Пэтти нашла архиепископа Фелана под буквой "K" - что означало, что он был одним из самых давних клиентов. Под буквами "RR" фигурировал Делани - теперь уже опозоренный бывший мэр Фрэнсис Делани.
Кодом "YY" обозначался Тедеско, и это был не кто иной, как конгрессмен Джон Тедеско - человек, который совсем недавно, можно сказать, отдал ключи от кабинета мэра начальнице Эми - Маргарет Олсон.
Пэтти просмотрела список клиентов. Некоторые уже были разоблачены при помощи фотографий, опубликованных Ким Бинс. Тех, чье грязное белье еще не вытащили на свет, оставалось довольно много - около ста человек.
Пэтти дошла до последней из фамилий и остановилась. Сейчас она находилась на сороковой странице, а всего страниц было сорок две. Ей оставалось прочесть еще две страницы. Она не знала точно, что же там будет - на последних двух страницах, но догадывалась. Рамона Диллавоу, по всей видимости, была очень педантичной по части учета своих транзакций, относящихся к клиентам, которые платили определенную сумму за реализацию тайных сексуальных фантазий. А раз так, почему бы ей не быть столь же педантичной применительно к выплатам, которые она делала полицейским, прикрывающим ее незаконный бизнес?
Пэтти вздохнула и перешла к следующей странице. В самом верху было написано почерком Рамоны: "Исходящие платежи".
Ага. Откупные. Взятки. Рамона вела также учет взяток.
И здесь фигурировала одна и та же фамилия - строка за строкой - на протяжении последних трех лет. Выплаты делались ежемесячно: сначала в размере двух тысяч долларов, затем - четырех тысяч и в конце концов - десяти тысяч долларов в месяц.
Одна и та же фамилия в каждой строке. Все платежи - одному и тому же лицу.
- Значит, Эми знает, - прошептала Пэтти пустой комнате. - Это проблема.
Она таращилась на экран компьютера, пока слова перед глазами не начали расплываться и подергиваться. Она продолжала смотреть на экран, хотя там уже появилась экранная заставка в виде астероидов, проносящихся через черный экран. Она все еще не сводила глаз с монитора, когда за окнами квартиры Эми Лентини начали сгущаться сумерки.
Она смотрела на экран до тех пор, пока не решила, как ей поступить.
Затем она осторожно закрыла ноутбук - так осторожно, как будто это был взрывоопасный предмет, - и, вытащив из него флешку, засунула ее в карман штанов.
- Пожалуй, я вырву это из твоих рук, Эми, - зловеще прошипела она. - Как говорится, кто нашел - того и вещь. И все такое прочее.
Она положила ноутбук в чемодан, который притащила с собой, и закрыла застежку-молнию.
- Не переживай, братишка, - сказала она, надевая ботинки. - Я это все почищу. Впоследствии скажешь мне "спасибо".
Настоящее
82
- Детектив Кэтрин Фентон была отвергнутой женщиной, - говорит мой адвокат Стилсон Томита, прислонившись к краю оконного проема в своем офисе. За ним в окне видно реку Чикаго и мост Уэллс-стрит. - Женщиной, которая хотела Билли Харни, но не смогла его добиться. А если не смогла она, значит, не смог никто.
Ух ты! Это круто.
- У нее была мимолетная связь с Билли, но она хотела большего, а Билли - нет. Более того, Билли начал встречаться с другой женщиной, а именно с Эми Лентини. Воспрепятствовать этому у Кейт никак не получалось, поэтому она пошла на крайности. Она перепробовала все. Эдакая Гленн Клоуз в фильме "Роковое влечение". Если не считать того, что она - полицейский, который живет в мире оружия и насилия. Когда у нее ничего не получилось, она не стала горевать и злиться, стоя перед кухонной плитой, а решила поквитаться с Билли посредством совершения убийств. Она убила Рамона Диллавоу, зная, что Билли будет подозреваемым. Она убила Джо Вашингтона после того, как Джо встретился с Билли в метро, - опять же понимая, на кого падет подозрение. Затем она подложила орудие преступления в подвал дома Билли, зная, что это его погубит. Если он сломал ей жизнь, то она, в свою очередь, испортит жизнь ему.
А я было подумал, что его вступительные слова звучат круто.
- Всего лишь за несколько дней до перестрелки она присылала Билли свои фотографии в полуобнаженном виде - в том числе и снимок, на котором она приставляет дуло пистолета к голове, угрожая самоубийством, если он ее проигнорирует. И когда он не ответил взаимностью, что она написала ему в сообщении? "У тебя был шанс. Помни что я давала тебе шанс".
Я не помню этой эсэмэски. Не помню сексуальных фотографий, которые она вроде бы мне присылала. Они - где-то внутри черной дыры, образовавшейся в моей памяти. Единственная причина, по которой мы о них знаем, - нам сообщили представители обвинения.
- Двумя днями позже, - продолжает Стилсон, - она направляется на квартиру Эми Лентини и обнаруживает Билли и Эми лежащими в постели. Это стало последней каплей. Она выхватывает пистолет. Билли, чей пистолет лежит рядом, на прикроватном столике, тоже хватается за оружие, чтобы открыть ответный огонь. Его пистолет выстреливает, и в начавшейся суматохе пуля случайно попадает в Эми - еще до того, как Кейт и Билли стреляют друг в друга.
Стилсон ослабляет узел на галстуке, тянет его вниз и расстегивает верхнюю пуговицу рубашки. Я знаком со Стилсоном Томитой еще с тех времен, когда был ребенком, а он и мой отец - новоиспеченными полицейскими, работающими в поте лица. Затем он закончил юридический факультет и стал прокурором, но впоследствии, когда возникла необходимость платить за обучение в колледже своих четырех отпрысков, "переметнулся" к адвокатам. Стилсон представляет собой классического жителя Чикаго со смешанной кровью: его отец - иммигрант первого поколения из Японии, который открыл швейную мастерскую в районе Линкольн-Парк; мать на все сто пятьдесят процентов ирландка из южной части Чикаго, в роду которой были сплошь и рядом полицейские еще со времен Великой депрессии. Глядя на него, видишь больше Ирландии, чем Азии, но черты его лица недостаточно отчетливы, чтобы понять его происхождение. Он, бывало, шутил, что люди при первой встрече не могут для себя решить, кто он - итальянец, грек или латиноамериканец.
Но кто бы он ни был по национальности, он все еще выглядит как полицейский, которым когда-то был, - красноватый цвет лица, глубоко посаженные глаза человека, видавшего мерзопакостный отстой системы уголовного судопроизводства, ее уродство, безысходность, горечь и в конечном счете безнадежность. Он и сажал людей за решетку, и защищал их. По обе стороны баррикад есть свои трудности, и это заметно по его осунувшемуся лицу.
Я обвел взглядом собравшихся в офисе близких мне людей: сестру Пэтти, отца и лейтенанта Майка Голдбергера, который для меня, можно сказать, почти второй отец. Все они размышляют над тем, что́ только что прозвучало, - то есть над кратким изложением речи Стилсона на суде в мою защиту.
До суда остается меньше недели, и обвинение уже представило доказательства. Мы вдвоем со Стилсоном ломали голову над общими версиями построения моей защиты в течение нескольких недель, но теперь пришло время перейти к конкретике. Теперь нам известно все, что у них имеется против меня. Пришло время окончательно выработать план, проверить и перепроверить его - так сказать, прицениться и вылепить из имеющихся сведений, как из глины, самые лучшие доводы, на какие мы только способны.
- Мой пистолет случайно выстрелил и пуля угодила в Эми? - спрашиваю я. - Это был несчастный случай?
- Ну, Эми была убита из твоего пистолета, а не из пистолета Кейт. Они могут это доказать. - Стилсон пожимает плечами. - Если у тебя имеется объяснение получше, я слушаю очень внимательно.
Когда твое самое лучшее объяснение - просто какая-то чушь, то ситуация выглядит не очень обнадеживающей.
Стилсон, видя выражение моего лица, слегка наклоняет голову и кивает.
- Мы используем то, что у нас есть, - говорит он, - и это самая лучшая из имеющихся версий, Билли.
- Единственная версия, - уточняет Пэтти.
- Нет, не единственная, - возражаю я. - Они утверждают, что я был коррумпированным полицейским, так? Они утверждают, что я "крышевал" бордель, получая за это деньги, что прокурор штата вела относительно меня расследование и что я убил всех, чтобы замести следы. Мы могли бы сказать то же о Кейт. Или о Визе. Или о них обоих.
- Да, но никаких улик против них нет. - Пэтти отталкивается от стены, к которой она прислонилась, и опускает руки, которые только что были скрещены на груди. - Нет доказательств, что кто-то занимался "крышеванием". Нет никакой маленькой черной книжки. Это выдумка.
- Нет никакой маленькой черной книжки? - переспрашиваю я.
- Они ее так и не нашли, - отвечает она. - Значит, для присяжных ее не существует.
- Я согласен с Пэтти, - говорит Стилсон. - Послушай, Билли. Мы начнем с того, что скажем: обвинение сплошь и рядом основывается на домыслах. Нет доказательств, что имело место "крышевание", а значит, невозможно доказать, что имела место попытка замести следы. Затем мы дадим присяжным вполне привлекательную альтернативу. - Стилсон берет увеличенные копии эротических фотографий, которые Кейт присылала мне на смартфон. - Это - женщина, чье сердце было разбито и которая отчаянно пыталась привлечь твое внимание. У каждого из присяжных заседателей, я тебе гарантирую, в какой-то момент их жизни сердце было разбито. Все они знают, как тяжело быть отвергнутым. От переживаний они, по-видимому, никого не убивали и не подставляли - с этим я соглашусь, но они вполне могут себе представить, какие чувства она испытывала.
Я смотрю на Гоулди - он опускает глаза в пол и морщится.
Затем бросаю взгляд на отца - тот, прищурившись, подносит ладонь к лицу.
И, наконец, поворачиваюсь к Пэтти - она кивает в знак согласия.
- Кейт была психически неустойчивой женщиной, потерявшей контроль над собой, - говорит она. - Вот твоя версия. Не было никакой коррупции. И не было никакой маленькой черной книжки.
83
Пэтти бежит по прогулочной дорожке в сторону севера. На нее то и дело набрасывается яростный ветер. Справа от нее беснуется, словно разыгравшийся непослушный ребенок, озеро Мичиган, а слева снуют туда-сюда по магистрали Лейк-Шор-драйв автомобили. Погода все еще теплая, но если находиться рядом с озером, кажется, что ты совсем в другой климатической зоне. Это была одна из особенностей Чикаго, которая ей всегда очень нравилась: возможность удрать из бетонных джунглей и оказаться на песчаном берегу огромного водоема, где можно послушать, как шелест накатывающихся на берег волн и шуршание шин мчащихся по дороге автомобилей сливаются в одну своеобразную симфонию.
Пэтти чувствует себя здесь в одиночестве, но не физически. Вокруг нее полно людей на велосипедах, роликовых коньках и просто прогуливающихся пешком. Ей на этой бетонной прогулочной дорожке встречаются и веселые компании, ноздри периодически щекочет запах марихуаны.
Пэтти чувствует себя здесь в одиночестве совсем в другом смысле. Она ощущает себя полностью, абсолютно одинокой в самом важном смысле.
Она вбегает по дорожке в парк Линкольна. Ветер ослабевает. Ее ступни - можно сказать, с радостью - начинают ощущать под собой мягкий песок на берегу озера, резко контрастирующий с неумолимым бетоном дорожки. Она, как любой хороший бегун, испытывает удовольствие от своих занятий. В груди у нее, правда, ощущение жжения. Расплата за долгий бег. Но у нее возникает желание бежать до тех пор, пока ноги не вспыхнут от напряжения ярким пламенем и пока ее сердце не взорвется.
Суд над Билли начнется через два дня.
Пробежав в сторону севера через парк Линкольна мимо района Лейквью, она сворачивает в сторону гавани Монтроуз-харбор. Там она останавливается на минутку, чтобы отдохнуть, и, восстанавливая дыхание, наклоняется вперед и упирается руками в колени.
Гавань все еще почти полностью забита яхтами, катерами и прочими прогулочными судами, потому что, хотя лето заканчивается, погода по-прежнему теплая. Большинство из владельцев судов попытаются использовать для прогулок по озеру едва ли не каждый погожий день сезона, прежде чем отправят свои катера на зимний отдых.
Пэтти идет вдоль причала: узкая полоса бетона, перпендикулярное ответвление футов на сто дальше в озеро, маяк в конце причала. Здесь нет ничего, кроме этой узкой полосы твердого покрытия, хлещущего ветра и озерной воды - глубокой и беспокойной.
Пэтти останавливается и осматривается по сторонам. К югу от нее высятся строения города - массивные и внушительные. Рядом с ними чувствуешь себя очень маленьким. Иногда.
А перед ней - озеро, похожее на бесконечно большую черную дыру.
"Я смогу это сделать, - размышляет Пэтти. - Нужно всего лишь на пару секунд поддаться соблазну - и все закончится. Никто никогда не узнает".
Они как-то раз приходили сюда вдвоем с Билли - после окончания средней школы. Они были тогда такими молодыми и полными энергии и надежд! Они уселись на краю причала, свесили ноги, открыли бутылку "Джонни уокер ред" и стали отхлебывать из нее, болтая ногами. Ветер ерошил им волосы. Они пообещали друг другу, что станут полицейскими, как их отец, и будут работать вместе и прикрывать друг другу спину. Всегда.
Пэтти начинает дрожать: сильный ветер и холодный воздух быстро остужают ее тело.
А озеро словно бы танцует вокруг нее и зовет.
"Я смогу это сделать. Никто не узнает".
"Да, - решает она. - Следовало сделать это уже давно".
Она засовывает пальцы в кармашек своих шорт. Кармашек такой маленький, что в него можно положить разве что ключ или несколько свернутых в трубочку банкнот. Или флешку.
Флешку, которую она украла из квартиры Эми Лентини за день до ее гибели. Флешку, хранящую в себе маленькую черную книжку.
"Просто сделай это", - мысленно подзадоривает себя Пэтти.
Она держит малюсенькую флешку на ладони. Затем обхватывает ее пальцами и сжимает ладонь в кулак. Глядя вдаль на темное, бесконечное озеро, отводит руку назад и изгибается, как подающий в бейсболе.
Ветер подхватит флешку, но она не настолько легкая, чтобы не утонуть после того, как шлепнется в воду. Да, она достаточно тяжелая. Она опустится на самое дно озера Мичиган - туда, где глубина воды футов сто, а потом ее унесет подводное течение, и она исчезнет навсегда.
Пэтти отводит руку еще дальше назад. У нее всегда были довольно сильные и ловкие руки ("довольно сильные и ловкие как для девочки" - всегда добавляли те, кто об этом говорил). Но Билли сложен лучше.
Раньше Билли вообще был лучше во всем.
Раньше, но не сейчас.
84
Вечером накануне суда я иду на прогулку.
Шагаю в сторону северо-востока по направлению к району Бактаун, петляя среди других прохожих и выискивая признаки жизни - оживленные разговоры в ресторанах под открытым небом, запах жареного мяса и лука, визг автомобильных шин и звуки клаксонов. Иногда я все еще вижу мелькнувшее в толпе лицо Эми или слышу ее голос в своих грезах, но это постепенно увядает, случается с каждым днем все реже и реже и становится все менее отчетливым.
Мои ноги в хорошем состоянии: я уже почти не хромаю. Бедра, правда, в последние дни побаливают. Врачи говорят, что я уж слишком стараюсь переносить вес тела на здоровую ногу, чтобы ослабить нагрузку на больную. А в общем и целом чувствую себя хорошо. Стилсон, мой адвокат, советует войти в зал суда с тростью, хромая и сутулясь. Он хочет, чтобы я выглядел пострадавшим - дескать, я жертва, а не убийца. Ну, как те гангстеры, которые грабят, запугивают и убивают, а угодив за решетку, появляются в зале суда в инвалидных колясках и с кислородными баллонами.
Пройдя мили четыре, не меньше, я направляюсь обратно в свой район. Я чувствую себя довольно хорошо. После прогулки мышцы размялись и частично ушло психическое напряжение. Но ожидание предстоящего суда все еще заметно давит на плечи.
Я знаю, чем все закончится. Мы будем доблестно сражаться, и присяжные, возможно, поверят, что Кейт в своих домогательствах по отношению ко мне зашла уж слишком далеко. Но кто кого сможет обмануть? Только чудо могло бы спасти меня от обвинения в четырех убийствах, и только чудом можно убедить присяжных в том, что это Кейт совершала преступления и инсценировки, потому что не смогла меня добиться.
"Опять это ощущение…"
Я остановился на тротуаре как вкопанный и повернулся на сто восемьдесят градусов. Позади меня никого не видно. Я никого не могу схватить за руку. Я никого не вижу и не слышу. Но я чувствую это.
За мной кто-то следит.
Я опять повернулся на 180 градусов и пошел дальше. На перекресток выезжает - и, похоже, замедляет ход - золотистый джип. Водитель, как мне кажется, посматривает на меня. Мне его не очень хорошо видно, поскольку уже сгустились сумерки, и он уезжает прочь, прежде чем мне удается что-либо рассмотреть. Я даже не успеваю заметить номерной знак.
Я поворачиваю за угол, чтобы направиться непосредственно к своему дому, и снова останавливаюсь.
На пороге дома кто-то сидит.
Я подхожу ближе. Уже так темно, что я никак не могу разглядеть…
Ой, да это же мой папа. Я не сразу узнал его в бейсбольной кепке.
- Ты не против, если я погуляю вместе с тобой? - спрашивает он, когда я подхожу совсем близко.
Он поднимается, и мы идем мимо моего дома дальше по улице. Воздух приятный. Такое в Чикаго бывает не всегда. Обычно у нас после лета почти сразу начинается зима - лишь с очень коротенькой осенью между ними.
- Мы с твоей матерью когда-то частенько гуляли вместе, - рассказывает он. - После того как вы с Пэтти уехали учиться в колледж, а мы остались вдвоем. Она говорила, что такие прогулки меня успокаивают. Они изгоняли из меня всех демонов, которые вселялись за долгий рабочий день.
Ветер усиливается. Он приносит запах дождя. Папа крутит большое кольцо с ключами вокруг своего пальца.
- Я не хотел, чтобы ты стал полицейским, - признается он. - Ты это знал?
Нет, я не знал. Я полагал, что ничто не вселит в него столько гордости, как тот факт, что сын пошел по его стопам.
- А затем, - продолжает он, - когда ты принес присягу, я поклялся, что не буду вмешиваться в твою карьеру. Не буду дергать за веревочки, помогая тебе продвигаться вперед. Не буду тебя опекать. - Он кивает как бы самому себе и вздыхает. - Я подумал, что это лучший из подарков, которые я мог бы тебе сделать. Позволить тебе всего добиваться своими силами, чтобы ты осознавал, что я не расчищал перед тобой дорожку. Но мне все же следовало присматривать за тобой повнимательнее. Нужно было добиваться…
Я останавливаюсь и поворачиваюсь к нему. Отец смотрит прямо мне в глаза.
- Папа, я вовсе не коррумпированный полицейский, - уверяю я. - Я никогда не брал взяток - даже десяти центов. Я никого не "крышевал". Я никого не убивал.
Он смотрит на меня долгим одобряющим родительским взглядом.
- Я знаю, - говорит он.
- Нет, ты не знаешь. Ты на это надеешься. Потому что думаешь, если я - коррумпированный полицейский, то вина лежит на тебе, потому что не присматривал за мной.