- Тоже случай забавный. Я после войны фотографией увлекался, все село переснимал - у нас тут фотографа и по сей день нет, а тогда и в Больших Катках приличного не было. Поедешь, снимешься на паспорт и гадай: то ли ты, то ли дед Матвей с соседней улицы. Ну, люди ко мне идут. Раз самому интересно, да время свободное есть - почему отказать?.. И вот заявляется однажды мужик из Лобихи - село соседнее. Просит: "Окажи милость, сделай портрет моего бати. Умер старик, ни одной карточки после него не осталось, а тут, как на грех, пишут братья и сестры - их у меня двенадцать штук - все покойника-батю на портрете себе требуют. Совестно мне им отвечать, что ни разу при жизни так батю и не снял". Я ему говорю: "Ну как я тебе портрет с него сделаю? Посуди сам, человека же нет!" А он: "С меня делай. Я на него больно похож. Вот только бороду прилепить". Привязался - не отвязаться. Да и самому мне, правду сказать, попробовать тоже охота. Съездил в район, достал в доме культуры грим, бороду - обращаться я умею, до войны самым главным артистом в деревне был. И сделал! Отдал мужику карточки для всех его братьев и сестер. Довольный такой. "Вылитый батя, - говорит. - Даже не - верится, что я тут под бородой". Словом, все довольны, все рады. И вдруг - на тебе! Участковый! Кто-то ему доложил, что я фальшивыми фотографиями занимаюсь. Штраф наложил, "Зоркий" мой конфисковал.
- Фу, нелепость какая! - возмутился дядя Володя.
- Нелепость - да вот пока я обратно фотоаппарат высудил, много воды утекло. Другим увлекся, электротехникой. Ко мне уже не за фотокарточками шли - плитки стали тащить, утюги.
Дядя Володя спросил:
- А археологией никогда не интересовались?
- Разве только мальчишкой. Помню, все курганы излазили, даже рыть один собирались. Да так и не собрались.
- Какой курган? - спросил я.
- У кладбища который.
- Чертов курган!
- Так ведь там холерные могилы!
- Кто тебе оказал?
- Старуха рядом, живет.
- Полина? Значит, запамятовала она, времени немало прошло. Нет там никаких холерных могил.
Сашка ткнул меня незаметно. Глаза у него сузились, заблестели, и я сразу понял: рождается очередная великая идея. У меня мурашки забегали по коже. Потому что я понял и другое: Сашкина новая идея имеет прямое отношение к Чертову кургану.
- А вы точно помните? - спросил я торопливо, надеясь в глубине души, что он скажет "нет".
- Еще бы не точно! Такое событие не забудешь, хотя я был тогда совсем пацаненок. Только и разговору: холера да холера. Правда, у нас не много умерло, всего человека четыре, стороной нас холера обошла. И, чтобы от греха подальше, всех умерших свезли на отдельное кладбище, у Хорошиловского лога, километров за двадцать отсюда…
Дядя Володя стал собираться.
Сашка написал торопливо в блокноте: "Останься". И я покорно остался.
Сашка был весь переполнен мыслями, торопился их поскорее изложить, и поэтому писал быстро, неразборчиво. Я путался в его каракулях, не мог ничего понять. Сашка злился, перечеркивал все, начинал писать снова, также неразборчиво.
Слова "надо рыть" он написал печатными буквами и дважды подчеркнул.
- Когда? - спросил я с трепетом.
"Сегодня ночью".
Я содрогнулся.
- Почему обязательно ночью? Давай лучше днем.
"Увидят. Прогонят".
- Понимаешь, сегодня никак не могу. Нужно помочь Рите и Славе клеить разбитые горшки, - нашел я отговорку.
На это последовало решительное: "Тогда завтра".
Я был рад, что выгадал хотя бы сутки. В душе я надеялся, что завтра возникнут новые обстоятельства, которые помешают нам копать Чертов курган.
Мы поговорили о разных пустяках - где взять лопаты, лом? - и я пошел.
Если бы любой другой курган, я бы не задумывался ни на секунду. Разве мне не хочется открыть могилу гуннского вождя? Или обнаружить золотой клад? Или сделать какое-нибудь выдающееся научное открытие?
Но Чертов курган… Чертов курган…
Сердце холодело, и проваливалось куда-то в живот, когда я представлял себя ночью с лопатой на поросшей кустарником вершине. И в то же время я знал: все равно придется идти.
Сзади вдруг взревел мотор. Я испуганно отпрянул в сторону. Савелий Кузьмич, довольно улыбаясь, притормозил мотоцикл рядом со мной.
- Что, сынок, душа в пятки, так - нет?
- Ни в какие не в пятки!
- Рассказывай! Лицо пятнами пошло!
- Это от солнца. У меня загар такой… Савелий Кузьмич, - вспомнил я, - у вас наконечник стрелы с собой? Ну, которым вы багажник открываете. Покажите, а?
- Багажник? - он смотрел на меня недоумевая. - А, костяшка та зеленая. Разве она от стрелы?
Я выложил все, что знал про свистящие стрелы гуннов. Савелий Кузьмич выслушал внимательно, потом полез под сиденье мотоцикла.
- Скажи пожалуйста! - Он задумчиво подбрасывал на ладони костяной наконечник. - Дикари, а вот придумали такое. Как немцы с бочкой пустой из-под бензина. Кинут ее с самолета, а там дырка, и она орет по-страшному.
- Где вы нашли?
- А? Этот, что ли?.. Да там, где все остальное. На речке, на Стремянке. Все отдал, а эту вот штуку оставил. Надо же что-то иметь для памяти, так - нет? Потом утерял ключ от багажника - и ее приспособил. Верхушку отбил, как раз пришлось.
- Можно, я дяде Володе отнесу?
- А чем я багажник отпирать буду? Хотя ладно, напильник трехгранный приспособлю. На, держи, жертвую для пользы научных дел… Погоди! - Он, почему-то передумав, отдернул руку, в которой держал наконечник стрелы. - Сначала ко мне дамой сходим, медком угощу.
Мы завели мотоцикл во двор. Из сада огромными прыжками примчался пес и зарычал на меня грозно. Я испуганно жался к колесу мотоцикла.
- Не трусь, - сказал Савелий Кузьмич. - Со мной не тронет. Вот если я скажу ему "фас" - тогда прыгнет. О, видишь, как насторожился! Понятливый, гад, - сказал он ласково и потрепал пса по шее.
Поставили мотоцикл в сарай.
- Знаешь, откуда я сейчас? - Савелий Кузьмич стряхивал веником пыль с сапог. - Не угадаешь, так - нет? В район, в милицию заезжал. Насчет той золотой штуки, что, пропала… На, обмети туфельки. В доме чисто, заругается тетка Анисья.
Я ударил веником по своим кедам; они так запылились, что даже цвет потеряли.
- Они что-нибудь узнали?
- Говорят: напали на след, - усмехнулся Савелий Кузьмич. - В милиции всегда так. Напали на след. Идут по следу. Обложили со всех сторон. Пусто - ушел!
- Нет, они ловят, - возразил я. - Вот у нас в доме квартиру одну ограбили. Их никого не было, приехала машина и все увезла. А через месяц хозяину вернули два костюма и телевизор. Я сам вносить помогал. Ох, видели бы вы, как их бабушка обрадовалась! Говорит, я без телевизора, как без рук.
- Бывает, - не стал спорить Савелий Кузьмич. - Ну, хватит тебе пыль поднимать.
Он прошел в сени, громко топая сапогами.
- Мать! Где ты, мать? Выходи, принимай гостя.
Из комнаты на кухню бесшумно выплыла толстая женщина в сарафане до пят. Она приветливо улыбалась. Но только увидела меня - улыбка сразу сошла с лица.
- Ой, Савва, а я и вправду думала.
- Владимира Антоновича, главного ученого, племянничек, - Савелий Кузьмич подтолкнул меня к ней. - Иди, поздоровайся с теткой Анисьей.
- Здравствуйте.
Она снова расплылась в улыбке, и я сразу почувствовал себя важной птицей, потому что такие улыбки кому попало не даются. Конечно, если подходить строго, то никакой я не племянник дяди Володи, и об этом я уже сказал однажды Савелию Кузьмичу. Но раз он так упорно хочет считать меня его племянником - пусть считает. Зачем зря разочаровывать человека?
Меня усадили за стол, и моментально, словно постелили скатерть самобранку, на нем появилось множество вкусных вещей. Хозяева принялись меня потчевать, как доброго молодца из сказки: Савелий Кузьмич с одной стороны, тетка Анисья - с другой. Сначала я робел, стеснялся, но они так радушно угощали, так им приятно было, когда я что-нибудь съедал, что мне ничего не оставалось, как взяться за дело серьезно и основательно. Я ел сладкие медовые коржики, грыз хрупкий хворост, уминал мои любимые конфеты с шоколадной начинкой. А в завершение этой неслыханной трапезы хозяйка поставила передо мной мед, светлый и прозрачный, как смола на свежем еловом срезе. Я слизывал его с ложки, запивал холодным, только что из погреба молоком, и думал, что не зря Савелий Кузьмич так настойчиво зазывал меня на мед, а я, глупый, крутил, вилял, отказывался всячески. И еще я думал, что неплохо было бы и студентов наших угостить хоть раз таким великолепным блюдом. А то все каша да суп - надоело уже.
Наконец я отвалился от миски с медом.
- Ешь еще, ешь! - подбодрил Савелий Кузьмич. - Вкусно, так - нет?
Я признался:
- Не лезет больше.
- А ты молочком его загоняй, молочком.
Тетка Анисья посочувствовала:
- И так уж сколько всего съел парнишка. Гляди, пузо как барабан. Еще лопнет.
Я рассмеялся:
- Что вы, не лопнет! Мне чуть передохнуть - и еще столько же войдет.
Она, чтобы не вводить меня в соблазн, убрала со стола мед.
- Дорого такой мед стоит, Савелий Кузьмич?
- Купить хочешь? - у него от глаз побежали веселые морщины.
- Не для себя. Для всех наших.
Тетка Анисья переглянулась с Савелием Кузьмичом:
- А ты пришли их ко мне, дорого не возьму.
- Вот уж жадничать, торговать! - недовольно нахмурился он. - Налей банку двухлитровую, пусть сынок с собой возьмет. Скажешь, от Савелия Кузьмича угощение, так - нет?
Тетке Анисье не понравилось. Улыбка пропала, глаза забегали.
- Так там ведь что осталось, Саввушка, - начала она тоненьким голоском.
- Налей, сказано!
И она, больше не говоря ни слова, поплыла во двор.
- Сирота она, нелегко жилось, понять ее надо. - Савелию Кузьмичу, видно, было неловко передо мной. - А так она не, жадная, гостям завсегда рада.
Я решил его успокоить.
- Ничего, Савелий Кузьмич, у нас дома тоже так. Папа купит для нас с Катькой конфеты, а мама прячет и выдает по одной, по две штуки. Но мы все равно потом находим. Мама жалуется папе, он нас ругает, а глаза веселые.
Он молчал, смотрел в окно и думал о чем-то другом. Я проследил за его взглядом. За забором, в своем саду, возился возле яблони Николай Сидорович.
- Его оштрафовали совсем за другое, - сказал я. - Помните, вы нам говорили?
И выложил, как было на самом деле с фальшивой фотокарточкой.
- Он же не из-за длинного рубля - просто помочь хотел человеку. А ему сразу штраф!
- Бог с ним! - Савелий Кузьмич протяжно зевнул; история соседа, видимо, его не очень интересовала. - Поднялся сегодня чуть свет, на сон меня тянет.
Я торопливо встал:
- Пойду!
- Обожди. Анисья меду принесет, тогда пойдешь. - Он ковырял спичкой в зубах. - Длинный рубль… И отчего только такое слово пошло? Не оттого ли, что длинно и трудно, ох и трудно его зарабатывать, так - нет?
- Что вы! Совсем наоборот! Длинный рубль - когда зарабатывают легко и быстро. Спекулянты например.
- А ты откуда знаешь, как они легко зарабатывают? Пробовал разве?
Я сразу начал потеть.
Савелий Кузьмич случайно попал в самую шляпку гвоздя. Был в моей биографии такой позорный эпизод. Однажды зимой в нашем магазине стали продавать дрожжи. Давали всего по две пачки, а до этого их долго не было. Сразу выстроилась большая очередь. Одна тетка, в валенках, в платке, заскочила во двор, собрала мальчишек и спросила:
- Кто хочет заработать на мороженое?
Никто не отказался. Тогда она велела нам бежать в магазин и занять очередь за дрожжами. Мы честно выстояли и получили от нее по пять копеек. Встали по второму разу, по третьему…
Я пробыл в магазине три часа, опоздал на обед, зато принес домой двадцать две копейки - три истратил на газ-воду: в магазине было жарко, очень пить захотелось. Я был горд и счастлив своим первым заработком. И страшно удивился, когда мама, узнав, как я его получил, вдруг рассердилась и потащила меня в магазин искать ту тетку. Конечно, мы ее не нашли. Мама наказала меня, оставила без сладкого и без телевизора. А поздно вечером вернулся о работы папа и разъяснил, что все мы стали пособниками спекулянтов.
Двадцать две копейки жгли мне руку, и я не знал, что с ними делать. Выбрасывать - жалко, такие большие деньги, а купить что-нибудь на них не позволяла совесть. Тогда я купил леденцов и подарил Катьке, а потом выпросил половину - ведь леденцы уже были ее.
Понятное дело, я не мог рассказать Савелию Кузьмичу эту историю - что бы он про меня подумал? Я молчал и потел.
Савелий Кузьмич ковырнул спичкой в последний раз, сунул обратно в коробок:
- Люди болтают, а ты повторяешь вслед, не подумав, так - нет? У всех трудная жизнь: и у волков и у зайцев. Никому ничего легко не дается, только если в денежную лотерею выиграть. Но такой выигрыш один на мильён, на него расчет плохой. Жалеть людей надо, жалеть, а не осуждать, если они за доброе дело деньги берут, В тайности или в явности - все равно.
Савелий Кузьмич опять смотрел через окно в соседский сад. Я вертелся на стуле юлой. Получалось так, что он выговаривает мне. Вроде я осуждаю Яскажука.
Вернулась тетка Анисья.
- Вот! - она поставила на скамью неполно налитую банку. - Все со дна соскребла. До самой до последней капельки.
- Будет! - оборвал ее Савелий Кузьмич. - Бери, сынок.
- А наконечник стрелы? - напомнил я.
- Ох, в сарае оставил. В другой раз придется, так - нет?
- Лучше сейчас. - Я топтался на пороге с липкой банкой в, руках.
- Так уж он тебе нужен - умрешь без него!
- Не мне - дяде Володе.
- Пойдем, что с тобой делать.
Он проводил меня от сарая к самой калитке и все держал наконечник в руке, не отдавал.
- Знаете что, я только покажу дяде Володе, и сразу принесу обратно, - великодушно предложил я.
- Ладно уж, можешь не приносить. - Савелий Кузьмич протянул мне наконечник.
- Спасибо! - Я припустил вдоль улицы.
- Не забудь сказать, что на Стремянке найден! - крикнул он мне вслед. - Четыре года тому.
- Скажу…
Щедрые дары Савелия Кузьмича произвели в лагере впечатление. Особенно мед.
- Живем, братва! - заплясал Слава, выхватив банку у меня из рук. - Позавчера огурцы, вчера молоко, сегодня - мед.
- Все на подачках, - мрачно сказал Боря. - А завхоз что закупил? Ведь теперь деньги есть.
Миша изрек важно:
- Ведутся переговоры.
- С кем? - недоверчиво спросил Боря.
- С постановщиками. И вообще, посторонних это не касается. Ешь мед да помалкивай!
А вот дядю Володю больше заинтересовал не мед, а наконечник стрелы. Он положил его рядом с найденными сегодня на раскопках и долго стоял в раздумье, сравнивая.
- Точно такой же! - ликовал я. - Смотрите, четыре отверстия и сделаны так же.
- На Стремянке, говоришь?
- Это не я, это он говорит.
- На Стремянке… Гм!
- Опять загадка истории? - спросил я.
- Пожалуй, из другой области, - отозвался он не совсем понятно.
От ужина я отказался - глаза мои не смотрели ни на картофельное пюре, ни даже на мед.
Только все поднялись из-за стола, и дежурные принялись за мытье посуды, прибежал Сашка.
- Эх! - воскликнул я с сожалением. - Если бы на пять минут раньше, я бы тебе свою порцию меда отдал. А так ее на всех разделили.
Он нетерпеливо шевельнул плечом: нужен мне твой мед, есть дела поважнее!
Я сказал дяде Володе, что пойду с Сашкой на речку.
- Ну и нырнешь с таким каменным пузом.
- Мы только посидим на бережку.
- Ой, боюсь! - Он смотрел на меня с сомнением.
- Дядя Володя, вы мне доверяете?
- Как себе самому.
- Тогда я пойду.
- Если поставлен ребром вопрос о доверии, то иди…
Мы отошли от лагеря, и тут Сашка меня удивил:
- На речку не пойдем, - объявил он нормальным человеческим голосом.
Я даже споткнулся от неожиданности.
- Ты… ты заговорил? А как же эксперимент?
- Отложим на день.
- Почему вдруг? - Я совсем забыл о предстоящем походе на Чертов курган.
- А как мы с тобой завтра ночью объясняться будем? Темно ведь, ничего не напишешь и не прочитаешь.
- А сейчас куда мы?
- На рекогносцировку.
Это слово я знал из книг о войне. Командиры, прежде чем начать бой, обследовали местность, посылали разведку. Вот и мы с Сашкой теперь как перед боем. Здорово!
Сашка сбегал домой, принес какой-то сверток.
- Что там?
- Угощение.
- Кому?
- Одному другу тут, - уклонился он от ответа и почему-то улыбнулся.
Я понял. Для меня припас что-то вкусное. Есть мне совершенно не хотелось, даже если бы в свертке была моя любимая подсолнечная халва. Но, чтобы не обидеть Сашку, я решил: если халва - съем. Соберусь с силами и съем.
Мне не пришлось собираться с силами. Угощение предназначалось вовсе не для меня.
- Внимание! - поднял руку Сашка. - На горизонте замок злой волшебницы Полины. Сейчас в бой против нас вступит семиглавый огнедышащий дракон.
Волк кидался на забор с таким остервенением, что вполне мог сойти за дракона, не хватало только еще шести голов. Сашка остановился напротив него и развернул сверток.
Там оказалось сырое мясо, нарезанное маленькими кусочками.
Первый кусок угодил прямо в раскрытую огнедышащую пасть. Волк поперхнулся, сглотнул и ошалело уставился на нас. Сашка бросил ему еще, еще…
Через минуту Волк, умильно улыбаясь и скуля, выпрашивал лакомые кусочки. Злая волшебница лишилась своего преданного слуги.
- Теперь кидай ты, - Сашка передал мне влажный сверток.
Волк и меня сразу признал за своего - ему лишь бы мясо было.
- Хватит! - сказал Сашка. - На обратном пути снова покидаем. Надо, чтобы он, как нас нюхом почует, сразу про угощение вспоминал.
Укрощенный Волк, преданно помахивая хвостом, проводил нас до конца забора и долго стоял там, смотрел в нашу сторону с печалью и надеждой.
Красное неяркое солнце, похожее на огромный воздушный шар, опускалось на неровный гребень ельника далеко на горизонте. Вот сейчас какая-нибудь из зубчатых вершин проткнет тонкую оболочку - и туго надутый шар лопнет с треском. Но он не лопался, а мягко садился все ниже и ниже.
На кургане было совсем не страшно. Весело трещали кузнечики. В кустах, забавляясь собственным хвостом, вертелся черный, в белых пятнах котенок. Даже кладбище неподалеку выглядело очень мирно. Между могильными холмиками носились босоногие малявки - в догонялки играли.
И чего, спрашивается, я боялся!
Я вдохнул воздух полной грудью, рассмеялся над своими страхами.
- Чего веселишься? - Сашка посмотрел на меня строго, ткнул землю каблуком. - Видишь, какая твердая? Самим нам ни за что не справиться. Надо еще кого-нибудь. Может, рыжего Митяя позвать?
- Ой, разболтает!
- Мажет, и разболтает. Начнет хвастаться перед пацанами. Ну, а из студентов ваших никого нельзя?
Я сразу подумал о Славе. Его бы можно, но он ведь обязательно Риту за собой потащит.
Козлику сказать? Ну ее! С девчонками связываться! Да и толку от нее - слабенькая.
- Если только Бориса.
Сашке моя кандидатура понравилась.
- Не откажется?