У другого лицо лукавое и вместе шустрое. Он чернявый, как турок. (Это Тарасик.)
У одного глаза голубые, холодные, как льдинки.
Но ведь это просто так говорится - "холодные, как льдинки". Мы-то знаем, что льды холодными не бывают. Льдины брызжут сотнями огней, если на них упадет солнце. А это значит, что в каждой из них живет горячее сердце.
У одного из двух мальчиков подбородок тяжелый и чуть выдающийся вперед. (Это папа). У другого личико круглое, а подбородок пухлый и нежный, как у новорожденного котенка.
Мальчики не похожи один на другого. Но разве бывают вполне похожи друг на друга ветки одного дерева?
Нет. Они разные - длинные и короткие, прямые и кривые, гибкие и неподатливые… Каждая ветка шумит и молчит по-своему. И каждая по-своему повертывается к солнцу.
Но растут они от одного ствола.
Глубоко корнями своими уходит дерево в большую землю.
Тарасик, папа и дедушка Искра - ветки, растущие от одного ствола. Такое дерево зовется семьей.
Папа - Богдан. Тарасик, ясное дело, - Тарасик, а дедка - Тарас Тарасович.
Но все они зовутся Искрами. Семейство Искр. Ветки одного и того же почтенного дуба.
Мальчики, которых мы осветили потайным фонарем, не похожи и вместе похожи один на другого. Еще бы! Ведь это папа и его сын.
Вот они идут по улице и молчат.
Сквозь варежку Тарасик чувствует тепло папиных пальцев.
"Сегодня я возвращусь с работы и буду совсем один! - говорит ручке Тарасика папина рука. - Ночью не будут стоять под кроватью твои башмаки, Тарасик".
- Папа, а ты пробудешь со мной в саду до самого вечера? - сейчас же спрашивает Тарасик.
- Нет. Я иду на работу. А что?
- А то, что я хочу домой.
- Но ты же хотел в детский сад? Ты меня торопил. Ты не дал мне побриться!
- Хотел. А теперь не хочу.
- Тарас, ты попросту хочешь, чтобы я тебя выпорол.
- Хочу!
Они останавливаются посредине улицы. Их толкают прохожие. Вокруг них образовывается водоворот.
Опомнившись, рука папы сердито хватает руку Тарасика.
- Чтоб такой большой и такого маленького! - на всю улицу голосит Тарасик.
Его вопли подхватывает мороз.
Прохожие видят, как по тротуару идет молодой отец и, не говоря ни слова, тащит вперед своего орущего сына. Мальчик лягается толстыми ножками, обутыми в валенки, приседает на корточки, выворачивается из отцовских рук.
- Нехорошо, товарищ, - останавливаясь и покачивая головами, увещевают папу прохожие. - Все же надо с ребенком как-то поделикатней…
- Порись! - причитает Тарасик. - Порись!.. Я маме скажу.
- Ну и отец! Ну и ну! - вздыхают прохожие. - Разве можно с ребенком так?
Папа молчит. Но на щеках, под кожей, у него легонько дрожат мускулы.
Тарасик знает - папа не скажет ему: "Перестань!" Поэтому он будет орать до тех пор, пока совсем не выбьется из сил.
Недаром Тарасик и папа - ветки одного и того же дерева. Может, это сильно упрямое дерево?..
Дуб. Чего ж тут и говорить?
…Смотри-ка: вот шагают по улице два человека. Один из них спотыкается и орет. А другой как будто не видит этого.
Меньшой устал спотыкаться, устал орать. Все глядят в его сторону и печально покачивают ему вслед головами. Широко раскрывши от удивления рты, на Тарасика оглядываются ребята. Они думают: "Вот он, вот он - толстый поротый мальчик".
И только мороз жалеет Тарасика. Увидал его слезы, нежно погладил его глаза длинными теплыми пальцами.
Пощекотал один глаз, пощекотал другой… Сквозь голубые и красные льдинки, которые сейчас же слепили его ресницы, Тарасик разглядел желтый двухэтажный дом.
Рядом с домом - сад. Во дворе - ничего себе - хорошая горка. Рядом с горкой - салазки.
Постарался мороз: одел в красивые серебряные одежки все деревья в сквере около детского сада, который станет садом Тарасика. Горка лучится. Лучатся салазки.
- Порись! - приветствует Тарасик детский сад.
С причитанием: "Чтобы такой большой и такого маленького!" - он перешагивает порог двухэтажного дома и вступает на широкую дорогу новой жизни - без мамы, папы и дедушки, без знакомой лестницы, без дедушкиной качалки, без слова "сын".
Тут он будет мальчиком, а не только сыном. Тут он станет Тарасиком Искрой, а не только Тарасиком.
- Ты кто? - наклонившись к Тарасику, спрашивает какая-то тетя в белом халате. - Тарасик?.. А я Маргарита Ивановна. Ну и горластый же ты, Тарасик. Проходите!.. Вы папаша? Раздевайте ребенка. Вот его шкаф. Ты запомнишь, Тарасик?.. Это твой шкаф. Тебе нравится эта вишня?
- Ага, - облизнувшись, говорит Тарасик. - Хорошая вишня. Я буду - вишню.
- Вот и отлично! - восхищается Маргарита Ивановна.
И Тарасик хватает ее за подол. Крепко держась за ее подол, он сердито глядит на папу из-под бортов своей лохматой шапки.
Глава вторая
Сняв кепку, стыдливо поджав под стул ноги, папа сидит в прихожей и ждет заведующую детским садом.
Дверь пропела еще разок свою тонкую, нежную песенку, и в детский сад вошли мама и ее девочка.
Мама высокая. Лицо у нее желтоватое, с ввалившимися щеками. А у девочки личико милое. Оно говорит: "Я хорошенькая. Верно? Я очень хорошенькая… Ага?"
На голове у девочки капор, который связала мама; на ногах тупоносые белые ботики; на крошечных ручках варежки, вышитые мамой. В тугих косичках голубые прозрачные ленты, торчащие и шустрые, как уши у зайца.
А на маме черное выгоревшее пальто и черная шляпа, похожая на старый горшок. Под шляпу гладко убраны ее седоватые волосы. Мама раскланивается, улыбается… У нее нет двух передних зубов. (Эти зубы уже никогда не вырастут, потому что они не молочные).
Тяжело ступают по красным дорожкам большие, плоские мамины ступни, обутые в открытые калоши. Ее шаги сотрясают пол. Шагают, шагают упрямые мамины ноги, а рядом, как лапки воробышка, семенят тупоносые белые ботики ее дочки.
Дверь открывается опять. Трубач-мороз говорит: "Вот он! Встречайте, ребята!"
Через порожек перекатывается крепко скроенный, краснощекий мальчик в серой каракулевой генеральской шапке.
За ним идет его ладно скроенный сизощекий дедушка-генерал.
- Приветствую! - переступая порог, говорит генерал. И кажется, что его басок брызжет соком и чистотой, так его славно умыл мороз. - Привет почтенному дому сему! - помахивая рукой, брызжет умытым, ласковым голосом генерал.
- Привет, с хорошей погодой, папаша! - не сморгнув, отвечает деду хитрая нянечка.
- Альфред, раздевайся! - сдерживая ликующую улыбку, командует дедушка.
И разматывает на внуке шарф.
А дверь верещит опять. Она поет свою утреннюю, знакомую песенку: "Ки-ра, Ки-са, Кса-на, К-рил".
И нет ей времени отдохнуть.
Тонок и звонок голос двери. "Не ссорьтесь, не ссорьтесь, - скрипит она. - Не простужайтесь, не задирайтесь, не обижайтесь. Поздравляю и много благодарю".
Энергично толкая друг дружку локтями, переваливаясь на коротких, кривых ногах, в прихожую входят два брата-близнеца.
- Сычи да и только, - вздыхает нянечка.
"Добрые люди, - говорит молодое, кроткое личико матери, - не обессудьте за то, что они родились у меня такие самостоятельные".
- Хочу какава! - подходя к своему шкафу, говорит один из двух мальчиков.
- Дайте какава! - сейчас же требует его брат.
- Будет вам! - убеждает шепотом мама. - Вы же только что напились кефиру. Могут подумать, что вы голодные.
- Какава! - хором говорят дети, снимая валенки.
- Ай да братья Пылаевы, - покачивает головой нянечка. - Сразу слыхать, что пришли Пылаевы.
Близнецов зовут Пашей и Пекой. Но никто не может выговорить сразу два имени, как бы он ни старался.
Поэтому в детском саду мальчиков-близнецов зовут по фамилии: Пылаевы. "Братья Пылаевы", - чтоб не обидно было ни Пеке, ни Паше.
- Ай да Пылаевы, - говорит нянечка. - Сразу слыхать, что пришли Пылаевы.
- …Товарищ Искра, - говорит задумавшемуся папе Тарасика заведующая детским садом. - Извините… Я вас заставила ждать. Пройдемте… Нет, сюда. В эту дверь.
Глава третья
Дверь - стеклянная, раздвижная.
Когда заведующая детским садом сидит в своей комнатенке, она словно капитан на капитанском мостике.
Приподнимет голову - приметит сквозь прозрачные двери, кто входит в детский сад, а кто выходит из детского сада; повернет голову вправо - увидит большую белую лестницу, бегущую вверх, в спальни к ребятам; посмотрит влево - глядь, плита. И кухарка.
Когда капитан стоит на своем мостике, перед ним море, солнце и звезды. (По-морскому они называются небесными светилами.) Есть у капитана и карта. На ней отмечены глубины морей, подводные скалы и указано, какие и где проходят подводные течения.
А перед заведующей детским садом лежит на столе большая толстая книга, переплетенная в голубую обложку. В эту книгу вписаны все девочки и мальчики, которые приходят в детский сад.
* * *
Имя:
"Тарасик (Тарас Богданович Искра)", - вписывает заведующая большими, четкими буквами в свою голубую книжку.
Возраст:
"Четыре года, шесть месяцев".
Национальность:
"Украинец".
Отец:
"Богдан Тарасович Искра".
Специальность:
"Электротехник".
Место работы:
"Улица Гоголя, 42. "Госэнерго" (студент-заочник электротехнического института)".
Мать:
- Отсутствует! - говорит папа.
- То есть как это так - "отсутствует"?.. - Молодая кудрявая заведующая хмурится. - Извините, товарищ Искра, но у меня в саду сто двадцать ребят. У меня нет времени для шуток.
- А я не шучу, - рассердившись, говорит папа. - Она на Дальнем Востоке.
Заведующая отрывает глаза от книжки и по-детски, в упор, неучтиво и пристально, разглядывает папу Тарасика.
Под ее взглядом он густо краснеет и пытается что-то пробормотать.
- Товарищ Искра, - дрогнувшим голосом перебивает она. - Свет не без добрых людей. Ребенка вырастите. И вырастите хорошо!
- Чего-чего?! - ужаснувшись, спрашивает папа.
- Успокойтесь, товарищ Искра!
И перо скрипит:
Мать:
"Отец-одиночка", - прикусив губу, аккуратно вписывает двадцатидвухлетняя заведующая детским садом в голубую толстую книжку.
Глава четвертая
- Спасибо вам, Маргарита Ивановна, ну и терпения же надо к ним, Маргарита Ивановна, в жизни не хватило бы у меня такого терпения, - сказала Нелина мама, робко глядя в глаза Маргарите Ивановне и улыбаясь, как улыбаются в школе учительнице девочки-подлизы.
- Да бог с вами, какое же тут терпение, - ответила привычно-усталым и спокойным голосом Маргарита Ивановна, все понимая и тоже улыбаясь. - Пообедала хорошо. Да нет, ну кто же ее обидит? Право, нет. Ее любят у нас.
Пока она говорила это, Неля, одетая в свою белую шубку, примостившись на корточках, лепила из снега пирожки. Рядом с нею сидели Тарасик и Альфред.
- Он не так лепит, - говорил Неле Тарасик.
- Он испортит тебе пирожок, - говорил Альфред.
Искоса, боковым взглядом глядела Нелина мама на светлые Нелины косы, торчавшие из-под капора, на розовую, повернутую в ее сторону щеку; рассеянно вслушивалась в детские голоса.
Звонкий голос дочки выражал уверенность и любовь к себе. Неля смеялась.
- Маргарита Ивановна… - вдруг сказала Нелина мама.
- Да, да, мамаша?
- Маргарита Ивановна! Мне кажется… Неля будет иметь успех.
Голос дрогнул, губы скривились, как будто прося, чтобы Маргарита Ивановна простила ее за ту глупость, которую она сказала только что.
- Несомненно! - серьезно ответила Маргарита Ивановна. - По-моему, Неля будет иметь успех.
Мать не сказала больше ни слова и даже не сказала "до свиданья". Она взяла свою девочку за руку, и они пошли. Так рядом с сумрачной стеной высокого каменного дома прыгает солнечный заяц, невесть откуда взявшийся. Так между булыжников пробивается робкая травка. Так ни с того ни с сего неожиданно раздается на окраине города в предрассветной темноте петушиный голос: "Кукареку, я тут, пришло утро!"
Свернули за угол и пропали. И Маргарита Ивановна наконец позволила себе улыбнуться и забыть, что она воспитательница.
Один за другим расходились по домам ребята. Мамы, папы, дедушки, бабушки уводили их из детского сада.
- Дети, ужинать, ужинать! - сказала Маргарита Ивановна круглосуточникам счастливым, радостным голосом, стараясь не встречаться взглядом с новеньким мальчиком.
Он не сказал: "Я хочу домой", он не сказал: "А папа?" Он ждал.
"Этот, пожалуй, в жизни не пропадет", - почему-то подумала про него Маргарита Ивановна и небрежно и ласково сунула руку под барашковый воротник Тарасика.
- Ребята, ужинать, ужинать, - повторила она так бодро и счастливо, будто сообщала им, что в детском саду появился новый аквариум с рыбками или что в их детской столовой завелся кенарь.
- Стройтесь парами, - весело сказала она, - пусть каждый возьмет лопату и ведерко! Правильно, молодцы! Тарасик, не толкай мальчика, стой спокойно. Так! Пошли в дом!
И она запела, шагая рядом:
В лесу, где березки столпились гурьбой,
Подснежника глянул глазок голубой.
Ее песню подхватил один-единственный детский голос, голос самой кроткой и тихой девочки из всей группы. Заскрипел снег. Киок! - очень тихо сказала дверь, и двенадцать ребят-круглосуточников вошли в прихожую детского сада.
Ночь. Может, где-нибудь в этот час светит солнце. Но в Москве ночь. Она над крышей каждого дома - самого большого и самого маленького. Она глядится во все окошки - в окошко дома на самой-самой дальней окраине и того большого дома, что на улице Горького. К каждой стене прильнула она своей тихой щекой. И хоть улицы залиты электрическим светом и все еще едут по ним троллейбусы, автобусы, трамваи, но полгорода спит. Спят не только дети и старые люди, спят булыжники во дворах, там, где нет уличных фонарей. Спят деревья и даже, может, река Москва. Ведь надо же отдохнуть и ей. Конь спит стоя, а река на бегу.
В спальню детского сада входит свет с улицы. Наискосок от детского сада - кино. Над кино зеленые буквы. Они то гаснут, то загораются опять. Зеленый свет больших букв освещает кровати в спальне детского сада. Вспыхнет - погаснет и снова вспыхнет.
Светом, должно быть, командует милиционер - хозяин улицы. Недаром он стоит на углу, где скрещиваются разные огни. И, может, это вовсе не большие зеленые буквы, которые над кино, а милиционер засылает свет в спальню детского сада?
Тарасик лежит, затаившись под байковым одеялом, положив руку под щеку. Он не спит и не жалуется. Он шустрый. Он понимает: его не услышат ни мама, ни папа, ни дедушка. Он один. Покивал бы ему хоть какой-нибудь теневой человек со стенки! Не покивает. Чужая комната. Новая комната. И тени здесь новые. Даже тени чужие. И нет того, чтоб сказала тень, как один раз сказал дома, во сне, угловой человек Тарасику: "Тарасище, хватит! Закрой глаза!"
Дома можно было заплакать сквозь сон, прижаться к родному, теплому, к маминой щеке и услышать: "Я тут, Тарасик, глупый мой, я же тут, чего это ты испугался, Тарасик?"
А здесь, что тебе ни приснится, никто не скажет: "Я тут".
Двенадцать ребят, двенадцать кроватей. Двенадцать стульев, на которые аккуратно сложена одежка каждого мальчика, каждой девочки.
Двенадцать ребят - ни единой мамы, ни единого папы, ни бабки, ни дедки, хоть шаром покати.
Входит ночная нянечка, позевывает и, подперев кулаком щеку, садится на стул у окна. Она дремлет. Нос у нее то опускается, то вскидывается опять.
- Тетенька, - говорит Тарасик, - пойди сюда… Посиди со мной… Пожалуйста.
- Полно тебе, - отвечает она, - перебудишь ребят, спи себе, спи!
Но Тарасик не спит. Не спит и не будет спать… Один! В чужой комнате, с чужими тенями, с чужими стенками и чужим потолком. Он знает: тут никто ему не откликнется, не пожалеет, не сядет рядом, не скажет: "Усни, Тарасик".
Дома откроешь глаза и сквозь ресницы видишь: у письменного стола сидит папа, а где обедают - мама. Рядом с мамой - чайник. Мама всегда сидит на тычке, возле чайника, не то что папа. У папы целый письменный стол…
Мама пишет. Она рассказывала Тарасику, что выучится на журналистку и будет писать в газеты. Чуть что - она всегда пугает Тарасика и соседских ребят:
- Бойтесь меня! Я вас на чистую воду выведу. Я вас освещу в печати!
- Глядите, глядите! Она хочет нас освистеть в печати! - говорили про маму мальчики во дворе и смеялись.
А мама писала, писала. Рвала - и опять писала. Она жмурилась, как будто во что-то вглядывалась…
- Мамочка! - окликал Тарасик, чтоб мама не вздумала забыть о нем.
Она вздрагивала, поднимала голову и, бросив все, подходила к кровати Тарасика.
А тут - зови не зови, никто тебя не пожалеет.
…Скрипнула и открылась тихо и страшно дверь чужой комнаты. В комнату вошла неслышным шагом Маргарита Ивановна. Много кой-чего знает она про нового мальчика, про Тарасика. Знает, что Тарасику четыре года шесть месяцев. Знает, что он орет и дерется. Знает, что во время обеда он схватил чужой пирожок. Она велела ему тогда: "Скажи сейчас же девочке Оле: "Извини, я больше не буду", а девочка Оля ответила: "Ни за что! Пусть всю жизнь непрощеный ходит!"
Маргарита Ивановна знает, что Тарасик глядит от ее подола вверх замирающими, ждущими глазами и лягает каждого из ребят, который тоже хочет немножечко подержаться за ее платье. Все это Маргарита Ивановна знает о мальчике, который первый день в ее группе. А что о ней знает Тарасик?
Если б он мог переколдоваться, к примеру, в шпильку, которая в волосах Маргариты Ивановны, или в снежинку на воротнике ее пальто, он бы вместе с ней сегодня после работы свернул за угол. Вместе с ней прошел бы широкий двор. Вместе с ней он поднялся бы неторопливо наверх. Так же, как и она, Тарасик остановился бы на пороге комнаты, той самой, где живет Маргарита Ивановна.
Дом… Ее дом. Вот аккуратно застланная кровать, столик, полки с книгами, на окне занавеска. Ну и хитрая же Маргарита Ивановна, - пожалуй, подумал бы он. Она не гасит свет в своей комнате. Откроет двери - ее встречает свет. Свет лампы.
Маргарита Ивановна хитрая. Она шустрая. На всякий случай она каждый день натирает пол, чтоб веселее было вернуться в дом.