Теперь Тарасику ничего не видать - ни папиного лица, ни папиных подметок: папа убежал на другую сторону сада.
Вокруг пусто. Тихо. Бело. Тарасик вздыхает, от нечего делать садится на корточки и принимается сгребать руками снег.
…Но ведь папа не взял совка! А много ли снега нагребет человек руками?
…Нет морковки!.. Не прихватили ее с собой. А как сделаешь без морковки снежной бабе хороший нос?
…Нет поблизости кочегарки. А разве сделаешь бабе глаза из простого снега - без угольков?
Тарасик оглядывается и взбирается на скамейку. Вздрогнув, дерево сыплет снегом на его теплую шапку.
Тихо звенят трамваи. Тонким хором чирикают воробьи.
Скучно Тарасику.
И вдруг выглядывает откуда-то из-за дальних домов солнце. Не солнце, а отблеск его. Но Тарасик знает, что теплый свет всегда бежит впереди солнышка, чтобы оказать: "Сейчас оно придет".
Про это он знал всегда. Даже тогда, когда был совсем еще маленький. Даже тогда, когда не умел ходить и не понимал, что у солнца есть имя - Солнце.
И вот его лучи.
Волшебно коснулись они кустов. Волшебно коснулись они дорожек и памятника посредине сада. Памятник: голая тетка с разбитым кувшином. Но и каменной голой тетке весело от теплого солнышка. Она, видать, согрелась и даже как будто вспотела: вся блестит в его свету.
Горят огнями, елочными фонариками каждая ветка и каждый куст большого, пустого сада.
Повернутой к солнцу щеке Тарасика становится тепло. Солнце слепит его правый глаз. Глаз хочет жмуриться. Хочет спать. А за ним - второй… Оба глаза слипаются.
Красно и весело, сквозь закрытые веки, бежит навстречу Тарасику большое солнце. Солнце блещет, переливается… Солнце гудит, гудит.
Тарасик посапывает.
И вот он как будто шагает в валенках, проваливаясь в глубоком снегу, по гудящему, веселому, солнечному коридору.
Коридор весь блещет! Тихо, в последний раз цвивиркнул воробышек…
Лохмато и сладко обхватывает Тарасика сон своими большими теплыми руками. Голова в большой шапке шатается то вправо, то влево.
Тише, трамваи! Эй вы, воробьи, потише!..
Тарасик спит.
Глава четвертая
- Ты это что, малец? - говорит Тарасику толстый голос. И кто-то дотрагивается до его плеча. - Жив ли?..
- Жив, - отвечает Тарасик. - Это я нарочно зажмурился. Я придумал, что если кто ко мне подойдет, так я его лягну.
- Ну и хитер ты, брат! Видать, решил меня взять на пушку! А я вот первый тебя обдурю… Держись - забодаю! - говорит толстый голос.
И вперед протягиваются два больших коричневых от курева пальца. Они щекочут пальто Тарасика (в том месте, где у Тарасика живот).
Человек хохочет. От его дыхания валит густой белый пар. Тарасик моргает. Он удивляется: какие такие глупые люди бывают на свете, разве умный станет щекотаться через пальто?
Задравши голову, Тарасик внимательно разглядывает человека. Смотрит и видит, что рядом с ним стоит не настоящий дяденька, а дед-мороз. Брови у него утыканы колючками инея, щеки сизые, а нос красный. Только ватных усов он не успел приклеить себе под нос (а ведь каждый мальчик и каждая девочка знают, что настоящие деды-морозы обязательно приклеивают к сизым, картонным носам большие ваточные усы).
Тарасик смотрит на человека. А тот хохочет. В ярком свете сияют и блещут его большие белые зубы.
- Дяденька, это вы снегу наелись? - задумчиво спрашивает Тарасик.
- Уморил! - улыбаясь, отвечает ему Мороз и наклоняется совсем близко к лицу Тарасика.
Глаза у деда-мороза синие. Голубые глаза всегда синеют от холода: видно, зябнут. Из снежных ресниц морозно и весело глядят на Тарасика колючки озябших глаз. В глазах, как в зеркале, отражается не душа, про которую дедушка пробовал рассказывать Тарасику басни, - как будто душу можно увидеть или потрогать. Нет. В морозных глазах наклонившегося к Тарасику человека отражается сам Тарасик. Весь в большой шапке, в варежках, в пальто с пуговицами. В глазах Мороза отражается сад, кусты и скамейки, голая тетка и солнце. И все это почему-то перевернуто вверх ногами.
Белый пар застилает лицо деда-мороза и бежит вверх, как дым из трубы. Дед-мороз дышит паром.
- Давай знакомиться! - сочным голосом говорит дед-мороз Тарасику. - Ты кто такое будешь?
- А я Тарасик, - отвечает Тарасик.
- А я, - погляди, кто я?
Тарасик смотрит и видит, что дед-мороз одет в милицейскую форму. На плечах у него погоны, а на голове блестящая от инея милицейская шапка.
- Привет, приятель, - говорит Тарасику милиционер.
- Хорошо, - отвечает Тарасик.
- А чего ты здесь делаешь?.. Заблудился, что ли? - спрашивает милиционер.
- Ничего я не заблудился. Я с папой был. Только он убежал.
- Не дури, - обиженно покачивает головою милиционер. - Я с тобой по-хорошему, и ты со мной по-хорошему. Где отец?
- Да я же сказал вам, дяденька: он убежал. И не отец он вовсе, а папа. Отцы у тех мальчиков, у кого пап на фронте убили.
- Чего? - удивляется милиционер. - Нет, с тобой не соскучишься, брат. Я тебе слово, а ты мне - три. Где папа?.. Куда убежал?
- Не знаю! - отвечает Тарасик.
- А давно?
- Ой, давно! Я в снегу копался… Потом я ждал… Потом я опять покопался…
- Озяб небось? - ласково спрашивает милиционер.
- Озяб, - подумавши, говорит Тарасик.
- Подожди, малец.
Милиционер встает со скамейки и медленно обходит сад.
- Никого не видать, - говорит он Тарасику, возвращаясь. - Что ж делать-то будем, а?
- Расскажите мне что-нибудь, - предлагает Тарасик. - Вы сказки умеете?
- Есть мне время сказки тебе на посту рассказывать! - обижается милиционер. - Пойдем-ка лучше в милицию. Да ты не бойся меня, не бойся. Милиция маленьким первый друг. Милиция любит ребенка. Милиция его бережет. Там тебе и детская комната и кисель. И кубики. И всякая разность.
- Ладно. Так я к вам зайду в другой раз, - утешает милиционера Тарасик. - А теперь не пойду.
- Не пойдешь - и не надо, - ласково говорит ему милиционер. - Я тебя на руках донесу.
Он наклоняется и осторожно, будто стеклянного, берет Тарасика на руки (и даже слегка покачивает его. Видать, милиция в самом деле крепко любит Тарасика).
- Пустите, дядя! - говорит Тарасик милиционеру и отпихивается от его груди кулаками.
- Давай, пацан, поступать культурненько, - предлагает милиционер. - А милиция рядышком, за уголком.
Но Тарасику вовсе не хочется за уголок.
- Пустите, дядя! - орет он сердито. - Зачем вы меня уносите?
Звонкий воздух подхватывает его голос и относит его далеко вперед.
- Пустите, пустите, дядя!.. И чудо! Когда Тарасик был здесь совсем один и скучал, никто небось не отозвался ему.
А тут на его вопли сбегается чуть что не вся улица. Вот они, даже дворники тут. Прибежали и принесли с собою лопаты.
- Чего случилось? - спрашивают женщины с лопатами.
- Заблудился, видать, - объясняет им какая-то старушка.
- Прэлэстный ребенок!.. Мурилье! - обзывает Тарасика дядя в зеленой шляпе, какие носят только тетеньки, а не дяденьки.
- Позвольте, граждане, - отвечает на все это милиционер. - Пропустите! Не будем создавать паники.
- А пусть он меня не уносит! - кричит Тарасик и старается вырваться из его рук.
- Ребенок не хочет с вами идти, - сейчас же заступается толпа за Тарасика. - Зачем вы его уносите?
- А что ж мне, кинуть его одного посредине улицы? Так по-вашему? - удивляется милиционер. - Чтобы он под трамвай попал?
- Эй, земляк, - говорит милиционеру женщина-дворник. - Я ж его видала, отца-то. А гляжу - пришел спозаранку, мальчонку оставил в садике, а сам наутек. И чуть меня с ног не сшиб. Так бежал, так бежал… Подкинул ребенка! Да если б я догадалась, да я б его, ирода, на месте огрела лопатой.
- Не может этого быть! - отвечает милиционер.
- Как так не может, когда я его видала? Бежал - не оглядывался!
- Ну и ну! - удивляется милиционер.
И вдруг глаза его, озябшие на морозе, из синих становятся голубыми.
- Ну и дела! Дела!.. - говорит он, печально махнув рукой на озябшую землю и глядя куда-то поверх головы Тарасика. - А ведь такой мировой пацан! Эх, люди-люди!.. А в каком направлении убежал гражданин? - опомнившись, спрашивает он у женщины-дворника.
- Куда надо, туда и удрал, милок. Так он тебя на месте и дожидался. Чисто сработано. Утек - и делу конец. Не припухай в другой раз на посту, земляк.
- Ну и папаша, ну и молодец! - смеется от злости какой-то старичок, забрызганный известкой. - Ничего не скажешь, культурная пошла нынче молодежь.
- Подкинули? - спрашивает дядя в зеленой шляпе, тот самый, который обозвал "мурильей" Тарасика. - Подкинули? - и он поднимает высоко рыжие брови. - Нэдопустимо! Судить на мэсте общественным судом!
- Гражданин, - убеждает дядю в зеленой шляпе милиционер, - я бы все же вас попросил хоть немного поаккуратней… Некрасиво при малом ребенке такими словами…
- Я к папе, к папе хочу! - кричит Тарасик и лягает милиционера ногой в валенке.
Кольцо вокруг Тарасика и милиционера растет. К толпе подходят все новые люди.
- Что случилось?
Им отвечают разными голосами:
- Да вот ребенка отец подкинул.
Толпа гудит. Она все больше, все шире.
Даже папа и тот никак не может прорваться через толпу.
Первым его замечает Тарасик (ведь он выше всех - он сидит на руках у милиционера).
- Что с ребенком? - не своим голосом спрашивает у людей папа. - Пропустите! Пропустите меня, пожалуйста.
- Папа, я тут! - отчаянно кричит Тарасик и машет папе руками в варежках.
Услышав этот истошный вопль, папа ввинчивается в толпу. Он ввинчивается в толпу штопором. От воротника его голубой куртки отлетают пуговицы. Папа плывет вперед кролем, проскальзывает меж чужих голов, плеч, спин… Он рассекает толпу, как речку.
- Жми давай! - подбадривает его Тарасик и рвется у милиционера из рук.
И вот папа рядом с милиционером. Подходит к нему и быстро-быстро ощупывает Тарасика. Потом он вытирает со лба пот. Потом принимается отбирать у милиционера Тарасика.
Как бы не так!
- А по какому такому праву вы самовольничаете, гражданин? - спрашивает милиционер папу.
- А по такому обыкновенному праву, - говорит папа, - что я его отец.
- Предъявите-ка документы, будьте любезны, - говорит милиционер папе.
- Проспись, друг! - отвечает папа. - Вот он - мой документ. У тебя на руках сидит. Какого тебе еще рожна! Документы!.. Скажите пожалуйста! Сейчас же отдай ребенка. Я на работу опаздываю.
- Папа, а ты его вдарь! - советует Тарасик. И снова легонько лягает милиционера.
- Где мать ребенка? - не унимается милиционер.
- В командировке. На Дальнем Востоке, - опешивши, говорит папа.
- А почему ребенок не в детском саду?
И вдруг папа теряет терпение и выкрикивает тонким голосом:
- Подавай ему, видите ли, детский сад! Детский сад, а?! А где я его возьму - детский сад?! Я не хозяин над вашими садами… Мы определили его в детский сад, а когда я его повел, мне сказали, что карантин. Не хозяин я над вашими садами. Не хозяин я над вашими карантинами. И куда ж мне его девать? Отправить, что ли, к матери на Дальний Восток посылкой?!
- Чтобы это было в последний раз! - очень строго говорит милиционер папе. И вручает ему Тарасика.
Со вздохом облегчения Тарасик выскальзывает из рук милиционера, напоследок толкнув его пяткой валенка. Высоко подняв Тарасика над головой, папа проносит его через смеющуюся толпу.
Он бежит по улице и прижимает Тарасика к себе.
- А в милиции кисели дают, - косясь на взмокшего папу, задумчиво говорит Тарасик.
Папа бежит все шибче. Он не спускает Тарасика с рук. Лицо у папы отчаянное. Чем ближе он подбегает к дому, тем крепче прижимает Тарасика к себе.
Хорошо, что дом так близко от сквера, иначе папа, пожалуй бы, задушил Тарасика от страха, что у него отнимут родного сына.
И скажите, за что?.. За то, что он физкультурник и занимается каждое утро бегом - легкой атлетикой?
Эх!.. Если бы папа знал, что его чуть было не огрели за это лопатой!
Глава пятая
Папа идет на работу. Тарасику слышны папины шаги на лестнице. Сперва они громкие, потом становятся все тише, тише… Хлопает дверь парадной за папиными плечами.
Эхо на лестнице молчит. Спряталось в темный угол на самом верхнем этаже и ждет, чтобы кто-нибудь опять пришел или ушел или крикнул другому хоть словечко вдогонку. Тогда эхо выскочит снова из своего угла, и заулюлюкает, и ну перекатываться с этажа на этаж.
Тихо. Не слышно на лестнице шагов. Тарасик один… Он совсем один в новой скучной квартире с натертыми полами и занавеской на кухонном окне.
Вот была у них раньше квартира - так это да! Там можно было хлопнуть один разок мячом о чужую дверь, и тогда - ого!.. Тогда из-за двери сейчас же выскакивал какой-нибудь человек и давай кричать. Но мама не позволяла кричать на Тарасика: "Он ребенок!.. Разве он понимает? Стыдно вам. Идем, мой зайчик. Идем, моя ягодка".
Богатая была квартира. В каждой комнате пело радио - тихо и громко, на разные голоса. В коридоре висел на стенке чужой двухколесный велосипед, и можно было сколько угодно крутить ему колеса.
Коридор был весь в ящиках, сундуках, раскладушках… Богатый был коридор.
А здесь что? Ничего.
Хоть плюнь на стенку, никто ниоткуда не выскочит, не заорет и не удивится.
На столе в комнате суп-лапша для Тарасика. А рядом - ложка. Это папа ее положил. Дремлет в углу старый дедкин буфет. Буфет - ничего не скажешь - очень даже прекрасный… Папа и тот называет его "гроб с музыкой". Но сколько Тарасик ни вслушивается, буфет никогда не поет. Зато дверки у него большие, толстые. На дверках висят интересные деревянные курицы, перевернутые вверх ногами.
А в другом углу - против папиного стола - распрекрасная дедушкина качалка.
Дедка сам перевез сюда свою старую мебель, когда переезжали на новую квартиру Тарасик, папа и мама. Только качалку он почему-то понес один. Опрокинул себе на голову и пошел вверх.
От сиденья качалки, которое было плетеное, все в дырочку, и даже в одном месте совсем порвалось, на дедушкино лицо ложились веселые, светлые пятнышки. Как будто он сидел под деревом в саду.
Дед шагал и хлопал по ступенькам тяжелыми ногами. На шум его шагов пооткрывались все двери соседних квартир. Люди увидели, как идет по лестнице дедушка с качалкой на голове. Они увидели, какое у него сердитое лицо и волосатый, немножечко большой и толстый нос.
- Свекор? - тихо спросила у мамы соседка и посмотрела на дедушкин нос.
- Папаша! - ответил папа усталым голосом и махнул рукою в сторону дедушки: мол, и так все ясно, мол, и так все видят, какой у них свекровий дедушка и как это нехорошо.
А дедушка внес в дом своего сына старую качалку и снял ее, как корзину, с головы. С дедушкиного лица сразу ушли все веселые пятнышки. Он поставил качалку в угол и обтер со лба пот. Потом пошел вниз и принес откуда-то большой кирпич ржаного хлеба и соль в тряпочке.
- Хлеб-соль! - зачем-то сказал дедушка (хотя каждый и так понимал, что хлеб - это хлеб, а соль - это соль).
- Дедушка, это теперь мой хлеб? - спросил Тарасик. - А качалка тоже моя?
- Твоя, а как же? - ответил дедушка.
Тогда Тарасик тихонько подошел к деду, поглядел снизу вверх на его усталое лицо, протянул вперед руку и погладил дедушкин волосатый нос.
- Ты красивый, дедушка, - сказал Тарасик и вздохнул.
- А ты как думал? - ответил дедушка.
- Дедушка очень хорошенький, верно, мама? - сказал Тарасик для прочности и еще разок внимательно снизу вверх поглядел на деда.
И вот теперь в углу их нового дома стоит навсегда, на всю жизнь, распрекрасная дедушкина качалка.
Тарасик подходит к ней и перевертывает качалку вверх дном. Качалка сейчас же превращается в автомобиль.
- Прочь с дороги, куриные ноги! - кричит Тарасик.
А качалка уже заделалась пароходом. Пароход идет по морю. Море шибко блестит. Посредине моря пятно от чернил. Пароход перекатывается с боку на бок. Из трубы идет дым.
И вот Тарасик причалил к берегу. На берегу стоит хата. На земле отражается ее плетеная крыша. Земля вся усеяна светлыми пятнышками от красивой плетеной крыши. Вокруг хаты растут трава и цветки.
Тарасик заходит в хату. К нему в гости приходит кошка. Она говорит: "Ах, вот ты где закопался, Тарасик! А я ищу-свищу. Здорово, друг!"
Тарасик молчит. И вдруг неожиданно он выскакивает из дома-качалки.
- Ура-а-а! - орет Тарасик кошке.
Но кошка и не думает пугаться. Она спокойно принюхивается к чему-то и недоверчиво шевелит усами.
- Ноги голы не кажи! - чтобы унизить ее, говорит Тарасик. А ей наплевать. Кошка уходит прочь, мягко переступая по полу босыми кошачьими ногами.
"Хорошо б это было, если б кто-нибудь позвонился в дверь и принес мне подарок, - вздохнувши, думает Тарасик. - Вот тебе подарок, Тарасик. Бери. На!"
Тарасик сидит и ждет, притаившись в прозрачной тишине своего качалочного дома. Он ждет звонка. Ждет час и другой и, кажется, задремал…
И вдруг раздается короткий звонок. Пробежав коридор, Тарасик встает на цыпочки и открывает входную дверь.
На площадке женщина-почтальон.
- Здорово! - сияя, говорит ей Тарасик.
- А взрослых нет ли? - угрюмо спрашивает она. - А ты не потеряешь?
И отдает Тарасику большое, толстое письмо.
- А где подарок? - удивившись, спрашивает Тарасик.
- Вот еще! - отвечает ему почтальонша. - А чем тебе письмо не подарок?
Тарасик бросает письмо на стол, рядом с молочной лапшой, распахивает окошко, глядит во двор.
Через окошко виден не только двор. Перед Тарасиком - большая, широкая улица. Полутемно. Еще не зажглись огни. По улице идут люди. По мостовой проезжают трамваи и троллейбусы… Хорошо на дворе!
Тарасик надевает шапку, пальто и варежки и, хлопнув дверью, уходит из дому.
Глава шестая
Папа поставил на стол молочную лапшу, положил рядом чистую ложку, велел Тарасику не выходить из дому, оделся и быстро спустился с лестницы.
Папа бежал по лестнице бегом. Эхо, которое жило на верхней площадке, подхватывало звук его шагов и перекатывалось с этажа на этаж.
Тарасик слышал, как хлопнула дверь парадной за папиными плечами. Жалостно улюлюкнув в последний раз, эхо опять ушло к себе, на верхнюю площадку, притаилось там и принялось ждать, чтобы кто-нибудь снова затопал ногами по каменным ступенькам, крикнул: "Мама!" - или запел что-нибудь.
Эхо пряталось в прохладном каменном уголке, Тарасик сидел под качалкой, а папа ехал по городу автобусом номер четыре.
Вот как ехал по городу папа Тарасика.
Он вскочил на ходу в автобус, уперся носком ботинка в его узкую подножку, ухватился рукой за выступ наружной стенки автобуса, а вторую ногу откинул назад, потому что ей не хватило места на подножке. Было похоже, что папа летит по воздуху.
Автобус ехал быстро. Навстречу ему летел ветер. Ветер выхватывал волосы из-под папиной кепки и трепал их на бегу. Ветер ударил папе в лицо, а улицы побежали ему в глаза широким белым полотнищем.