Он ничего не отвечает. Он сжимает челюсти и прищуривается. Мне на мгновение кажется, что он сейчас не удержится и расплачется, хотя мой отец никогда себе такого не позволял. Однако сейчас эмоции рвутся на поверхность, как пузырьки воздуха в воде.
Я не могу себе отчетливо представить, каково это - видеть, как твой сын предстанет перед судом по обвинению в убийстве. Я могу лишь смутно догадываться. Могу предположить, что папа вспоминает обо всех играх Малой лиги, концертах на фортепиано и школьных пьесах, которые он пропустил, потому что был очень занят на работе и стремился к продвижению по службе. В те времена он вполне мог взять меня на руки и рассказать, как сильно меня любит, вместо того чтобы сдержанно кивнуть в знак одобрения или слегка похлопать по плечу.
Сейчас он играет в жестокую игру под названием "А что, если…". А что, если бы он проводил со мной больше времени? А что, если бы он внимательнее присматривался, как я работаю?
- Я пришел сюда не для психоанализа, - меняет тему отец.
- Нет?
- Я пришел сюда, - говорит он, - потому что хочу предложить тебе выход из ситуации.
85
- Выход из ситуации, - эхом отзываюсь я. - И как же из нее выйти?
- Вопрос состоит не в том, как, - уточняет он, - а в каком направлении.
- Вопрос состоит… - И тут до меня доходит: - Ты предлагаешь мне пуститься в бега?
Он вздыхает и переминается с ноги на ногу.
- Если ты сам захочешь, - произносит он, глядя на тротуар.
- Ты шутишь.
Он снова поднимает глаза на меня и качает головой:
- Нет, я не шучу.
- Меня выпустили под залог, и этот залог - твой дом, - напоминаю я. - Если я дам деру, ты потеряешь…
- Ты думаешь, для меня так важен дом? - Он сплевывает. - Пусть они забирают чертов дом. Мне он уже все равно больше не нужен. Я - вдовец, а живу в хоромах с пятью спальнями…
- Они посадят тебя в тюрьму.
Папа смотрит в небо и почесывает затянувшийся порез от бритвы.
Я отступаю на шаг назад и окидываю его взглядом.
- Похоже, ты говоришь серьезно, - вздыхаю я.
- Никогда в своей жизни я не говорил ничего более серьезно, сынок. Мы можем вывезти тебя сегодня вечером. Вывезти за границу. Для начала, я так подумал, в Мексику. У одного бывшего полицейского там есть домишко возле Плая-дель-Кармен. Сначала мы отвезем тебя туда, а затем, возможно, в Южную Америку.
- Я сдал свой паспорт.
- Да, ты его сдал. Но мы можем достать тебе документы. А затем нам придется…
- Я не хочу этого слышать, папа. Я даже не хочу…
Я запинаюсь на середине предложения:
- А кто это "мы"?
Папа кивает на свою "Тойоту", припаркованную у противоположного тротуара. Я ее даже не заметил. Но теперь, присмотревшись, увидел на переднем сиденье Гоулди.
Папа и Гоулди готовы поставить на кон свою карьеру и свою свободу. Ком подступает к горлу от осознания того, как сильно они за меня переживают. Выходит, что жертвами всех этих событий могут стать не только те, кто погиб, и тот, кому грозит тюрьма - то есть я, но и кое-кто еще.
- Билли, мы вполне можем это сделать. Сегодня вечером. Я могу раздобыть автомобиль и документы, и ты сможешь пересечь границу до того, как станет известно, что ты уехал. У меня есть кое-какие деньги. Не очень много, но есть. Их хватит. У нас обоих есть одноразовые телефоны - мы можем общаться и координировать действия. Это вполне можно сделать, сынок. Ты и сам знаешь, что можно.
Пока он все это говорил, во мне все больше и больше росло неприятие его слов. Я поднимаю руки вверх:
- А что будет с тобой?
- Не переживай по поводу того, что будет со мной. Я… - Он пожимает плечами. - Конечно, меня будут подозревать. Просто нужно действовать по-умному. Не оставлять следов. - Он кивает. - Я готов рискнуть.
- А Пэтти? Я даже не попрощаюсь с Пэтти? И никогда ее больше не увижу?
Папа смотрит куда-то вдаль и морщится. Когда он показывает, что ему больно, он напоминает мне мою сестру.
- Твоей сестре явно приятнее будет знать, что ты живешь на каком-то пляже, наведываешься в бар и трахаешь местных женщин, чем общаться с тобой через стеклянное окно в тюрьме "Стейтвилл" до конца твоих дней. Она будет рада, что у тебя есть хоть какая-то, но жизнь.
Я щипаю себя за переносицу и хмыкаю.
Свобода. Похожая на теплый бриз. Я чувствую ее на своем языке. Чувствую, как она растекается во мне вместе с кровью. Еще один шанс. Новая жизнь.
Отец подходит ближе и хватает меня за руку.
- Позволь мне сделать это для тебя, - шепчет он, пытаясь скрыть дрожь в голосе. - Ты ведь не зря выжил, сынок. Ты мог умереть в той спальне. Ты должен был умереть от такого ранения, но ты не умер. Ты преодолел все трудности и вернулся к нам. Ты сделал это не для того, чтобы провести остаток своей жизни в бетонной камере. У тебя есть второй шанс. У меня есть второй…
Я вырываю свою руку.
С неба слышатся какие-то звуки. Первые признаки надвигающейся непогоды, тучи темнеют.
Он прокашливается, вытирает глаза рукавом, берет себя в руки и снова загоняет эмоции в привычное место - туда, где их не видно.
- Тебе нечем защититься, - сетует он. - На суде ты проиграешь. Судья будет вынужден приговорить тебя к пожизненному заключению. Если ты попытаешься сбежать и тебя поймают, то какая разница? Они не могут приговорить тебя к чему-то большему, чем пожизненное.
Мы оба это прекрасно понимаем. Мое дело - проигрышное, потому что я не могу ничего вспомнить. Я - немощный. Меня толкают на боксерский ринг со связанными за спиной руками.
- Такого же мнения была бы и твоя мама, - продолжает убеждать он.
- Нет, не… - Я поднимаю палец. - Мама не захотела бы, чтобы я брал на себя то, чего не делал.
Отец резко опускает руки и смотрит на меня так, как смотрел, когда я был ребенком - ребенком, который натворил что-то такое, что вызывает у него сильное раздражение.
Выражение разочарования и мольбы на его лице медленно меняется на что-то более темное и холодное. Что-то навязчивое и очень-очень грустное.
- Откуда ты знаешь, что не делал? - шепчет он. - Откуда ты знаешь?
86
Прокурор штата Маргарет Олсон стоит перед присяжными и застегивает пиджак своего мягкого серого костюма. Все стулья в зале суда заняты. Сидящие на них люди молчат в напряженном ожидании. Уже вторая половина дня. Первая половина ушла на выбор присяжных. Времени сегодня остается только на вступительную речь обвинения.
Олсон слегка поворачивается - так, чтобы можно было показывать в мою сторону жестами. Стилсон предупредил, что она будет это делать. Она, выдвигая против меня обвинения, будет показывать на меня рукой.
- Детектив Уильям Харни был коррумпированным полицейским, - говорит она. - Коррупционером, который знал, что его вот-вот разоблачат. Поэтому он попытался замести следы единственным способом, на какой был способен. Он убил ключевого свидетеля, убил своих коллег-полицейских, которые уже подбирались к нему, и убил прокурора, которому поручили проводить расследование.
Она поворачивается и показывает на меня, выставив указательный палец.
- Подсудимый убил четырех человек, поэтому обвиняется в четырех убийствах.
Я качаю головой, но не в нарочитой манере: "Клянусь, я этого не делал!" - а с ошеломленным видом. Так, как будто ее заявления настолько абсурдны, что они даже не заслуживают, чтобы на них отвечали.
- Подсудимый совершал одно из старейших из оговоренных в законодательстве преступлений, - продолжает она. - Он занимался "крышеванием". Если вы - полицейский, а кто-то занимается чем-то противозаконным, вы говорите ему: дай мне немного денег, а я сделаю так, что тебя не арестуют. Я буду твоей "крышей".
Она кивает и делает паузу, давая присяжным возможность вдуматься в ее слова. Убедить присяжных, являющихся жителями Чикаго, что какой-то полицейский коррумпирован, не сложнее, чем убедить Дональда Трампа, что он - яркая личность. Более того, половина из присяжных живут в пригородной части округа Кук, а многие жители пригорода считают, что мы в Чикаго только то и делаем, что занимаемся коррупцией.
Олсон рассказывает им про особняк-бордель в районе Голд-Коуст, показывает какую-то фотографию, напоминает о том, о чем они уже слышали на протяжении года из средств массовой информации, - о бывшем мэре, архиепископе и прочих богатых и знаменитых клиентах особняка-борделя.
- Подсудимый "крышевал" этот элитный публичный дом, - вещает она, - и до его разоблачения оставалось уже вот столечко. - Она разводит указательный и большой пальцы на расстояние в один дюйм, показывая, насколько мало оставалось до моего "разоблачения". - Офис прокурора штата по округу Кук - мой офис - проводил расследование относительно борделя. Прокурором, которому поручили руководить расследованием, была женщина, которую звали Эми Лентини.
Олсон кладет на высокую подставку огромную фотографию обаятельно улыбающейся Эми в форменной одежде прокурора.
- Эми вот-вот должна была разоблачить преступный бизнес. Она уже собиралась нагрянуть в бордель с облавой. Мы покажем вам запрос на ордер на обыск, который она составила. Из документа станет понятно, что она хотела найти в первую очередь: учетные записи. Маленькую черную книжку. Если вы занимаетесь каким-то бизнесом, вам необходимо вести учет совершаемых транзакций, не так ли?
Несколько присяжных в знак согласия кивают.
- Но это - незаконный бизнес, - продолжает она. - Вы берете с клиентов деньги за секс. Часть из этих денег даете полицейским за то, что вас прикрывают. Все это - незаконные действия. Такие учетные записи вы не доверите бухгалтеру и не покажете сотрудникам налогового управления.
Двое из присяжных смеются. Я всегда считал Маргарет Олсон упрямым тугодумом, но, надо признать, она сейчас умело перетягивает присяжных на свою сторону. Она говорит с ними простым языком, представляющим собой изящную смесь драматизма и непринужденности. Она - хороший политик.
Я недооценил ее, причем в очень неподходящее время.
- У Эми имелась информация, что менеджер секс-клуба ведет учетные записи прямо в особняке - то есть у нее есть так называемая маленькая черная книжка. Эми буквально через несколько дней собиралась устроить облаву в борделе и заполучить черную книжку. Иначе говоря, всего лишь через несколько дней у нее должны были появиться доказательства, в которых она нуждалась для разоблачения некоего коррумпированного чикагского полицейского. - Олсон делает шаг вправо. - Мы покажем вам ходатайство об ордере на обыск, которое готовила Эми. Вы выслушаете показания одного из прокуроров, привлеченных к тому расследованию. Но вы не услышите показаний Эми - прокурора, возглавлявшего расследование. Вы не услышите ее показаний, потому что подсудимый позаботился о том, чтобы уже никто и никогда не услышал никаких показаний Эми.
Она поворачивается и бросает на меня испепеляющий взгляд и медленно кивает.
- Подсудимый хитер, - продолжает она. - Да, очень хитер. Ему стало известно о расследовании, проводимом прокурором штата. Он узнал, что мы вот-вот устроим облаву в этом секс-клубе. Как же он в такой ситуации поступил? Он сделал нечто очень-очень умное.
Олсон делает выразительную паузу, в течение которой присяжные теряются в догадках, что же такого умного я сделал.
- Он сам устроил там облаву, - наконец говорит она. - Именно так: подсудимый, который являлся детективом, расследующим убийства, и должность и работа которого не имели абсолютно никакого отношения к нравам, проституции и всему такому прочему, внезапно устроил облаву в борделе и задержал всех, кто там находился.
Она разводит руки в стороны.
- Это была блестящая идея, позволившая достичь двух целей. Во-первых, замести следы. Из всех полицейских мира, которых вы могли бы заподозрить в "крышевании" публичного дома, вы лишь в самую последнюю очередь заподозрили бы того, кто сам устроил там облаву и разоблачил злачное заведение, не так ли? Это позволило подсудимому выглядеть невиновным.
Несколько присяжных кивают и что-то записывают в свои блокноты.
- Он поступил хитро, - трясет крючковатым пальцем Олсон. - Вторая цель - еще более важная - заключалась в том, чтобы найти записи публичного дома. Ворвавшись в особняк раньше Эми, подсудимый не позволил ей добраться до маленькой черной книжки. Он тайком забрал документ и уничтожил его.
Присяжные кивают: все вроде бы сходится.
- Но ведь есть еще и менеджер секс-клуба, не так ли? Я имею в виду, что, даже если маленькая черная книжка и пропала, о взятках полиции может рассказать менеджер. Эту женщину-менеджера звали Рамона Диллавоу. Именно она - Рамона Диллавоу - заведовала публичным домом.
Олсон ставит снимок Рамоны, сделанный на какой-то вечеринке, на вторую подставку - рядом с фотографией Эми, тем самым как бы устраивая своего рода парад жертв.
- Рамона все еще представляла для подсудимого угрозу. Более серьезную опасность, чем когда-либо раньше. Но и она, госпожа Диллавоу, тоже не сможет дать показаний по данному уголовному делу. Потому что подсудимый заставил ее замолчать навеки.
Я снова качаю головой, но я понимаю - и все в зале суда понимают, - что Маргарет Олсон сейчас искусно припирает меня к стенке.
Один адвокат как-то раз сказал, что 90 процентов судебных разбирательств выигрываются или же проигрываются в зависимости от того, какой была вступительная речь.
Олсон выставляет вперед руку и, согнув пальцы, начинает один за другим их разгибать.
- Факт: относительно подсудимого проводилось расследование на предмет коррупции, - говорит она, разгибая большой палец. - Факт: подсудимый, воспользовавшись служебным положением, ворвался в особняк, не позволив поставить точку нашим сотрудникам, проводившим вышеупомянутое расследование, и главная улика исчезла. Еще один факт: прокурор, который руководил расследованием, убит. И еще один: главный свидетель, который мог дать показания против подсудимого, убит.
Маргарет Олсон, сделав паузу, кивает.
- И мы еще только начинаем, - предупреждает она.
87
- Я говорила вам, что подсудимый хитер, - обращается Олсон к присяжным. - Он очень-очень коварен. Он знал, что Эми уже у него на хвосте. Он знал, что она подозревает его в похищении маленькой черной книжки. Вы выслушаете показания главного полицейского города - суперинтенданта полиции Тристана Дрискола. Он предстанет перед вами в качестве свидетеля, даст клятву говорить правду и только правду и расскажет, как Эми расспрашивала подсудимого после устроенной им облавы и обвиняла в том, что он украл маленькую черную книжку.
Олсон делает пару шагов в сторону и возвращается на место. Для человека, который тратит больше времени на участие в политических кампаниях, чем на работу в зале суда, она выступает просто блестяще. Ее явно кто-то тщательно подготовил. Сейчас она ведет себя как профессионал. Выступает со вступительной речью перед присяжными в суде надо мной и одновременно ведет агитацию в предвыборной борьбе за пост мэра, ибо внимание прессы и общественности приковано сейчас к этому процессу.
- И что же сделал подсудимый? Что сделал этот очень хитрый и довольно умный мужчина? Он начал встречаться с Эми. Он очаровал ее, соблазнил. Вам известна старая поговорка: "Держите друзей близко к себе, а врагов - еще ближе"? Подсудимый действовал именно так. Он приблизил к себе врага насколько возможно. Таким образом он мог контролировать Эми и быть в курсе ее расследования. Их отношения приобрели сексуальный характер и стали очень интенсивными. Эми влюбилась в подсудимого. - Олсон кладет ладонь себе на грудь. - Я не прошу вас верить мне на слово. Мать Эми - Мэри Энн Лентини - предстанет здесь перед вами и поведает, что рассказывала ей о подсудимом дочь. Эми призналась матери, что впервые в жизни влюбилась.
Эти слова подействовали на меня как внезапный удар в живот. Я отвел взгляд от Олсон и присяжных, как будто это могло как-то отдалить меня от услышанного.
- Надо выдержать, - шепчет мне Стилсон.
- Однако были ли их отношения по-настоящему близкими? Испытывал ли подсудимый искренние чувства к Эми или морочил ей голову исключительно ради того, чтобы быть в курсе расследования? Это в конечном счете предстоит решить вам. Но имейте в виду следующее: Эми была не единственной женщиной, которую подсудимому удалось затащить в постель. Он спал еще с одной. И знаете, с кем?
Олсон кладет на третью подставку большую фотографию Кейт.
- Детектив Кэтрин Фентон, его напарница, - провозглашает она. - Девушка работала с ним в паре более шести лет, и все эти годы их отношения были исключительно платоническими. Их, безусловно, можно назвать близкими, но никак не романтическими, не сексуальными. Затем произошла облава в особняке-борделе. Кэтрин находилась рядом с подсудимым. Где же ей еще быть - она же его напарница. А еще она стояла рядом с ним в офисе прокурора штата, когда Эми обвинила подсудимого в том, что он украл маленькую черную книжку. Кэтрин осознавала, что подозрение может пасть и на нее. Еще как может. Над ней нависла угроза стать соучастницей, не так ли? Поэтому Кэтрин Фентон начала смотреть на ситуацию с собственной точки зрения. И у нее появилось подозрение, что, возможно, ее напарник не такой, каким кажется, и что, возможно, Эми говорила правду - то есть что подсудимый и в самом деле украл маленькую черную книжку.
Олсон с легким хлопком сводит ладони вместе.
- И как подсудимый отреагировал, когда осознал, что у напарницы имеются кое-какие задние мысли относительно него?
Она поворачивается и смотрит на меня.
- Точно так же, как он поступил по отношению к Эми, - произносит она. - Он соблазнил ее. Установил с ней романтические отношения. И тоже очень интенсивные. Вы увидите и услышите подтверждение того, что - по крайней мере с Кэтрин - отношения подсудимого стали очень активными.
Ловко. Она схватила наши потенциальные доводы в мою защиту и, выставив в выгодном для себя свете, заткнула их нам в глотку.
- Но в конечном счете его личного обаяния оказалось недостаточно, - продолжает она. - Эми Лентини была хорошим прокурором, и она продолжала свое расследование. Кэтрин Фентон числилась хорошим детективом, и она тоже попыталась во всем разобраться. Хотя они обе были неравнодушны к подсудимому, улики против него накапливались. В конце концов детектив Фентон бросила обвинение подсудимому в лицо в квартире Эми. Вы увидите последний обмен эсэмэсками между Кэтрин и подсудимым, состоявшийся за несколько минут до того, как он убил обеих женщин.
На четвертую высокую подставку - рядом с фотографиями трех жертв якобы моих преступлений - Олсон водружает увеличенную распечатку сообщений, которыми в тот роковой день обменялись мы с Кейт.
Фентон: "Мне нужно с тобой поговорить".
Харни: "Не сейчас".
Фентон: "Я у входной двери открой".
Харни: "Ты у двери квартиры Эми?"
Фентон: "Да открой дверь прямо сейчас".
Харни: "Зачем мне это".
Фентон: "Затем что она знает о тебе идиот. Она знает и я знаю".