Возле пристани тоже сгрудился народ. Ждали парохода. Слава бросил исподтишка взгляд на Костю, но ничего не сказал. Молча они миновали пустой бульвар, закрытый газетный киоск и повернули к горсовету.
Сквозь распахнутые ворота одного из домов они заметили человека, заглядывавшего со двора в окно. Человек стоял к ним спиной. На нем была широкополая соломенная шляпа-бриль, какие носят в этих местах молдаване. Постояв у окна, человек направился к дому. Теперь Костя и Слава узнали его. Это был Данила Галаган. Что делал он в чужом, опустелом доме?
Мальчики остановились. Они видели, как Галаган расправил и вытряхнул большой мешок, открыл дверь. Костя и Слава быстро переглянулись. Спустя некоторое время Галаган вышел из дома, сгибаясь под тяжестью плотно набитого мешка.
- Вот жулик! - возмущенно прошептал Слава. - Настоящий разбойник?
- Постой, мы его поймаем, - ответил Костя. - Смотри, он еще индюка хочет прикарманить.
И правда, Галаган, увидев жирного индюка, с важностью выступающего по двору, опустил мешок на землю, широко раскинул красные волосатые руки и пошел на индюка. Но тот был не дурак. Заметив опасность, он со всех ног кинулся прочь.
Мальчики не могли удержаться от смеха, глядя на то, как толстый Галаган неуклюже гоняется и не умеет поймать такого же толстого и чем-то похожего на него индюка. Устав гоняться за птицей, Галаган выругался, взвалил мешок на плечи и пошел со двора.
Костя выскочил из-за ворот, схватил крупный голыш, изо всех сил запустил в широкополый бриль Галагана. Пока тот, ругаясь, нагибался за слетевшей с головы шляпой и грозил ребятам кулаком, они уже были далеко.
Они хотели сообщить в милицию о проделках Галагана, но не успели. Дорогу им преградил грузовик. Из кабины шофера высунулась тетя Даша и замахала Косте рукой:
- Куда ты девался? Полезай скорее наверх. Вы оба…
Мальчики не заставили себя просить, мигом взобрались в кузов машины. Она была доверху нагружена детскими кроватками, тюфячками, стульчиками и прочей утварью детского сада. Косте и Славе пришлось держаться обеими руками, чтобы не свалиться с этой горы. Машина, тяжело кряхтя и ухая, словно пугаясь, спускалась по крутому склону к пристани.
На пристани ребята помогли выгрузить вещи и остались караулить, а тетя Даша уехала за остальным имуществом. Она успела сказать, что пароход ожидается часа через два.
- Вот видишь! - заявил Слава, к которому вернулось хорошее настроение, и побежал домой помогать матери.
На пристани становилось тесно, шумно. Наряд милиции с трудом сдерживал толпу.
- Порядок, граждане! - раздавался сильный раскатистый голос начальника милиции Теляковского. Он предупреждал, что пароход небольшой и возьмет только стариков, больных и женщин с детьми.
Теляковского все знали. Это был самый высокий человек в городе. Его гимнастерку перекрещивали ремни, кавалерийские рейтузы заправлены в щеголеватые сапоги, усы лихо подкручены, Что придавало ему воинственный вид.
- Порядок! - гремел Теляковский на всю пристань. - Вам говорят! - остановил он небритого гражданина, норовившего пролезть к причалу и не дававшего пройти матери Славы, которая несла на руках маленькую Лилечку. Следом Слава тащил чемоданы.
Костя подхватил один чемодан.
В эту минуту он увидел Семенцова. В одной его руке была винтовка, другой он поддерживал фуражку, непрочно сидевшую на забинтованной голове, и энергично проталкивался к Теляковскому.
Старшина Семенцов, раненный в первый день войны, попал в городскую больницу. Сильная боль и слабость, вызванная потерей крови, вынуждали его лежать. Но ни на минуту не оставляла его мысль о том, что он должен вернуться на свой тральщик в Севастополь. Как только Семенцов почувствовал себя немного лучше, он, не слушая врача, оделся и ушел в военкомат. Там его ждали неутешительные известия: железная дорога перерезана противником, а морем вернуться в Севастополь пока нет возможности. Все военнообязанные поступают в распоряжение местного комитета обороны. Вот как случилось, что Семенцов очутился здесь.
- Приказано явиться в ваше распоряжение, - доложил он начальнику милиции. - А вас требуют… - Семенцов добавил что-то, но так тихо, что Костя, вертевшийся возле него, не расслышал. Он только заметил, как сумрачно блеснули желтые глаза Семенцова.
Теляковский подумал.
- Что ж, раз требуют, принимай команду! - Он молодцевато расправил плечи. - Действуй, старшина! - и ушел.
С помощью милиционеров и пристанского сторожа Михайлюка, передвигавшегося на костылях, Семенцов пропускал к причалу только женщин с детьми и стариков, остальных решительно оттеснял, предлагая им либо ждать баржи, либо уходить степью.
Когда привезли детей-сирот, находившихся на попечении детского сада, Семенцов быстро расчистил дорогу, устроил малышей возле женщин с детьми, ожидающих парохода.
Костя и Слава помогали тете Даше, доставившей детей, и Костя, желая обратить на себя внимание Семенцова, строго покрикивал:
- Посторонитесь, граждане… видите: дети!
Он даже поругался с тем небритым гражданином, который ухитрился-таки пролезть к причалу и которого Семенцов выпроводил, к удовольствию Кости.
Потом Костя вспомнил о рюкзаке с вещами. Он юркнул в толпу и вскоре вернулся, запыхавшийся, довольный, и протянул тете Даше ее рюкзак.
- Ах, Костик, - проговорила она ласково-грустно и тихо. - Ах, Костик, Костик… - и больше ничего не сказала.
2
Пароход пришел поздно ночью, без огней, из опасения быть обнаруженным вражескими самолетами, и остановился далеко от берега. Его не сразу заметили в темноте. А когда подошла шлюпка, все кинулись к причалу. Семенцов, Михайлюк и милиционеры с большим трудом восстановили порядок.
На пароход пропускали женщин с детьми и сирот из детского дома. Выяснилось, что вещи не разрешается брать, - пароход перегружен людьми. Семенцов действовал неумолимо, и все имущество детского сада, все чемоданы Славиной матери остались.
Шлюпка с парохода и вторая с пристани были полны. Мать Славы со своей девочкой находилась в первой шлюпке, тетя Даша с малышами - во второй. Костя и Слава считали, что они - мужчины - должны сесть последними. Но, когда осипший от крика Семенцов, сдерживая теснившихся к лодкам людей, пропустил Славу к сходням, из толпы закричали: "Пустите! Пустите!" - и к причалу вынесли на руках стонущую женщину: ее доставили в последнюю минуту из больницы.
Семенцов находился в затруднении: взять женщину - значило не взять мальчиков, родные которых были уже в лодках. Но Слава сам уступил свое место больной, а Костя закричал тете Даше:
- Следующей приедем, не бойся!
Слава видел обращенное к нему побледневшее лицо матери, но только помахал ей рукой. Гребцы, опасаясь, как бы опять не началась кутерьма, поспешно оттолкнулись веслами, и лодки ушли.
- Молодец, парень! - Семенцов одобрительно похлопал Славу по плечу и обернулся к людям на пристани: - Учились бы, а то… - Он потрогал повязку на голове, болезненно поморщился.
В небе, как все эти ночи, но еще сильнее полыхало багровое зарево. Отсвет его ложился на лица, отражался в воде. Тишина стояла теперь такая, что слышны были стук колес на дороге и дальний всплеск весел в море. Перегруженные лодки двигались, должно быть, медленно.
Вдруг вверху возник прерывистый звук самолета, и точно большая лампа повисла в небе, осветила мертвенным светом берег, море и далеко в море крохотную белую точку - пароход. Услышав уже знакомый им страшный звук, люди бросились бежать. В одну минуту пристань опустела.
- Ну и публика, - проворчал Михайлюк, тяжело поворачиваясь на костылях, и поднял кверху бородатое, освещенное ракетой лицо. - Разве ж он, гадюка, сюда метит?
Костя и Слава жмурились от яркого, обнажающего света и старались держаться ближе к Семенцову.
- И к кому привязался, скажи на милость… - продолжал возмущаться Михайлюк.
Ракета медленно опускалась, а самолет, невидимый в вышине, кружил и кружил, подобно большому шмелю, который вот-вот укусит. И укусил… Вдали что-то ухнуло, будто обвалилась скала на мысе Хамелеон. Гулкий удар прокатился над морем.
- Швырнул-таки, гад! - выкрикнул со злобой Семенцов.
Ухнуло еще раз - и стихло. Самолет ушел. Ракета погасла, но вместо нее взметнулся в море язык пламени.
- Беда… пароход, - проговорил упавшим голосом Михайлюк. - Что делать будем?
Несколько мгновений все четверо - Семенцов, Михайлюк, Костя и Слава - безмолвно смотрели на огонь в море, словно не верили, что это тот самый пароход и что он горит. Костя будто окаменел, не в силах был сдвинуться с места. Слава шумно дышал и, сам того не замечая, теребил Костю за руку.
- Лодку! Лодку! - закричал Семенцов. - Ведь детишки!
Костя опомнился и рассказал о Славиной лодке, которую они на днях оснастили парусом.
- Где она? - перебил Семенцов. - Показывай живей!
И все трое побежали за лодкой, оставив хромого Михайлюка на пристани.
Лодка оказалась на месте. Мигом отвязали цепь, которой она была привязана, притащили весла. Семенцов посмотрел на ребят:
- Возьму одного, места не хватит. Кто из вас? Живо!
- Я! - разом ответили Костя и Слава.
- "Я, я"… Еще с вами канителиться. - Семенцов столкнул лодку на воду. - Слушай мою команду! Ты, - он кивнул Косте, - на руль, а ты, - обернулся он к Славе, - беги в горсовет к Теляковскому, ищи лодки: с одной разве управимся?
Ветра не было, парус швырнули на дно. Заскрипели уключины, и лодка понеслась. Слава остался на берегу.
Никогда Костя не думал, что можно так грести, как греб Семенцов. При каждом взмахе весел лодку точно подбрасывало, казалось, она несется не по воде, а над водой. Огонь в море приближался. Темнота отступала. Воздух светлел, становился дымчато-розовым. Уже видно было, что горит развороченная взрывом бомбы корма и пароход оседает на корму, задирая нос, на котором что-то шевелилось, двигалось - должно быть, люди. Ни голосов, ни шума пожара еще не слышно было, и это делало зрелище горящего в море судна особенно страшным.
Первый, ослабленный расстоянием звук, который они услышали, был похож на сильный вздох. Должно быть, взорвался котел. Видно было, как пароход заволокло белым клубящимся облаком.
Он был небольшой. Теляковский говорил правду. Маленький, белый и, видимо, нарядный пароходик, из тех, на которых обычно совершают экскурсии в праздничные дни. Труба желтая, с черной каймой, узенький капитанский мостик, застекленная будка рулевого. Даже радиорубки не видно, и, наверное, нечем дать сигнал о бедствии…
Все это Костя уже мог разглядеть при свете пожара. Нос парохода задирался все выше, обнажая ниже красной черты ватерлинии зеленовато-черный киль. В воздухе остро запахло гарью. Обломки обшивки, обрывки снастей падали в воду и гасли с громким шипением. Но все эти звуки: треск горящего дерева, свист пара, грохот рушащихся надстроек, всплески воды - перекрывая слитый воедино, пронзительный крик. Словно кричал один человек.
Пассажиры, в большинстве женщины, беспомощно и неумело карабкались, как на крутую гору, на нос, срывались, падали и снова ползли, путаясь в платье, цепляясь руками, ногами за накренившуюся палубу. Другие в растерянности метались, ломая руки, прижимая к груди детей, третьи прыгали в воду, и юбки их вздувались, как зонты. Кому удавалось вынырнуть, тот пытался добраться до единственной шлюпки, только что отчалившей от парохода. Шлюпка была перегружена и сидела в воде очень низко. Но утопающие хватались за ее борта со всех сторон, она оседала все глубже, пока не черпнула одним бортом воду и не пошла ко дну.
Семенцов греб изо всех сил. Но теперь Косте казалось, что лодка ползет еле-еле, и он просил, умолял:
- Скорее… Скорее… Смотрите! - закричал вдруг Костя так, что Семенцов оглянулся.
На самом носу горящего парохода какая-то женщина привязывала детей к подушкам и швыряла их в воду. Они мелькали в розовом воздухе, на мгновение исчезали и всплывали, держась на подушках, как на поплавках.
Это была единственная женщина, которая не растерялась и, очевидно, первая заметила приближающуюся лодку. Может быть, это тетя Даша? Костя пытался разглядеть ее и не мог. Он только видел ее длинные черные распустившиеся волосы, которые раздувались по ветру. Вдруг они вспыхнули. Взмахнув руками, женщина бросилась в море.
В ту же минуту пароход вздрогнул, как будто предсмертная судорога прошла по его изуродованному, обожженному телу, поднялся на дыбы, почти вертикально, и стремительно ушел в воду. Огромная черная воронка закручивающейся со страшной силой воды втянула вслед за ним всех, кто находился поблизости.
Когда Семенцов, мокрый, задохшийся, подогнал лодку к месту катастрофы, на поверхности моря виднелось лишь несколько женских голов и четыре намокшие подушки с детьми. Семенцов принялся подгребать и втаскивать их в лодку. Один человек сам подплыл. Это был кочегар парохода, с черным лицом и обожженной, в волдырях, рукой.
Костя заметил неподалеку от лодки ребенка на подушке, она почти совсем погрузилась в воду. Видя, что Семенцов занят, Костя прыгнул в море, подплыл, ухватил намокшую, скользкую подушку и поплыл обратно. Он чувствовал, что его тянет вниз, но не выпускал подушки, поддерживая одной рукой ребенка так, чтобы его голова находилась над водой. Семенцов вытащил обоих в последнюю минуту, когда Костя уже начал пускать пузыри.
Всего удалось спасти трех взрослых и четырех детей - тех самых, которые были привязаны к подушкам. Они были обязаны своим спасением женщине, у которой загорелись волосы. Но сама она погибла.
- Тетя Даша… тетя Даша… - беззвучно шептал Костя.
Он сидел на корме, с него текла вода, в башмаках хлюпало, но он ничего не замечал, смотрел, как устраивают Семенцов и кочегар мокрых, плачущих, обессиленных женщин, передавая им на руки детей, и продолжал шептать:
- Тетя Даша… тетя Даша…
В лодке негде было повернуться, приходилось соблюдать большую осторожность. Хорошо еще, что море спокойно. Кочегар и Семенцов сидели рядом и гребли. Было темно. Только далекое дымное зарево в степи указывало, где находится берег.
Когда прошли около половины пути, из темноты неожиданно послышался слабый голос: "Лодка! Лодка!" Костя повернул. Вскоре увидели женщину, плывущую на спине. В поднятой руке она держала сверток. Вероятно, она была отличным пловцом, если сумела отплыть на такое большое расстояние от парохода. Что с ней делать? Места в лодке не осталось ни вершка.
Семенцов с кочегаром посоветовались между собой. После этого Семенцов быстро разулся, скинул форменку, брюки и осторожно, чтобы не качнуть глубоко сидящую лодку, перебрался к Косте на корму, а с кормы ловко спустился в воду. Он подплыл к женщине, помог ей взобраться - тоже с кормы - в лодку. Костя потеснился, и женщина очутилась рядом с ним. А Семенцов поплыл позади лодки, изредка, для передышки, придерживаясь рукой за кольцо на корме. Корма сидела теперь слишком низко. Костя, с разрешения Семенцова, пересел к кочегару и взял у него одно весло.
То, что издали выглядело свертком, оказалось ребенком в одеяльце. Спасенная женщина, едва уселась, принялась развертывать одеяльце, гладить и согревать ребенка своим дыханием. Он был странно тих, неподвижен. Мать не замечала этого, прижимала его к груди, баюкала, тихо и нежно напевай.
Все молча, кто со страхом, кто с жалостью, смотрели на нее. Она была еще очень молода, с виду совсем девчонка, с короткими, слипшимися от воды волосами, с тонкой шеей и узкими, худенькими плечами, которые ясно обозначались под мокрым платьем.
- Баю-бай, мальчик спай… - пела она слабым голосом песенку, которую сама, должно быть, выдумала.
Одна из женщин вдруг заплакала. Молодая мать испуганно взглянула на нее, прошептала:
- Не надо… не надо… он спит. Вовочка, ты спишь? Скажи маме: здравствуй, мама! Здравствуй, Вовочка, здравствуй, сыночек…
Плечи ее задрожали. Может быть, она помешалась? Костя боялся смотреть на нее.
Наконец показалась пристань. Лодка причалила. На пристани их встретили Теляковский, Слава и Михайлюк.