- Я вот думала. Если у тебя нет других дел, не мог бы ты помочь мне в сарае в среду днем? Некоторые машины надо укрыть на зиму. Это тяжеловато нам с мамой. Ты мог бы с нами пообедать.
Отказаться было бы неучтиво.
- Почему ж нет? - сказал он.
Она обняла его за шею, наклонила его лицо и поцеловала со страстной, неопытной настойчивостью, невероятно трогательной. Она была надушена цветочными духами, резкими и сладкими, единственными, возможно, которые она могла себе позволить. Ему суждено было помнить этот запах до конца своих дней.
Молли прижалась к Девлину, и он нежно сказал ей на ухо:
- Тебе семнадцать, а мне уже все стариковские тридцать пять. Ты об этом подумала?
Она подняла на него невидящие глаза:
- О, ты чудесный, такой чудесный.
Глупые, банальные слова, над которыми при других обстоятельствах можно было бы и посмеяться, но не сейчас. И никогда. Он нежно поцеловал ее в губы.
- Иди!
Не пытаясь протестовать, Молли ушла. Где-то глухо залаяла собака, хлопнула дверь. Снова начался дождь. Опустив голову, Девлин устало потащился домой.
Вдруг в камышах зашуршало, и дорогу ему преградила фигура.
Несмотря на дождь, туч было немного, и в свете четверти луны Девлин увидел наклонившегося над ним Артура Сеймура.
- Я говорил тебе, - сказал он, - я предупреждал тебя, но ты не послушал. Теперь придется тебя проучить.
В мгновение Девлин сбросил двустволку с плеча. Она была заряжена, но это не имело значения. Он взвел оба курка и ткнул конец ствола Сеймуру под подбородок.
- Тихо, - приказал он, - у меня разрешение сквайра отстреливать хищников, а ты на земле сквайра.
Сеймур отпрыгнул назад:
- Я до тебя доберусь, смотри. И до этой грязной сучки. Я вам обоим отплачу. - И побежал в ночь.
Девлин закинул двустволку за плечо и под усилившимся дождем пошел домой. "Сеймур сумасшедший - нет, не так, просто безответственный". Угрозы Сеймура его ничуть не беспокоили, но когда он подумал о Молли, внутри у него все сжалось.
- Господи, - прошептал Девлин, - если он тронет ее, я убью ублюдка. Убью.
Глава 9
Пистолет-пулемет "стен" считался, пожалуй, самым лучшим оружием массового производства второй мировой войны и находился на вооружении большинства английских пехотинцев.
С виду он был сделан грубо, но выдерживал небрежное обращение, был надежнее любого другого оружия этого типа. Его можно было разобрать в секунды, положить в сумочку или карман пальто - факт, который делал его бесценным для различных групп Сопротивления в Европе, которым англичане сбрасывали "стен" с парашютами. Брось его в грязь, наступи на него ногой - он будет стрелять не хуже, чем самое дорогое ружье.
Образец МК118, специально разработанный для "коммандос", имел глушитель, действие которого было поразительным: при выстреле раздавалось лишь щелканье затвора, да и то слышимое на расстоянии до двадцати ярдов.
Утром в среду, 20 октября, на импровизированном стрельбище среди песчаных дюн в Ландсвоорте унтер-офицер Вилли Шайд держал в руках новенький пулемет. Вдали стоял ряд целей - фигуры наступающих томми в натуральную величину. Шайд выпустил весь магазин слева направо в первые пять фигур. Жутко было видеть, как пули рвут цели, а слышно только щелканье затвора. На Штайнера и его немногочисленную команду, стоявшую позади него полукругом, это тоже произвело сильное впечатление.
- Отлично! - Штайнер протянул руку, и Шайд передал ему "стен".
- Право, отлично! - Штайнер осмотрел пистолет и передал Нойманну.
Нойманн внезапно ругнулся:
- Черт побери, дуло раскалилось.
- Точно, господин старший лейтенант. Надо быть осторожным и держаться за парусину чехла. Глушитель раскаляется быстро, когда стреляешь, как из автомата.
Шайд, маленький, незаметный человечек в очках со стальной оправой и в невероятно потрепанной форме, прибыл с артиллерийского склада в Гамбурге. На стрельбище, пройдясь вдоль ряда образцов различного вида оружия, разложенного на куске парусины, он сказал, обращаясь к команде Штайнера:
- Пистолет-пулемет "стен" с глушителем и без него будет вашим оружием. Что касается легкого пулемета "брен", то он хуже нашего М642, но это отличное оружие для небольших подразделений. Он делает отдельные выстрелы и очереди по четыре-пять патронов, так что очень экономичен и исключительно точен.
- А ружья? - спросил Штайнер.
В это время Нойманн тронул его за плечо, и, повернувшись, полковник увидел, что со стороны Ийссеммеер на бреющем полете появился самолет и начал заходить на посадку.
Штайнер сказал:
- Несколько слов, унтер-офицер. - Он обернулся к своей команде: - С этого момента вы выполняете все, что скажет унтер-офицер. Вам даются две недели, и я жду, что к концу срока вы сможете разбирать и собирать эти штуки с закрытыми глазами. - Он посмотрел на Брандта: - Если унтер-офицеру потребуется помощь, позаботьтесь, чтобы он ее получил. Ясно?
Брандт вытянулся по стойке "смирно":
- Слушаюсь, господин полковник.
- Хорошо, - взгляд Штайнера, казалось, проникал в душу каждого. - Большую часть времени мы со старшим лейтенантом Нойманном будем здесь с вами. Не беспокойтесь. Обещаю вам, что совсем скоро вы узнаете, в чем дело.
Брандт скомандовал:
- Смирно!
Штайнер отдал честь, повернулся и поспешил к полевому автомобилю, стоявшему невдалеке. Нойманн последовал за ним. Когда они подъехали к главным воротам взлетной полосы, дежурный военный полицейский, открывая их, неуклюже отдал честь. Другой рукой он держал ворчащую сторожевую собаку.
- В один прекрасный день этот зверь вырвется, - сказал Нойманн, - честно говоря, не думаю, что он знает, на чьей он стороне.
Самолет приземлился, и четыре или пять механиков помчались к нему на маленьком грузовичке. Нойманн поехал за ними и остановился в нескольких ярдах от самолета. Штайнер в ожидании Радла закурил сигарету. Нойманн сказал:
- С ним кто-то прилетел.
Штайнер, нахмурясь, смотрел, как Макс Радл подходит к нему, весело улыбаясь.
- Курт, как дела? - крикнул он, протягивая руку.
Но Штайнера больше интересовал его спутник, высокий, элегантный молодой человек с эмблемой "мертвая голова" на эсэсовской фуражке.
- Кто ваш приятель, Макс? - тихо спросил он.
Натянуто улыбаясь, Радл познакомил их:
- Полковник Курт Штайнер - унтерштурмфюрер Гарви Престон из Британского свободного корпуса.
* * *
Старую гостиную в фермерском доме Штайнер переоборудовал в мозговой центр операции. В комнате у стены стояли две походные койки для него и Нойманна, в центре - два больших стола с картами и фотографиями Хобс Энда и всего района Стадли. Здесь же стоял великолепно сделанный, но еще не законченный объемный макет.
Радл с интересом разглядывал его, держа в руке стакан бренди. Риттер Нойманн стоял по другую сторону стола, а Штайнер ходил взад-вперед у окна, яростно куря.
Радл сказал:
- Отличный макет. Кто его делает?
- Рядовой Клугл, - ответил Нойманн, - он был, по-моему, художником до войны.
Штайнер нетерпеливо обернулся:
- Давайте о деле, Макс. Вы серьезно думаете, что я возьму этого… этого?..
- Это идея рейхсфюрера, а не моя, - мягко пояснил Радл. - В подобных делах я подчиняюсь приказам, мой дорогой Курт, а не отдаю их.
- Он, должно быть, спятил.
Радл кивнул головой и подошел к буфету, чтобы налить еще коньяка.
- Мне думается, вы не первый это говорите.
- Ну хорошо, - сказал Штайнер, - посмотрим на это с чисто практической стороны. Для того чтобы дело удалось, потребуется высокодисциплинированная команда, которая будет действовать как один человек, думать как один. Именно такой отряд у нас есть. Мои парни были в аду и вышли из него. Крит, Ленинград, Сталинград и несколько других мест. Я с ними прошел каждый шаг. Макс, бывают случаи, когда мне не приходится даже отдавать команду.
- Я это прекрасно понимаю.
- Так как же, черт побери, будут они действовать, имея аутсайдера, да еще такого, как Престон? - Он взял карточку, которую ему передал Радл, и потряс ею: - Мелкий жулик, позер, играющий всю жизнь даже перед самим собой. - Он с отвращением отбросил карточку. - Он даже не знает, что такое настоящая солдатская служба.
- И что гораздо важнее, как мне кажется, - вставил Риттер Нойманн, - он никогда в жизни не прыгал с парашютом.
Радл вынул русскую папиросу, Нойманн поднес ему спичку.
- Я думаю, Курт, что сейчас у вас эмоции берут верх над здравым смыслом.
- Ладно, - сказал Штайнер, - моя американская половина ненавидит это вшивое отродье, потому что он предатель и перебежчик, а моя немецкая половина тоже не очень-то к нему расположена, - он раздраженно покачал головой. - Послушайте, Макс, вы представляете себе, что такое тренировка прыжков с парашютом? - Он обернулся к Нойманну: - Расскажи ему, Риттер.
- Чтобы получить значок парашютиста, надо сделать шесть прыжков и еще не меньше шести в год, чтобы сохранить его, - сказал Нойманн. - Это требование одинаково для всех, от рядового до генерала. За прыжки платят от шестидесяти пяти до ста двадцати марок в месяц, в зависимости от чина.
- Значит? - спросил Радл.
- Чтобы заработать их, тренируешься два месяца на земле, первый прыжок делаешь один с высоты шестисот футов. После этого пять групповых прыжков в разное время суток, в том числе и ночью, все время снижая высоту, и наконец грандиозный финал. Прыжок с девяти самолетов одновременно со сбрасыванием техники в боевых условиях с высоты менее четырехсот футов.
- Впечатляюще, - сказал Радл, - но Престону-то спрыгнуть надо только один раз, правда ночью. К тому же на протяженное и удлиненное побережье. Отличная зона приземления, как вы сами признали. Я бы считал, что нет необходимости хорошо тренировать его ради одного прыжка.
Нойманн в отчаянии обернулся к Штайнеру:
- Что еще ему сказать?
- Ничего, - ответил Радл, - потому что Престон полетит, так как рейхсфюрер считает это удачной идеей.
- Ради бога, - сказал Штайнер, - это же невозможно, Макс, неужели вы не понимаете?
- Я возвращаюсь утром в Берлин, - ответил Радл, - поедем со мной, и скажите ему сами, если вы так настаиваете. Может, лучше не ехать?
Штайнер побледнел:
- Черт бы вас побрал, Макс, я не могу, и вы знаете почему. - Какое-то мгновение казалось, что он не может говорить. - Мой отец - как он? Вы его видели?
- Нет, - сказал Радл, - но рейхсфюрер поручил мне сказать вам, что в этом деле вы имеете его личную гарантию.
- А что, дьявол побери, это должно означать? - Штайнер глубоко вздохнул и иронически улыбнулся: - Я знаю одно. Если нам удастся захватить Черчилля, которым - теперь я могу вам это сказать - я всегда восхищался, и совсем не потому, что у нас обоих матери американки, то мы в любой момент можем спрыгнуть на штаб гестапо на Принц-Альбрехтштрассе и захватить этот кусок дерьма. Если подумать, то - неплохая идея. - Он усмехнулся Нойманну: - Как ты думаешь, Риттер?
- Значит, вы берете его? - быстро спросил Радл. - Я говорю о Престоне.
- Да возьму я его, - сказал Штайнер, - только к тому моменту, когда я кончу его тренировать, он пожалеет, что родился на свет. - Он повернулся к Нойманну: - Ладно, Риттер. Приведи его, и я покажу ему, через какой ад предстоит пройти.
В прошлом, когда Гарви Престон был актером, ему как-то пришлось играть в знаменитой пьесе "Конец пути" доблестного юного британского офицера времен первой мировой войны. Храбрый, уставший от войны молодой ветеран, старый не по годам, способный встретить смерть с усмешкой на лице и со стаканом, поднятым, хотя бы символически, в правой руке. В конце пьесы накат землянки проваливался, занавес падал, и Престону надо было просто подняться и идти в артистическую уборную смывать кровь.
Но теперь все происходило на самом деле. Ему стало жутко, и внезапно затошнило от страха. Дело было не в том, что он потерял веру в способность Германии победить. Он безоговорочно верил в это. Просто он хотел остаться в живых и самому увидеть этот славный день.
В саду было холодно. Гарви нервно ходил взад-вперед, куря сигарету и с нетерпением ожидая появления хотя бы какого-нибудь знака из фермерского дома. Нервы его были напряжены. На пороге кухни появился Штайнер.
- Престон, - позвал он по-английски, - войдите.
В гостиной Штайнер, Радл и Нойманн стояли вокруг стола с картами.
- Господин полковник, - начал Престон.
- Заткнись, - холодно бросил ему Штайнер и кивнул Радлу: - Приказывайте.
Радл официально произнес:
- Унтерштурмфюрер Британского свободного корпуса Гарви Престон, с этого момента вы считаетесь в полном и абсолютном подчинении подполковника парашютного полка Штайнера. Это непосредственный приказ самого рейхсфюрера Генриха Гиммлера. Понятно?
В глазах Престона Радл мог быть одет в черный капюшон, потому что слова его прозвучали как смертный приговор. На лбу у него выступил пот, когда он повернулся к Штайнеру и заикаясь сказал:
- Но господин полковник, я никогда не прыгал с парашютом.
- Это самый меньший из ваших недостатков, - угрюмо ответил Штайнер, - но уж поверьте мне, мы всеми займемся.
- Господин полковник, я должен протестовать, - начал Престон, но Штайнер обрушился на него, как меч.
- Заткнись и поставь ноги вместе. Учти на будущее: будешь говорить только тогда, когда к тебе обратятся. - Он обошел Престона, который встал по стойке "смирно". - Все, что ты сейчас представляешь собой, - это балласт. Ты даже не солдат, так, красивая форма. Но придется постараться измениться, верно? - В гостиной стояла тишина, и Штайнер совсем тихо повторил вопрос на ухо Престону: - Верно?
Своему голосу он придал такую угрозу, что Престон поспешно ответил:
- Да, господин полковник.
- Хорошо. Теперь мы понимаем друг друга. - Штайнер опять встал лицом к нему: - Первое. Мы, четверо в этой комнате, единственные, кто знает цель, ради которой мы собрались в Ландсвоорте. Если по твоей вине еще кто-нибудь узнает, прежде чем я сам найду нужным рассказать, я расстреляю тебя. Понял?
- Да, господин полковник.
- Что касается чина, то с этого момента у тебя его нет. Лейтенант Нойманн позаботится, чтобы тебе выдали комбинезон парашютиста и маскхалат. И ты не будешь отличаться от тех, с кем будешь тренироваться. Конечно, тебе придется дополнительно потрудиться, но об этом мы поговорим позже. Вопросы есть?
Глаза Престона горели, его душила ярость. Радл мягко сказал:
- Конечно, господин унтерштурмфюрер, можете вернуться со мной в Берлин, если вы не удовлетворены, и поговорить об этом деле лично с рейхсфюрером.
Сдавленным шепотом Престон проговорил:
- Вопросов нет.
- Хорошо. - Штайнер повернулся к Нойманну: - Выдайте ему обмундирование и передайте Брандту. Я поговорю с вами о программе его тренировки попозже. - Он кивнул Престону: - Ты свободен.
Престон решил, что здесь неуместным будет национал-социалистическое приветствие, поэтому он отдал честь, повернулся и, спотыкаясь, вышел. Риттер Нойманн ухмыльнулся и пошел за ним.
Когда дверь затворилась, Штайнер сказал:
- Теперь мне действительно надо выпить. - Он подошел к буфету и налил себе коньяку.
- Подействует, Курт? - спросил Радл.
- Кто знает? - Штайнер улыбнулся волчьей улыбкой. - Если повезет, может сломать ногу во время тренировок. - Он глотнул коньяку. - Ладно, поговорим о более важных вещах. Как там Девлин? Новости есть?
* * *
В своей маленькой спальне в старом доме над болотами Хобс Энда Молли Прайор старалась подготовиться к встрече с Девлином, который должен был вот-вот приехать обедать. Она быстро разделась и, оставшись в бюстгальтере и трусах, встала перед зеркалом старого гардероба красного дерева, критически оглядела себя. Белье было чистое и аккуратное, хотя и с многочисленными следами штопки. Ну, у всех так. Никогда не хватает на всех купонов на одежду. В конце концов, важно было то, что под бельем, а оно было неплохим. Славные, твердые груди, круглые бедра, красивые ляжки.
Молли положила руку на живот и подумала, что Девлин может так же до нее дотронуться, и желудок у нее сжался. Она открыла верхний ящик комода, вытащила свою единственную пару довоенных шелковых чулок, штопаных-перештопаных, и осторожно натянула их. Затем достала из гардероба ситцевое платье, которое было на ней в субботу.
Она натягивала его через голову, когда раздался гудок автомобиля. Выглянув в окно, Молли увидела, что во двор въезжает старый "моррис". Она тихо ругнулась, натянула платье, порвав по шву под мышкой, и надела выходные туфли на двухдюймовых каблуках.
Спускаясь по лестнице, Молли быстро провела гребнем по волосам. Верекер был на кухне с ее матерью. Он обернулся и приветствовал ее удивительно теплой для него улыбкой.
- Здравствуй, Молли, как ты поживаешь?
- Всегда в спешке и тяжелой работе, отец. - Она повязала фартук и спросила мать: - Картофельная запеканка с мясом готова? Он подъедет в любую минуту.
- А, вы ждете гостей? - Верекер встал и оперся на палку. - Не буду мешать, я не вовремя приехал.
- Совсем нет, отец, - сказала миссис Прайор. - Это только мистер Девлин, новый смотритель в Хобс Энде. Он пообедает с нами, а потом поможет нам. Вы о чем-то хотели поговорить?
Верекер задумчиво посмотрел на Молли, заметил платье, туфли и нахмурился, как будто не одобряя то, что увидел. Молли сердито вспыхнула, подбоченилась и воинственно посмотрела на него:
- Я вам нужна, отец? - Голос ее был опасно спокойным.
- Нет, я хотел поговорить с Артуром Сеймуром. Он помогает вам по вторникам и средам, не так ли?
Он хитрил, и она сразу это почувствовала.
- Артур Сеймур здесь больше не работает, отец. Уж вы-то должны были знать. Или он вам не говорил, что я выгнала его?
Верекер сильно побледнел. Ему не хотелось говорить, что он знает, ибо не готов был лгать ей в лицо.
- Почему, Молли?
- Потому что я не хочу его здесь больше видеть.
Он вопросительно обернулся к миссис Прайор. Она чувствовала себя неловко и пожала плечами:
- Его нельзя подпускать ни к людям, ни к зверям.
И тут Верекер сделал грубую ошибку. Он сказал Молли:
- В деревне считают, что с ним поступили несправедливо. Что у тебя должна быть более серьезная причина, чем предпочтение, отданное чужому. Это тяжело человеку, который терпеливо ждал и помогал, как мог, Молли.
- Человеку? Он - человек, отец? Я и не знала. Можете им сказать, что он все время лез мне под юбку и пытался пощупать меня. - Лицо Верекера было мертвенно-бледным, но Молли безжалостно продолжала: - Конечно, жителям деревни может показаться, будто так и надо, ведь он ведет себя так по отношению к женщинам с двенадцати лет, и никто ничего не предпринимает. И вы тоже не лучше других.
- Молли! - в ужасе воскликнула ее мать.
- Ладно, - сказала Молли, - нельзя обижать священника, говоря ему правду, ты это хочешь сказать? - Лицо ее выражало презрение, когда она посмотрела на Верекера. - Не вздумайте говорить мне, что не знаете, какой он, отец. Он же никогда не пропускает воскресную мессу, и вы, должно быть, часто выслушиваете его исповеди.