Не говори. - Папа сокрушенно покачал головой. - Нашествие прямо. Вот и мой приятель завтра прибывает.
Алтынский? - спросили мы с Алешкой.
Собственной персоной, - кивнул папа.
У вас все секреты, секреты, - обиделась наша наивная мама.
Да ну, какие там секреты? - удивился папа. - Получил он радостную информацию, что здесь ему разыскали картину, которую он мечтает приобрести почти всю жизнь. Набил чемодан деньгами и взял билет на самолет.
Шляются… - продолжала ворчать мама. - Вывозят народное достояние… - И добавила злорадно, складывая посуду в мойку: - Ничего, у него на таможне проблемы будут!
У него не будет проблем на таможне, - тихо сказал Алешка.
Почему? - тихо спросил папа.
У него будут другие проблемы.
Пожалуй, ты прав, - подумав, сказал папа. - Господин Алтынский, скорее всего, до таможни не доберется. Дело в том, что в России ему могут быть предъявлены обвинения в похищении людей и мошенничестве.
И кого же он похитил? - спросила мама. - А ты, Дима, можешь слушать вон там, у мойки.
Почему это все за столом, а я у мойки?
Надо же кому-то посуду помыть. Ну и кого же он похитил? И много?
Да не очень. Двоих наших туристов.
Малеевых. Папу и маму, - сказал Алешка.
Не болтай глупости, дай послушать, - прервала его мама.
Но Алешку унять - все равно что ураган остановить. Его можно только в другую сторону направить.
- Он их похитил, чтобы не мешались.
Откуда информация? - спросил папа. Алешка постучал по лбу себя и меня заодно:
Отсюда.
И мы все рассказали. Потому что без нашей помощи довести это дело до конца было неадекватно.
Ну что ж, - сказал папа, совершенно не рассердившись (мама помалкивала, только время от времени, пока мы рассказывали, прикладывала ладони к щекам). - Как я понял, вы все это затеяли, чтобы помочь Ольге…
Ну, отец! - вмешалась мама. - Они же хотели достояние России сохранить. "Черный квадрат".
Не такой уж он черный, - уточнил Алешка. - И вообще - это улица.
Так вот, - продолжил папа, будто его и не перебивали, - что касается Ольги, я думаю, вопрос этот легко решается. У нас есть хороший честный банкир. Он сделает так, чтобы эту картину банк принял в залог до Ольгиного совершеннолетия. Или до возвращения ее родителей. Ольге выплатят деньги. Это ясно? - Тут они почему-то перемигнулись с Алешкой. Все у вас секреты, был готов я с обидой повторить за мамой.
А родители? - это я спросил. А Лешка на этот вопрос хитренько улыбнулся. - Ты будешь их искать?
Вот этим и займутся мои ребята, когда задержат Алтынского.
Пап, слушай, - забеспокоился Алешка. - Скажи своим ребятам, чтобы они этого Алтынского не спешили задерживать.
Почему? - возмутилась мама. - Вор должен сидеть в тюрьме. Как можно скорее и как можно дольше.
Потому! - горячо, но очень невежливо объяснил Алешка. - Пусть они ему сначала картину продадут.
Ты прав. Я так и хотел сделать.
Вечно у вас от меня секреты! - взорвалась мама. И я с ней внутренне согласился.
Алешка стал объяснять:
Пусть эти жулики, Петелин и Симаков небритый, впарят Алтынскому мою подделку…
Выбирай выражения, Алексей Сергеич, - приструнила мама.
Ладно. Не впарят - всучат…
Еще того не лучше! Продадут!
Это не совсем точно, - улыбнулся папа. - Но Алешка прав. Если они впарят… всучат… продадут Алешкину картину, их можно будет привлечь к ответственности за мошенничество. Ясно?
А так нельзя? - удивилась мама. - Они же из музея картину сперли!
Мам, выбирай выражения. - Это Алешка хихикнул. - Но они же не шедевр сперли, а мою мазню.
Поняла, - сказала мама. С облегчением. И с обидой. - Значит, у художника Малеева мазню украсть нельзя - это преступление. А творение моего собственного сына - крадите на здоровье, ничего вам не будет! Ну и законы у вас, Сергей Александрович!
Пап, ну все-таки, - .заныл я. - Как ты думаешь, что с родителями Ольги?
Я не думаю, я знаю. Ну, может, еще не в полном объеме, но вполне достаточно, чтобы разобраться с Алтынским и его подельником Симаковым.
Многое в этой мутной истории нам удалось выяснить с Алешкой. Кое-что добавил папа. И вот что получилось…
Небритый Симаков довольно успешно занимался тем, что организовывал поддельные "фиртурмы", собирая с туристов большие деньги, и отправлял их за границу, в турпоездки. А там, в загранице, выяснялось, что путевки ненастоящие, что никто там этих туристов не ждет. Им не то что не рады - что с ними делать, вообще неясно. Куда их девать? У них не было денег на проживание, а у некоторых даже на обратную дорогу. Потому что якобы все уже оплачено "фиртурмой".
С трудом вернувшись на родину, возмущенные туристы бросались с кулаками в фирму Симакова. Но там сидели совсем другие люди, которые о нем ничего на знали. А Симаков тем временем уже собирал денежки в другом месте и под другой вывеской.
В конце концов Симакова схватили за его жадную руку. Но пока не арестовали. Нужно было, как сказал папа, обеспечить доказательную базу, а для этого разыскать как можно больше потерпевших. Симакову запретили выезжать из Москвы, даже на дачу, обязали по первому требованию являться в милицию и вернуть деньги тем потерпевшим от его махинаций, которых уже установили.
В общем, попал Симаков. И он стал думать, где достать много денег. Но не для того, чтобы рассчитаться с обманутыми людьми. А для того, чтобы быстренько слинять за границу. В этом ему должен был помочь его заграничный сообщник Алтынский.
Алтынский и подсказал, как найти "ключ от квартиры, где деньги лежат". Он очень скучал по родине и часто читал российские газеты. И вычитал о том, что в Малеевке находится картина Малеева, по которой он всю жизнь страдал.
Договориться с Симаковым было совсем не трудно. Тот сразу же согласился. Все разведал, разнюхал, несколько раз побывав в музее, и взялся за дело. Он привлек к нему Игоряшку, который в его фирмах служил для усмирения особо настойчивых клиентов, совмещая это для прикрытия с работой на стройке, и поручил ему найти подходящего пацана, который мог бы провести ночь в сундуке вместе с украденной картиной. Причем заметить утром пропажу было нереально: как я уже говорил, картина на ночь завешивалась холстом, чтобы на нее не садилась пыль и не губила краски.
Подходящий пацан нашелся быстро. Нужно было только обеспечить его отсутствие дома на время проведения операции. Но и тут все сошлось - родители на гастролях, а бабке задурить голову нетрудно. Игоряшка предложил ей, чтобы Ростик пожил у него несколько дней: "Я за ним пригляжу, а то разбаловался пацан - дальше некуда. И уроки буду проверять". Бабушка с радостью согласилась. Но в самый ответственный момент, вопреки ее надеждам, наш Алешка и ее Ростик нашли друг друга и общий язык. Алешка открыл Ростику глаза, и они блестяще провели операцию.
А насчет Олиных родителей папа сообщил очень приблизительно. Он сам еще не все знал. А может, не хотел пока говорить.
Олины родители тоже попались на удочку Симакова. Но не случайно, как другие бедолаги. Симаков пронюхал, что они собираются в отпуск, и навел на них свою красавицу жену. Которая, кстати, частенько помогала ему привлекать клиентов.
Мальвина обаяла их и вскружила голову тем, что уговорила мужа организовать им поездку в Европу за смешные деньги.
Оказавшись где-то в Париже, без денег и обратного билета на самолет, они грустно сидели на скамейке под легким французским дождиком, положим, на каком-нибудь бульваре Сен-Мишель.
Положение безвыходное. Они сидят, прижавшись друг к другу, промокшие, на мокрой скамье, жалкие и несчастные. Как воробушки в холодную пору.
И тут как в сказке - тормозит рядом с ними роскошный "Пежо". Распахивается дверца, и прямо под дождь выходит высокий и полный, улыбающийся во весь рот мужчина. Похожий на старинного купца. Он в костюме-тройке, по жилету бежит золотая часовая цепочка, на пальцах сияют золотые кольца, а во рту - золотые зубы.
Это и есть "дорогой господин" Алтынский.
- Ребята! - громогласно трубит он, распахивая объятья. - Я слышу русскую речь! Да неужели! Вы из России! Я счастлив! Я так скучаю по родине! А что вы такие грустные? Кушать хочется? А ну в машину, бегом! Дамочка, вашу ручку!
Далее - ресторан. Застольная беседа.
- Ерунда! Это не проблема! Все сделаем! Все схвачено! В наших силах! Жить негде? Как я рад вас видеть! Вас устроит на первое время вилла под Парижем? Я все равно там не живу. Да хоть сейчас!
Далее - вилла. За высоким забором, с проволокой и сигнализацией, с охраной.
- Живи - не хочу! Располагайтесь! Ваня - это мои дорогие гости. Отвечаешь за них головой. Давайте, ребятки, ваши паспорта, справлю вам билеты на родину. Как я вам завидую! Никаких благодарностей! Вот приеду в Москву - ответите русским гостеприимством. Давайте паспорта, поехал!
Вот и все. С виллы не выберешься. Охранник Ваня глаз не спускает. Да и куда бежать без паспортов, без копейки французских денег…
Вот гадина! - высказался Алешка.
Батюшки! - ахнула мама. - Время! Дима! Ты так и не вымыл посуду? Заслушался? Быстренько по рабочим местам!
Пап, ну все-таки, - попросил Алешка. - А зачем она приходила?
Ну… поговорить… о тебе.
И что она сказала? - живо заинтересовалась мама. - Похвалила?
Очень, - обрадовал ее папа. - Она сказала, что Алик - да, да, Алик! - очень хороший, добрый, способный, честный человек. И что Сеня - тоже очень хороший, добрый, способный и честный человек. И губить его жизнь в расцвете карьеры - жестоко и неразумно.
Сеня - это сам Симаков? - догадалась мама. - Ну и семейка!
Примерно то же сказала мне о нас Татьяна Львовна, - сообщил папа и рассмеялся.
Глава XV
НЕРАБОЧИЙ ДЕНЬ
Суббота в нашей школе - нерабочий день.
- Махнем в Малеевку? - предложил Алешка.
- Не глядя! - согласился я.
Алешка зачем-то захватил фотоаппарат, и мы помчались к метро. А через час уже шли к поселку по палым листьям. За эти дни они уже утратили свои ярко-желтые тона, побурели и потемнели. И не шуршали под ногами, а влажно чавкали. Только на некоторых деревьях листья пламенели, как маленькие флаги. И звенели под ветром.
Бабушки Светы дома не было, она ушла попасти Зойку на последней в этом году осенней травке.
Оля нас встретила радостно. И было видно, что это искренне. Мы прямо на ходу рассказали ей последние новости. И надо сказать, что известия о родителях порадовали ее гораздо больше, чем папино обещание устроить ссуду в банке.
Кстати, о картине, - сказала Оля, - надо вернуть ее на место.
И объявить благодарность бессонному Васе, - сказал я. - За бдительность.
Мы так и сделали. Оля вытащила из сундука картину, и мы пошли в музей.
Здравствуйте, Василий, - сказала Оля. - Привет, Абрек. Мы хотели немножко прибраться после вчерашних гостей и полюбоваться на картину моего дедушки.
Это можно, - зевнул Вася, распахивая дверь. - Прибирайтесь, любуйтесь. Заходите.
Первое, что нам бросилось в глаза в избе, - это сундук. Потому что мы сразу подумали, каково было в нем Ростику. Он пролежал в нем всю ночь.
(Правда, потом Ростик сказал, что всю ночь проспал на печке, потому что Вася так храпел, что можно было без опаски покинуть сундук и вовремя вернуться в него.)
Мы в самом деле прибрались. Сняли, кстати, лишние книги с полки, чтобы не вызывать лишних вопросов, а потом Оля, подмигнув нам, встревоженно позвала:
Василий!
Ну чего? - Мы услышали, как он спрыгнул с кровати.
Ты никуда не уходил? - в голосе Оли было столько тревоги, что я подумал: может, ей лучше стать не балериной, а драматической актрисой?
Вот еще! Куда ж тут пойдешь?
А где картина, Вася? - трагическим шепотом спросила Оля и трагическим жестом отбросила на мольберте холст.
Вася вытаращил глаза. Подошел поближе. Потрогал пустое место. Повернулся к нам.
- Сперли! - выдохнул он. - Вот беда-то! И вдруг лицо его озарила широкая улыбка.
Он хлопнул себя по коленям, захохотал:
Во здорово! Уйду теперь отсюда. Опух от бессонницы.
Да нет, Вася, - вздохнула вся "почерневшая" от горя Ольга. - Так просто теперь отсюда ты не уйдешь.
Сказанула! - хихикнул Вася.
Сказанула, - повторил я ледяным голосом, в котором все-таки ощущались сочувственные тона. - Сказанула… Эта картина, Вася, стоит миллион баксов.
- Иди ты! - выдохнул он. - Может, поищем? Завалилась куда? Я сейчас Абрека покличу. Он нюхастый. Враз найдет.
Мы переглянулись, пожали плечами, начали ленивые безнадежные поиски.
Дядь Вась, - добавил ему еще и Алешка, - а может, это вы ее сперли? Тогда делиться с нами надо.
Что ты! - Вася замахал обеими руками. - Что ты! - И вообще, он сейчас во всей своей боевой амуниции выглядел довольно жалко. Но жалко его не было - не спи, Вася, на посту. Раз уж его тебе доверили.
Но женское сердце отходчиво. Оно не может долго сердиться,
Оля стала перебирать книги на полке и радостно вскрикнула:
Вот она! Среди книг. Это, наверное, Бонифаций ее спрятал на всякий случай.
Ничего подобного, - сказал я. Мужское сердце не такое отходчивое. - Это какие-то жулики сделали. Посетители. Чтобы потом удобнее спереть. Повезло вам, Вася.
От всех этих потрясений, я думаю, теперь Вася будет всю жизнь маяться бессонницей.
Мы снова укрепили картину на мольберте, отошли немного, полюбовались.
А ничего набросочек, - похвалил Алешка. - Что-то в нем есть.
Неужели, Леш, ты по памяти делал копию? - восхитилась Ольга. - Какой у тебя верный глаз.
И верное сердце, добавил бы я.
Алешка кивнул без всякого зазнайства.
И мой портрет можешь сделать?
Запросто! - Алешка вскинул фотоаппарат, щелкнул. Вынул снимок, показал Ольге. - Только я тебе его не отдам, он мне будет нужен.
Зачем? - испугался я. - Сделаешь шарж для нашей доски?
В свое время узнаешь, - взрослым тоном проговорил Алешка.
Пошли к нам, - сказала Ольга. - Бабушка, наверное, пришла уже.
- "Такто" попьем, - обрадовался Алешка. Мы дружески простились со все еще бледным Васей и пошли к Ольге.
Да, прошло всего несколько дней с той поры, когда мы пили вечером чай в саду, на открытом воздухе. А сегодня уже и на терраске было холодно. И мы зашли в дом.
Внутри он был не хуже, чем снаружи. Настоящая изба. С большой печью, разрисованной большими цветами, с деревянным крашеным полом, с широкими подоконниками, на которых тоже были цветы - настоящие, цветущие. Им, судя по всему, не грозила засуха. Но больше всего нам понравились старые ходики, сделанные в виде деревянного домика. Они висели в простенке между окон, домовито постукивали, и время от времени из верхнего их окошка выскакивала птичка и сообщала точное московское время.
На деревянном столе из толстых строганных досок стоял кувшин с молоком и большая глиняная миска, накрытая полотенцем в красных петухах.
Оля достала из шкафчика глиняные кружки и налила всем молока. Сняла с миски полотенце - там горкой лежали пышные румяные лепешки.
Угощайтесь, Оболенские. - Оля пригласила нас к столу.
Ого! - сказал Алешка. - На три дня напекли.
Можно подумать. А то я тебя не знаю. Насчет лепешек.
Однако за столом мы просидели не очень долго. Не успел Алешка добраться до дна миски, как прибежала бабушка Света:
- Ой! Чтой-то деется! Ваське, охраннику, кажись, плохо! На заборе висит.
Мы разом вскочили и бросились к дверям. Алешка, правда, на ходу обернулся, притормозил и, дав задний ход, выхватил из миски пару лепешек и сунул одну в карман, а другую в рот. Так и бежал к музею с зажатой в зубах лепешкой. Фильм ужасов!
…Вася в самом деле висел на заборе. Навалился грудью на штакетник с закрытыми глазами. В доме глухо и злобно лаял Абрек.
Я задрал Васе голову, потряс ее. Она каталась в моих руках, как кочан капусты. Он чуть приоткрыл глаза, чуть попытался что-то пробормотать. Но мы не поняли ни слова. Да это и не слова были - одно жалобное мычание. Не человек, а теленок.
Мы с Ольгой оторвали его от забора и уложили на землю. Тут откуда-то взялась бабушка Света. Такие бабушки всегда вовремя появляЮТСЯ. - Ой! Сердешный. Не иначе его тот парень стукнул. - Какой парень? - встрепенулся я.
- Да такой… Я его встретила, как мимо дома шла. Туда побег, - она махнула в сторону станции. - Личико у него такое неприглядное. Вроде как блин с дырками.
Петелин! - сразу же решил я.
И Алешка - тоже. Он помчался в дом, выскочил тут же обратно, за ним - Абрек. Он был заперт в дальней комнате.
- Дим! Картины опять нет! Все ясно! В погоню!
Выскочивший из дома Абрек не выразил ни малейшего желания мчаться вместе с нами. Он преданно улегся рядом с Васей, лизнул в лицо и стал его охранять. По-моему, он сразу же заснул. Потому что его периодическое рычание больше всего походило на натуральный собачий храп.
Бабушка Света осталась приводить в чувство Васю, а мы помчались к станции.
Когда мы выбежали на дорогу, Оля схватила меня за руку:
- Сюда! В овраг. Здесь короче.
Мы ссыпались по крутому склону в овраг и помчались по его дну, продираясь через кусты и время от времени перепрыгивая через робкий ручеек, который вилял меж камней и деревьев.
Что мы будем делать, когда его догоним, - не было времени подумать. А что произошло в музее, мы узнали позже.
А произошло вот что.
Пауки передрались в банке.
Симаков, как только получил заветную картину, дал понять Игоряшке, что больше в его услугах не нуждается.
- А деньги? - разинул рот Игоряшка. Симаков дал ему с ядовитой усмешкой двести рублей:
Поделишься с пацаном, по-честному. Как я с тобой.
Да ты что!
Симаков холодно взглянул на него и спокойно сказал:
- Иди, иди отсюда. По мне еще милиция только начинает плакать, а по тебе уже давно рыдает. Иди, друг мой. Кто пацана похитил? Кто музей обворовал? Я ведь ничего не знал - так, подвез тебя пару раз, куда ты просил, и все. Иди, иди добром.
И Игоряшка пошел…
По дороге ему встретился беспечный Ростик.
Игоряшка денег ему, конечно, не дал, но не удержался - пожаловался, что тот самый друг, которого они выручали, жестоко обманул его.
- Да ладно, - утешил его Ростик, добрая душа. - Картинка-то не настоящая.
- Как!
Ростик рассказал - как! Игоряшка сначала схватился за голову, а потом посветлел всем своим широким лицом, похожим на блин с дырками.
- Так ему и надо! Ну и влип наш шеф! А настоящая-то картинка где?
Ростик пожал плечами. Простодушный Ростик…
- Где, где… Где положено. На своем месте. Тут Игоряшка озверел, теперь от радости.
Вот так вот, дорогой шеф! Теперь я на коне, а ты под копытами!
И он помчался вначале домой, где захватил газовый баллончик, а потом на вокзал.
…Охранник Вася, ошалевший от постоянных посетителей музея, взял в привычку закрывать Абрека в задней комнате. Выйдя на звонок и узнав знакомую личность, он ничего не заподозрил и своей привычке не изменил.
Отпер калитку…
Получил в лицо струю нехорошего газа, который вырубал человека почти на час, рухнул грудью на штакетник.