* * *
- Откровенно говоря… - Мелани расплакалась. Она совсем не хотела лить слезы в присутствии де л’Эпе, но так уж вышло. Он поднялся со стула и пересел к ней на диван. - Откровенно говоря, - продолжила она, - я не нравлюсь себе такой, какая есть, какой стала и частью чего сделалась.
Настало время признаваться, и ее уже ничто не могло остановить.
- Я говорила вам, как жила ради того, чтобы стать по-настоящему Глухой. Это превратилось в смысл моей жизни.
Мисс Глухая крестьянка с фермы.
Я же ничего этого не хотела. Ни-че-го! - Мелани заговорила со страстью. - Я устала ощущать неловкость от всего этого. Все эти ухищрения, чтобы принадлежать к Глухим и быть их частью, предрассудки глухих - не сомневайтесь: их столько, что вы удивитесь. Против меньшинств и других убогих. Как мне все надоело! Я устала оттого, что со мной нет музыки, устала от отца…
- Почему?
- Он использует мою глухоту против меня.
- Каким образом? - спросил де л’Эпе.
- Делает все, чтобы запугать меня еще сильнее. Держит дома. Я рассказывала вам про то пианино? На котором хотела исполнить "Могилу девы"? Его продали, когда мне было девять лет, хотя я еще слышала и могла играть. И слышала после этого еще пару лет. Мне сказали - отец сказал мне, - что я не должна любить то, чего впоследствии буду лишена. Но истинная причина другая: он хотел оставить меня на ферме.
"Как ни крути, тебе надо возвращаться домой".
Мелани посмотрела де л’Эпе в глаза и сказала то, в чем никогда никому не признавалась:
- Я не осуждаю отца, желавшего, чтобы я осталась дома. Но то, что он продал пианино, причинило мне слишком сильную боль. Даже если бы играть на нем мне оставалось один день - это все-таки лучше, чем ничего.
- Да, они не имели права этого делать, - согласился де л’Эпе. - Но ты же в итоге вырвалась, получила работу вдали от дома, ведешь независимую жизнь. - Его голос замер.
А теперь пришло время для самого трудного.
- Что с тобой? - мягко спросил де л’Эпе.
- Год назад я купила совсем новый слуховой аппарат. Как правило, такие приспособления не помогают. Но с этим получилось иначе. Он действовал на определенных высотах нот. В Топике был сольный концерт. Я решила поехать туда. Концерт Кэтлин Бэттл. Прочитала в газете в программе, что среди прочего она должна исполнять духовные гимны. И подумала…
- Что она будет петь "Изумительную благодать"?
- Очень захотелось узнать, услышу я или нет. Отчаянно захотелось. Но как туда добраться? Водить машину я не имею права, а на автобусах пришлось бы ехать целую вечность. Вот я и упросила брата отвезти меня. Он целый день работал на ферме, но все равно пообещал.
Мы добрались вовремя - как раз к концерту. Кэтлин Бэттл вышла на сцену в красивом синем платье. Улыбнулась публике… И начала петь.
- И?..
- Бесполезно! - Мелани тяжело вздохнула и потерла пальцы.
- Почему ты так расстроена?
- Слуховой аппарат не действовал. Звуки были смазаны - я почти ничего не различала, а те ноты, которые слышала, казались мне фальшивыми. Мы ушли в антракте. Дэнни сделал все, чтобы подбодрить меня. Он…
Мелани замолчала.
- Это ведь не все. Ты хочешь что-то добавить?
Как же больно! Стоило ей подумать об этом, и по невероятным законам ее музыкальной комнаты де л’Эпе все прекрасно услышал и, склонившись к ней, спросил:
- Почему тебе больно? Признайся.
Как много нужно сказать. Можно воспользоваться миллионом слов, но и они не помогут описать, чего ей стоило пережить ту ночь и какой она испытала ужас.
- Продолжай, - ободряюще сказал де л’Эпе. Так ее поддерживал брат, но отец никогда. - Продолжай.
- Мы вышли из концертного зала и сели в машину Дэнни. Он спросил, не хочу ли я поужинать, но я даже думать не могла о еде и попросила, чтобы он отвез меня домой.
Де л’Эпе подался вперед, они коснулись друг друга коленями, он дотронулся до ее руки.
- И что дальше?
- Мы покинули город и оказались на шоссе - ехали в маленькой "тойоте" брата. Он сам восстановил ее из хлама - всю, до последней детали. Очень хорошо разбирается в механике. Просто удивительный человек. Неслись довольно быстро.
Мелани помолчала, чтобы улеглась тоска. Тоска не отступила, но она сделала глубокий вдох - вспомнила, что поступала так раньше, перед тем как что-нибудь сказать, - и продолжила:
- Мы разговаривали в машине.
Де л’Эпе кивнул.
- Разговаривали знаками, поэтому должны были друг на друга смотреть. Дэнни спрашивал меня, почему я так расстроена: из-за того, что не действует слуховой аппарат, или отец изводит меня, требуя, чтобы я работала на ферме? Он…
Мелани снова глубоко вздохнула.
- Брат смотрел на меня, а не на дорогу. Он появился прямо перед нами. Я так и не поняла, откуда он взялся.
- Кто?
- Грузовик. Огромный. Груженный металлическими трубами. Наверное, перестраивался из ряда в ряд в тот момент, когда Дэнни смотрел на меня. Поделать ничего уже было нельзя. Все эти трубы неслись на нас со скоростью тысячи миль в час.
А затем кровь. Много крови.
Я знаю, что он тормозил. Знаю, что пытался свернуть. Но оказалось слишком поздно. Ох, Дэнни…
Брызги, брызги… Словно режут горло теленку.
- Он все-таки почти увильнул. Но одна из труб пробила ветровое стекло и угодила…
Де л’Эпе погладил ее руку и прошептал:
- Говори.
- Она… - Как трудно, почти невозможно вымолвить. - Она оторвала ему руку. Кровь бежала в водосток, как здесь, в этот ужасный колодец посредине зала. Оторвала от плеча. - Картина встала у Мелани перед глазами, и она всхлипнула. Вспомнила кровь. Пораженный взгляд брата, когда он повернулся к ней и что-то долго-долго говорил, а она тогда не разобрала слов, а позже спросить не решилась.
Кровь залила потолок машины, текла Дэнни на колени, а она пыталась перетянуть обрубок жгутом и кричала, кричала. Это она-то кричала во весь голос, а брат, все еще не потеряв сознание, исступленно кивал головой и молчал.
- Врачи приехали быстро и остановили кровотечение, - сказала она де л’Эпе. - Спасли ему жизнь. Два часа хирург пришивал Дэнни руку. И весь прошлый год ему делали всякие операции. Завтра - очередная. Поэтому сейчас мои родители в Сент-Луисе, навещают его. Говорят, что работоспособность руки может восстановиться на пятьдесят процентов. Если повезет. Но после аварии брат потерял интерес к ферме. Большую часть времени проводит в постели. Читает, смотрит телевизор. И все. Словно его жизнь кончилась…
- Твоей вины в этом нет, - сказал де л’Эпе. - А ты, я вижу, все время коришь себя.
- Через несколько дней после аварии отец вывел меня на крыльцо. В нем есть нечто такое, что позволяет мне прекрасно понимать его по губам.
"Как и Брута", - подумала Мелани и ужаснулась своей мысли.
- Сел, посмотрел на меня и начал: "Думаю, ты понимаешь, что наделала. Ты не имела права заставлять его совершать такие глупости. Ради своей эгоистичной прихоти. В том, что произошло, твоя вина - здесь не может быть двух мнений. Все равно как если бы включила мотор комбайна, в то время как Дэнни копался в его ножах.
Бог сотворил тебя увечной, но этого никто не хотел. Это позор, а не грех, но лишь до тех пор, пока ты сознаешь, что обязана делать. Возвращайся домой и искупи вину. Прекрати свое учительство и все, чем занималась в прошлом году. Ты должница перед братом. И особенно передо мной.
Здесь твой дом, и здесь тебе всегда рады. Господь определяет нам место, где жить. Твое место здесь, чтобы ты по силам трудилась там, где твоя проблема не будет доставлять тебе неприятностей. Такова воля Божья". Затем он пошел заниматься аммиаком, но задержался и сказал: "Как ни крути, тебе надо возвращаться домой". Это был не вопрос, а приказ. Все решено. Никаких споров. Он хотел, чтобы я вернулась в мае. Но я еще потянула несколько месяцев. Хотя понимаю, что со временем сдамся. Я всегда сдаюсь. Просто хотела еще несколько месяцев свободы. - Мелани пожала плечами. - Вот и тянула.
- Ты не хочешь работать на ферме?
- Нет! Я хочу только музыку. Хочу ее слышать, а не просто ощущать вибрации. Хочу слышать, что нашептывает мне любимый, когда мы с ним в постели. - Мелани поразило, что она произнесла такие интимные слова. Ничего подобного она никому не говорила. - Больше не желаю оставаться девственницей.
Она начала, и ее прорвало:
- Ненавижу поэзию! Никогда не любила ее. Сплошная глупость! Хотите знать, что я собиралась делать в Топике после выступления в Театре глухих? У меня был назначен визит к врачу. - Внезапно де л’Эпе обнял ее, она прижалась к нему и положила голову на плечо. Странное ощущение, причем странное вдвойне, - испытывать прикосновение мужчины и общаться с ним, не глядя на него. - Есть такая штука, называется кохлеарным имплантом. - Мелани запнулась. Только через несколько минут она собралась с силами и продолжила: - Во внутреннее ухо вставляют чип. Он соединен проводком с приспособлением, речевым процессором, который превращает звуки в импульсы в мозгу. Сьюзан я так и не призналась. Десятки раз собиралась, но так и не смогла. Я внушила бы ей отвращение. Сьюзан была ненавистна мысль о том, чтобы лечить глухоту.
- И что, эти импланты помогают?
- Иногда. У меня девяносто процентов потери слуха в обоих ушах, но это усредненный показатель. В определенных диапазонах я различаю звуки. Импланты будут служить усилителем. Но если не помогут и они, можно попробовать что-то еще. Сейчас появляется много новых технологий, и в ближайшие пять-шесть лет ими смогут воспользоваться все. Люди вроде меня - обычные безыдейные глухие, и идейные заправилы, и просто тугоухие, которые хотят вернуть слух.
"А я хочу, - подумала она. - Хочу слышать… слышать, что ты станешь шептать мне на ухо, когда мы будем заниматься любовью".
- Я… - заговорил де л’Эпе. Его губы шевелились, но звук все затихал.
Становился тише и тише.
"Нет! Говори со мной! Продолжай! В чем дело?"
Но перед Мелани был не де л’Эпе, а Брут. Он стоял в дверях ее музыкальной комнаты. "Что тебе здесь надо? Уходи! Убирайся! Это моя комната! Ты мне здесь не нужен!"
Брут улыбнулся, посмотрел на ее уши.
- Уродка.
В следующую секунду они оказались в зале забоя. И Брут говорил не с ней, а с Медведем, который стоял рядом и, словно защищаясь, сложил на груди руки.
- Ты нас сдал?
Медведь покачал головой и что-то ответил, но Мелани не поняла.
- Двух малявок уже подобрали снаружи.
Близняшки! Они в безопасности! Мелани передала новость Беверли и Эмили. Младшая из девочек улыбнулась, и ее пальцы изобразили благодарственную молитву.
- Ты отпустил их? - спросил Брут у Медведя. - Все спланировал загодя?
Тот снова покачал головой, что-то ответил, но Мелани опять не поняла.
- Я разговаривал с ним, - проревел Брут.
Медведь, кажется, спросил:
- С кем?
- С федеральным прокурором, с которым ты заключил сделку.
У Медведя почернело лицо.
- Ничего подобного! Не заключал я никакой сделки.
За его спиной появился Уилкокс и что-то сказал. Медведь ткнул пальцем в сторону Мелани:
- Это все она…
Брут повернулся к Мелани. Она ответила холодным взглядом, поднялась и медленно пошла по мокрым плиткам, почти задыхаясь от запаха бензина. Остановилась над Донной Харстрон и показала на нее Бруту. Не сводя глаз с Медведя, приподняла юбку учительницы на фут или два, чтобы стали видны ее окровавленные бедра. Затем кивком показала на Медведя.
- Ах ты, потаскуха! - Медведь сделал к ней шаг, но Брут перехватил его руку, вытащил у него из-за пояса пистолет и бросил Горностаю.
- Дурак ты, дурак!
- Ну трахнул я ее. И что такого?
Брут изогнул бровь и достал из кармана пистолет. Отвел назад и резко отпустил затворную коробку. Нажал на кнопку и извлек обойму с остальными патронами. А затем вложил пистолет в руку Мелани. Металл был холодным как камень. Оружие одновременно испугало ее и наполнило силой, словно в нее ворвался электрический ток.
Медведь что-то бормотал. Краем глаза Мелани видела, как шевелились его губы. Но она не могла отвести взгляда от пистолета. Брут зашел ей за спину и направил ствол Медведю в грудь. Обхватил ее кисть пальцами. Мелани ощутила его запах, кислый запах немытого тела.
- Прекрати! - Медведь нахмурился. - Хватит валять дурака…
Брут говорил с ней, Мелани чувствовала вибрации плотью лица, но не понимала смысла слов. Ей передалось его возбуждение, почти сексуальное, - это походило на лихорадку. Медведь вскинул руки, продолжая что-то бормотать. Мотал головой.
Пистолет, будто раскаленный, жег Мелани руку. Медведь отпрянул, и Брут поправил прицел, чтобы ствол смотрел толстяку в грудь. Девушка представила, как он лежит на миссис Харстрон, как смотрит на худенькие ноги сестер-близнецов, их плоские грудки. "Дави на курок! - думала она. - Дави!" Рука задрожала.
Мелани снова ощутила вибрацию слов Брута и услышала в голове его голос. До странности ровный - не голос, а призрак.
- Давай, - говорил он.
"Почему пистолет не стреляет? Я же отдаю приказ пальцу нажимать".
Ничего не происходило.
Медведь плакал. Слезы бежали по его толстым щекам, катились на бороду. Рука Мелани дрожала все заметнее. Брут крепко держал ее, обхватив пальцами.
Пистолет беззвучно дернулся в ее ладони. Мелани задохнулась, когда ее лица коснулся порыв горячего ветра от дула. На груди Медведя появилась крохотная точка. Толстяк зажал рану обеими руками, задрал голову и упал навзничь.
"Пистолет выстрелил сам собой! Я ничего не делала! Это не я! Клянусь!"
Мелани не переставая кричала себе эти слова. И все же… и все же сомневалась. До того как от сознания случившегося ее обуял ужас, Мелани разозлилась на себя за то, что не она, а кто-то другой убил этого преступника. Что Брут, а не она, приложил последнее усилие, чтобы спустить курок.
Хэнди отошел, вставил в пистолет обойму, нажал на фиксатор задержки, и затворная коробка отскочила вперед.
Губы Медведя шевелились, глаза потемнели. Мелани смотрела на него. Ему явно казалось, будто все злые силы объединились, чтобы лишить жизни хорошего человека. Девушка даже не пыталась разобрать, что он хотел сказать.
Подумала: "Раз в кои веки глухота не наказание, а благо".
Хэнди снова стал за спиной Мелани. Посмотрел на распростертого на полу Медведя, что-то пробормотал и выстрелил лежащему в ногу. Нога подпрыгнула, и лицо толстяка исказилось от боли. Новый выстрел - в другую ногу. Хэнди прицелился в необъятный живот. Пистолет грохнул, Медведь содрогнулся, вытянулся и замер.
Мелани опустилась на пол и обняла Эмили и Беверли. Брут наклонился и притянул ее к себе. Теперь его лицо находилось в нескольких футах от ее лица.
- Я сделал это не потому, что он трахнул вашу бабу, а потому, что не послушался меня. Выпустил девчонок и скрысятничал. А теперь сядь здесь и сиди.
"Почему я понимаю его слова, если не понимаю его самого?"
"Каким образом? - удивлялась Мелани. - Слышу его так же хорошо, как отца".
"Как ни крути, тебе надо возвращаться домой".
"Не понимаю".
Хэнди смерил ее взглядом. У него был такой вид, словно он знал ответ на ее вопрос, а тянул с объяснением лишь потому, что хотел, чтобы она сама до всего дошла. Затем посмотрел на часы, нагнулся, схватил Эмили за руку и потащил в главный зал. Его ничуть не трогало, что девочка сложила ладони в тщетной мольбе.
Хэнди пел.
Ему позвонил Поттер и спросил:
- Лу, как у вас дела? Нам показалось, что мы слышали несколько выстрелов.
На мотив "Улиц Ларедо" Хэнди довольно сносно пропел в трубку:
- По моему "Таймексу" у вас осталось пятнадцать минут…
- Похоже, ты в хорошем настроении, Лу. У вас с едой все в порядке? - В голосе переговорщика не слышалось заинтересованности. Были ли это выстрелы?
- Не сомневайся, бодр и весел. Только не стоит обсуждать мое настроение. Это чертовски скучно. Расскажи лучше о золотом вертолете, который в данный момент летит к нам. Ты приготовил для меня вертушку с бриллиантовыми винтами, Арт? А за штурвалом малышка с огромными титьками.
Что это были за выстрелы?
На мониторе камеры с телеобъективом в проеме окна появилась десятилетняя Эмили Стоддард. Лицо сердечком, широко открытые глаза, развевающиеся на ветру светлые волосы. На щеке серебристый отблеск от ножа Хэнди.
- Он собирается ее порезать, - прошептала Анжи, и в первый раз за весь день ее голос взволнованно дрогнул. Потому что психолог, как и Поттер, знала, что Хэнди не откажется от своего намерения.
- Лу, мы достали тебе вертолет. Он в пути.
"Почему этого Хэнди никак не удается сломать? - думал Поттер. - Для большинства преступников, захвативших заложников, срок был бы достаточным, чтобы они лезли на стену. И пошли бы на что угодно, лишь бы заключить сделку".
- Подожди, Лу; кажется, меня вызывает пилот. Я на минуту отойду и вскоре вернусь.
- Не трудись. Просто предоставь мне вертушку через четырнадцать минут.
- Жди у телефона.
Переговорщик нажал на кнопку выключения микрофона и спросил:
- Что скажешь, Анжи?
Психолог поглядела в окно и вдруг объявила:
- Он не шутит. Сделает что пообещал. Устал от торговли и все еще злится из-за того, что затевался штурм.
- Тоби?
- Связь есть, но он не отвечает.
- Черт, неужели сунул телефон в карман? Лу, ты на связи?
- Время поджимает, Арт.
Задавая следующий вопрос, Поттер старался, чтобы его голос звучал смущенно.
- Все-таки, Лу, что это были за выстрелы?
Хэнди негромко усмехнулся.
- Понимаю, тебе это не дает покоя.
- Так у вас в самом деле стреляли?
- Без понятия. Может, это грохнуло у тебя в голове. Может, ты чувствуешь вину из-за того, что случайно убили вашего парня, после того как вы случайно затеяли штурм. И у тебя от этого возникают галлюцинации.
- Нам выстрелы казались настоящими.
- Или Сонни чистил оружие и случайно пальнул в себя.
- Это верно?
- Какой позор: кто-то рассчитывал, что он выступит свидетелем и все такое, а он стал протирать свой "глок", не проверив, нет ли в патроннике патрона.
- У нас с ним нет сговора, Лу.
- Теперь уж точно нет. Херушки вам. Я это гарантирую.
Лебоу и Анжи посмотрели на Поттера.
- Так Боннер мертв? - спросил переговорщик у Хэнди.
"Ты совершал когда-нибудь что-то плохое, Арт?"
- У тебя осталось двенадцать минут, - раздался веселый голос Хэнди.
Щелк.
- Ответьте. Бадд на проводе.
Поттер схватил трубку.
- Чарли, вы где?
- В аэропорту. Здесь есть вертолет. Но я не могу найти того, кто бы мог поднять его.
- Должен быть кто-нибудь.
- Рядом находится школа - авиационная, - и какой-то парень живет в ее здании, но он не открывает дверь.
- Мне нужен вертолет через десять минут. Чтобы он поднял шум над рекой и сел на большое поле к западу отсюда. То, что в полумиле от бойни. Чарли, это все, что от тебя требуется.
- Все? О Господи!
- Удачи, Чарли!