Мы с Сашкой подошли к канаве в тот момент, когда здесь шел веселый спор. Миша утверждал, что перейдет по доске с закрытыми глазами. Девушки не верили, смеялись.
- Ах, так!
Он подошел к доске, расставил руки, зажмурился крепко. И пошел. Медленно, маленькими шажками. По его напряженной спине было видно, как ему трудно. И страшно тоже.
Он перешел на ту сторону. Повернулся к нам, веселый, счастливый. Девушки зааплодировали.
- А ну, теперь вы! - крикнул нам с Сашкой Миша. - Что, слабо?
Я посмотрел вниз. И пропал! Не надо было смотреть! Тогда еще можно было попробовать. А теперь…
Девушки, улыбаясь, ждали, что мы ответим. Я растерянно топтался на месте. Было стыдно. Но что я мог сделать? Я точно знал, что свалюсь, как только сделаю первый шаг по доске с закрытыми глазами.
А Сашка сказал:
- Нет, не слабо!
- Пойдешь? - спросил Миша ехидно.
- Пойду.
Миша перебежал по доске на нашу сторону, вынул из кармана платок.
- Поворачивайся! - скомандовал он Саше.
- Зачем платок? Я смотреть не буду.
- Ага, ага, испугался!
- Завязывайте! - махнул рукой Сашка.
Миша завязал ему глаза.
- Подведите к доске, - попросил Сашка.
- Сейчас, обожди, вот только камни с дороги уберу, споткнешься еще.
Миша подскочил к доске и, сделав нам всем знак, чтобы мы молчали, поднатужился, приподнял ее и развернул от канавы в другую сторону. Теперь доска лежала на земле. Он подвел к ней Сашку.
- Не раздумал?
- Нет, - ответил Сашка каким-то сдавленным голосом.
- Ставь ногу. Вот сюда… Готово! Пошел!
Сашка стоял на доске, балансируя руками. Постоял - немного, потом сделал скользящий шажок вперед. Еще один. Закачался вдруг, теряя равновесие, но все же устоял.
Это было очень смешно. Мы корчились от едва сдерживаемого хохота. Сашка прилагал все силы, чтобы не свалиться с доски, которая лежала… на земле!
Еще два крошечных шага - и он уже на середине. Миша - стал рядом с ним, нагнулся и, растянув рот до ушей, заквакал, словно лягушка, и так похоже - не отличишь от настоящей.
Девушки смеялись, зажимая руками рты. А мне вдруг стало обидно за Сашку. Я представил себя на его месте. Я иду по доске, уверенный, что внизу грязь, что каждую секунду могу в нее вляпаться. Мне страшно, но я преодолеваю страх, двигаюсь потихоньку вперед. А, оказывается, все это комедия, все это только для того, чтобы посмеяться надо мной.
- Сашка! - крикнул я. - Доска лежит на земле.
Он пошатнулся и упал. Сдернул повязку, вскочил. Посмотрел на нас, на канаву, губы у него дрогнули и, ни слова не говоря, он повернулся и пошел обратно, к деревне.
Первой опомнилась Вера.
- Ой, товарищи! - она взялась руками за голову. - Ой! Как некрасиво! Мы же будущие педагоги!
- Если человек шуток не понимает… - хихикал Миша.
- Что ты стоишь! - крикнула мне Вера. - Беги за ним! Ну, беги же!..
Я догнал Сашку и зашагал рядом с ним. Ни он, ни я ничего не говорили. Так, молча, дошли до шоссе. На обочинах, с двух сторон, в пыли, лежали мальчишки. Один из них держал черную, как сапог, кошку. Ей совали под нос кусочек мяса, но не отдавали, а перебрасывали на другую сторону. Кошка, облизываясь, бежала за мясом через дорогу.
- Зачем они?
- Игра такая, - сказал Сашка. - Видят мотоцикл или машину, пускают черную кошку и спорят: остановится или нет. Я в прошлом году тоже играл.
- И останавливаются?
- Редко… А еще такая игра есть. Когда дождь и развозит дорогу, пацаны считают застрявшие машины и тоже спорят: где больше засядет - перед мостом или за мостом. Делать нечего, вот и придумали…
Позади остался клуб, магазин. И я понял, что мы идем не просто так, без цели. Сашка куда-то меня ведет.
- Куда мы?
- Увидишь, - прозвучало загадочно.
На окраине деревни, довольно далеко, в стороне от других стоял одинокий дом, обнесенный высокой оградой. Мы направились к нему.
- Осторожно, - предупредил Сашка. - Сейчас на нас кинется Волк.
- Лучше уж сразу тигр, - засмеялся я.
Но он не шутил. Это я понял в следующий же миг, когда вдруг из-за ограды метнулась стремительная тень и раздалось свирепое рычание.
Я шарахнулся в сторону. Есть такой сорт собак, которым доставляет удовольствие пугать прохожих. Часами прячутся где-нибудь в засаде, у забора, не шелохнутся. А зазевается кто-нибудь, подойдет близко - прыгнут на всю длину цепи и так напугают, что будешь потом целый час отплевываться.
Вот Волк и был из этой хулиганской породы. Сделав свое некрасивое дело, он встал лапами на забор и смотрел мне вслед, ухмыляясь, вывалив из пасти длинный красный язык. Я, отводя сердце, молча погрозил ему кулаком.
За домом, примыкая одной своей стороной почти вплотную к забору, высился холмик, обсаженный кустарником.
- А, знаю! - вспомнил я. - Чертов курган.
Сашка взбежал на вершину:
- А почему он так называется - тоже знаешь? Я рассмеялся.
- Сейчас ты скажешь: потому, что здесь водятся черти.
- Не черти, а привидения, - поправил он спокойно.
- И ты их, конечно, видел?
- Нет. - Он с сожалением покачал головой. - Сюда надо ночью приходить. После двенадцати.
Я огляделся. Пустырь, за ним небольшое, без ограды кладбище. Неприглядно здесь ночью!
- А кто видел?
Не верил я в Сашкины привидения! Такая же выдумка, как с Васькой.
Не ответив, он подошел к забору:
- Тетя Поля! Тетя Поля!
Тетя Поля не отозвалась. Зато Волк примчался мгновенно - он был не на цепи, бегал свободно по двору. Лай у него точно такой же, как у пса Савелия Кузьмича: глухой, рыкающий. И масть похожая. Сразу видно: близкие родственники.
Появилась и тетя Поля. Худая, вся в черном, с плотно сомкнутым ртом совсем без губ.
- Здрассте, тетя Поля. Вам от мамы привет.
- А, Санька! - она не выказала особой радости. - Приехал уже? Рано что-то нынче.
- Тетя Поля, - перешел к делу Сашка, - вот он не верит, что на кургане привидения.
Ее маленькие глазки укололи меня.
- Что тут верить-не верить, когда вся деревня знает.
- Не может быть! - невольно вырвалось у меня. - Их же на свете нет.
- На свете, может, и нет, а здесь есть.
- Какие они?
- Кто их знает… Белые, как туман, все наскрозь видать. И мычат, тихо-тихо… Бр-р-р! - Она содрогнулась, словно вспомнила что-то очень неприятное. - Хватит! Нельзя о них говорить. Накличешь еще… Ну, мамка-то как?..
- Откуда ты ее знаешь? - спросил я, когда тетя Поля, сопровождаемая Волком, опять ушла в дом.
- Они с мамой в детстве подружками были. А потом она в бога стала верить, из школы ушла.
- Вот потому она и видит привидения. Намолится…
- А другие? - возразил Сашка. - Два года назад один дядька даже в обморок грохнулся, доктора вызывали… Опять не веришь? Савелия Кузьмича знаешь? Спроси у него.
У Сашки самые невероятные вещи сразу становились вполне возможными. Подумаешь, привидения - что здесь такого особенного?
Мы посидели немного на кургане.
- Слушай, Толька, - начал Сашка, и я уже знал, что он предложит. - Давай…
- Давай, - сказал я.
- Когда?
- Хоть сегодня! - Я хотел показать ему, да и себе тоже, что ничего не боюсь.
- Нет, так сразу нельзя. Дядя не пустит. Когда дома его не будет - вот тогда.
- А что мы на кургане делать будем?
- Не знаю. Посидим в кустах, посмотрим. Вдруг что увидим - вот будет здорово!..
Потом, уже на обратном пути в деревню, я признался:
- Знаешь, Сашка, я думал, ты обидишься на меня, что я крикнул. Ведь ты из-за меня упал. Если бы я не крикнул, ты бы прошел по доске - точно!
Сашка сказал:
- Если бы ты не крикнул, я бы никогда больше не стал с тобой дружить. Ты был бы все равно как предатель.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
В тот день на раскопках ничего интересного не было. И на следующий тоже.
Траншея попалась какая-то неудачная. Верхний слой снимали долго - он был твердый и серый, как цемент. А потом, когда, наконец, сняли и стали зачищать лопатами дно и стенки, оказалось, что нет пятен, по которым археологи узнают древние могилы. Вернее, пятна были, но все какие-то маленькие и безнадежные. Начинают копать, а они расползаются под лопатой. И становится земля рябой, как шкура ягуара. А еще ниже начинается желтенький песочек.
Пусто!
Народу к нам стало ходить меньше, ребята из охраны тоже смылись потихоньку - дядя Володя сказал, что у них пропал интерес.
Бросили эту траншею, начали другую. Еще хуже! Земля лопатам почти не поддается, только ломами ее и берут. А сколько можно ломом! Перерывы чуть ли не каждые пятнадцать минут. Один лишь работает как работал - Боря. Когда ни глянешь, стоит в траншее, рыжий, худущий, в кожаных перчатках и широкополой войлочной шляпе, долговязый, как аист, и долбает, долбает…
Настроение у студентов упало. Даже по вечерам ходили кислые. А вот дядя Володя не унывал. Шутил, как всегда, подбадривал, рассказывал всякие забавные истории. Только ночью я иногда просыпался и видел у палатки на фоне звездного неба его силуэт. Он курил.
- Вы что, дядя Володя? - спрашивал я шепотом.
- Ничего, спи!.. Брошу, вот возьму и брошу, - прикуривал он одну папиросу от другой. - Последняя пачка!
Но я знал, что он не бросит. Все курящие так грозятся: последняя пачка…
Лучше всех устроился Миша: он набил на руках кровавые мозоли. Ничего особенного, два красных пятнышка под кожей на правой ладони - я сам видел. Копать больше не стал, забинтовал себе руки, ходит со страдальческим видом. Валялся бы себе где-нибудь у речки, раз уж такой нежный, книжку читал. Так нет же! Выспится вдоволь - и на раскопки. Сидит в тени, брюзжит:
- А ну ее, вашу археологию! Не наука, а прямо каторга какая-то.
Слава ему сказал:
- Ну и езжай домой, к маме, кто тебя держит? Еще и деньги тебе на дорогу соберем.
А он:
- У меня жизненное правило такое: товарищей в беде не оставлять.
И смотрит на одну Риту, выставив напоказ свои маскировочные бинты.
Знаю я теперь, почему он не уезжает!
***
Вера прибежала от колодца, что возле совхозной конторы:
- С ума сойти! Знаете сколько градусов? Тридцать пять в тени!
- Тридцать пять? - Дядя Володя обмахнул шляпой красное лицо. - Очень хорошо!
- Что тут хорошего, Владимир Антонович?
- При тридцати пяти градусах у настоящих археологов сходит лишний жирок и начинается профессиональная закалка.
- А у ненастоящих? - спросила Вера.
- Те испаряются и исчезают.
Студенты дружнее налегли на ломы и лопаты; никому не захотелось испариться. Я тоже решил доказать, что тридцать пять градусов мне нипочем. Раз сбегал с ведром к колодцу - воду выхлестали моментально. Сбегал другой раз, третий - и впрягся. Можно было и не таскать, никто меня не просил. Но ведь самому неудобно. Они все машут лопатами, устают, а пить нечего.
Я тенниску скинул, бегаю в одних трусах, как Слава. И сам не заметил, как из белого сделался жарко-красным, словно рак вареный. Дядя Володя подозвал меня, смазал всего каким-то кремом и заставал снова надеть тенниску.
- Да я же еще совсем…
- Хватит! Останешься без шкуры, а я потом отвечай перед твоими родителями своей шкурой.
А вот Слава из бронзового стал совсем коричневый. Я с завистью смотрел на его загар.
- Здорово ты!
- Меня солнце любит, - смеялся он. - Рита, подтверди! Рита, как всегда, молчала.
И вдруг на его левом плече я заметил неширокую белую линию, по бокам которой шли такие же белые точки.
- А здесь почему не загорело? - спросил я.
- Не загорело - и все!
Он быстро отошел от меня, словно боялся, что я начну расспрашивать. Пришлось опять обращаться к дяде Володе.
- Это след операции, - ответил он. - В прошлом году Слава ехал с Ритой в кузове, машина перевернулась. Риту он успел вытолкнуть, а сам плечом попал под борт. Ну и раздробило. Пролежал в больнице целое лето.
- Значит, он спас ей жизнь?
- О, ты, оказывается, любитель высоких фраз! - улыбнулся дядя Володя. - Да, спас, если тебе так нравится. Даже в газете писали: "Спас, жертвуя собой!"
Ух ты! Так почему же он стесняется? Если бы про меня написали такое, я бы прыгал до потолка от счастья. И шрам не прятал бы, а, наоборот, выставлял напоказ, как боевую награду. Дал бы газету: "Читай", показал бы шрам: "Смотри!"
Вечером дядя Володя взял меня с собой в клуб - его просили выступить перед жителями Малых Катков, рассказать о раскопках.
Зал был набит - ни одного свободного места, даже вдоль стен стояли. Слушали очень внимательно.
- У меня один вопрос образовался. - Сгорбленный бородатый старичок сам был похож на вопросительный знак. Вот вы сказали, рыбу они здесь ловили и рыбой питались, эти дальние наши родственнички. А у нас в речке самая большая рыба - во!
Старичок под смех всего зала показал полпальца.
- Сейчас у вас и речка - во! - дядя Володя тоже показал полпальца. - А тогда была большая полноводная река, шириной от усадьбы совхоза до песчаного карьера за деревней.
- О! - восторженно выдохнул зал.
- Да! Карьер - прежний правый берег реки. Вообще, здесь все выглядело иначе. Кругом были не степи, а леса, кишевшие зверем. Вот почему здесь и селились древние люди. Вода, рыба, дичь, земли плодородные - что еще им было надо? Правда, зима холодная, но они старались запастись припасами и жили в своих землянках, не высовывая носа наружу.
- Может, тогда климат был другой? - спросил кто-то.
- Особой разницы не было. Для климата три-четыре тысячи лет - сущие пустяки.
- А вот скажите, товарищ ученый, - опять поднялся с места бородатый вопросительный знак, - вы кости выкапываете, посуду ихнюю разную. А как если они от болезней липучих померли? Не пойдет ли зараза по Каткам? Вон у Марфы Липягиной намедни внучонка в больницу забрали - не оттого ли?
Зал шумнул и снова притих. Я тоже с интересом ждал. Что же ответит дядя Володя?
- Я знаю, почему вы спрашиваете. Тут, в деревне, кто-то мутит воду, распускает про нас разные нелепые слухи. Дескать, покой мертвецов нарушают, будет вся деревня в ответе. Или вот про болезни. Ерунда все это, вздорные выдумки невежественных людей…
Было еще много вопросов. Но теперь уже спрашивали о находках, что они дают для науки, интересовались, какие вещи находил дядя Володя в других местах.
А когда все закончилось и мы вышли из клуба, к дяде Володе подбежала толстая тетушка с корзинкой в руках.
- Уф! Боялась, опоздаю. Вот, возьмите, пожалуйста. - Она, тяжело дыша, протянула дяде Володе корзину. - Огурчики свежие. Пусть поедят ваши ребятки. Только что с грядки.
- Спасибо, спасибо! - дядя Володя долго тряс ей руку.
Всю дорогу домой он только и говорил, что об этих огурцах. Получалось, они не огурцы вовсе, а какой-то символ какого-то признания.
И все равно это были самые настоящие огурцы. Зеленые, крепкие, с симпатичными пупырышками. За завтраком каждому досталось полторы штуки. Студенты смачно хрустели ими, на все лады расхваливая щедрую тетушку и заодно сегодняшних дежурных по кухне, хотя, по-моему, их совершенно не стоило хвалить, так как перловую кашу они здорово пересолили.
Встали из-за стола веселые, довольные - вот как могут исправить настроение обыкновенные огурцы!
- Сегодня найдем! - провозгласил Слава и потянул воздух носом. - Пять горшков! Нюхом чую… Нет, шесть, - поправился он. - Один поменьше, я его не сразу учуял.
- Ну и спрячь в карман свой нюх, никуда он у тебя не годится, - сказал дядя Володя. - Сегодня ничего не найдем. Точно! Сегодня объявляется выходной.
- Ура! - закричали все.
Стали спорить, что делать. Кто предлагает идти в лес по ягоды: уже созрела клубника. Кто - на речку, купаться, рыбачить.
Решили разделиться на две группы. Я метался туда, сюда, никак не мог решить, с кем. А куда Слава? С ним всегда весело.
Слава сначала примкнул к рыбакам, копал червей, восторгался шумно:
- Ох, и червячишки! Сам бы ел!
Потом вдруг круто перестроился. Отдал червей другим, а сам присоединился к ягодникам. Теперь я уже знал, почему. Из-за Риты своей. И что он к ней так привязался! Как будто не он ее спас, а она его.
Я сбегал за Сашкой - может, уже освободился? Последние дни он помогал дяде по саду и у нас почти не показывался.