11
Эта лестница кончалась у короткого коридора прямо перед буфетной размерами с мою гостиную. Мы прошли через нее и оказались в кухне, по величине не уступавшей банкетному залу; стены здесь были выкрашены в цвет заварного крема, а пол выложен белой шестиугольной керамической плиткой. Две стены занимали холодильники и морозильники, разделочные столы; с чугунных скоб на потолке свисало множество медных горшков и кастрюль.
Никаких запахов готовящейся пищи. На одном из столов - блюдо с фруктами. Восьмиконфорочная плита промышленного вида была пуста.
Джина Рэмп вела меня дальше, мимо второй кухни меньшего размера, мимо комнаты, где хранилось столовое серебро, и облицованного панелями обеденного зала, в котором можно было бы принять целый съезд. Она смотрела то в одну сторону, то в другую и звала Мелиссу по имени.
Ответом было молчание.
Мы пошли обратно, повернули пару раз и оказались в комнате с расписанными потолочными балками. Через французские двери вошли двое мужчин в белых костюмах для тенниса, с ракетками в руках и перекинутыми через шею полотенцами. Полукружия пота выступали у них под мышками. Оба были крупные и хорошо сложенные.
Тому, что помоложе, на вид не было и тридцати. У него были густые спутанные волосы соломенного цвета, спускавшиеся ниже плеч. На длинном, худом лице доминировали узкие темные глаза и подбородок с такой глубокой ямкой, что в ней можно было спрятать бриллиант. Чтобы добиться такого загара, как у него, явно потребовалось не одно лето.
Второй выглядел лет на пятьдесят с небольшим. Плотного сложения, без признаков дряблости - пожизненный атлет, не теряющий формы. С тяжелой челюстью и голубыми глазами. Коротко подстриженные черные волосы, седые виски, седые усы, подстриженные точно по ширине рта. Здоровый румянец на лице, кое-где изборожденном морщинами. Человек с рекламы "Мальборо" в загородном клубе.
Он поднял одну бровь и сказал:
- Джина? Случилось что-нибудь? - Голос у него был сочный и звучный, из тех, что кажутся дружелюбными, даже если, по существу, это не так.
- Ты видел Мелиссу, Дон?
- Конечно, всего минуту назад. - Он перевел глаза на меня. - Что-нибудь случилось?
- Ты знаешь, где она сейчас, Дон?
- Она уехала с Ноэлем...
- С Ноэлем?
- Он занимался машинами, а она вылетела из дома, словно пушечное, ядро, что-то ему сказала, и они уехали. На "корвете". Что-нибудь не так, Джин?
- О Господи. - Джина бессильно поникла.
Человек с усами одной рукой обнял ее за плечи. Бросил на меня еще один изучающий взгляд.
- Что происходит?
Джина заставила себя улыбнуться и поправила волосы.
- Ничего, Дон. Просто... Это доктор Делавэр. Тот психолог, о котором я тебе говорила. Мы с ним попробовали поговорить с. Мелиссой об университете, а она расстроилась. Я уверена, что это пройдет.
Он взял ее за руку, сложил губы так, что его усы поднялись в середине, и опять поднял брови. Сильный и немногословный. Еще один из тех, кто рожден для кинокамеры...
Джина сказала:
- Доктор, это мой муж, Дональд Рэмп. Дон, доктор Алекс Делавэр.
- Рад познакомиться с вами. - Рэмп протянул крупную руку, и мы обменялись кратким рукопожатием. Молодой человек отошел в угол комнаты.
Рэмп сказал:
- Они не могли слишком далеко отъехать, Джин. Если хочешь, я могу поехать за ними и посмотреть, не удастся ли их вернуть.
Джина ответила:
- Нет, не надо, Дон. - Она коснулась его щеки. - Это издержки жизни с подростком в семье, дорогой. Ничего, я уверена, она скоро вернется, - может быть, они просто поехали заправиться.
Молодой человек рассматривал нефритовую вазу с таким напряженным увлечением, что оно вряд ли могло сойти за неподдельное. Он брал ее в руки, ставил на место, опять брал.
Джина повернулась к нему.
- Как идут сегодня дела, Тодд? - Ваза опустилась и осталась на месте.
- Прекрасно, миссис Рэмп. А у вас?
- Копошусь понемножку, Тодд. А как успехи у Дона сегодня?
Блондин улыбнулся ей так, будто рекламировал зубную пасту, и сказал:
- Движения у него есть. Теперь нужно только работать.
Рэмп со стоном потянулся.
- Эти старые кости бунтуют против работы. - Он повернулся ко мне. - Доктор, это Тодд Никвист. Мой тренер, инструктор по теннису и вообще Великий Инквизитор.
Никвист усмехнулся и одним пальцем коснулся своего виска.
- Доктор.
Рэмп сказал:
- Я не только страдаю, но еще и плачу за это.
Обязательные улыбки окружающих.
Рэмп посмотрел на жену.
- Ты уверена, что моя помощь не нужна, дорогая?
- Да, Дон. Мы просто подождем, они скоро должны будут вернуться. Ведь Ноэль еще не закончил?
Рэмп выглянул из дверей, посмотрел в сторону мощеного двора.
- Похоже, что нет. И "изотту", и "делахэя" пора полировать воском, а он пока еще только помыл.
- Ладно, - сказала Джина - Значит, скорее всего, они все-таки поехали заправляться. Они вернутся, и тогда мы с доктором Делавэром продолжим с того места, где остановились. А вы, мистер, отправляйтесь в душ. И ни о чем не беспокойтесь.
Напряженный голос. Они все держатся напряженно. Разговор выдавливается, словно фарш из мясорубки.
Натянутое молчание.
Я почувствовал себя так, будто случайно забрел в середину чужого диалога.
Джина предложила:
- Кто-нибудь хочет выпить?
Рэмп потрогал свою талию.
- Только не я. Я пошел в душ. Приятно было познакомиться, доктор. Спасибо за все.
Я ответил:
- Нет проблем. - Хотя и не совсем понял, за что он меня благодарит.
Он вытер лицо одним концом полотенца, подмигнул неизвестно кому и пошел было прочь. Но потом вдруг остановился, оглянулся через плечо на Никвиста.
- Продолжай в том же духе, Тодд. Увидимся в среду. Если обещаешь, что обойдется без пытки в тисках для пальцев.
- Будьте спокойны, мистер Р., - сказал Никвист, опять усмехнувшись. Потом обратился к Джине: - Я бы выпил пепси, миссис Р. Или что у вас есть, лишь бы было холодное и сладкое.
Рэмп все еще смотрел на него, словно раздумывая, не вернуться ли ему, потом удалился.
Никвист согнул и разогнул колени, вытянул шею, расчесал пальцами свою гриву и проверил натяжение сетки на ракетке.
Джина сказала:
- Скажу Мадлен, чтобы она приготовила вам что-нибудь.
Никвист воскликнул:
- Чудненько. - Но его улыбка пропала.
Оставив его стоять там, где он стоял, она повела меня в переднюю часть дома.
* * *
Мы сидели в мягких креслах в одной из "пещер", окруженные творениями гения и фантазии. Всякий не занятый искусством кусочек пространства был зеркальной поверхностью. Отражение превращало истинную перспективу в какую-то немыслимую шутку. Почти утонув в подушках, я чувствовал себя уменьшенным. Как Гулливер в Бробдингнаге.
Она покачала головой и сказала:
- Какое несчастье! Наверно, мне надо было вести разговор как-то иначе?
Я ответил:
- Вы все сделали правильно. Ей потребуется время, чтобы реадаптироваться.
- Но у нее нет столько времени. Надо будет в срок уведомить Гарвард.
- Как я уже говорил, миссис Рэмп, может оказаться нереальным ожидать, что она будет готова к какому-то произвольно назначенному сроку.
Она ничего не ответила на это.
Я продолжал:
- Допустим, она останется на один год здесь, наблюдая за тем, как улучшается ваше состояние. Привыкая к переменам. Она сможет перевестись в Гарвард, будучи и на втором курсе.
- Наверно, - сказала она. - Но я правда хочу, чтобы она ехала, - не из-за себя. - Она потрогала больную сторону лица. - Из-за нее самой. Ей необходимо выбраться. Из этого места. Это такое... это совсем особый мир.
Здесь у нее есть все, и самой не надо ничего делать. Это может нанести ей непоправимый вред.
- Похоже, вы боитесь, что если она не уедет сейчас, то не уедет никогда.
Она вздохнула.
- Несмотря на все это, - сказала она, обводя взглядом комнату, - на всю эту красоту, здесь может таиться зло. Дом без дверей. Поверьте мне, я знаю.
Это заставило меня вздрогнуть. Я думал, что она ничего не заметила, но она спросила.
- Что с вами?
- Фраза, которую вы только что произнесли, - дом без дверей. Когда я лечил Мелиссу, она часто рисовала дома без дверей и окон.
- О, - сказала она. - Боже мой. - Ее рука нащупала карман, в котором лежал ингалятор.
- Вы когда-нибудь говорили это в ее присутствии?
- Нет, не думаю - было бы ужасно, если говорила, да? Подсказала ей этот образ.
- Совсем не обязательно, - возразил я. Слушайте все, слушайте, грядет великий утешитель. - Это дало ей возможность иметь дело с конкретным образом. Когда она стала поправляться, то начала рисовать дома с дверями. Я сомневаюсь, что этот дом когда-нибудь станет длиннее тем, чем был для вас.
- Как вы можете быть в этом уверены?
- Я ни в чем не могу быть уверен, - мягко сказал я. - Просто я не считаю, что надо заранее исходить из того, что ваша тюрьма - это и ее тюрьма.
Несмотря на мягкость, это ранило ее.
- Да, конечно, вы правы - она личность, индивидуальность, и я не должна рассматривать ее как свое полное подобие. - Пауза. - Так вы думаете, ничего, если она будет жить здесь?
- Пока.
- Пока - это сколько?
- Столько, сколько ей будет нужно, чтобы свыкнуться с мыслью об отъезде. Судя по тому, что я видел девять лет назад, у нее очень хорошее чутье на протекание внутренних процессов.
Она ничего не сказала, устремив взгляд на трехметровые старинные часы, облицованные черепаховыми пластинками.
Я предположил:
- Может быть, они решили прокатиться?
- Ноэль не закончил работу, - возразила она. Как будто этим все было сказано.
Она встала, медленно прошлась по комнате, глядя себе под ноги. Я стал более внимательно рассматривать картины. Фламандцы, голландцы, итальянцы эпохи Возрождения. Картины, которые я, по идее, должен был бы определить. Но краски были ярче и свежее, чем на работах Старых мастеров, когда-либо виденных мной в музеях. Тут я вспомнил, что говорил мне Джейкоб Датчи об Артуре Дикинсоне с его страстью к реставрации. И понял, как сильно ощущалась в доме аура этого давно ушедшего из жизни человека.
Дом-памятник.
Мавзолей, родной мавзолей.
С противоположного конца комнаты она сказала:
- Мне ужасно неловко. Я ведь хотела поблагодарить вас. Сразу же, как только мы познакомились. За все, что вы сделали тогда, много лет назад, и за то, что делаете сейчас. Но из-за случившегося я забыла. Пожалуйста, простите меня. И примите мою благодарность, которая позорно запоздала.
Я ответил:
- Принято.
Она опять посмотрела на часы.
- Надеюсь, они скоро вернутся.
* * *
Они не вернулись.
Прошло полчаса - тридцать очень долгих минут, заполненных разговором о пустяках и ускоренным курсом фламандского искусства, который был прочитан хозяйкой дома с энтузиазмом робота. Все это время у меня в ушах звучал голос Датчи. Интересно, какой голос был у человека, который был его учителем?
Когда тема иссякла, она поднялась и сказала:
- Может быть, они действительно поехали прокатиться. Вам нет смысла дольше ждать. Простите, что отняла у вас столько времени.
С трудом выбравшись из засосавших меня подушек, я последовал за ней по пути, усеянном препятствиями в виде предметов мебели, который привел нас к парадным дверям.
Она открыла одну из них и спросила:
- Когда она вернется, должна ли я сразу продолжить наш разговор?
- Нет, я бы не форсировал события. Пусть ее поведение послужит вам ориентиром. Когда она будет готова к разговору, вы это поймете. Если захотите, чтобы я присутствовал при вашем следующем разговоре, и если это подойдет Мелиссе, то я в вашем распоряжении. Но может статься, что она сердита на меня. И считает, что я ее предал.
- Мне очень жаль, - сказала она. - Я не хотела испортить ваши отношения.
- Это поправимо, - отозвался я. - Важно то, что происходит между вами двоими.
Она кивнула. Похлопала себя по карману. Подошла ближе и коснулась моего лица - так, как прикасалась к лицу мужа. Дала мне возможность с близкого расстояния посмотреть на ее шрамы - похоже на белую парчу - и поцеловала меня в щеку.
* * *
Опять на шоссе. Опять на планете Земля.
Сидя в пробке на пути к центральной части города, я слушал группу "Джипси кингз" и старался не думать о том, испортил я дело или нет. Но все равно думал об этом и пришел к выводу, что сделал лучшее из возможного.
Приехав домой, я позвонил Майло. Он поднял трубку и проворчал: "Да?"
- Ну и ну! Вот так дружеское приветствие!
- Зато отпугивает всяких подонков, которые пытаются вешать лапшу на уши и что-то вынюхивают. Что слышно?
- Ты готов приступить к работе по выяснению подноготной этого бывшего заключенного?
- Да. Я думал об этом и решил, что пятьдесят в час плюс расходы будет вполне приемлемо. Как на это посмотрят клиенты?
- У меня еще не было возможности обсудить финансовые детали. Но я бы на твоем месте не беспокоился - недостатка в средствах у них нет. И клиентка говорит, что имеет полный доступ к большим суммам.
- А что ей могло бы помешать?
- Ей только восемнадцать лет, и...
- Так ты хочешь, чтобы я работал на саму девчушку, Алекс? Бог мой, о скольких же коробках печенья идет речь?
- Она не капризный тинэйджер, Майло. Ей пришлось быстро взрослеть - слишком быстро. У нее есть собственные деньги, она сказала, что проблем с оплатой не будет. Мне просто нужно, чтобы она точно представляла себе, с какими расходами это связано. Я думал, что улажу все сегодня, но не смог, из-за некоторых обстоятельств.
- Сама девчушка, - проворчал он. - На кого, ты думаешь, я похож?
- Ну, - сказал я, - мы с тобой похожи сами на себя.
- Бог мой! - опять воскликнул он. Потом сказал: - Расскажи-ка мне побольше об этом. Кто все-таки пострадал и каким точно образом.
Я начал описывать ему нападение на Джину Рэмп. Он сказал:
- Ну и ну! Это похоже на дело Макклоски.
- Как, тебе известно это дело?
- Мне известно об этом деле. Оно случилось за несколько лет до того, как я начал работать, но в академии это был учебный материал. Процедуры допроса.
- Были какие-то особые причины для такого интереса?
- Странность этого дела. А парень, который читал нам этот курс... Элай Сэвидж был одним из тех, кто первоначально вел допросы.
- Странность в каком смысле?
- В смысле мотивов. Ведь полицейские похожи на других людей - так же любят классифицировать, сводить все к нескольким основным вещам. Деньги, ревность, месть, страсть или какое-нибудь сексуальное извращение - вот тебе девяносто девять процентов мотивации преступлений против личности. А этот случай просто не вписывался ни в одну из категорий. Насколько я помню, у Макклоски с пострадавшей когда-то кое-что было, но кончилось без скандала, по-дружески, за полгода до того, как он устроил ей расправу с кислотой. С его стороны не было никакой тоски и сетований, никаких анонимных писем или любовных излияний, никаких телефонных звонков, никаких приставаний и преследования, ничего такого, что обычно бывает в ситуациях с неразделенной любовью. А она ни с кем другим не встречалась, так что ревность вроде бы можно было исключить. Деньги были не очень хороши в качестве мотива, потому что у него не было на нее страхового полиса и никто не раскопал никаких доказательств, что он заработал на этом деле хотя бы десять центов - напротив, он немало заплатил тому типу, который сделал всю грязную работу. Если взять месть, то высказывалось предположение, что он мог считать ее виновной в неудаче своего делового предприятия - кажется, это было агентство для фотомоделей...
- Ну, ты меня впечатляешь.
- Впечатляться тут нечем. Такой случай трудно забыть. Я помню, нам показывали фотографии ее лица. До и после и в промежутке - ей сделали массу операций. Вид был по-настоящему жуткий. Я тогда задавал и задавал себе вопрос, каким надо быть человеком, чтобы сделать такое другому человеку. Теперь-то я, конечно, тертый калач, но то было время святой наивности. Так вот, если говорить о деньгах в качестве мотива, то оказалось, что и к потере агентства она не имела никакого отношения. Макклоски покатился под гору, потому что пил и пичкал себя наркотиками и сам лез из кожи вон, чтобы это стало ясно во время допросов. Без конца повторял детективам, которые вели расследование, что он сам испортил себе жизнь, и просил, чтобы его прикончили из жалости.
Хотел, чтобы все знали, что контракт с непосредственным исполнителем его затеи с кислотой никак не был связан с бизнесом.
- А с чем он был связан?
- В том-то и загвоздка. Он отказывался говорить об этом, как бы на него ни давили. Становился глух и нем, как только речь заходила о мотиве. Остается только психопатический аспект, но никто не раскопал никаких прецедентов насилия - он был порядочное дерьмо, любил ошиваться возле гангстеров, строить из себя крутого. Но это была скорее рисовка - все, кто знал его, говорили, что он слабак.
- Бывает, что слабаки кусаются.
- Или назначаются на должность. Так что, конечно, он мог и притворяться. Мог быть на самом деле проклятым садистом, но так здорово это скрывал, что никто его и не вычислил. Так думал Сэвидж, по интуиции, - какой-нибудь психологический заскок, может, половое извращение. Это дело у него в зубах навязло. Он считался первоклассным специалистом по допросам и гордился этим. В конце лекции он произносил речь о том, что мотив Макклоски фактически не имеет значения, а важно то, что этот подонок отправился за решетку на долгий срок, и что наша работа заключается именно в этом - изолировать их. А разматывают их пускай психиатры и психоаналитики.
Я сказал:
- Долгий срок истек.
- Сколько он отмотал? В тюрьме?
- Тринадцать лет из двадцати трех по приговору - ему скостили срок за примерное поведение и освободили условно на шесть лет.
- Обычно освобождают условно на три года - вероятно, здесь была какая-то сделка. - Он поморщился. - Плата по номиналу за линию поведения. Сожги кому-нибудь лицо, изнасилуй ребенка, да что угодно сделай, потом походи в класс душеспасительного чтения и не попадайся на мордобое - тебе тут же скостят половину срока. - Он помолчал, потом сказал: - Тринадцать лет, так? Значит, вышел уже довольно давно. И, говоришь, только что вернулся в город?
Я кивнул.
- Провел большую часть своего условного срока в Нью-Мексико и Аризоне. Работал в индейской резервации.
- Надо же, какой благодетель нашелся. Старый плут.
- Целых шесть лет вряд ли проплутуешь.
- А кто знает, был ли он паинькой эти шесть лет, - кто знает, во сколько смертей это обошлось индейцам? Но даже если он ничего предосудительного не сделал, то шесть лет - это не так уж долго по сравнению с перелопачиванием дерьма в какой-нибудь выгребной яме или с дополнительной отсидкой. Может, он еще и в религию ударился, как Чаки Колсон?
- Я не знаю.
- А что еще ты знаешь о нем?