И вдруг я увидел их. Не на кургане, внизу, ближе к дому тети Поли. Сначала мне показалось, это клочья тумана. Я стал смотреть мимо, на кладбище. И тут увидел, даже скорее почувствовал, что они шевельнулись. Перевел на них глаза, а они приобрели четкие человеческие очертания и плавно двинулись в нашу сторону.
Я заорал благим матом, скатился кубарем с кургана и бежал, бежал, пока не споткнулся и не рухнул в траву.
Кто-то хлопнул меня по спине. Я вздрогнул, хотя точно знал, что это Сашка.
- Ты что? Почему побежал?
- Я видел! Я их видел!
- Да не было там ничего.
- Нет, было! Было! Такие белые, прозрачные.
- Никаких привидений нет. - Сашка говорил так убежденно, словно никогда раньше не доказывал мне другого. - Совсем нет! Нигде!
- Нет, я видел!
Ни я, ни Сашка не услышали, как нас окликнули с дороги. Просто мы неожиданно увидели перед собой лейтенанта, того самого, который допрашивал нас утром. Он был в сапогах, в галифе, но без фуражки и кителя, в белой сорочке с закатанными рукавами.
Не знаю, как Сашка, а я обрадовался ему.
- Здравствуйте!
- Что разорались?.. Ого! Лагерники! Вас зачем сюда принесло?
- Так… Просто… Гуляли… - стали мучиться мы с Сашкой.
- Тоже мне гуляки! Людям спать не даете! Марш отсюда!.. Стойте! - остановил он нас, когда мы, обрадовавшись, что так дешево отделались, собрались дать деру. - Что вы тут кричали? Что видели?
- Привидения, - выпалил я.
- Ничего не видели, - сказал Сашка.
- Здорово сговорились, я смотрю, - усмехнулся лейтенант. - Кто в лес, кто по дрова.
Я сказал:
- Потому что я видел, а он нет.
- Покажи, где.
С ним было совсем не страшно, хотя он без пистолета, да и вообще, если верить рассказам про привидения, они и милиции не очень-то боятся.
- Вы разве здесь живете? - Опросил Сашка.
- Заночевал у знакомых, - нехотя буркнул он и полез на курган.
И я снова увидел их.
- Вот! Вот! Смотрите!
- Не ори - вижу, - ответил он спокойно.
Спустился вниз и двинулся прямо на них. Дошел, остановился, крикнул:
- Усольцева! Гражданка Усольцева!
- Знаешь что это? - весело сказал Сашка. - Белье на веревке болтается - вот что.
И тоже сбежал к лейтенанту, стоявшему у самого забора.
Тетя, Поля выскочила, уняла пса.
- Снимите белье! - приказал лейтенант.
- Надо, же высушить.
- И сушите себе в глубине двора, сколько влезет. Мало у вас места, что ли, надо обязательно здесь? Люди пугаются, слухи разные, распускают. Сколько вам раз и участковым и лично мною говорено!
- Да какие люди? Ребятишки разве по ночам озорничают, так им и поделом… Сниму, милый, сниму, не ругайся. Вот сейчас сбегаю за тазом и сниму.
Она ушла.
- Чтобы больше не шастать по ночам, - сказал лейтенант строго. - Взяли моду! - И неожиданно спросил - В лес по ягоды часто ходите?
Мы переглянулись.
- Один раз ходили всем лагерем.
- А из деревенских ребят кто самый заядлый ягодник?
- Вон Митька Сулягин, например, - сказал Сашка.
- Рыжий?
- Ага.
- Еще?
- Больше не знаю.
- Ладно. - Лейтенант посмотрел на часы, скомандовал: - Марш по домам!
И сам же первый выполнил свою команду.
А мы еще остались. Посмотрели, как тетя Поля сняла с веревки привидения, поговорили. Она рассказала, что курган этот однажды уже копали. Давно, лет пятьдесят назад, она тогда еще совсем маленькой была. Какая-то болезнь появилась в селе, не то холера, не то черная оспа. И умерших решили похоронить дальше от домов, чтобы уберечься от заразы.
Здесь они и лежат, в кургане.
***
В лагере ни единого огонька. Тихо. Спят, меня не хватились. Я хотел прошмыгнуть к своей палатке, но вовремя заметил неподвижные силуэты. Остановился возле тополиного ствола, стал всматриваться.
Двое. Сидят у стола, друг напротив друга, и молчат. Вот один шевельнулся, в свете луны блеснуло плечо. Слава! А с ним Рита. Что им не спится?
Молчат. Сколько можно молчать? Шли бы лучше спать, если говорить не о чем. А то сами не спят и мне не дают. В палатку одна дорога - мимо них. Слава обязательно остановит и спросит, откуда так поздно. Попробуй, объясни, что ходил на курган смотреть привидения. Завтра весь лагерь умрет от смеха.
Скрипнула скамейка. Сейчас Слава встанет, скажет: "Я пошел дрыхнуть. Спокойной ночи, приятного сна, желаю вам видеть осла да козла!"
Но он сказал другое:
- Что ты все молчишь?
Рита ответила не сразу.
- Так. Смотрю. Звезды.
Слава хмыкнул:
- Очень тебя интересуют звезды!
- Почему нет?
- Сделать из них модное ожерелье?
Рита промолчала.
- А из луны брошь, - продолжал Слава. - Знаешь, как красиво! Вот сюда приколешь - все наши девки лопнут от зависти. Луна-то всего одна, где им взять?
Я тихо смеялся. Здорово он ее! Она ведь и вправду модница. Вечером, после работы, как нарядится! Что ни день, то новое платье. А если старое - то с кофточкой или с платочком новым.
Рита поднялась и пошла. Слава бросился за ней:
- Куда ты? Постой!..
Не догнал. Она нырнула в палатку.
- Рита! Рита! Я же в шутку. - Славин шепот был мне отлично слышен. - Это не я, это мой длинный язык. Ну, хочешь, я его выдеру? Извини, Рита! Рита!
Она не отзывалась.
Я думал, теперь он обязательно пойдет спать. Что еще делать? Нет! Вернулся к столу, сел ко мне спиной, закурил.
Ну, это, кажется, надолго. Я снял кеды и, ступая на цыпочках, попробовал незаметно проскочить. Не удалось. Наступил на что-то, послышался негромкий треск. Слава моментально обернулся:
- Рита?
- Нет, не Рита. - Я вышел из-за дерева.
- А, ты…
Я сел рядом.
- Ты ее любишь?
- Отстань! - Слава, сосал свою папиросу.
- Нет, правда? Любишь?
- Катись отсюда колесом! Ну! - И замахнулся.
Я вскочил, отбежал на несколько шагов.
- Пожалуйста, можешь не говорить. Я и так знаю, что любишь.
И направился к своей палатке, раскачивая за шнурок кеды.
Не успел забраться в спальный мешок, как услышал шум автомобильного мотора. А еще минуту спустя появился дядя Володя.
- Спишь? - голос у него веселый.
Я сделал вид, что только проснулся:
- А? Что такое?
- Не пугайся… Привет тебе. От мамы, от папы. От Катьки тоже. Я с ними по телефону разговаривал. Здорово по тебе соскучились. Особенно Катька. Говорит, драться не с кем.
- Ну да! - Мне стало неловко: дядя Володя еще и в самом деле подумает, что Катька со мной дерется на равных. - Она знаете какая слабосильная? Мой портфель с книгами поднять не может, волочит по полу.
- Вот наберется сил у моря - тогда держись! - Дядя Володя вытащил пачку папирос, вышиб щелчком одну. - Все! Последняя!
Я рассмеялся.
- Не веришь? Смотри!
Он размахнулся и швырнул пачку в сторону канавы. Я слышал, как она, падая, прошуршала в кустах.
Мы улеглись. Я закрыл глаза. Но спать почему-то не хотелось. Поднялся ветерок, над нами зашумел тополь.
Неожиданно я услышал совершенно ясное и отчетливое:
- Пора спать…
Голос Риты.
Я удивился, развернулся вместе со спальным мешком. Расстегнул застежку у полога, посмотрел. Так и есть! Опять они. Сидят за столом, будто и не вставали. Слава молчит. Ну, правильно, он, же обещал выдрать себе язык.
- Что за слежка? - сказал дядя Володя сердито. - Перестань, нехорошо.
- Слава ее любит? - я опустил полог.
- Не знаю. Его спроси.
- Я уже спросил.
- И что?
- Он сказал: катись колесом!
Дядя Володя усмехнулся:
- Значит, любит.
- Чудак он все-таки! Что в ней? Молчит - и все, никогда не смеется. Лучше б уж Козлика полюбил. Такая веселая. И помоложе Риты года чуть ли не на два.
- Знаешь, дело такое, без выбора.
Я согласно кивнул: знаю. В книгах так часто бывает, и в кино тоже. Он ее любит, а она его нет. Она любит совсем другого, а этот другой ее не любит. Вот так все трое и мучаются. Ходят, страдают, и никто им не может помочь.
Теперь-то я знаю. А вот раньше, когда еще маленький был, не знал. Я полюбил одну девочку. За косички таскал в шутку, леденцы давал ей сосать. А она, понасосавшись моих леденцов; призналась, что нисколько меня не любит. Потому что я рыжий, а все рыжие плохие. Я взял и отлупил ее. Во-первых, я совсем не рыжий, а каштановый. Во-вторых, она должна была раньше сказать, до леденцов, а не хитрить. И разлюбил ее сразу, без всяких переживаний. Увижу - кулак ей показываю. Она даже меня бояться стала. Как встретит на улице, сразу бежать на другую сторону или во двор. Смешно!
Мне тогда казалось, что любовь - очень просто. Захотел - полюбил, захотел - разлюбил. Я ведь тогда не знал, что от любви, бывает, чахнут и даже умирают раньше времени, никакие лекарства не помогают.
У дяди Володи тоже была несчастная любовь. Он любил тетю Люду, сестру, моей мамы. А она взяла и вышла замуж совсем за другого. Мне об этом никто не рассказывал, даже, наоборот, скрывали, но я сам догадался. Вообще, взрослые очень наивные люди. Они думают, что мы не понимаем ничего. Не договорят, переглянутся: "Ясно?" и думают - перехитрили. А на самом деле им ясно, и нам тоже ясно. Даже Катюхе. Прихожу домой с катка, спрашиваю у нее: "Где мама с папой?" - "Ушли в кино". - "Откуда ты знаешь?" - "Мама сказала папе: пойдем к Константиновым. Она всегда так говорит, если в кино, не хочет меня неврировать"…
Я спросил:
- Дядя Володя, почему вы не женитесь?
Он откашлялся, словно хотел произнести большую речь. Но сказал только:
- Гм… Гм…
Вероятно, он не знал, с чего начать. Я обождал немного и решил ему помочь:
- Потому что вы больше никого не любили?
Он спросил:
- Больше? Что значит - больше?
- После тети Люды, - пояснил я.
Дядя Володя ничего не ответил, завозился и полез из палатки. Я тоже вылез вслед за ним:
- Дядя Володя! Вы не обиделись?
- Нет.
Он ползал на коленках по канаве, возил руками по земле. Я пошарил в кустах и подал ему пачку папирос.
- Вот. Вы ее сюда бросили.
- Спасибо. - Он торопливо закурил. - Ты теперь, наверное, меня презираешь?
- За что?
- За слабоволие.
- Что вы, дядя Володя, я же понимаю. Вы не от слабоволия. Вы от переживаний. Я затронул вашу душевную рану.
- Ишь ты! Начитался!
Я опустился рядом с ним на траву и прислонился к его плечу.
- Ох, Толюха! - Сидя на корточках, он пускал дым в небо. - Ну, что вы такой за народец! Ну, что вы такой за народ!
Я ответил:
- Обыкновенные люди. - Подумал и добавил: - Может, только чуть поменьше ростом.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Утром я, конечно, проспал. Слегка побрызгал водой лицо и побежал к столу, чтобы успеть хотя бы со второй очередью позавтракать. Первая уже ушла с дядей Володей на раскопки.
Не я один проспал. Нам уже чай налили, когда из палатки, щуря глаза, выполз Слава. Потянул носом воздух:
- Чем кормитесь?.. Ох, и голодный я! Целую ночь не ел!
И сел. Между Мишей и Ритой.
Миша хлебнул из кружки горячего чаю и сказал:
- Сон чудной мне сегодня приснился. Будто всю ночь двое прошептались, спать не давали. К чему бы, интересно?
Я стал громко смеяться. Он думает - сон!
Рита отодвинула от себя чай, встала и пошла к своей палатке. Слава вскочил - и за ней, погрозив мне на ходу кулаком. За что? Ведь я ничего не сказал, ни единого слова, только смеялся.
Миша стукнул меня по плечу:
- Так их, Толян! Подумаешь, Ромео и Джульетта двадцатого века! Развели тут трагедию в пяти актах, с прологом и эпилогом.
И только теперь я догадался, что про сон он нарочно, чтобы Славу подразнить. А я ему помог своим дурацки смехом.
Я рассердился очень. Сказал:
- Ты сам в нее влюблен, я знаю. Тебе завидно, вот ты и дразнишься.
Сразу сделалось тихо-тихо, словно за столом никого нет. Все перестали есть и пить, все смотрели на Мишу. А он покраснел, даже шея стала красная, процедил сквозь зубы:
- Этот номер тебе даром не пройдет.
Встал и тоже ушел, не допив чай.
Вера сказала негромко:
- Нельзя же так, Толя!
Но тут за меня вступился Борис:
- Нет, можно! Можно и даже нужно. Надо вещи называть своими именами. И давать надо по рукам за хамство. А то на наших глазах пошляки всякие насмехаются над высокими чувствами, а мы молчим. Молодец, Толя!
Они стали спорить, педагогично это или не педагогично, когда называешь вещи своими именами. А я напряженно думал, как мне от Миши спастись. И от Славы тоже. Ведь и он кулак мне не зря показывал.
Наконец решил, что мудрее всего будет не попадаться им на глаза. Хотя бы временно. Пусть поостынут. И на раскопки ходить пока не следует. Лучше к Сашке…
Я нашел его в саду, под кустом черной смородины. Лежит на животе, руками голову подпер. Перед ним самодельный блокнот из разрезанных тетрадных листов.
Увидел меня, спросил сразу:
- Который час?
- Девять скоро. А что?
- Значит, в моем распоряжении еще час. Надо спешить.
- Куда?
- Через час ты меня больше не услышишь.
Вот с кем не поскучаешь! Всегда весело с ним.
- Улетишь на метле в космос? Или нет! Превратишься в невидимку и будешь бегать голым по деревне.
Сашка шутки не принял, холодно посмотрел на меня:
- Тогда бы я сказал: ты меня больше не увидишь. А я говорю: не услышишь.
- А, знаю! Ты меня заколдуешь, и я ничего не буду слышать.
- Нет. Просто перестану говорить с людьми.
Я вытаращил глаза.
- Почему?
- Научный эксперимент. Хочу выяснить, сколько времени человек может молчать.
И рассказал мне, как родился научный эксперимент. Вчера вечером тетя Маруся, чем-то расстроенная, накричала на него:
- Трещишь, трещишь без умолку. И часа не можешь помолчать.
Сашка тогда решил: что час! И объявил тете Марусе, что с завтрашнего утра вообще умолкает.
- Так и не разговариваешь? - спросил я.
- С ней - уже нет. А с тобой еще час - и тоже все.
- А как ты будешь объясняться? Кушать просить, деньги на кино. Ну, мало ли что еще человеку нужно.
- Вот. - Он показал на самодельный блокнот. - Видишь, я уже с ней разговаривал.
Я прочитал: "Доброе утро". "Дядя Коля когда приедет?" "Нет, говорить не буду". "Завтрак скоро?" "Опять яичница?" "Спасибо".
Дальше шла страница с цифрами, от единицы до десяти, потом страница с алфавитом, старательно выписанным, потом страница с отдельными словами: "Вперед". "Назад". "Налево". "Направо". "Быстро". "Медленно"…
- А это для чего?
- Тут у меня наиболее распространенные слова. Не надо будет их то и дело писать, просто покажу и все. Таким образом облегчатся мои сношения с внешним миром.
Сношения с внешним миром… Какие слова! У меня от зависти остро засосало под ложечкой. Так захотелось сноситься с внешним миром при помощи такого вот блокнотика.
- Знаешь что, Сашка! Я тоже.
- Нет, - сказал он строго.
Я опешил.
- Почему?
- Ты будешь писать, я буду писать - так очень долго переговариваться. Вот я закончу молчать, тогда пожалуйста. Уже будет накоплен некоторый опыт.
- Ладно, - согласился я без особой радости. - Только чтобы мне успеть к школе закончить. А то как уроки отвечать? Ведь если писать, сколько лишних ошибок понаделаешь.
- Тут уж я не знаю. Как выдержишь. Может, ты всего-то час промолчишь.
Я немножечко обиделся:
- Тебя-то во всяком случае перемолчу, вот увидишь! По улице, поднимая пыль, с криками неслись мальчишки. Что-то случилось. Сашка подбежал к забору.
- Что там, Митька?
- На шоссейке бык москвича забодал.
Я сразу представил себе, что случилось. Приехал человек в Малые Катки прямо из Москвы. В гости, к родным. Одну только ночь переспал, утром вышел погулять по деревне. Идет, а навстречу огромный бык. Пригнул голову, летит прямо на бедного москвича…
Прибежали мы - оказалось все не так. Бык забодал не человека, а машину. "Москвич-407". Красного цвета, с большим тюком сверху, на багажнике. Лежит на боку, в канаве, словно устал и прилег немного отдохнуть. Ничего не сломано, никто не пострадал. Только вот щиток радиатора немного помят.
Водитель "Москвича" и его жена, оба уже пожилые, стоят на дороге и ругают друг друга:
- Тореадор несчастный! Ведь говорила тебе, говорила: встань в сторону, пока стадо пройдет.
- Куда в сторону! В канаву, да?
- Хоть бы посигналил! Руки бы у тебя отсохли?
- Сигналить запрещено. Знак видела у въезда в деревню? Ничего не понимаешь, так помолчи.
Сашка сказал:
- Быкам сигналить нельзя. Они еще больше яреют.
- Вот видишь! - обрадовался мужчина.
А женщина накинулась на Сашку:
- Чего вмешиваешься, когда старшие разговаривают?
- Вы не разговариваете, а ругаетесь.
Водитель с женой опять стали спорить, что делать дальше. Она требовала, чтобы он бежал в деревню и достал бы из-под земли трактор, а он доказывал, что все трактора в поле, что надо выйти на шоссе, остановить большую грузовую машину и попросить шофера помочь.
Сашка толкнул меня локтем в бок.
- Айда к клубу!
Мы с ним и еще с несколькими мальчишками приволокли со двора клуба пять здоровенных жердин. Просунули их под машину. Водитель кружил вокруг нас, командовал бестолково:
- Сюда! Сюда! Нет, не сюда! Нет, не туда!..
А жена его, хваталась за жерди:
- Колеса сломаете! Стекла сломаете! Все сломаете! Мы облепили жерди со всех сторон, нажали. "Москвич" медленно, нехотя стал на колеса. Водитель сразу забрался в кабину, завел мотор, вывел машину из канавы на дорогу. Обежал рысцой вокруг "Москвича", увидел, что ничего особенного с ним не случилось, только кузов в нескольких местах поцарапан, и совсем ошалел от радости:
- Ох, спасибо, ребята, ох, молодцы, ребята!
- Вы царапины сейчас не замазывайте, - поучал его Сашка. - На дороге пыль, она к краске пристанет, и останутся грязные пятна. Лучше на месте, в гараже.
Водитель смотрел на него с уважением, как на большого специалиста, и послушно кивал головой.
Потом, когда они уехали, Сашка спросил у меня:
- Как ты думаешь, уже есть десять?
Я сказал, что, да, конечно, даже уже больше.
- А что?