Тогда Чирок выпустил руль, скрестил руки, взял себя за острые плечи. Оттолкнул боком велосипед. Старенький "ПВЗ" со звоном опрокинулся. Теперь в траве лежали все три велосипеда. У "ПВЗ" тихо крутилось переднее колесо, и лучистый зайчик прыгал со спицы на спицу.
Чирок стоял прямо, глаз не опускал, только пальцы, охватившие плечи, слегка шевелились, словно нажимали кнопки.
- А ну, говори, где кошелёк, - велела Женька.
"Сейчас спросит: "Какой кошелёк?"" - подумал Кирилл. И Чирок правда хотел что-то спросить. Даже рот приоткрыл. Но вдруг сжал губы, а его светлые ресницы как бы ощетинились. Он бросил негромко, но резко:
- Докажите.
- Докажем, - сказал Кирилл.
- Как?
- Сходим к студентке, спросим, какие деньги были в кошельке. Олимпийские рубли не так уж часто встречаются. Она его наверняка запомнила.
У Чирка дрогнул острый подбородок.
- Какие рубли?
- Не рубли, а рубль! Который ты этому хулигану отдал! Дыбе! - крикнула Женька. - Чего ещё отпираешься? Ну давай, давай скажи, что это не тот рубль, что он твой был.
- Мой! - отчаянно сказал Чирок.
- А у меня двадцатчик просил для буфета, - сказал Кирилл.
Чирок слегка усмехнулся:
- Ну, просил. Если бы я рубль разменял, как бы я его Дыбе отдал?
"Вывернулся", - подумал Кирилл. И спросил:
- А где ты его взял?
Чирок опять замигал.
- Думай, думай скорее, - ехидно поднажала Женька. - Скажи, что он у тебя давно. Жалко было тратить такой красивый, блестящий…
- Ну и что? Ну и…
- Ну и врёшь, - перебил Кирилл. - Ты бы давно его Дыбе отдал. Ты его боишься.
Чирок вдруг посмотрел на него прямо и грустно. И тихо спросил:
- А ты не боишься?
Кирилл слегка растерялся. Он не задумывался, боится ли Дыбы. Сталкиваться как врагам им не приходилось. Но в общем-то Кирилл понимал, что зря дразнить Дыбу не стоит. Если приходилось разговаривать, как сегодня, например, то Кирилл держался без почтительности, но и без нахальства: палку не перегибал. Значит, если честно говорить, побаивался.
Но тут Кирилл разозлился. На себя и на Чирка.
- Я перед тобой, Чирок, хвастаться храбростью не буду. Мало ли чего я боюсь. Я из-за этого, между прочим, подлостей не делал и перед всякими гадами не унижался.
Его перебила Женька:
- Разговор не про Векшина, а про тебя, Чирков. Вопрос - откуда рубль? Может, ты его после уроков на улице нашёл? Не успел бы: тебя Дыба у самой школы ждал. Придумывай поумнее.
- А чего придумывать? Мать дала.
- Для Дыбы дала, а на буфет пожалела… - сказал Кирилл.
- Она же не знала, что для Дыбы. Она и думала, что на буфет.
- Глупо, Чирков, - сказала Женька. - Сейчас пойдём и спросим у матери. Пойдём?
- Пойдём, - хмуро ответил Чирков, но не сдвинулся с места.
- Ну, так пойдём, - повторила Женька. - Бери велосипед.
- Отстань, - сказал Чирок и отвернулся. Они помолчали.
- Сдавайся, Петенька, - сказал Кирилл.
Чирок опустил голову, но Кирилл успел заметить на его щеке злую слезинку. Потом Чирок мотнул головой - так сильно, что слезинка сорвалась и сверкнула на лету искоркой. Он исподлобья глянул на Кирилла, потом тяжело поднял велосипед.
- Ладно, пошли. Чего стоите?
- Куда? - слегка растерялся Кирилл.
Чирок криво усмехнулся:
- Куда… Я не знаю. В школу или в милицию?
- Значит, признаёшься? - со сдержанным торжеством спросила Женька.
- Если не признаюсь, вы же к матери пойдёте…
- Конечно, - сказала Женька и посмотрела на Кирилла. Спросила взглядом: "Здорово мы его раскусили?"
Кирилл отвёл глаза и сердито сказал:
- В школу…
Они пошли гуськом: впереди Чирок, потом Кирилл, а за ними Женька. Чирок не оглядывался. Кирилл видел его стриженый белобрысый затылок, тонкую шею с родинкой, похожей на коричневую горошину, острые, не очень чистые локти, худую спину под старенькой, выгоревшей рубашкой в коричневую и зелёную клетку…
Все трое молчали и шли вдоль ручья к старинному чугунному мостику, построенному через Туринку ещё в прошлом веке. От него поднималась лестница, которая выводила на улицу Грибоедова. А в конце той улицы - новые кварталы и школа.
Кирилл вдруг подумал, что Петька Чирок, наверно, считает в уме, сколько кварталов осталось ему до встречи с директоршей, до мучительного разговора, до позора.
Был раньше просто Петька Чирков, Чирок. Незаметный, никому в классе не интересный, но всё-таки обыкновенный мальчишка. Одноклассник. И можно было вести себя с ним как с одноклассником. А сейчас всё сделалось странным каким-то, ненастоящим. Петька был преступник, а Кирилл с Женькой - его конвоиры. И даже удивительно было, что кругом всё по-прежнему: зеленеет обыкновенная трава, катится к вечеру тёплое солнце, бормочет речка…
Кирилл тряхнул головой. Что сделано, то сделано. Он, Кирилл, ни в чём не виноват.
- А где кошелёк? - спросил он у Петькиной спины.
Чирок сбил шаг и через секунду ответил:
- Выбросил…
- Зачем? - удивилась Женька.
- А зачем он мне? - сказал Чирок, не оборачиваясь.
- А деньги? - спросил Кирилл.
Чирок пошёл медленнее.
- Я с деньгами выбросил, - сказал он.
- Совсем заврался! - возмутилась Женька.
- Подожди ты, - с досадой оборвал её Кирилл, а Чирку сказал:
- Ну-ка, стой…
Он догнал Петьку, и они остановились рядом.
- Врёшь или правда? - спросил Кирилл.
Чирок вскинул на него мокрые синие глаза.
- Зачем мне врать… если всё равно признался?
- А почему выкинул? - почти крикнул Кирилл.
- Потому что… мне они для чего? Мне только рубль надо было. Я кошелёк хотел обратно положить, когда рубль взял, а за дверью затопали… Ну, я сунул под рубашку и вышел потихоньку. Думал, потом положу. А тут вы прибежали, и началось…
- Куда бросил-то? - вмешалась Женька. - Может быть, найти можно?
Чирок махнул рукой:
- Вон там, с моста. В водоворот.
Кирилл свистнул. Под мостом было самое бурливое и глубокое место, с камнями и ямами.
- Дурак ты, Чирков, честное слово, - растерянно сказала Женька. - Кругом дурак… Чего ты с этим Дыбой связался?
- Я, что ли, нарочно связался?
- А как это вышло? - спросил Кирилл.
- Теперь не всё ли равно?
- Нет, не всё равно, - сказал Кирилл.
- Ну, я шёл, а они в подъезде стояли. Говорят: иди сюда, не бойся, что-то интересное покажем. Я не хотел, а с ними Кочнев из седьмого "А". Тоже говорит: не бойся. Ну, я подошёл, а там ещё какой-то парень. Тюля его зовут. Дыба говорит: "Спорим, что Тюля бритву сжуёт". Я ничего даже не ответил, а этот Тюля в рот лезвие бритвочки сунул и давай жевать. На мелкие кусочки. Потом выплюнул. А Дыба мне говорит: "Гони рубль, раз проспорил". Я говорю, что даже и не спорил, а они прижали в угол… А рубля у меня всё равно нет. Дыба говорит: "Потом принесёшь…" Ну и с тех пор всё меня ловит…
- Неужели из-за этого воровать надо! - возмущённо сказала Женька. - Уж рубль-то мог бы где-нибудь достать, если хотел расплатиться.
- А он сколько уже этих рублей с меня стряхнул! Говорит: плати проценты, раз вовремя не отдал.
- И ты каждый раз отдавал? - поморщившись, спросил Кирилл.
Чирок тихо проговорил:
- А ты бы не отдал? Они знаешь как издеваются… Затащат за гаражи, рот зажмут… - Он посмотрел на Женьку и опустил глаза. Шёпотом сказал Кириллу: - При ней даже рассказывать нельзя. А если бьют, потом даже синяков нет. Ничего не докажешь.
- А почему никому не сказал? - спросил Кирилл.
- Кому?
- Ну… дома.
- А дома кто? Мать да бабка. Драться они, что ли, с Дыбой пойдут? Матери вообще нервничать нельзя…
- Как всегда, - себе под нос проворчала Женька. - "Маме нельзя расстраиваться, у неё больное сердце…" - А о чём думал, когда в карман лез?
- Думал, что не поймают! - зло сказал Чирок. - Ну, пошли, чего стоим.
- Подожди, - попросил Кирилл. Зачем надо подождать, он сам не знал. Мысли перепутались. И вырастала едкая досада на самого себя. Как он сказал: "Сдавайся, Петенька". Со скрытым торжеством и снисходительностью. Подумаешь, Шерлок Холмс какой, отыскал опасного бандита! Этот несчастный Чирок даже выкручиваться не умеет. Другой мог бы наплести кучу историй и отпереться намертво. Разве олимпийский рубль - доказательство?
- Одного я не пойму, - вдруг заговорила Женька. - Стащить кошелёк - это… это… ну, это ясно, что. А зачем потом в воду кидать? Просто ненормальность какая-то.
- Походи с чужим кошельком за пазухой - поймёшь, - сумрачно сказал Чирок.
Кирилл не знал, поняла ли Женька, а он понял, как жёг Чирка спрятанный под майку кошелёк. Как Чирку казалось, что все провожают его подозрительными взглядами. Как хотелось поскорее исчезнуть из школы и навсегда избавиться от своего страха. Чтобы казалось, будто ничего не было! Концы в воду!
- Говорил, маму нельзя расстраивать, а сам ещё прибавил расстройства, - назидательно сказала Женька. - Ей теперь расплачиваться придётся.
- Сам расплачусь, - неожиданно ответил Чирок.
- Как это? - удивилась она.
- Велосипед продам. У меня его давно просят. Как раз за сорок рублей.
- А в кошельке сорок было? - спросил Кирилл.
- Наверно. Я же не смотрел, рубль взял - и всё. Ева говорила - сорок. Стипендия…
- Ты думаешь, за твой велосипед сорок рублей дадут? - с сомнением спросила Женька.
Чирок кивнул:
- Дадут. Он с виду потрёпанный, а ход знаешь какой!
"Знаем, - подумал Кирилл. - Едва догнали". И вдруг почувствовал, что всё опять не так. Странно. Но уже по-другому странно: ведь Чирок - вор, и они его поймали, но вот идёт между ними нормальный разговор. Словно Чирок не с конвоирами разговаривает, а с приятелями делится заботой. А может, с ним раньше вообще никто не разговаривал как с товарищем?
- Зачем ты от нас убегал? - спросил Кирилл.
Чирок пожал плечами.
- Ну… я почему-то догадался.
- А чего бежать-то? Куда денешься?
- Я просто от дома. Чтобы не при маме…
- Всё равно узнает, - с неловкостью сказал Кирилл. Словно он был виноват в бедах, которые скоро обрушатся на Чирка. И он почувствовал благодарность Женьке, когда она спросила:
- А что, у мамы правда больное сердце?
Чирок по очереди взглянул на неё и на Кирилла. И стал смотреть на свои стоптанные сандалии.
- Да нет, - проговорил он. - Сердце обыкновенное. Просто ей сейчас нельзя нервничать, у неё ребёнок будет…
Со странной смесью жалости, злости и облегчения Кирилл тряхнул плечами, словно сбросил что-то. Твёрдо глянул на Женьку, предупреждая, чтобы не спорила. Потом сказал Чирку:
- Продай велосипед, а деньги отошли этой студентке. По почте или как хочешь. Как адрес узнать, сам придумай. В общем, это твоё дело.
- Ну… и что? - недоверчиво спросил Чирок.
- Ну и всё, - жёстко сказал Кирилл. - И живи. Никто, кроме нас, ничего не знает и знать не будет.
Тут Кирилл впервые увидел, что означает выражение "просветлело лицо". Ничего на лице Чирка вроде бы не изменилось, и всё же оно стало совсем другим. Словно чище и даже красивее. И глаза у него сделались как у маленького мальчика, которому пообещали чудо.
- И вы по правде… никому?
- Никому. Зачем нам, чтобы ты мучился? - ответил Кирилл. - Ты и так хлебнул. Если совесть есть, сам поймёшь.
- Я… - сказал Чирок. - Я… ладно.
- Но дома-то спросят, зачем продал велосипед, - подала здравую мысль Женька.
Чирок торопливо замотал головой.
- Ничего не узнают. Тот парень, который просит продать, далеко живёт. А дома скажу, что велосипед угнали. Всё время угоняют. У Дыбиных парней сколько угонов на счету… А мама даже рада будет: она боится, что я на велике шею сломаю.
И Чирок первый раз улыбнулся - виновато, нерешительно, с просьбой не лишать его чуда. Но вдруг помрачнел. Сказал Кириллу:
- А тебя опять начнут трясти, будто ты виноват.
- Что? - удивился Кирилл. И проговорил искренне: - Ну, вот это меня волнует, как прошлогодний снег.
- Всё равно никто не верит, - с удовольствием разъяснила Женька. - И папа его не поверил. - Она увидела удивлённое лицо Кирилла и сообщила: - Ты не знаешь, а я слышала, как твой папа с Евой Петровной разговаривал. Он сказал, что это бред.
Кирилл улыбнулся:
- Это у него любимое выражение.
Потом он осторожно взял Чирка за острый локоть, подержал.
- Ладно, Петька, живи спокойно, - сказал Кирилл. Он это без насмешки сказал, и Чирок поднял на него тревожные ещё, но уже благодарные глаза.
- Живи спокойно, - повторил Кирилл и подумал: "Если сможешь". - Мы никому не скажем, мы обещаем. А ты делай всё сам. С деньгами и вообще. Ну, ты же понимаешь.
- Я сделаю, - шёпотом сказал Чирок и глаз не опустил. - Честное слово.
Потом он заморгал и отвернулся, и Кирилл его пощадил, не стал смотреть. Ведь у Чирка не было зелёного павиана Джимми.
- Поехали! - сказал Кирилл Женьке и с ходу взял скорость, чтобы проскочить брод. Хотя совсем рядом был мост.
Поднявшись на улицу Грибоедова, Кирилл и Женька пошли пешком. Женька неуверенно поглядывала на Кирилла. Наконец спросила:
- Ты считаешь, что это правильно?
- Да, - сказал Кирилл. - Считаю. А ты нет?
- Я… не знаю. Получается, что мы с ним заодно.
- Почему заодно? Он деньги отдаст… А тащить его к Еве или к директору на допрос я не обязан. А тебе что, хотелось?
- Ну, что ты… - прошептала Женька. - Но я думала, что надо.
- Не надо… Не могу я, Женька, - вдруг признался Кирилл. - Он идёт такой понурый… Будто по правде преступник. Ещё бы руки за спину заложил - и совсем.
- Руки он не мог, он велосипед вёл, - тихо сказала Женька.
И Кириллу показалось, что она всё поняла.
- Может быть, так и надо, - раздумчиво сказала Женька. - И Чиркову лучше, и всем. А то такое пятно на отряде…
- Вот вторая Евица-красавица, - усмехнулся Кирилл. - Вам бы универсальный пятновыводитель купить в химчистке.
- А что, разве я неправильно говорю?
- На чём пятно, ты сказала? - переспросил Кирилл.
- На всём отряде.
Кирилл посмотрел на неё сбоку и медленно, отчётливо сказал:
- Нет никакого отряда. Неужели ты не понимаешь?
Нет, она не понимала. Она очень удивилась.
- А что… есть?
- А ничего. Просто тридцать семь человек и Ева Петровна Красовская. Отряд - это когда все за одного. А у нас? Одного избивают, а остальные по углам сидят.
- Зря ты так, - примирительно сказала Женька.
- Нет, не зря. Почему никто не заступился? Ну, за меня и за других, на кого зря наклепали, - ладно…А за Чирка, когда его Дыба мучил?
- Не знали же…
- А почему не знали?
- Но он же не говорил.
- А почему не говорил?
- Ну… я откуда знаю?
- Знаешь. Потому что бесполезно было.
- Почему?
- А потому что боимся. Потому что шпана сильнее нас… хоть мы и гордость школы, правофланговый тимуровский отряд. Ура-ура! Зато у нас на смотре строя и песни первое место! За шефство над старушками благодарность. За вечер немецкого языка - премия…
- Ну чего ты, Кирилл… - жалобно сказала Женька - Разве это плохо?
- А помнишь, весной Кубышкин с синяками пришёл? Его парни на хоккейной площадке излупили, просто так, ни за что. Кто-нибудь сказал, что надо заступиться? Хоть что-нибудь сделали? Одни охали, другие смеялись…
- Ты тоже смеялся.
- Нет, - сказал Кирилл. - Тогда я уже не смеялся. Но я тогда ещё боялся многого…
- А… сейчас? - осторожно спросила Женька.
- А сейчас всё равно… - усмехнулся он.
- Что всё равно? - удивилась Женька.
- Всё равно, боюсь или нет, - спокойно объяснил Кирилл. - Так, как Чирок, я бояться всё равно не буду. Потому что он один, а у меня друзья есть.
- Да? - быстро спросила она и опустила глаза.
- Да… - сказал Кирилл, не поняв её. И повторил: - А Чирок один.
- И поэтому ты его пожалел?
То ли насмешка, то ли пренебрежение почувствовалось в Женькином вопросе. А может быть, Кириллу это показалось. Но ответил он сердито:
- А кто придумал, что человека нельзя пожалеть? Если один раз человек не выдержал, разве его нельзя простить?
- Ну почему? Можно…
- И дело не только в Чирке. Ещё мать у него…
- Я понимаю.
- Ничего ты, Женька, не понимаешь, - сказал Кирилл. - Потому что у тебя нет брата.
- Я же не виновата, что нет, - ответила она почти шёпотом.
- Да ты не обижайся.
- Я не обижаюсь, - сказала она обрадованно. Они посмотрели друг на друга и разом улыбнулись.
- Про Чирка - никому, - предупредил Кирилл.
Женька торопливо кивнула несколько раз. Потом спросила:
- А твоему Антошке сколько месяцев?
- Три с половиной.
- Славный такой… И так песни слушает… Кирилл, а откуда та песня? Ну, которая "Колыбельная"… Она же не колыбельная в самом деле.
- Так, просто песня… - небрежно сказал Кирилл. И сразу вспомнил тот котёл из ветра и волн и вырастающую на глазах гранитную стену с дурацкой надписью: "Ура, Маша, я твой", и Митьку-Мауса, пружинисто сжавшегося у бушприта…
Глава 9
- Боимся, братцы? - спросил Саня Матюхин. Тихо спросил, без обычной взрословатой нотки.
- Будто ты не боишься, - заметил Валерка.
- Есть маленько, - согласился Саня.
- Я тоже… маленько, - со вздохом сказал Митька-Маус.
Остальные промолчали.
…Когда в тросах стоячего такелажа начинает ровно и тонко свистеть ветер, это значит - сила его достигла шести баллов. На мачтах спортивных гаваней поднимают чёрные шары: сигнал, что парусным шлюпкам и яхтам не следует соваться на открытую воду. Конечно, случается парусникам ходить и при таком ветре, и покрепче, но дело это связано с риском. Всё тут зависит от умения экипажа и надёжности судна.
Сейчас ветер не свистел, а выл, троса гудели, а по озеру шли рядами пенные валы.
Когда твоё судно укрыто за надёжным мысом и прочно стоит на двух якорях, а сам ты смотришь на взбесившееся озеро с гранитного валуна, который неподвижно пролежал на берегу миллион лет и пролежит ещё столько же, волны и ветер кажутся нестрашными. Даже интересно смотреть. Интересно, если знаешь, что тебе не надо выходить под парусом вон туда, на середину, где нет ничего, кроме свиста и дыбом встающей воды…
Впрочем, можно было и не выходить. Но ветер, плотный и душный, приносил с другого берега запах гари, а над зубчатой кромкой леса вставал желтоватым длинным облаком дым. Лес горел, и огонь, видимо, шёл к озеру широкой полосой. Он мог перерезать дороги. А на той стороне, на крошечном выступе берега, среди сосен и валунов, стояла жёлтая палатка.
Палатку не было видно отсюда, но ребята знали, что она там. Куда ей деться?