары вспыхнули, и ужасно яркий свет, ужасно…
19
…яркий свет фонаря бил ей в лицо. Она заморгала и села, ладонью заслоняя глаза. Во рту ощущался вкус желчи.
Харпер попыталась заглянуть за источник света. Там стоял Ник – широко распахнутые глаза на милом личике, волосы в очаровательном беспорядке. Он приложил палец к губам – "ш-ш-ш" – и показал на отца Стори.
А у того были открыты глаза, и он улыбался Харпер. Старой, мягкой, доброй улыбкой Дамблдора. И взгляд был чист и внимателен.
Харпер повернулась к нему, свесив ноги с койки. Рядом с кроватью отца Стори в мелкой тарелке тускло догорала свечка.
Тихим нетвердым голосом отец Стори произнес:
– Время от времени мой друг Джон Руквуд подначивает меня, говоря, что изучение богословия для развития интеллекта не полезнее, чем дыра в голове. Из объяснений Ника я понял, что вы спасли мне жизнь, просверлив череп четвертьдюймовым сверлом. Это очко в мою пользу. Надо сказать Джону. – Его глаза блеснули. – И еще он все время говорит, что у религиозных людей – закрытый разум. Так разве мой теперь не открыт?
– Вы помните меня, отец? – спросила Харпер.
– Помню. Вы медсестра. И я совершенно уверен, что мы друзья, хотя, боюсь, не могу припомнить ваше имя. Вы постриглись – наверное, это сбивает меня с толку. Вы… Джульетта Эндрюс? Нет. Нет… не так.
– Харпер, – подсказала она.
– А! – обрадовался он. – Точно! Харпер… – Отец Стори снова нахмурился. – Харпер Галлоуз?
– Почти! Уиллоуз. – Харпер взяла его за запястье. Пульс был сильным, ровным, неторопливым. – Как ваша голова?
– Гораздо лучше, чем левая нога, – ответил он.
– А что такое у вас с левой ногой?
– Как будто паук укусил.
Харпер подошла взглянуть на его ступню. Между большим и вторым пальцами обнаружился волдырь – действительно похоже на укус паука. Были и другие, старые отметины – кусали и прежде, и вокруг образовался желтеющий синяк.
– М-м, – согласилась Харпер. – Кто-то укусил вас. Очень жаль. Наверное, я была слишком занята дырой в вашей тыкве. У вас было серьезное внутричерепное кровоизлияние. Вы чуть не умерли.
– И давно я в отключке? – спросил он.
– Чуть больше двух месяцев. Несколько раз приходили в себя в последние дни. После удара по голове возникли… серьезные осложнения. Было по крайней мере два приступа, с разрывом в несколько недель. Один раз я уже думала – вы не выкарабкаетесь.
– Инсульт?
Харпер присела на край койки. На языке жестов она спросила у Ника, где штука "ухом-слушать-сердце", и тот отправился к полке за стетоскопом.
– Вы говорите с моим внуком на языке жестов? – спросил отец Стори.
– Ник – прекрасный учитель.
Отец Стори улыбнулся. Потом наморщил лоб:
– А если был инсульт, почему у меня речь не нарушена?
– Это случается не всегда. Как и частичный паралич. Но вы чувствуете обе руки? А ноги? Нет онемения в лице?
Он погладил бороду, ущипнул себя за нос.
– Нет.
– Это хорошо, – задумчиво проговорила Харпер. Перед ее мысленным взором возник и тут же исчез раздувшийся красный паук между пальцами ноги отца Стори.
Ник принес стетоскоп. Она послушала сердце (ритм четкий) и легкие (чистые). Проверила зрение отца Стори, попросив следить глазами за кончиком ватной палочки, которую двигала к носу и обратно.
– Я опять впаду в кому? – спросил он.
– Вряд ли.
– А откуда капельница? – Отец Стори смотрел удивленно.
– Долгая история. За эти месяцы многое изменилось.
Глаза отца Стори блеснули надеждой.
– Нашли лекарство? От чешуи?
– Нет, – сказала она.
– Нет. Ну разумеется. Иначе мы уже не прятались бы в лагере Уиндем, а вы лечили бы меня не в лазарете. – Отец Стори присмотрелся к ней, и улыбка поблекла. – Кэрол? Что она натворила?
– Давайте пока сосредоточимся на вас. Хотите глоток воды?
– Хочу. И хочу услышать ответы на свои вопросы. Думаю, я в состоянии делать два дела одновременно.
Харпер не стала просить Ника принести воды, а встала и налила сама. Нужно было время – подумать. Вернувшись к койке, она держала чашку, пока отец Стори пытался поднять голову. Отпив глоток, он откинулся на подушку и облизал губы.
– Думаю, лучше будет, если Кэрол сама с вами поговорит, – сказала Харпер. – Она порадуется, узнав, что вы пришли в себя. Она без вас сама не своя, несмотря на всестороннюю помощь Бена Патчетта и его дозорных. По крайней мере, все под контролем. – Прозвучало нейтрально.
Отец Стори больше не улыбался. Лицо нездорово побледнело и покрылось потом.
– Нет, лучше мне сначала свидеться с Джоном, мисс Уиллоуз. И до того, как дочь узнает, что я очнулся. Можете привести его ко мне? Это срочно. – Он подумал и взглянул ей в глаза. – Что сделали с тем, кто напал на меня?
– Мы не знаем, кто напал на вас. Некоторые думают, что это один из заключенных, по имени Марк Маззучелли. Но он уверяет, что оставил вас в лесу целым и невредимым. Я думала, на вас могла напасть лагерная воровка, чтобы заставить вас замолчать, прежде чем вы…
– Выдам ее за несколько банок "спама"? – спросил отец Стори. – Кстати, что известно про воровку?
– Вы говорили, что знаете, кто это.
– Я? Я не… Кажется, я не говорил. А может, сказал и забыл. Я не все могу вспомнить, в частности, не помню, кто напал на меня. – Он сложил губы трубочкой и наморщил лоб, потом покачал головой: – Нет. Не думаю, что я выяснил, кто воровка.
– В каноэ вы говорили, что кто-то должен покинуть лагерь. Помните нашу беседу? – спросила Харпер. – Когда мы вместе плыли к пруду Саут-Милл?
– Не совсем, – ответил отец Стори. – Но я точно говорил не про воровку.
– А про кого же тогда? – спросила Харпер.
– Видимо, мы обсуждали мою дочь, – сказал отец Стори, как о чем-то само собой разумеющемся. – Кэрол. Она навела кремационную бригаду на Гарольда Кросса. Подставила его – устроила все так, что, когда Бен Патчетт застрелил бедного парня, никто не сомневался, что иного выбора у него не было: он был вынужден защищать лагерь и не мог позволить Гарольду выдать информацию врагу.
20
Харпер искоса взглянула на Ника. Он устроился в ногах ее койки, сложив руки под подбородком, и глядел на дедушку. Лицо сохраняло безмятежное выражение. В комнате было темно, только еле светила догорающая свеча; похоже, Ник понятия не имел, о чем только что говорил отец Стори. Харпер напомнила себе, что и при ярком свете Ник не слишком хорошо читает по губам.
– Откуда вы знаете? – спросила она.
– Кэрол сама рассказала. Если помните, когда я в последний раз обращался к пастве, я говорил, что нам необходимо простить воровку в наших сердцах. Потом, наедине с Кэрол, мы спорили по этому поводу. Она говорила, что я слаб и что люди в лагере отвернутся от нас, если мы не покажем силу. Говорила, что я давно должен был сделать пример из Гарольда Кросса. Я заметил, что из Гарольда Кросса уже получился ужасный пример – и ей это, кажется, понравилось. Я сказал так со злости, не подумав, но она смутилась и ответила: "Так ты знаешь". У меня сердце замерло, и я спросил: "О чем?" А она ответила: "Что я использовала его в качестве примера".
Я-то говорил о том, что Гарольд не подчинялся правилам и погиб из-за этого, но Кэрол не поняла меня и решила, что я ругаю ее за содеянное. Она сказала, что правильно поступила, сдав его кремационной бригаде. Иначе Гарольда все равно рано или поздно обнаружили бы, только никто не помешал бы им взять его живым. И она сказала, что не стыдится. Ведь она спасла меня, моих внуков и весь лагерь. Она порозовела и выглядела победительницей. Я сказал, что не верю, чтобы Бен Патчетт согласился участвовать в подобном, а она засмеялась, как над остроумной шуткой. Сказала, что я понятия не имею, как трудно всем прикидываться такими белыми и пушистыми, какими они кажутся мне, потакать моим детским фантазиям о повседневном благочестии и милостивом всепрощении. Я не знал, что ответить. Мысли пропали. Она сказала, что во многом я так же виноват в смерти Гарольда, как и она, что это я загнал всех в такое положение, и его пришлось застрелить. Сказала, что если бы я применял жестокие наказания с самого начала – например, заковывал его в кандалы или публично сек розгами, – он бы перестал удирать из лагеря, подвергая всех опасности. Ну и прежде, чем я сумел найти ответ, постучался Бен Патчетт – пора было идти. Честно говоря, я не посмел хоть как-то им ответить – и ей, и Бену Патчетту. Я знаю, моя дочь не ударила бы меня, но не был уверен, что Бен Патчетт…
– Уверены? – переспросила Харпер. – Если она была испугана, если думала, что ей грозит ссылка, разве не могла именно она ударить вас по голове?
– Ни за что. Моя дочь никогда не попыталась бы меня убить. В этом я уверен, как в своем имени. Нет. Полностью исключаю. Скажите: пока я был без сознания, она выказывала надежду, что я не поправлюсь?
Харпер глубоко вдохнула, припоминая.
– Нет. Вообще-то она пригрозила выгнать меня из лагеря и отнять ребенка, если вы умрете.
Отец Стори побледнел.
– Она… она просто с ума сходила от мысли, что вы можете умереть, – добавила Харпер и вдруг покачала головой. Вспомнилось, как Пожарный рассказывал, что Кэрол всегда хотела, чтобы отец принадлежал ей одной, что Том был в каком-то смысле единственной страстью всей ее жизни. Любовь, конечно, может убивать. Об этом Харпер знала, пожалуй, побольше других. Но лишь иногда… нет. Не может быть. Нет. Кэрол могла подписать смертный приговор Гарольду Кроссу, но не отцу. Отцу – никогда.
Отец Стори словно прочитал этот категоричный вывод на хмуром лице Харпер.
– Не думайте, что Кэрол считала меня угрозой для себя. И она не стыдилась того, что сделала. Она гордилась! Понимала, конечно, что если весь лагерь узнает, то может произойти раскол, поэтому нужно хранить все в тайне. Но стыдиться нечего. Нет, не поверю, чтобы моя собственная дочь решила убить меня, чтобы заткнуть мне рот. Представить невозможно. Я уверен: она надеялась, что однажды я приму ее точку зрения, соглашусь, что маленькое убийство необходимо для защиты лагеря. И по крайней мере она надеялась, что я останусь любящим, благопристойным, доброжелательным лицом наших ночных церковных служб, а ей доверю "черную работу" по присмотру за обществом. Именно такими словами она мне все объясняла.
Харпер рассердилась: картина того, что случилось с отцом Стори в лесу, не складывалась. Казалось, все, что нужно знать, было на месте, но это напоминало ситуацию, когда встретил знакомого и не можешь вспомнить имя. Как она ни напрягалась, разложить все по полочкам не могла.
"И брось пока", – подумала она. Не важно. Сейчас это не самое главное. В данный момент.
– Приведите Джона, – ласково сказал отец Стори. – Потом мы поговорим с Кэрол. И с Алли. И с Ником. Я хочу сейчас собрать всю семью. Если придется говорить о тяжелых вещах, мы сделаем это вместе. Так мы поступали в прошлом, и этот способ никогда не подводил. – Он прищурился. – Как думаете: люди поймут то, что Кэрол сделала с мистером Кроссом? Они смогут ее простить?
Харпер больше интересовало, многие ли простят отца Стори, если он раскроет тайну Кэрол, но она промолчала. Однако он прочел сомнения на ее лице.
– Думаете, это конец для нашего лагеря? – спросил он.
Поразмыслив, Харпер не ответила, а сама задала вопрос:
– Помните разговоры про остров Марты Куинн?
– Да.
– Он существует. Мы знаем, где он. Я бы хотела отправиться туда. Там есть медицинское учреждение, и там я могла бы родить. И я знаю, что еще некоторые хотели бы поехать со мной. Думаю… когда станет известно о Гарольде Кроссе… и когда вы поправитесь… Боюсь, да, лагерь расколется. В ночь, когда на вас напали, вы говорили, что кто-то должен покинуть лагерь. Насовсем. Я не знала, что вы имели в виду Кэрол. Полагаю… – Харпер глубоко вздохнула, добравшись до совершенно омерзительной идеи. – Она могла бы отправиться со мной. С нами. С теми, кто уедет, если нам позволят.
– Конечно, вам позволят, – ответил он. – И, возможно, лучше будет все-таки оставить Кэрол здесь. Своего рода заключение. Я тоже останусь и буду приглядывать за ней. Чтобы помочь ей найти себя, если получится.
– Отец, – сказала Харпер.
– Том.
– Том… Наверное, вам стоит поговорить с дочерью позже. Вы очень слабы. Думаю, вам надо отдохнуть.
Он ответил:
– Я отдохну куда лучше, повидав сначала внучку и Джона. И дочь, конечно. Я очень люблю Кэрол. Понимаю, что вы не можете… вы, наверное, ненавидите ее. Но знайте, что при всей ее вине, при всех преступлениях, она всегда считала, что действует во благо людей, которых любит.
Харпер подумала, что нездоровая потребность Кэрол управлять другими – подчинять их – не имеет никакого отношения к любви, но Том Стори так же не был способен видеть это в дочери, как Ник не был способен слышать.
Впрочем, Харпер ничего этого не сказала. Если Том действительно хочет разобраться с дочерью сегодня, его ждет достаточно неприятностей, так что добавлять не стоит. Значит, первым делом отправиться к Джону. Послать записку Алли. Она приведет Кэрол. Что бы ни ожидало отца Стори, он будет не один.
Она повернулась к Нику и начала жестикулировать: "Я собираюсь привести Пожарного. Составь деду компанию. Ты ему нужен. Ему можно пить, но по чуть-чуть. Понятно? Я правильно показываю?"
Ник кивнул и ответил: "Я все понял. Идите".
Харпер поднялась на ноги. Двигаться было приятно, хотелось разогнать тело до скорости мысли. Она сунулась за занавеску болотного цвета.
Майкл дежурил, как и обещал. Он в кои-то веки отложил "Рейнджера Рика" и, положив винтовку 22-го калибра на колени, втирал тряпкой в приклад то ли масло, то ли лак.
– Майкл, – позвала она.
– Да, мэм.
– Он очнулся. Отец Стори.
Майкл подскочил, едва успев подхватить винтовку, чтобы она не упала.
– Шутите? Не может быть.
Харпер не удержалась от улыбки. Удивление на его лице – наивном, с широко раскрытыми глазами, – делало его совсем похожим на ребенка. Простодушное лицо напомнило Харпер ее четырехлетнего племянника, хотя на самом деле они были ничуть не похожи.
– Может. Он очнулся и разговаривает.
– А он… – Кадык Майкла дернулся вверх-вниз. – Он вспомнил, кто напал на него?
– Нет. Но, думаю, вспомнит очень скоро. Он чувствует себя гораздо лучше, чем я смела надеяться. Слушай, он хочет, чтобы я привела Джона. Когда Джон появится, нужно будет позвать Кэрол. И Алли, само собой. Он хочет собрать всю семью. И я хочу, чтобы ты тоже там был.
– Ну… не думаю, чтобы я… – Майкл запнулся.
– Это будет трудная встреча. Я хочу, чтобы ты присутствовал, на случай, если… они поддадутся эмоциям.
– Думаете, они рассорятся из-за того, что делала мать Кэрол? – спросил он.
– Ты не понимаешь, Майкл. Дело не в том, что она творила, пока отец Стори был без сознания. А в том, что она делала до того, как его ударили. Если бы люди знали это, то никогда не отдали бы ей власть. Ей или Бену Патчетту. – Она представила, как Бен Патчетт всаживает пулю в Гарольда Кросса, и снова почувствовала сладко-кислый привкус желчи в горле. – Сраный Бен Патчетт.
Майкл нахмурился:
– Не думаю, что мистер Патчетт такой ужасный человек. Может быть, его немного занесло, когда беззаконие проникло в лагерь, но я вообще-то могу понять…
– Он преступник, – отрезала Харпер. – Он застрелил беззащитного мальчика.