- Ах, ах, ах! Я совсем забыл, что вы не едите, а кушаете! Не кислятину, а саечки, пирожки, бараночки... Перестаньте рожи кривить да морщиться: сами, шуты навозные, такой же хлеб жрете, а тут по-барски губы надули!
Мотька спросил:
- A y тебя с кислятины в животе не урчит?
- У меня? Да я кошку съем - и она в моем животе ни разу не мяукнет!
Учительница погрозила Яшке пальцем:
- Кандеев, ты что там возишься? Прошлую зиму зря просидел и хочешь на третий год в первом классе остаться?
Яшка притих и украдкой доел ломоть хлеба.
Только объявили перемену, Кандеев предложил:
- Эй, первоклассники, давайте в лянду играть?
Он достал из кармана маленький лоскуточек овчины, к средине которого был пришит кусочек свинца, и стал эту штуку ногой подкидывать. И так ловко получалось, что лянда летала вверх, вниз и опять так же, но на пол не падала. Игра мне понравилась, и я похвалился:
- Завтра же такая штука и у меня будет!
Яшка отозвался:
- Лянду ты сделаешь, но из тебя игрок, как из вороны сокол!
- А ты сам-то давно ли перестал быть вороной?
- Ха! У меня голова, ноги и руки на пружинах двигаются, а у тебя они пырки-растопырки!
Я вскипел:
- Неправда! В человеке нет пружин. Ты наловчился играть, потому что плохо учился.
- Ну и плохо, а тебе-то что? Холодно или жарко? Я же волшебник и проживу без ученья.
- Ты волшебник? Ребята, у нас в классе есть волшебник - Яшка Кандеев!
- Да, волшебник! Потому я каждый день чай с леденцами пью.
- Были бы деньги - леденцов можно купить!
- На деньги и дурак купит, а я без денег... В прошлом году к дяде в Питер ездил и там у царя-императора леденцов набрал.
Девчонки закричали:
- В-р-у-н!
- Ты никуда из села не выезжал, а все лето за гумном свою чернобокую козу пас!
Яшка стукнул кулаком по крышке парты:
- Молчите, козляточки, мои деточки! Не вру! Приехал я в Питер в субботу, когда все в банях моются. Гляжу, а по улице сам император из бани идет: весь мокрый, лицо красное - распаренное, на шее - утиральник, за плечами кошель с бельем, а в руке березовый веник, и тоже мокрый. Я прошептал волшебное слово и сделался блохой, да, не будь плохой, царю на бороду прыг! Так на бороде и въехал во дворец. А царь пришагал в свою квартиру, взял с полки в-о-о-т такую селедину и ее ножом на две половинки расхватил. Одну половинку, которая с головой, сам съел, а другую, которая с хвостом, царице оставил. Потом двадцать чашек чаю выпил с медом, сахаром, леденцами, пряниками, баранками. Наелся, напился и на лавке спать завалился. Тут прибежали слуги верные, накрыли императора дубленой шубой и вышли. Император спит, храпит, а я, блоха, не будь плоха, прыг с царской бороды на стол да сахар, леденцы и все остальное схватил, в мешок сложил и в окно выскочил. Увидел меня полицейский и ну из ружья палить! А я только ногой покачал: палите зря - в блоху сроду никто ни пулей, ни дробью не попадает!
Устя Паньшина протянула:
- Мо-шен-ник! У царя леденцы украл. Поэтому и на второй год в первом классе остался!
Мы ожидали, что Кандеев осердится, но он только тяжело вздохнул:
- Я бы со всеми мальчишками во второй класс перешел, да сельский староста помешал. Пришел к моему отцу и ну с него подать требовать, а у нас в доме и гривенника-то не нашлось. Староста стал грозить: "В тюрьму сядешь!" Отец испугался и вечером продал меня Кощею бессмертному за десять рублей.
Весь класс зашумел, закричал, заохал:
- Ой, врешь!
- А где Кощей живет?
- На болоте...
- Зачем ты Кощею нужен? Он тебя съест?
- Ставит меня пастухом лягушачьего стада...
С того дня мы Яшку больше не видели и поверили, что он где-нибудь лягушек пасет, но однажды учительница сказала:
- Кандеевы всей семьей уехали в Сибирь. Там много земли, и отец Яши надеется жить сытно...
* * *
О Паньшиной Усте я уже говорил, а сейчас скажу больше. Она была дочерью мелкого лавочника, такой нужды, какую мы терпели, не испытывала, и все-таки росла хиленькой и слабенькой. Завидев ее на улице, бабы толковали:
- Вот и жисть у девчонки хлебная, а здоровьишка бог не дает!
- Да, кожа и кости...
- Такую муха крылом обидит!
- Удалась ни в род, ни в племя: ведь родители-то здоровые!
Будучи маленькой, Устя обычно смотрела на всех снизу вверх и всегда боязливо улыбалась. Но однажды эта боязливая ученица осмелилась принести в школу котенка! Кто-то, бессердечный, выбросил его на лед пруда. Жалостливая Устя подобрала полузамерзшего беспризорника, завернула в теплый платок, принесла в класс и посадила в парту.
- Спи, кисанька, да молчи, а то учительница меня забранит, а тебя на мороз выкинет!
Будто понимая этот наказ, котенок молчал. В класс пришла заниматься Мария Владимировна. Мы встревожились:
- Ой, а что, если она котенка увидит?
- Велит выкинуть или сама выбросит...
И найденыш вдруг замурлыкал, завел, запел свою тягучую дремотную песенку! Учительница насторожилась, прислушалась:
- Это что? Кошка? Где она?
Андрейка Щицин откликнулся:
- Это не кошка, а в ухах звенит!
Мы дружно заткнули уши пальцами: дескать, и у нас в головах и в ушах звон стоит. А Мария Владимировна не верила:
- Это поет кошка!
Серега Журавлев поднял руку.
- Нет, не кошка, а червь-древоточец стену грызет. У нас вот так же в избе: скры! скры! скры!
И он зачем-то достал из кармана спичечный коробок. В нем кто-то скрыгал. Учительница даже вскрикнула:
- Журавлев, ты, бессовестный, куришь? А ну-ка отдай спички!
Вырвала у Сереги коробок, открыла его и взвизгнула, точно змею в руки взяла:
- А-а-а-а! Та-ра-кан! Черный таракан!
Уронила коробок на пол, и таракан побежал под парты. Учительница торопливо направилась к двери.
- Я отказываюсь вас учить! Отказываюсь навсегда!
Когда она ушла, мы занялись, кто чем хотел: тянулись на поясах, обменивались игрушками. И вдруг в класс вошел директор:
- Озоруете? Кошку и таракана в школу притащили?
Класс затих, и тут вскочила Устя.
- Озорую только я!
Директор удивленно уставился на ученицу-кроху и даже глаза пальцами протер.
- Ты одна такой базар устроила?
- Нет, не базар, а я на пруду нашла котеночка-сиротку и посадила его в парту. Он сперва дремал, потом замурлыкал. Мария Владимировна услыхала да как закричит: "Это кошка поет!"
Коронат Александрович улыбнулся:
- Вы, оказывается, люди жалостливые! Ну что же, кто животных любит да жалеет, тот плохим человеком не будет. А ну, Устя, покажи нам найденыша!
Устя достала котенка из ящика парты:
- Только он весь черный... Не выбрасывайте его: он умрет!
- Нет, не выброшу! Ах, какой красавец!.. Дети, приготовьте тетради, карандаши: будем котенка рисовать!
Вот это был урок! Я его до сих пор помню. Мы рисовали с таким увлечением и наслаждением, что не замечали, как время бежало, а когда закончили, учитель сказал:
- Особенно хорош рисунок Моти Еременкова! Смотрите, какой котище!
С Мотькиной тетради на нас глядел большеголовый, красноглазый черный кот. Кто-то шепотом проговорил:
- Таких красных глаз у кошек и котов не бывает!
Учитель пожал плечами:
- Не бывает, а вот Еременков нарисовал, и теперь такой кот есть!..
После этого урока мы пошли провожать Устю до дому: боялись, как бы мальчишки-озорники не отняли котенка. Но когда подошли к дому Паньшиных, Устя остановилась и расплакалась:
- Папка с мамой меня за котенка поругают. Они скажут, что в черных кошках и котах живет нечистая сила. Выкинут найденыша на лед!
Я вспомнил, что у нас нет кошки, и сунул котеночка себе за пазуху.
- Не реви, Устя, котеночка я возьму!
Принес я его домой и посадил на лавку.
- Вот какого красавца мне дали!..
Моему отцу котенок очень понравился:
- Ишь, какой пышный! Ласкунчик! Чернунчик! Расти большим да сильным, чтобы тебя мыши боялись и соседские коты остерегались... Вот подрастет Наташка и будет с тобой играть!
Мать недовольно отозвалась:
- Бесы, ведьмы, колдуны делаются черными кошками и котами. Может, и этот не котенок, а бесенок?
Отец покачал головой:
- Ну ты и лес дремучий! В каждом человеке, в звере и даже в дереве нечистую силу видишь... Мишка, корми котенка и береги его!
Черный найденыш так у нас и остался. Но сестричке Наташке не пришлось с ним играть: от кого-то она заразилась глотошной болезнью... Мать, конечно, всю вину за эту хворь свалила на котенка:
- Это ты, Мишка, в дом беду принес! Твой черный котенок виноват. Вот я его сейчас дымом святого ладана окурю и если кот - бес, то он вместе с дымом в трубу вылетит!
Я противился, но мать все-таки полную избу ладанным дымом накурила. Запах ладана котенку не нравился, он забился под койку и до тех пор там сидел да чихал, пока дым из избы не улетучился. Только после этого мать признала котенка настоящим зверем, а не чертом...
А отец съездил в село Василев Майдан и привез оттуда фельдшера. Мать упала перед ним на колени.
- Петр Архипыч, спаси нашу дочку! До последнего часу буду за тебя богу молиться...
Фельдшер пробыл у нас полдня, старался больной помочь, но смерть оказалась сильнее лекаря. Наташка умерла, когда я был в школе. Вернулся домой, а сестрица не в зыбке качается, а в гробике лежит! Личико худенькое, посиневшее... В избе мрачно и только слабенький огонечек лампады горел и еще копеечная свеча малой искрой блистала...
Отвернувшись друг от друга, родители сидели в разных углах, а почему я только потом узнал: они поссорились! Мать упрекала отца:
- Это нас господь бог наказал! Он! За то, что ты от него отвернулся.
Отец упрекал мать:
- Нет, это ты погубила Наташку! Ты! Привечаешь всяких странниц да нищенок, вот они к нам хворь и затащили...
Наташка была маленькой, а расходы на похороны оказались большими: надо было уплатить за панихиду, купить свечей и елея, могильщиков водкой поить, устроить поминки - накормить всех, кто к нам в день похорон приходил... Пришлось отцу склонить свою гордую голову перед сводным братом Иваном Лапшой - просить денег взаймы...
* * *
На похороны сестренки у нас не было денег, а на чернила, карандаши, перья, тетради тем более. И я, не сказавшись родителям, пошел в лавочку торговца Трусова. В ней продавалось все, чего душа желала: пряники и керосин, соль и мануфактура, вакса и сахар, деготь и елей, чернила и топоры... Майданцы шутили:
- В лавочке нет только птичьего молока да рыбьего волоса!..
Так вот, я несмело вошел в лавку и остановился у прилавка. Лавочник на меня даже не взглянул. Потоптавшись, я робко попросил:
- Дядя Василий Иваныч, дай мне в долг чернила, перо, тетрадку и еще карандаш!
Широкое, заплывшее жиром лицо лавочника покраснело и стало одного цвета с бордовой рубахой.
- Ч-т-о-о? Отец на поминки выцыганил батман соли, конопляного масла и бутылку елея; мать выклянчила два фунта керосина, а теперь и сын пришел выманивать у меня товар в долг! Вы сговорились меня разорить?
- Дядя Василий Иваныч, я не обману! На рождественские дни, на святки, пойду по избам Христа славить, денежек заработаю и долг тебе отдам! Честное-пречестное слово, не обману!
Но лавочник пуще прежнего зашумел:
- В-о-о-н! Уходи, попрошайка! Ишь тут расцыганился!
Я выскочил из лавки. Брел домой и думал, как бы и чем лавочнику отомстить? И придумал: "Сам буду чернила делать! Налью их полное ведро и бесплатно ученикам отдам. Вот тогда ты, лавочник, будешь меня просить, чтобы чернила не делал, а я тоже ногой топну и крикну: "В-о-о-о-н! Уходи, попрошайка! Ишь тут расцыганился!"
Распалив себя этой мечтой, я прибежал. домой, наскреб в печной трубе сажи и развел ее в горячей воде. Этой мешаниной написал десятка два букв, но, когда чернила высохли, сажа с бумаги осыпалась!
От задуманного я не отступил и развел в кипятке лампадную сажу, черную до блеска, похожую по цвету на цвет сапог императора. Чернила из сажи мне понравились, и следующим утром я принёс их в школу полный горшок. Обрадованные даровщиной ученики налили моими чернилами свои чернильницы...
На первом же уроке мы перепачкали сажей парты, тетради и у самих остались белыми только зубы. Учительница выпачкала руки и белый воротничок платья. Больше держать нас в школе было нельзя, и Елизавета Александровна отпустила класс домой. Моему же отцу она прислала записку: "Твой сын придумал готовить чернила из лампадной сажи и наделил ими учеников. Они сами перемазались, парты и тетради перепачкали. Надо купить настоящих чернил!"
Отец прочитал записку и вздохнул:
- Написано справедливо, но из-за моей хворости да нашей беды - похорон - мы сильно изнуждались, а то бы чернил купили... Мишка, на дубовых листьях бывают прыщи-орешки, и вот я слыхал, будто сам царь Петр Великий из них чернила варил и державные бумаги писал. Попробуй, сынок, и ты свари чернила из дубовых орешков!
В тот же день я сходил в сенницу и набрал, нащипал с высушенных дубовых веников прыщей и чернила сварил. Они не пачкали, но были тусклыми, желтоватыми. Учительница их тоже забраковала. Так мне и не удалось лавочнику отомстить!
С того дня я стал с нетерпением ждать святок, и когда они наконец-то наступили, я вечером пошел славить. Зашел к мельнику Сапунову Петрухе. Переступил порог и несмело затянул: "Рождество твое, Христе, боже наш..." А Петруха сидел на широченной скамье, укрытой самотканой узорной дерюгой, и косил на меня глаза. У него все было квадратным: голова, борода, плечи, уши, живот и даже короткие толстые ноги, обутые в белые, с красными крапинками, теплые казанские валенки.
Когда я пропел молитву, Петруха повернулся ко мне и прищурил левый глаз:
- Тебе медведь на ухи не наступал?
Я схватился за, уши:
- Нет!
- Тогда у тебя ухи деревянные!
- Нет, они у меня из мяса...
- А почему же ты поешь не в склад, не в лад?
Я понял, что вожделенный пятак от меня уплывает, и заскулил:
- Дядя Петруха, я еще раз спою! Я буду громче...
Он согласился:
- Ну спой, а я еще раз послушаю!
Выслушав меня второй раз, Сапунов хмыкнул:
- Хм! Дятел всю жисть по дереву клювом стучит, но плотником не становится! Вот и ты не певун, а ревун. Иди, парень, ничего я тебе не дам: не за что!
Такая грубость меня ошеломила. Я изумленно смотрел на квадратного человека и не уходил. Он, видимо, подумал, что я ожидаю пятака, и прикрикнул:
- Что ты ко мне как короста пристал? Не доводи до греха, уходи!
Не помню, как я выбрался из дома на улицу, и только там опомнился. Ночь стояла тихая и морозная. Мне казалось, что крупные звезды меня жалеют и подмигивают: дескать, не падай духом! Меж изб сновали мальчишки-славельщики. Повстречались мне и соседи: Ефимка и Ванча Фадичкины.
- Мишка, это ты? Сколько тебе Петруха денег дал? Горсть насыпал?
Я утер рукавом зипуна замерзшие на ресницах слезы:
- Нисколько! Выгнал из избы. Сказал, что на мои деревянные уши медведь наступал...
Ефимка загорячился:
- Не мог выгнать! Ты же не песню - молитву пел, бога славил, а не фулиганил!
- Все равно выгнал...
Ванча вознегодовал:
- Петруха всегда скупердяй! Ладно, Мишка, не горюй, мы тебя выручим: возьми пятачок!
Я отказывался, но Ванча насильно вложил в мой карман пятачок.
- Бери, бери! А когда будут бить - беги. Мы сейчас с Ефимкой к Петрухе пойдем, и уж нас-то он не выгонит! А ты подожди здесь!
И они метнулись в дом мельника.
Ждал я их долго, сильно иззяб, но вот скрипнула избяная дверь, и братья Фадичкины сбежали с высокого крыльца.
- Мишка, ждешь? Нас Петруха про Христа спрашивал, а мы же не поповичи! Почему мы знаем, где Христос родился да где крестился... А денег, скупердяй, дал только копеечку. Жадюга, чтобы его летом жаба заплевала!
Вернулся я домой. Отец еще не спал и спросил:
- Где пропадал? Славил? По избам шлендал? Не стыдился христарадничать?
Мать будто рассерженная наседка напустилась на отца:
- Тебя какой комар укусил? Все ребятенки Христа славят, и наш сын не в поле обсевок!..
Отец рявкнул:
- А ты что, сварливая баба, раскудахталась? Я тебе давно сказал: не мути сыну голову! Пусть он растет под моим крылом.
Родители весь тот святочный вечер перекорялись, и только сон их успокоил.
Дня через два я опять пошел в лавочку Трусова. Ох и хитрец же он был! Догадался, что у меня есть деньги, и встретил ласково.
- За чернилами прибежал? А сколько у тебя капиталу? Пятак? Ну бери чернила!
Я взял товар и вышел. На крыльце, под ногами, увидел два затоптанных в грязноватый снег полтинника. Схватил их, крепко зажал в кулак и не знал, что с ними делать: матери отнести или Трусову отдать? Все-таки я вернулся в лавочку и положил монеты на стойку. У лавочника глаза загорелись:
- Мишутка, у тебя такие большие деньги?
И он лисой завертелся.
- Что тебе на них продать? Конфет, семечек, пряников, баранок?
- Это деньги не мои: я их сейчас на крыльце нашел...
- А-а-а, вот что! Тогда полтинники мои: я их из кармана выронил. Ладно, за твою честность возьми тетрадку и конфетку!
- Чужого не беру!
Я повернулся и пошел.
Дома я сказал матери о полтинниках. Она головой покачала:
- Вот, Мишка, теперь ты увидел: чем человек богаче, тем жаднее!
- Угу...
- Жадность-то богачу как червь сердце точит... Полтинники не лавочниковы. Нет! Кто-нибудь другой обронил. Ты, сынок, радуйся, что чужих денег не присвоил: душа и сердце остались чистыми, непорочными!
* * *
Если на рождественские праздники меня унизили, то после них еще и побили! Ну а случилось это вот так. На уроке у меня разболелась голова и учительница посоветовала:
- А ты из школы выйди и на свежем воздухе побудь: вся твоя хворь пройдет!
Большой мирской пруд был рядом. И я выбежал на лед. Долго по нему бегал, а вернее сказать, катался. Просто на лаптях. Разбежишься, скользишь, летишь словно на крыльях, а ветер в спину толкает, щеки колет и уши щиплет и режет!
Во время этого катанья боль из меня вместе с паром улетучилась. Стало легко, хорошо, весело, и я заторопился в школу. На крыльцо вбежал с песенкой:
На Новый год -
Поросячий хвост,
Пышку, лепешку,
Поросячью ножку!
Коридорное окно кто-то еще накануне разбил, и, чтобы не намело снегу, уборщица заткнула его мешковиной. А без окна стало темно, как в погребе. К тому же ученики на ногах нанесли много снега, и он пристыл к половицам, пол сделался скользким. Я покатился, но тут же поскользнулся и врезался головой во что-то широкое, мягкое, теплое. Оно, это широкое и мягкое, с шумом рухнуло на пол и потащило меня за собой. Я с испуга-то не сразу понял, что моя голова очутилась между чьими-то ножищами. И эти ножищи, словно клещи, зажали мою голову, и тут я услыхал гневный голос:
- Ах, разбойник! Ах, варнак! Я тебе покажу "поросячий хвост"!