Проводив Гаранина, Шорин вернулся к гостям. Жена увидела, что он расстроен.
- Наверное что-нибудь нехорошее сказал?
- Зачем вы, Алексей Иванович, вводите в наше общество этого фискала, - сказал механик Горячев - ведь, все, что мы говорили, будет известно Тимофею Саввичу?
Шорин угрюмо усмехнулся:
- Это лучше: пусть слушает сам, чем через десятые руки. Еще присочинит… Он после своего отца наследовал и должность расчетного конторщика и более важную обязанность докладывать о настроении умов… на фабрике…
- Что же он вам сказал?
- Он говорит, что стачка будет. Седьмого. И начнется с моего корпуса.
- Ну, если Гаранин говорит, - верно: тоже талант в своем роде. А на кого он еще тут намекал?
- Да появился у нас ткач один новый: книголюб и большой забавник.
Видя, что хозяин огорчен, гости поднялись уходить.
5. Обман
Шайка разбойников работала последний день. Обошли чуть не все казармы и у Викулы, и у Саввы, заглянули даже в трактир на Песках, но там не до "шайки разбойников": все столы заняты ткачами и у стойки, и меж столов, и на лестницах народ, и на улице народ - шумят, говорят, песни поют. На улицах шайке то и дело встречались ряженые - подбежит и хрюкнет страшная свиная рожа или гавкнет чорт с рогами, или медведь заревет…
У атамана шайки - Шпрынки в кармане гремят медяки и серебро - давали, где гривенник, где пяточок, а то и семишник на всю шайку. Посчитали: рубль семь гривен…
- Что же, будем по рукам делить или в трактир пойдем чай пить, машину слушать? - спросил атаман под конец.
- Баранков надо купить, - посоветовал Приклей.
- Мало тебе пряников надавали.
- А как же в музей-то ты обещал - уж обещал, так пойдем, - упрашивала Танюша - уж мне хоть бы одним глазком взглянуть на Елену Прекрасную…
- Ну, что ж, ребята, в музей, так в музей!.. Вали.
Шайка разбойников двинулась к вокзалу. На площади у вокзала построен крытый парусиной балаган и расклеены кругом афиши:
- "Новость! Новость! Новость! Орехово-Зуево. С дозволения начальства в первый раз в здешнем городе. Только с 1-го января по 6-е января 1885 года Всемирный музей заграничных восковых фигур. Дышат, двигаются, шевелятся, смотрят - только не говорят. Чудо техники. Адская машина, которой был взорван в Америке пароход. Боа-констриктор из бразильских лесов - живая змея - длиною десять сажен, проглатывает живую козу. И множество других новинок и изобретений. Вход в музей 30 коп. - дети платят половину. Спешите убедиться. С почтением к посетителям музея. - Дирекция: мадам Жаннет".
У входа в музей, украшенного стеклярусною бахромой и кумачом, сидит за кассой мадам Жаннет в шляпке с красным пером. Шпрынка поднялся к ней по ступеням и спросил:
- А гуртом, сколько возьмете?
Мадам Жаннет подняла брови и переспросила:
- Что есть гуртом? Не понимайт.
- Вот гляди - всех, - Шпрынка указал рукой на свою шайку, - можно за полтинник?
- Нет. Каждый платиль пятиалтын.
- Ну, тогда прощайте…
И Шпрынка повернулся итти. Остановился:
- Ну, двугривенный накину… Хочешь?
Шпрынка уплатил за вход, и шайка посыпала в музей, чрез его нарядною завесу. Ревет орган. Неживой клоун вертит головой направо и налево и бьет в турецкий барабан. В стеклянном ящике лежит в вышитом золотом по белому платье Елена Прекрасная, склонившись на подушку; глаза ее закрыты, а грудь высоко вздымается дыханием, лицо румяно. На высоком кресле сидит великий инквизитор Торквемада в белой рясе с красным крестом на груди, он грозно взглядывает, качает головой и закрывает глаза. Танюшка пятится: "Я его боюсь". - "Ну, закрой глаза - мы тебя мимо проведем". Танюшка крепко зажмурила глаза, и ее провели, как слепую, мимо Торквемады. Обошли весь музей. Вот и адская машина, с колесиками, пружинками, тикает маятником. "Вдруг, да ахнет?" Наконец, стеклянный ящик - со змеей… Служитель музея сонный и серый, вынимает вялую змею из ящика и вешает себе на шею; змея ползет и вьется вокруг шеи, от змеи пахнет, как от белья на чердаке: Шпрынка ткнул змею пальцем в живот - холодная.
- Руками не трогать!
- А десяти сажен в ней, пожалуй, не будет?
- Ровно десять! Сколько раз мерили, - уверяет служитель, укладывая скучную змею в ящик…
- Постой-ка! - останавливает служителя змеи Шпрынка, - а покажи, как она козу ест…
- Приводи козу - тогда покажу…
- Это обман. Как же в афишке сказано: козу ест? Обман! Деньги назад!..
- Деньги назад! - вопит шайка, окружая мадам Жаннет…
- Позовить городовой - это безобразий! - говорит мадам Жаннет служителю змеи, тряся пером на шляпе.
Служитель, пробудясь от скуки, с большой охотой пускается за полицейским. Шайка разбойников бежит.
ГЛАВА ВТОРАЯ
1. Животики
Вечером в крещенский сочельник, когда машина стала, убрали и вычистили станки, Шпрынка побежал не домой, а по Никольской улице в казарму номер первый, к Мордану: надо было решить купаться завтра в "Ердани" или нет. Сам Шпрынка держался на этот предмет мнения, что придется купаться. Дело в том, что от матери за шайку разбойников проходу нет - рядиться в святки, по ейному, беса тешить.
- Да, ведь, рож не надевали?
- Всё равно, в кустюмах были?
- Да. А у Танюшки на голове космы были черные сделаны, так ей тоже купаться?
- Выдумал - она, поди, девчонка.
- А им не грех?
- Стало-быть, не грех - на то они и девчонки, чтобы рядиться.
- Чудно! И до звезды есть не давала нынче. Мороз ядреный, уж если купаться - всем за одно. Всей шайкой в Ердань бултых!
Около Викулы Морозова прядильной Шпрынку кто-то окликнул:
- Эй, Ванюшка! - стой. А я тебя ищу. Куда бежишь?
- По своим делам, дядя Щербаков.
- Погоди. У меня до тебя тоже дело.
- Ну?
- Про седьмое, - тихо сказал Щербаков, - знаешь?
- Как же, я на полатях в камере лежал, когда вы с папанькой говорили. Все слыхал. Только он не согласен бунт делать, ему мамка не велит.
- Не бунт, а стачку.
- Всё едино.
- Нет. Ты слушай: бунт - когда бьют. Стачка - не давать хозяину потачки. Бунтовать дело мужицкое, а мы - народ рабочий: скажем "баста" - хозяину что ни час убытку рублей полтораста. Дело простое: бей Морозова простоем. Недельку фабрика простоит - старый черт закряхтит. Потолок бы нас в ступе - ан, придется итти на уступки. Не штрафуй зря - а по делу смотря. Согласны задать хозяину потасовку - делай забастовку. Понял разницу?
- Да что к, мы-то согласны. Вся мальчья артель.
- Мало согласны. Эдак и пильщик соглашался кашу есть. А ты сначала распили бревен шесть. Мне адъютанты нужны…
- Кто же это будет адъютант?
- Ты Жакардову машину знаешь?
- Ну, да.
- Вот там есть такие пружинки - попрыгунчики в игольной доске, чтобы узор выходил - они все время прыгают.
- Это животики - знаю.
- Ну вот мне тоже такие животик и нужны, чтобы прыгали, куда надо. Товар мы ткать сбираемся солидный - рапорт большой. У нас всё, как на кардной ленте, пробито, что куда - одна беда толкового народу мало. Ты мне подбери из мальчьей артели пяток-десяток духовых - в адъютанты.
- Животики?
- Да.
- Ладно.
- Завтра приводи после обедни.
- Приведу. Народ у меня ровный. До свиданья.
Шпрынка побежал к Мордану рысцой. В коридор вызвал:
- Дело есть. Важнец.
- Какое?
- Шел я к тебе насчет Ердани - чтобы всей шайкой купаться… Мать пилит, что чорта тешили.
- Что ж - выкупаемся. Хотя мороз-то ой-ой - да и ночь ясная будет.
- Не придется купаться. Догнал меня студент. Советовался со мной. Ему животики, говорит, нужны.
- Чего это?
Шпрынка заговорил шопотом:
- Бунт-то. Седьмого окончательно. Мать моя! Ну так - туда сюда - ему народ нужен. С пяток духовых. Я к тебе затем и шел.
- Ну что ж.
- Я, да ты. Ну еще: Батан, Приклей, Вальян…
- Да и будет.
- Я Приклею скажу, а ты к Батану с Вальяном сбегай в мальчью казарму. Чтобы завтра после обеден к пирогам. У Щербакова-то завтра престол в деревне. У Петра Анисимыча.
- Понес! - согласился Мордан одним словом.
Шпрынка вернулся домой и забрался на полати спозаранку. Раньше обычного улеглись. Щербаковы на свою кровать под пологом на левой стороне комнаты. Поштенновы - отец и мать Шпрынки - тоже забрались в кровать под пологом направо. Танюшка улеглась на сундуке под образами. И у Поштенновых и у Щербаковых перед образами лампадки теплются. Хоть газ привернули, а светло. Щербаков кряхтит, вздыхает и ворочается. И слышно, баба ему что-то нашептывает. Шепчутся, как тараканы. И Шпрынке не спится. Слышит он, как жена Щербакова его допрашивает:
А бог? А бог-то? Бог-то не терпел? Спаситель наш не терпел?.. Что ж ты за всех ответишь. Опять в Сибирь пойдешь. В остроге клопов кормить. Потерпи, Петр Анисимыч. Будет тебе мыкаться. Потерпи, Христа ради.
И видит Шпрынка, что из-под полога с цветами высунулись босые ноги Щербакова - а там и сам он вывернулся и вслух сердито говорит:
- Что ты мне бог, да бог - все богом тычешь в бок. Будешь плох, не даст и бог. Шпрынка, что ворочаешься, спишь?
- Нет, дяденька Щербаков, не сплю.
- Чего?
- Думаю.
- Ну я к тебе полезу, давай вместе думать, а то мне супруга спать не дает. Марья, дай подушку.
- Не дам.
- Хм! Обойдемся и так.
2. Фискалы
Щербаков снял с гвоздя стеганый казинетовый свой полукафтан и, забравшись на полати, постелился рядом со Шпрынкой.
Из-за полога Поштенновых мать Шпрынки со злобою вслух сказала:
- Сам, арестант, спутался со студентами - теперь мальчиков завлекает в эти дела. Ванюшка, не слушай его, каторжника.
Из-под другого полога отозвалась тоже вслух Марья Щербакова:
- Кто это арестант-то? Кто каторжник?
- Да муж твой арестант…
- Это как же?
- Да так же.
- Да как же "так же"-то?
- Да так же и "так же". И сама ты, Марья, арестантка. Знаю, к чему вы с Васькой Адвакатом девушек склоняете. Не миновать тебе острога.
- Ах ты стерьва, стерьва, Дарья, - горестно и как бы жалея соседку вздохнула из-под своего полога Марья.
- Хо-хо-хо! - рассмеялся на полатях Щербаков, - вот он божественный разговор-то…
Из-под полога Поштенновых послышался зевок, и Поштеннов лениво сказал:
- Щербаков, слезай назад: я твою бабу буду бить, а ты мою лупи - идет?
- Идет. Слезаю… Держись, Дарья! Хо-хо-хо!
Бабы пришипились… В камере настала тишина. Щербаков шопотом спросил Шпрынку:
- Думаешь?
- Думаю, дяденька.
- Чего?
- Как же мы бунтовать будем. Ружьев-то у нас нет…
- До ружьев еще далеко, малый. Мирный бунт будет. Без драки.
- Без драки скушно. А на Новой Канаве в Питере мальчики бунтовали?
- Как же! С задних мальчиков и началось. Кэниг, хозяин тамошней мануфактуры, рассчитал разборщиц пыли - хотел пыль разбирать мальчиков заставить. Ну, они взбунтовались. К ним средние приклеились. А к мальчикам прядильщики присучились - и пошло. Без мальчиков никак нельзя было. Там народ боевой. Они и фискалов ловили.
- Какие фискалы?
- Фискалы - это, брат, - такие нахалы. "Я, - говорит, - за народ трудовой", а как услыхал про хозяев разговор - кричит: "Городовой! - бери его, он вор". Ходят по трактирам, где народ сидит всем миром, слушают, где вздохнут про горькую участь - ну и пожалуйте в часть. Ну, разобрал, кто есть фискал?
- Чего же с ним сделали мальчики?
- Наши скоро раскусили в чем дело - стали примечать. Мальцы придут в трактир и спрашивают: "Есть фискалы?" - "А вон глушит сивуху - а сам к нам тянет ухо". Мальчишки его: "Пожалуйте, барин, бриться". Он туда-сюда: "Я, - говорит, - друг свободного труда и за вас готов с полицией подраться". - "В таком разе пожалуйте кататься!" Выведут его на берег канавы. А берега у Новой Канавы крутые, ребятишки раскатали на санках и ледянках, горки поливные. Ну, обваляют фискала в снегу, как пылкого судака, да и пустят под гору чудака. Народ стоит, хохочет, а он кудахтает, как кочет, раза два кувырнется, встанет, отряхнется, да и пошел докладывать в часть - какая с ним приключилась страсть.
- А у нас, дяденька, есть фискалы?
- Должны быть. А если нет, учредят.
- Пымаем, накладем по первое число.
- Смотри: невиновного человека не повреди. В заворошке от страха чуть не каждый подозрителем смотрит…
- Чего нашептывашь, арестант, чего нашептывать? Ни днем, ни ночью от вас покоя нет, - опять заворчала снизу из-под полога мать Шпрынки, - не верь ему, Ванюшка, сочинитель он…
Поштеннов из-под полога, зевая, спросил…
- Анисимыч, ты что же не спущаешься оттуда мою бабу бить?..
- Хо-хо-хо! - засмеялся Щербаков: - как же я буду твою бабу бить, коли моя-то молчит…
- Должно, заснула…
- Я тебе засну. Я все слышу, - отозвалась баба Щербакова. - Господи, чтобы хоть до праздника бунт сделать - уж бы и побунтовали и праздник справили. Говорили бабы - надо до Рождества бунт делать, все равно контора ордер срезанный, почитай, всем давала: разгуляться не на что было.
- Оно и лучше: кто выпил - опохмелиться нечем. С похмелья народ злее, а кто не погулял, от завидков зол. Ну и дела будут! - мечтательно сказал Поштеннов, - до точки довели народ вычетами. Дела!
- Да, дела! - подтвердил строго Щербаков и замолчал.
3. Просонки
Притих и Шпрынка, слушая ночную тишину. Под окнами прошел с колотушкой, тихо ею побрякивая, сторож. На левой стене стучали маятником "ходики" Щербаковых. На правой - стучали маятником "чоканцы" Паштенновых. Шпрынка ясно видел картинку на лбу у часов Анисимыча - букет из роз и на своих: - замок с башнями на крутой горе, а под горой на травке пастух играет на свирели. Часы порой будто сговаривались итти враз и тогда стучали в такт, потом наступал разнобой - будто ходики пытались обогнать чоканцы, поссорясь с ними, но потом бросали затею и опять шли с товарищем в ногу. Шпрынка пошептал под тиканье часов:
- Наши часы лучше! Наши часы лучше!
Стало совсем тихо. Все в камере лежат, молчат, как мертвые и будто не дышут. Шпрынка слышит, что под чоканцами над столом тикают папанькины часы - серебряные, анкерные на двенадцати камнях! С серебряною шейной цепью. У Щербакова часов карманных нет. Перекати-поле! Студент! Сибиряк. В ссылке был - до часов ли там! Из соседней комнаты за стеной тускло слышно и справа и слева тоже маются ходики и чоканцы. В каждой комнате по две семьи живут и у каждой семьи свои стенные часы. Напрягая слух и раскрыв глаза, Шпрынка старается уловить тиканье часов по ту сторону коридора и в других этажах казармы, и слышит, как в ушах буйно бьется кровь: ум, ум, ум! Шпрынка приподнялся, посмотрел через край палатей, что за чудо: и у Щербакова на стене туфелька, вышитая бисером, и в ней часы, цепочка свисла. Тикают часы в лад с часами Поштеннова: без разнобою! Зачем столько на стене часов! Тикают, тикают, и все ночь… Хорошо бы, если б вдруг все часы сразу прыгнули, и настало утро!..
- Ишь, разоспался, лодырь, - не дозовешься, вставай, беги за кипятком.
И Шпрынка слышит обычный скребущий стук по доскам палатей: это мать старается достать снизу ноги Шпрынки кочергой. В роде этого, она кочергой шарит меж стеной и сундуком, пугая мышь, когда та скребется и грызет там и уж очень надоест. Шпрынка подбирает ноги - свернулся в комочек мышью, но кочерга тянется, достала, зацепила, тащит:
- Вставай, поросенок. У меня тесто уходит.
- Вон оно что! У Щербаковых пироги - ну и у нас тоже - не задавайтесь больно… Неужто утро? Утро, светло.
Шпрынка скатился с полатей, нахлобучил шапку, схватил чайник свой и Щербакова и побежал к кубу за кипятком. Смотрит, а в коридоре у стены на корточках вряд сидят Батан, Мордан, Приклей, Вальян, - пришли уж?!
- Тебя дожидаем.
- Чего вы ни свет, ни заря. Еще "вкобедне" не звонили… Я только встал.
- Ну? Здоров же ты спать. А народ-то к вам когда сберется?
- После Ердани. Что, братцы, мне ночью "студент" рассказывал… И ах!
- Ну?
- Всю ночь мы с ним про бунты говорили. Придется нам посматривать и как фискалов увидали - по шапке раз!..
Вдруг шапка слетела с головы Шпрынки. Он копнул носом от подзатыльника:
- Ты зачем пошел, а? - грозно прикрикнула мать, - за кипятком пошел? И уж товарищей нашел?
Шпрынка подхватил шапку и, гремя чайниками, побежал по коридору.
- Братцы! Я сейчас!..
- Ладно! Мы вкобедню что ли пойдем пока что… В церкве погреемся.
Шпрынка нацедил из крана куба воду, семеня ногами, изгибаясь под тяжестью двух огромных чайников, побежал назад. Из носиков обоих чайников, вместе с паром - это надо уметь! - чуть поплескивал кипяток, выписывая вавилоны по снегу.
- Принес.
Сели с отцом чай пить на сундуке. А напротив на сундуке же - Щербаков с племянницей. Столы заняты - бабы стряпают, мужей корят и меж собой перекоряются.
- До обедень чай пьют! Безбожники. На Ердань-то хотя бы сходили!
- Пускай сходят, хоть вонь пронести…
Шпрынке кажется после сна, что камера, где они живут со Щербаковыми, разделена вся вдоль зеркалом и то, что стоит вдоль стены у Щербаковых, только отражение того, что поставлено вдоль стены у Поштенновых: там иконы - здесь иконы, там лампадка - здесь лампадка, там стол и тут стол, сундук - сундук, кровать - кровать. Чайник - чайник. Стряпают - стряпают. Ругаются - ругаются. Тут Дарья - там Марья. Тут папанька - там Анисимыч. Только серебряных карманных часов у Анисимыча нет: "Это мне приснилось. Где ему, арестанту!". Тут я - там Танька. Ну, это не похоже. А, може, это зеркало кривое да темное.
Щербакова и Поштеннова враз подняли противни с пирогами, в кухню понесли и из двери разом вышли: Шпрынка с Танюшкой оба, каждый со своей стороны кинулись отворять дверь и распахнули обе половинки. В камере потише и полегче стало.
Шпрынка схлебывает с блюдечка чай и, глядя на Таню, говорит как бы на себя в зеркало глядя:
- У нас нынче один пирог будет?
- У вас один, да у нас один.
- А всего сколько?
- Два.
- У вас с чем?
- С ливером.
- А у нас с гольем.
- Это все одно.