Бирюковский написал на обложке тетради: "А если вызовут?" "Могила! От звонка до звонка, иначе проиграл", - нацарапал на той же обложке Костик.
Вицек кивнул в знак того, что понял, и его охватила паника. Вообще-то истории он не боялся. Как-никак второй раз проходил ее и кое-что застряло с прошлого года в памяти. Учить уроки считал он ниже своего достоинства, но двоек боялся пуще огня: отец задавал ему трепку за плохие отметки. "В наше время, - твердил отец, - ученье не всем было доступно, не то что нынче". И когда Вицек остался на второй год, покачал головой и заявил: "За каждую двойку драть буду как Сидорову козу!" Так что вызови его Скочелёва, а он будет стоять столбом, чего доброго, кол ему влепит.
И зачем он ввязался в этот дурацкий спор? Из-за Солянки все! При первом же удобном случае надо по шеям ему надавать. И, повернувшись к Марцину, Бирюковский бросил на него испепеляющий взгляд. Учительница заметила.
- Опять болтаешь, Бирюковский?
"Я?" - чуть было не вырвалось у него, но, вспомнив про спор, он зажал рот рукой и опустил голову.
- Если тебе поговорить хочется, расскажи-ка нам лучше, что ты знаешь о польских еретиках шестнадцатого века.
Вицек встал, понурясь и ни на кого не глядя.
- Ну-ка вспомни, как они назывались, какого придерживались вероучения? - задавала наводящие вопросы историчка.
Но Бирюковский молчал.
В мертвой тишине, воцарившейся в классе, половина которого была посвящена в суть дела, до слуха Скочелёвой явственно донесся шепот:
- Ариане.
- Прекратите подсказывать! - рассердилась она. - Бирюковский, ты не приготовил сегодня урока. Садись! Солянский, расскажи об арианах.
Благодаря подсказке Марцин с честью вышел из положения.
Поскольку после ответа, вернее, молчания Вицека, учительница ничего не поставила в журнал, он воспрянул духом. "Авось пронесет". Но, заметив, что Скочелёва по нескольку раз спрашивает одних и тех же учеников и только тогда ставит отметку, он опять запаниковал. Значит, и его ждет та же участь.
Спрашивая других, Скочелёва время от времени поглядывала на Вицека. Так и есть: предчувствие его не обмануло.
- Бирюковский, расскажи о польско-турецких войнах, - сказала она. - Надеюсь, тут ты будешь чувствовать себя уверенней.
Однако Бирюковский не оправдал ее надежд: он молчал, будто воды в рот набрал. Но на этот раз не опустил головы, а неподвижным взглядом уставился на доску.
- Что с тобой? Почему ты молчишь? Я ведь знаю: баталии тебя всегда интересовали, особенно школьные, - пошутила учительница, пытаясь его расшевелить, но напрасно.
Вицеку нестерпимо захотелось крикнуть хоть словечко в свою защиту, но он сдержался и только в отчаянии зажал опять руками рот.
- У тебя зубы болят?
Он энергично замотал головой, тут же пожалев об этом. Эх, надо бы кивнуть утвердительно, застонать, в общем как-то вывернуться. А после урока подойти и все объяснить.
Но момент был бесповоротно упущен. Скочелёва начала терять терпение, а ухмылки на лицах ребят только подливали масла в огонь. Весть о споре между Бирюком и Марцином облетела по беспроволочному телеграфу весь класс. И Скочелёвой стало ясно: опять какая-то затея! А этого она не любила.
- У тебя что, язык отнялся? - рассердилась она и взяла уже ручку, что ничего хорошего не предвещало: ученик не ответил на целых два вопроса.
Бирюковский понял: надо спасаться, пока не поздно. По уговору он должен до звонка молчать, но жестикулировать ему ведь не запрещается.
И он стал бить себя кулаком в грудь, прижимая к себе учебник истории и показывая с возмущением на Марцина и Костика.
Но увы, смысл этой пантомимы был понятен лишь посвященным!
Отчаянные жесты ученика в первую минуту напугали учительницу. Поэтому хихиканье в разных концах класса показалось ей неуместным.
Что с ним? Обычно разглагольствует, слова не дает вставить, а сейчас нем как рыба. Что тут замешан Солянский, сомнений нет. Но Пшегонь? Почему оба еле сдерживают смех?
- Пшегонь, что все это значит?
- Я… я… не знаю. Он, наверно, заболел. Вон как его корежит! Правда, Марцин?
Марцин поддакнул.
Тут прозвенел звонок, и волшебство во мгновение ока рассеялось: Бирюк снова обрел дар речи!
- Негодяи! Подлецы! Жулкевский под Цецорой! Собесский под Хотимом! О Вене говорить нечего, об этом даже маленькие дети знают. Одну цифру переставить в дате январского восстания, и получится 1683, год битвы под Веной.
- Бирюковский! - одернула его возмущенная учительница. - Ты, видно, действительно болен! Как ты смеешь в таких выражениях отзываться о национальных героях? О представителях передовой общественной мысли?!
- Героях?! - вытаращился Бирюковский. - Да я вам сейчас докажу, какие они герои! Вы не знаете…
- Не знаю и знать не хочу! - оборвала его историчка и быстро вышла из класса с журналом под мышкой.
Бирюковский мигом успокоился, злобно косясь на стоявших рядышком Марцина и Костика. Физиономии у них были вытянутые, хотя класс веселился вовсю.
- Что, выкусили? От звонка до звонка. А? - спросил он.
Оба молча кивнули.
- Гони шесть жвачек! - торжествующе потребовал Бирюк с неестественно громким смехом.
Марцин совсем упал духом. Восемь плюс шесть - четырнадцать. Откуда же столько взять? Где искать помощи, совета? И как вообще быть?
Костик сдержал обещание, принес две жевательные резинки, тут же врученные Бирюковскому.
- А остальные? - грозно пробурчал Бирюк, злясь на Марцина за двойку по истории.
- Не беспокойся, за мной не пропадет, - тоже не слишком любезно ответил Марцин. - Думаешь, они с неба падают?
Видя отчаяние друга, Костик тоже приуныл, тем более что сам одобрил эту затею. Но кто бы мог предположить, что Бирюковский способен на такой подвиг: промолчать целых сорок пять минут! "Странно все в жизни устроено… - размышлял Костик. - Ни в чем нельзя быть уверенным".
- Знаешь, Костик, - говорил между тем Марцин, пиная изо всех сил кусок кирпича, точно желая выместить на нем свои неудачи, - иногда просто жить невмоготу…
- Угу!
- Уйти бы куда глаза глядят, чтобы не видеть этих противных типов…
- Все равно пришлось бы сперва жвачку им отдать.
Костик понял, на кого намекает приятель.
- Я теперь в безвыходном положении… - продолжал Марцин.
- Не вешай нос, выкарабкаемся как-нибудь, - перебил Костик. - Приходи ко мне, вместе математику сделаем. Глядишь, придумаем что-нибудь. Иногда кажется: все, пропал, и вдруг находится выход, когда уже и надеяться перестал.
Так и вышло.
- Алиция, сними-ка завтра белье с чердака, - сказала за ужином мать. - Оно, наверно, уже высохло. Только сразу же, как с работы придешь. У меня собрание завтра, и я вернусь поздно. Да не забудь сложить и к пани Ковальской отнести прокатать. В субботу я гладить буду после уборки.
Но Алиции явно не улыбалась такая перспектива.
- А почему Костик не может это сделать?
- Костик тебе поможет отнести, - сказала мама. - Только сама сходи с ним. Иначе я буду беспокоиться.
- Зачем все так усложнять! - надулась Алиция. - Костик уже большой, и пора к нему относиться как к взрослому человеку.
- Я лично ничего против не имею, - вмешался Костик. - Только странно, почему ты вспоминаешь, что я взрослый, когда надо снимать белье, идти за картошкой или на почту, за радио платить.
- А тебе чего бы хотелось? - с вызовом спросила Алиция.
- Не отчитываться каждый раз, куда и зачем я иду. И еще, чтобы денег давали немножко больше. Пять злотых на целую неделю, мамочка, ну, правда, это очень-очень мало…
- Мало? Когда мне было столько лет, сколько тебе…
Дальше Костик не слушал. Он наперед знал, что она скажет. Как-то он попытался возразить, что теперь, мол, другие времена, но безуспешно. Разве маму переубедишь? И он предпочитал молчать.
На другой день утром после маминого ухода, Алиция сделалась с ним подозрительно ласкова.
- Костик, у тебя финансовые затруднения?
- А что? - посмотрел он внимательно на сестру: уж не издевается ли она над ним?
Нет, не похоже, на лице неподдельное сочувствие.
- Ничего. Просто так спрашиваю. Только я не могу сегодня отнести белье.
- Почему же ты сразу маме не сказала?
- Ты ведь знаешь маму: уж если она что-нибудь решит… Придет с собрания усталая, увидит, белья нет, и побежит сама…
- Это точно. Ну и что ты предлагаешь?
- Когда я вернусь с работы, мы сходим вместе на чердак, снимем быстренько белье, и ты отнесешь его прокатать к пани Ковальской.
- Я на сегодня с товарищем уговорился вместе делать математику.
- Одно другому не мешает. Он тебе поможет, а я вам дам денег на кино. Идет?
Предложение заманчивое, но нет ли здесь какого подвоха? И для большей ясности Костик возразил:
- Ты только обещаешь, а потом отговариваться начнешь, и не видать мне двадцати злотых, как своих ушей.
- Двадцати? - всполошилась Алиция. - Два билета стоят десять злотых.
- А вот и нет! - постепенно обретал Костик уверенность. - Фильмы "для детей старше 12 лет" - обыкновенно цветные, широкоэкранные, и билет на них стоит десять, а то и все двенадцать.
- Ну ладно, - согласилась нехотя Алиция и заглянула в сумочку. - Получишь двадцать, но чтобы все чин чином, понял? И запомни: маме молчок!
- Почему?
- Потому, что кончается на "у"! Давай поторапливайся, а то в школу опоздаешь. И дверь не забудь запереть. До свидания!
Костик летел в школу, как на крыльях.
6
Ровно в три Марцин позвонил Костику. Кончив математику, они с беспокойством стали поглядывать на часы, стоящие на буфете. Алиция опаздывала.
Наконец она прибежала запыхавшись и, увидев Марцина, обрадовалась, хотя обычно, когда к Костику приходили товарищи, не скрывала недовольства и выходила демонстративно из комнаты. Наскоро пообедав, она надела новый серый костюм, просунула в петличку белый цветок и надушилась так, что у ребят в носу защекотало.
- Ты что, на чердак так вырядилась? - вырвалось у Костика.
- Костик, - неестественно засмеялась Алиция, - не приставай, я очень спешу! Прошу тебя, прошу вас, милые мальчики, сходите сами на чердак. Костик, наше белье справа висит, запомни. Кто-то брал после нас ключ от чердака, значит, там и чужое висит. Нашего немного. Когда снимете, простыни и скатерти не забудьте потянуть. Ты, Костик, знаешь, как это делается. Вот тебе, заплати пани Ковальской и на кино. - И она вынула из сумочки пятьдесят злотых. - Сдачу вечером вернешь. Только быстренько, не копайтесь! Костик, миленький, мама так рада будет! Ладно?
И с этими словами исчезла.
- Какая у тебя хорошая сестра! - сказал со вздохом Марцин. - Вацек никогда гроша мне не даст. Еще у меня норовил вытянуть, когда я маленький был. Теперь-то дудки! Нашел дурака!
- Хорошая, когда спит, - буркнул Костик, - или когда ей чего-нибудь надо от меня. Любит на меня все спихивать. Вот как с бельем сейчас. И мама всегда на ее стороне. Она, видите ли, работает! Как будто я не работаю. Разве учеба - не работа? Еще какая! Просто непосильная для молодого организма! Кого хочешь спроси. Я сам слышал, взрослые говорят, что им всю жизнь снятся по ночам контрольные и экзамены, и они просыпаются, как от кошмара, в холодном поту.
- А мой папа говорит, это было самое счастливое время в его жизни и что он мне завидует.
- Враки! Чего тут хорошего? Живешь в вечном страхе. Ну ладно, пошли на чердак! Вход с нашей лестничной клетки. Не мешает спички и свечку захватить: там часто лампочка перегорает.
Свечка и правда пригодилась. Они поставили ее на ящик с песком и в полумраке второпях постаскивали кое-как белье с веревки.
- Елки-палки, да его тут чертова гибель! - ворчал Костик. - Слышал, она сказала: "Немного". Ничего себе "немного"! Постой здесь, я отнесу и сейчас вернусь, а то руки заняты: ни свечку погасить, ни дверь запереть.
Дома они сложили белье. Как это делается, Костик знал: не раз приходилось помогать маме или сестре. А Марцину все было в диковинку, у них белье сдавали в прачечную. "Вот потеха! - смеялся он, когда, взявшись за противоположные концы простыни, они с Костиком изо всех сил тянули ее на себя сначала прямо, потом наискосок. - Лучше всякой гимнастики!"
Свернув аккуратно белье, они понесли его к пани Ковальской, владелице механического бельевого катка.
Как это Костик здорово управляется, дивился Марцин. Правда, спрыскивала белье водой и наворачивала на валки сама пани Ковальская, а Костик лишь привычным движением подсовывал валки под пресс.
Костик заметил, что Ковальская посматривает на него как-то странно.
- Ты на нашей улице живешь? - спросила вдруг она.
- Да, в доме 19.
- А как твоя фамилия?
- Моя? - переспросил Костик. - А что? Сколько было валков? Три? Дайте, пожалуйста, квитанцию, а то сестра не поверит. Знаете, какие придиры старшие сестры? Верно, Марцин? - засмеялся он. - Ну пока! Я спешу, что-то есть захотелось. Мерси, пардон, спасибо, и вообще считайте, что нас здесь не было.
- Ты чего дурака валяешь? - спросил Марцин, когда они вышли на улицу. - Не мог ответить по-человечески?
- А что она мою фамилию спрашивает? Сколько раз тут видела с мамой или с Алицией. Зачем ей это понадобилось? Объявление, что ли, хочет дать в газете?
Узел с бельем стал поменьше, но ребятам показалось, будто еще тяжелей. С трудом приволокли они его домой и положили у окна на тахту.
- Ну вот и порядок! Пошли в кино?
Костик вынул новенькую голубую двадцатку.
- Чего ты у меня спрашиваешь? - пожал Марцин плечами. - Деньги твои, ты ими и распоряжайся!
- Алиция на два билета дала. Ты же помогал мне, правда?
- Ну и что? Я не за деньги помогал. Тоже мне, наниматель нашелся!
- Ладно, ладно! - Голова Костика забавно дергалась на длинной шее. - Ясно, не за деньги, но десять злотых твои. Можно в кино или…
- Или?..
- Не сечешь? Шестнадцать жвачек чужой дядя, что ли, проиграл? Отдавать их собираешься?
- Четыре я отдал уже, - вздохнул Марцин. - Елки-палки! Еще двенадцать осталось!.. Нет ничего хуже с Казиком дело иметь! Все кишки теперь из меня вымотает.
- А Бирюк спустит, думаешь? Отец за сегодняшнюю двойку по истории котлету из него сделает.
- Отбивную, с гарниром, - невесело улыбаясь, прибавил Марцин.
- Эх, Солянка! Заварил ты кашу! Но нытьем не поможешь.
- Хорошо тебе рассуждать!
- Не рассуждать надо, а действовать. Десять злотых - десять жвачек. Можешь польские купить, насчет заграничных уговора ведь не было, правда? Я тоже без кино обойдусь. Вот тебе два злотых взаймы - иди, плати свой долг.
- Костик… ты всерьез?..
- Но-но! - предостерегающе крикнул Костик. - Оставь свои телячьи нежности, а то как дам, сразу в себя придешь. Я голодный как волк. Посмотрим, что там осталось от обеда. Будешь есть?
Марцин отказался. Ему было не до еды. И главное, не терпелось поскорей купить жевательную резинку и покончить с унизительной зависимостью от Казика и Бирюка, которые особой деликатностью не отличались, когда нужно было потребовать то, что причиталось им по праву.
Костик сразу вырос сегодня в глазах Марцина. Они подружились только в этом году, хотя с первого класса учились вместе. Костик обожал ковбойские фильмы, но в кино бывал редко. Гораздо реже Марцина. Но когда ребята обсуждали на перемене очередной фильм - они были доки по этой части, - Костик слушал с горящими глазами.
Он никогда не говорил, что у него денег нет. Но по разным мелочам: например, как боялся Костик потерять ручку, пряча ее всегда в пенал, никогда не вырывал страниц из тетради, наконец, очень редко ходил за компанию в кино, отговариваясь неотложными домашними делами, - по всему этому Марцин заключил, что ему дают очень мало денег. Или совсем не дают.
И все-таки он сказал: "Бери, без кино обойдусь", как будто это ему ничего не стоило. Вот что значит человек с характером!
И вдруг Марцина бросило в жар. "Да какое я имел право брать у него деньги? Даже если он мой друг? Неужели мама права: я и в самом деле безвольный, слабохарактерный человек? Нет, неправда. Я чувствую: воля у меня есть. И сильная. А деньги я взял, потому что нет другого выхода. Но непременно верну. А не верну, значит, я последний… да чего рассусоливать, и так все ясно. Вообще-то характер можно исправить, но мне это ни к чему. У меня и так характер неплохой, просто надо волю развивать. Теперь я за это возьмусь. Решу сделать что-нибудь и сделаю. Например, никогда больше не спорить! Никогда! Хватит. Сыт по горло! И портфель с вечера буду собирать, чтобы ничего не забывать и не опаздывать. И из тех денег, которые дают родители, буду откладывать по злотому в копилку. И…"
Но вот и ближайший к дому киоск, где обычно покупал он жевательную резинку.
- Двенадцать, пожалуйста. - И Марцин с чувством удовлетворения кладет на кипу газет новенькую двадцатизлотовую бумажку.
- Всего-навсего? - смеется киоскерша, и Марцину чудится в этом издевка.
- Ну, давайте пятнадцать для ровного счета, - говорит он небрежно и, забирая покупку, прибавляет, совсем как взрослый: - Благодарю. Всего хорошего!
- Ой, ой! - раздался рядом голос Петрика. - Сколько у тебя денег! Сколько резинок! Дай одну, Марцин!
- Вот дам сейчас по кумполу!
- Марцин, ну, пожалуйста! Откуда у тебя столько денег?
- Как откуда? Напечатал! Видал, бумажка совсем новенькая. Машинка такая есть, нажмешь кнопку - и денежки выскакивают, чики-брыки! Ну катись отсюда! Чтобы духу твоего не было!
- Сам катись! - обиделся Петрик. - Мама меня за газетой послала.
- Тогда бери и проваливай! Ангелочек! - ехидно сказал Марцин и еще раз повторил: - Ангелочек!
После ужина Марцин, сидя за столом, читал книжку. Он был доволен собой: уроки сделаны, ящик стола разобран, завтра в школе он отдаст долги - словом, самовоспитание идет полным ходом.
В другой комнате Вацек прокручивал пластинку, а Петрик клянчил что-то у мамы, которая записывала расходы.
- Петрик, хоть ты оставь меня в покое! - отмахнулась она.
- Ну, мамочка, пожалуйста! У меня тогда будет четырнадцать злотых!
- Нет, и не проси! Я и так не знаю, как до конца месяца дотянуть. В воскресенье приедет папа, надо пирог испечь. И полуботинки Марцина придется отдать в починку.
- Ну да, - обиженно протянул Петрик, - пусть Марцин сам себе деньги напечатает на машинке.
- Неплохо иметь хотя бы машинку для починки обуви, - улыбнулась мама.
- Не для обуви, а чтобы деньги печатать… - уточнил Петрик. - Я сам видел: он себе сделал новенькую голубую двадцатку.
Мама вскинула голову и отложила карандаш.
- Просто с ума можно от вас сойти! Что ты мелешь, Петрик? - Но, видя, как покраснел Марцин, не на шутку встревожилась: - Снова ему что-то несусветное наплел?
- Снова, снова! - повторял бессмысленно Марцин, не зная, что сказать: в голове была абсолютная пустота. - Болтает всякую чушь, а ты веришь.