- Нет, - сказал Таджибеков, - он вернется домой дней через пять. Моя жена узнала у его жены.
- А если он вернется завтра?
- Но он же все равно ничего не знает, - убеждал Таджибеков. - И ему никто не поверит.
- Это не главное, - сказал Кур-Султан. - Зачем вы со своим длинным языком врали, будто видели его с двумя людьми? Эти двое кто? Я и Барат?
- Нет, что вы! - опешил Таджибеков. - Я просто сказал, чтобы он думал на учителя.
- На кого бы он ни думал, теперь он будет следить за вашей улицей. Он расскажет тому, другому, и, может быть, прочесывать они начнут как раз отсюда. Вы делаете все, чтобы погубить меня и оставить сиротой собственного сына.
Как полчаса назад Кур-Султан слушал разговор на террасе, так сейчас затаив дыхание слушал разговор Кур-Султана и Таджибекова милиционер Иса. Иса понимал, что, с тех пор как он оказался участником шайки, с тех пор как он, зная об убийстве, скрывал у себя подлинных виновников, он не может надеяться на защиту, ни один суд не оправдает его. А он ведь молод и еще не женат. Но страшнее было другое: страшнее была месть бандитов. Он сидел на террасе неподвижно и проклинал тот день и час, когда, согласившись на уговоры Таджибекова, уехал из кишлака, чтобы стать милиционером в Ташкенте. И как Таджибеков уговаривал его тогда, как весело он шутил: "Ты будешь ходить в красивой форме и в хромовых сапогах. Ничего тяжелее нагана никогда не будет в твоей руке. Неужели ты не хочешь сменить кетмень на наган? Мы выделим тебе участок, поможем построить дом". Как проклинал Иса тот день и час!
А разговор в комнате продолжался.
- Вы можете сердиться на меня, - говорил Таджибеков, - вы можете считать меня негостеприимным хозяином, но, по-моему, вам лучше уехать.
- Сейчас? - спросил Кур-Султан.
- Нет, конечно, не сейчас, у вас еще есть время, но, в общем, чем скорее, тем лучше.
- Сейчас это невозможно, - сказал Кур-Султан. - Несмотря на ваш длинный язык, для меня пока нет места надежнее, чем ваш дом. В горы, как вы слышали, ехать тоже небезопасно. И, кроме того, Барат, не дождавшись меня, - я сказал, что, может быть, поеду вслед за ним, если достану документы, - наверно, выехал мне навстречу и вернется сюда. Он приедет завтра утром или вечером. Одному верхом, без арбы и без мальчишки, сюда день пути.
- А что, если его схватят по дороге? - неосторожно спросил Таджибеков.
- Вы уже об этом думаете? - угрюмо спросил Кур-Султан. - Об этом вы можете не думать. Если Барата схватят, от него не услышат ни слова. Вы слышали от него хоть что-нибудь?
- Нет, - сказал Таджибеков, - он как немой. Но ведь он же все-таки не немой.
- Конечно, - сказал Кур-Султан, - раньше Барат мог говорить. Но, с тех пор как я отрезал ему язык, он ничего не может сказать.
От ужаса и удивления Таджибеков не мог пошевельнуться.
- Не удивляйтесь. Когда Барат вернется, я прикажу ему открыть рот, и вы увидите, что там осталось.
- И он продолжает вам служить?
- Конечно, - усмехнулся Кур-Султан, - мне служат не из любви. Я надеюсь, он благодарен, что я не отрезал ему голову. Пять лет назад он выболтал мальчишке, такому, как ваш сын, в каком кишлаке мы отдыхаем. Мы едва спаслись. А потом Барат знает - я единственный в этом мире, кто пощадит его за все, что он сделал в Ходженте. Вы читали про одиннадцать повешенных? Газеты много писали об этом.
- Это Барат? - с ужасом спросил Таджибеков. Он сразу понял, о чем идет речь. Недалеко от Ходжента басмачи захватили кишлак и повесили семью председателя комитета бедноты, всех - от деда до внуков. - Это все Барат?
- Да. Мы стояли с винтовками в руках, а он делал то, что я ему приказал. - Кур-Султан неожиданно засмеялся: - Вам, хозяин, я не отрежу язык, потому что вы грамотный и все можете написать…
Всю ночь Таджибеков не спал. Иногда он подходил к окну, выходящему в сарай милиционера, и слушал, как безмятежно храпит бандит. Этот спокойный и размеренный храп приводил бухгалтера в ярость. Вот в какое дело он попал! Разве этого он хотел? Разве должен он отвечать за все, что сделал Кур-Султан?
Милиционер Иса лежал на террасе - это было его постоянное место. Он тоже не спал всю ночь.
Недалеко от дома Таджибекова в низенькой мазанке в эту ночь не спал еще один человек. Это был Саидмурад. Вот уже три дня, как он не заходил к Таджибекову, потому что Таджибеков посмеялся над тем, о чем Саидмурад не мог рассказать никому, кроме него.
Умные люди на базаре сказали Саидмураду, что прививки от бешенства помогают далеко не всегда. И хотя врач убеждал Саидмурада в обратном, несчастному все равно не спалось. А вдруг действительно помогает, но не всегда? Сегодня Саидмурад опять лазил во двор, где когда-то жил кузнец Саттар, но собаки там уже не было. А лазил Саидмурад туда с ружьем, он хотел убить щенка и отнести его на пастеровский пункт. Ему объяснили, что бешенство у собаки можно определить по мозгу. Время от времени Саидмурад вставал, наливал себе в пиалу остывшего чаю и пил. Пить ему не хотелось, но и спазмов пока не было.
5
Круглая и светлая, как поднос, висела в небе луна. Тени тополей лежали на дороге и делали ее похожей на лестницу.
Садык шел посреди дороги, и ноги его глубоко зарывались в мягкую пыль, еще хранившую остатки дневного тепла. Справа, там, где горы, небо было темней, но время от времени становилось неестественно белым и зловещим. В горах полыхала гроза.
Дождь пошел в начале ночи. Минут десять он накрапывал редкими, но тяжелыми каплями, а потом вода обрушилась на землю сплошным потоком. Почти сразу в противоположный склон ущелья уперлась толстая молния, и удар грома был такой, будто горы раскололись. Дождь усилился. И хотя трудно было представить себе, что дождь может идти сильнее, он усиливался с каждым новым ударом молнии.
Три бандита и старик киргиз, хозяин юрты, сидели на кошме. Кудрат лежал возле входа. Руки и ноги у него были связаны. Это очень неудобно - лежать со связанными руками и связанными ногами. Его связали только перед сном, потому что хозяин юрты сказал бандитам, что мальчик нужен ему, чтобы помогать по хозяйству.
- Здесь поблизости, у нас на глазах, он никуда не убежит. А у меня поясница разболелась. Дождь, наверно, будет.
Сбежать днем никакой возможности не было, поэтому бандиты согласились. На ночь связали Кудрата, и он должен был спать возле юрты.
С первыми каплями дождя киргиз внес Кудрата в юрту. Никто из басмачей не возразил. Ссориться с хозяином они не хотели. Он был молчалив и внешне никак не проявлял интереса к жизни этих людей, которых вначале пустил, следуя извечным законам гостеприимства, а потом согласился за небольшую плату кормить. Хозяин юрты не сразу понял, кто такие его гости, а когда понял, ни в чем не изменил своего поведения. Да и что мог он сделать? Они убили бы его при любом подозрении. Конечно, нужно было бы сообщить в ближайшую милицию о подозрительных людях, но туда в одну сторону день пути.
А дождь все усиливался. Струи воды обтекали быстро намокшую кошму юрты и неслись дальше вниз по склону ущелья. Между ударами грома было слышно, как к шуму дождя присоединяется рев переполненной горной реки на дне ущелья.
Один из бандитов громко молился, другие сидели молча.
- На равнине такой сильный дождь не бывает, - сказал киргиз, - На равнине дождик идет долго, а у нас сразу все выливается. Кумыса хотите? Еще немного осталось. - Он нацедил кумыса из бурдюка в большую пиалу - касу - и протянул ее бандитам. Барат жестом показал, что не надо. Тогда старик подошел к Кудрату, помог ему сесть и напоил из своих рук.
- Значит, он тебе говорил, что без документов нельзя? - спросил высокий басмач.
Барат кивнул.
- Он тут пишет, что как только достанет круглую печать, так сразу приедет. Он сегодня должен был приехать, да?
Барат опять кивнул.
- А почему же он не приехал?
Барат усмехнулся и пожал плечами. Нелепо задавать ему такие вопросы. Ведь он и сам этого не знает, а то, что предполагает, не может рассказать этим двум.
- Если он завтра не приедет, - сказал высокий басмач, - мы все поедем в Ташкент.
Барат отрицательно покачал головой, ткнул себя в грудь рукой и показал бандиту один палец.
Теперь уже Кудрата не удивляла молчаливость того, кто привез его сюда. Немой - это было ясно.
Низенький басмач перестал молиться.
- Долго мы будем сидеть? Хозяин говорит - в горах патрули бывают. Приедут - что скажем?
Барат жестом показал: у вас есть языки, вы и говорите.
- Шкура ты! - сказал Барату высокий басмач. - Ты ему как собака служишь.
Барат самодовольно улыбнулся и кивнул в знак согласия.
- Имей в виду, - продолжал тот, - без нас ты не уйдешь. Если мы Кур-Султану нужны, пусть сам сюда едет. Или мы к нему. Если этот Таджибеков столько дней мог прятать двух человек, пусть прячет четверых.
- Он нас обманывает, - сказал низенький. - Не может быть, чтобы из-за печати, из-за каких-то бумажек столько дней терять.
Барат опять пожал плечами. Его лицо выражало пренебрежение к говорившему или даже презрение. Что могут они знать о замысле атамана! Что они без него! Он-то знал, что документы нужны, чтобы беспрепятственно проникнуть в пограничный район.
Странное дело! Кудрат почувствовал, что радуется, слушая этот разговор. Если бы печать была у бандитов, если бы они нашли ее и сразу уехали из Ташкента, он сам не лежал бы сейчас в юрте связанный, не зная, сколько ему еще осталось жить. И все-таки Кудрат радовался. За эти дни он уже не раз думал, не рассказать ли бандитам про то, где лежит печать, и этим купить свободу, но каждый раз отвергал эту мысль, понимая, что таким путем он спасет убийц Махкам-ака, во всяком случае, поможет их спасению. Это было бы предательством.
А сейчас он вдруг дошел до мысли, которая очень его обрадовала.
Кудрат понял, что не он виновник гибели председателя махалинской комиссии. Конечно, не он! Махкам-ака сам никогда бы не отдал им печати. Если бы он испугался, открыл тайник и не обнаружил там печати, он, по крайней мере, отдал бы бандитам ключ от ящика, но ведь ключ от ящика остался на месте.
Нет, не он, не Кудрат, виновен в смерти председателя махалинской комиссии. Какое счастье, что не он! Окончательно убедившись в этом только сейчас, Кудрат почувствовал такое облегчение, что теперь и смерть стала меньше страшить его. И все-таки рядом с этими мыслями все время жила еще одна: "Никогда, никогда, ни на одну минуту нельзя делать то, что сделал я. Из-за какой-то справки, из-за бутсов…"
Шум дождя стал ослабевать. Его перекрывал теперь рев потока в глубине ущелья.
- А все-таки ты шкура, - сказал Барату высокий басмач. - Если бы мне Кур-Султан язык отрезал, я бы его голову собакам бросил!
Барат с сомнением покачал головой и тихо засмеялся.
От этих слов и от этого смеха Кудрату стало страшно.
- Я же сказал, в горах долго дождь не бывает, - будто не слыша всех предыдущих разговоров, произнес старик киргиз. - Теперь можно спать ложиться. - И, обернувшись к Кудрату, добавил: - Я в горах так могу юрту поставить, что ее все потоки обойдут. И еще важно хорошо ее окопать. Только вот кошма старая стала, быстро протекает.
День седьмой
1
Утро после дождя было холодным и ясным. Зеленые склоны и снежная вершина сияли под ярким небом и чистым солнцем.
Басмачи еще спали, когда хозяин юрты разбудил Кудрата. Он даже и не будил его специально, а просто начал развязывать ноги, потом развязал руки.
- Пойдем, сынок, за водой. У меня и вправду поясница разболелась.
Кудрат проснулся сразу и сразу же вспомнил, где он. Его обрадовала возможность спуститься к речке и хоть на время почувствовать свободу.
- Нет, - сказал старик, - не туда идешь. Мы далеко за водой пойдем, к Двенадцати ключам - вон туда, где деревья. В речке вода после дождя нечистая.
У старика было только одно ведро, и получалось, что Кудрат пройдет все ущелье как бы под конвоем туда и обратно. Но это мальчика не смущало.
- Не беги так быстро, - сказал старик.
Кудрату некуда было спешить, просто ноги его так несли, потому что на душе стало легко.
- Ты будто в Ташкент идешь. А ведь Ташкент совсем в другую сторону.
Эти слова заставили мальчика замедлить шаг. Ведь и вправду не домой он идет. Придется еще возвращаться с водой для басмачей и весь день быть у них на виду, весь день ждать, что они с ним сделают. А если они ничего не сделают с ним сегодня, если он доживет до вечера, то вечером его опять свяжут. И когда все это кончится, неизвестно.
- Вон видишь на том склоне беленький домик? - сказал старик. - Два ореховых дерева, дикие яблони и домик?
- Вижу, - сказал Кудрат.
- Это близко кажется? - спросил старик.
- Недалеко, - ответил Кудрат.
- Вот кажется недалеко, а идти туда часа три, потому что прямой дороги нет. В том домике один человек живет, у него сын милиционер, иногда приезжает к отцу. Хорошие люди.
"Зачем старик это говорит? Неужели нарочно?" - подумал Кудрат и поглядел на старика. А старик невозмутимо продолжал:
- Вот дойдем до Двенадцати ключей, я тебе дорогу оттуда покажу, чтобы ты и ночью не сбился. А сейчас идти нельзя, они хватятся. И меня могут убить. Да и неизвестно, приехал ли милиционер. Правда, он должен сегодня или завтра приехать.
Старик говорил так, будто они с Кудратом давно уже договорились о его побеге и вообще были самые близкие друзья.
- А короткой дороги в Ташкент сейчас, может быть, и нет. Ты через висячий мост шел?
Кудрат кивнул.
- Ну вот, после этого дождя моста, может, и нет уже.
- Спасибо, - сказал Кудрат, - большее вам спасибо.
Они шли по зеленой мокрой траве, из которой в разных местах, как спины спящих животных, поднимались серые корявые камни. Меж невысоких кряжистых деревьев прямо из земли били струи хрустально прозрачной воды.
- Вот Двенадцать ключей, - сказал старик. - Их здесь не двенадцать, но почему-то назвали Двенадцать, так оно и осталось… Найдешь сюда ночью дорогу? Сегодня луна большая будет. Теперь смотри: отсюда пойдешь левее, спустишься к речке. Это сегодня после дождя она такая бурная, к вечеру совсем мелкая будет. Перейдешь на ту сторону. Видишь? Если до вечера доживем, - сказал старик, - сегодня не в юрте спать будем.
Кудрат сначала пригоршнями зачерпнул воду, умыл лицо, напился, потом наполнил ведро, и они пошли обратно.
- Тебе не тяжело? - спросил старик. - Когда устанешь, скажи. А то у меня и впрямь поясница болит.
- Что вы! - сказал Кудрат. - Я по Ташкенту два ведра с молоком носил.
2
Еще накануне учитель Касым занялся школьным садом. Ему все нравилось в Кум-кишлаке: и то, как встретил его внук Сабир-ходжи, и правнуки старика - четверо черноглазых мальчишек, но больше всего ему понравилась школа, и даже не сама школа, а школьный сад. "Эх, если бы нам в городе при каждой школе такой сад иметь!" - думал он.
- Двадцать одна яблоня, четыре урюка, восемь груш и одиннадцать слив да еще виноградник, - рассказывал Алимджан. - Раньше это был загородный дом вашего ташкентского Усман-бая, а теперь детишкам отдали.
Учитель Алимджан был в школе директором, завучем, учителем и сторожем. Если появлялась нужда что-либо отремонтировать, помогали все жители села, а мелочи по хозяйству делали ученики.
- Завтра на рассвете, - сказал Алимджан, - нам воду дают для поливки сада. Я встану пораньше.
- Давайте вместе пойдем, - предложил отец Садыка. - Что может быть приятней, чем поливать сад…
Он стоял босиком в закатанных до колен брюках, с кетменем в руках и смотрел, как от самодельного шлюза по высохшему и растрескавшемуся руслу арыка медленно ползла мутная вода. Вот она уже совсем рядом, уже холодит ступни, поднимается до щиколотки и по совсем узенькой канавке спускается к саду.
Сухая земля под ногами сразу превратилась в скользкую глину. При каждом движении она облепляла ноги, проползала меж пальцев. Учитель Касым кетменем подправлял края арыка, маленькую запруду и думал о том, что игра с водой доставляет ему такое же удовольствие, как в детстве. Недаром, наверно, две противоположные стихии - огонь и вода - всегда притягивали к себе людей своей извечностью. Недаром, наверно, люди могут так долго смотреть на текущую реку или горящий костер.
Появилось солнце. Сад наполнился школьниками, прибежавшими помогать своему учителю.
"Как хорошо, - подумал отец Садыка, - что я послушался старика и уехал из города! Пусть они там сами - и Таджибеков, и следователь, и милиционер Иса, и этот в кепке…"
И только он это подумал, как увидел, что по дороге к кишлаку движется до странности знакомая фигурка.
"Не может быть! - про себя решил учитель Касым. - Откуда он здесь может появиться? И потом, ведь утро".
Из кишлака навстречу мальчику ехала арба. Мальчик что-то спросил у арбакеша. Тот остановил лошадь, переговорил о чем-то с мальчиком, и мальчик пошел в сторону школы. Это был Садык, сомнений не оставалось.
Отец отбросил кетмень в сторону и побежал ему навстречу.
3
Бухгалтер Таджибеков в это утро тоже занимался поливкой, он поливал свой двор. В левой руке он держал ведро и быстрыми, частыми движениями кисти правой руки расплескивал воду по земле. Жена уже поставила самовар, и горьковатый дым стлался по двору.
Таджибеков изредка неприязненно поглядывал на жену. Неужели она не может понять, что не его это дело поливать двор! Разбудила бы Азиза, пусть с утра потрудится.
- Дрыхнет еще? - спросил Таджибеков.
Жена как будто ждала этого вопроса.
- Вы всю свою жизнь отдаете гостям, - сказала она, - у вас только с гостями радости и горести, а о своем единственном сыне думать не хотите.
Таджибеков не позволял жене так с ним разговаривать, но, видимо, сегодня у нее веские причины.
- А в чем дело? - спросил он.
- Я вчера хотела вам сказать, - жена не меняла тона, - но у вас гости, дела, вы большой человек, к вам не подступись, а ребенка вашего убивают.
- В чем дело? - повторил Таджибеков.
- Уличные мальчишки убивают вашего ребенка…
- Подрался, что ли?
- Ему вчера три зуба выбили, - сказала жена. - Посмотрели бы, какая у него губа!
Только этого не хватало Таджибекову! Ему было совсем не до сына в эту минуту, слишком тяжелые заботы обрушились на него в последние дни, но сын все-таки единственный.
- За что? - спросил Таджибеков.
- Как за что? Ни за что. Из зависти. Вы же знаете, как нам все завидуют.
Таджибеков и впрямь был уверен, что ему все завидуют, но упоминание об этом не улучшило его настроения.
- Пусть придет сюда, - сказал он.
Азиз вышел во двор в подштанниках и галошах на босу ногу. И без того толстая нижняя губа распухла и была неестественно красной от запекшейся крови. Трех передних зубов не было. Отцу стало жаль его.