В кухне на серванте лежала записка. От мамы.
Ему приказывалось, если он приедет и не застанет никого дома, немедленно сходить в парикмахерскую постричься, потом как следует вымыться в ванной и ждать маму.
От отца ни слова. Даже не приписал ничего после мамы. Может, рассчитывал, что Олег успеет все же его проводить. Надо было прямо на аэродром ехать...
Олег пошел в свою комнату и горестно повалился на тахту. Напротив тахты у письменного стола висело большое зеркало. Вон он как похудел за эту неделю в лагере. Все из-за футбола. Каждый день - игра. Сейчас мама даст головомойку за это. И волосы пора постричь, отросли. Но сегодня уже поздно тащиться в парикмахерскую. А вот ванну он примет.
Встав с тахты, он еще раз оглядел себя в зеркало. Кажется, еще подрос. И загар ему идет. Девчонки все время зовут на танцы. Любят они эти танцы просто безумно. Весь день только и ждут их. Вчера во время танцев одна из второго отряда все время приглашала его, потом сказала, что он красивый. Смешно!
Налив полную ванну воды, он уже хотел залезть в нее, но в дверь позвонили. Это не мама. Она всегда звонит, будто за ней гонятся. Жмет на кнопку что есть силы.
Олег открыл дверь.
- Ленка? Тебе чего? - удивился он. - Сейчас я воду закрою.
- Купается, - сказала Ленка. - Он купается, а жизнь бедного голодного Гешки его не интересует! Бедный умирающий котенок никому не нужен!
- Где он?! - закричал Олег. - У тебя? Покормить не можешь, да?
- Да не ест он ничего! - тоже закричала Ленка. - И не у меня он. Никому в руки не дается.
- Так где он?
- Не ори! Идем, покажу!
И Олег помчался за ней, забыв, что ванна уже полная и вода все льется. Дверь он тоже забыл закрыть. Когда мама пришла домой, а это случилось минут через двадцать, она сперва сильно перепугалась, потому что квартира была открыта, но, переступив порог и увидев, как по квартире плавают тапочки, веник и всякие способные держаться на воде предметы домашнего обихода, мама чуть не упала в обморок. А снизу уже бежали соседи, грозя срочно позвонить в милицию. К ним в комнаты просочилась вода...
В скверике возле дома высился огромный вяз. Широко раскинувшиеся ветви давали тень всему скверику. Под вязом были расставлены скамейки и врыт в землю стол. Каждый вечер здесь играли в домино. С вяза прямо на стол и на головы играющих падали толстые шершавые гусеницы.
- Во-он он, - показала Аленка рукой на самую вершину вяза. - Сидит там уже два дня. Я его зову-зову. Не идет. И молоко ему под дерево ставлю, все равно не слезает. Ненормальный какой-то! - Она громко позвала: - Кис-кис-кис! Даже не смотрит. Дурачок...
Не могла она знать, что Гешка никогда не откликался на это традиционное "кис-кис".
- Сейчас... - Олег посвистал особым способом и позвал: - Гешка, тс-тс!
Сразу же узнав его голос, Гешка закричал. Сиамские коты не мяукают, а кричат.
- Давай слезай! - Олег опять стал свистать. Но Гешка только прижался к ветке, продолжая отчаянно кричать. Видно, он очень ослаб и был напуган.
- Придется лезть за ним, - махнул рукой Олег. - Только бы мама не явилась. Вот крику будет! Высоко все же...
- Почти выше дома. А если упадешь? - взвизгнула Алена.
- А если он свалится? - Олег забрался на ствол и, подпрыгнув, уцепился за нижний сук. - Эх, давненько я не лазил по деревьям.
Когда Олег с Гешкой на плече появился дома, то сразу его потрясли гигантские размеры бедствия. Вода была повсюду. Мама со сбитой прической, с усталым и беспомощным видом суетилась, собирая воду в таз большой тряпкой. На кухне уютно устроилась на подоконнике Нина Эдгаровна и, красиво держа в красивой руке изящную сигарету, давала ценные советы.
- Почаще отжимай тряпку. О! А вот и они! Ну, Олег, такого я даже от тебя не ждала!
Во время беды следует не ахать, не давать ценные советы, а немедленно бросаться на помощь. Олег так и поступил. Он схватил вторую тряпку и яростно принялся за работу. Вот беда так беда!
- Ковры, ковры на балкон... - только и сказала ему мама. - Неси их на балкон. Они теперь год не просохнут!
Наконец-то все удалось привести в порядок. Теперь должна была последовать хорошая головомойка, и Олег понимал, что полностью заслуживал ее. Сейчас мама только отдохнет, придет в себя - и начнется. Бедный Гешка! Уж теперь-то ему здесь не жить... В лагерь его взять? Но там он будет все время лезть в спальню. Да и собак там полным-полно.
Пока мама умывалась в ванной, Олег сходил на кухню и взял из холодильника кусок ливерной колбасы. Гешка больше всего любил сырую рыбу, но - не до лакомств.
- Я ведь говорила, что кота надо отдать, - заметила Нина Эдгаровна. Молча взяв Гешку на руки, Олег отнес кота на балкон.
- Ешь здесь пока. Завтра в лагерь поедем. Ох, сейчас и будет ну и будет...
С балкона было слышно, как Нина Эдгаровна сказала маме:
- Я надеюсь, ты этого так не оставишь!
Мама ничего не ответила.
Да... неважные делишки! С отцом поссорился и даже не увидел его перед отъездом. Залил водой соседей, придется теперь платить за ремонт, и судьба Гешки решена...
- Послушайте, - услышал Олег голос мамы. - За что вы так на него? Самый нормальный мальчик. Мальчишка!
Олег замер на балконе. Что это с мамой? Вот уже не ждал!
- Нормальный? - ахнула Нина Эдгаровна. - Мальчишка?
- А что? - спокойно спросила мама. - Вас удивляет его поведение? Да просто у вас никогда не было детей! Вы видели, как он мне помогал? Как старался?
- Но ведь он все и натворил! - продолжала изумляться Нина Эдгаровна.
Вот это да! Олег тоже покачал головой от удивления. Ну и мама у него, оказывается!
- Случайность... Со всяким может быть. И с вами, и со мной. Не бить же его теперь!
- М-да... - Нина Эдгаровна, видно, не нашла слов. - А знаете... я пойду.
- А чай? Сейчас я поставлю.
- Спасибо. В другой раз...
И она ушла с таким растерянным видом.
- Завтра же придет, - сказала мама. - Плохо ей одной. Когда отец приехал в лагерь, Олег поделился с ним своими мыслями.
Когда отец приехал в лагерь, Олег поделился с ним своими мыслями. Отец вдруг пожалел, что не был на лекции. В войну, сказал он, рабочие тоже совершали исключительные подвиги. К сожалению, о них маловато известно: писатели и журналисты тогда работали во фронтовых газетах и писали об армии.
Во дворе смеялись девчонки. Их голоса долетали до девятого этажа. Так поздно, а еще не спят. Хихикают. Ну вот, дождались: кто-то закричал: "Тише там не можете? И куда родители смотрят!"
Надо спать. Завтра рано утром - на Финляндский вокзал и в лагерь. Еще восемь дней до конца смены. Потом в Шпаньково с мамой. Что это за Шпаньково, где не проходила никакая линия фронта? Скучища там будет... и манная каша с морковным соком.
Кажется, мама позвала его. Разве она не спит? Он прислушался. Неужели не спит?
- Олег...
Ну вот. Сейчас она начнет!
- Да, мама, - отозвался он.
- Почему не спишь?
- Во дворе кричат.
- Иди сюда.
Встав с кровати, он босиком зашлепал в ее комнату.
Она лежала на тахте в халате. Гешка как ни в чем не бывало спал у нее в ногах. Горела настольная лампа, отбрасывая узорчатые тени по всему потолку. Пахло валерьянкой.
- Где он был? - мама дотронулась до кота.
- Там... - неопределенно ответил Олег. Никогда не знаешь, за что тебя начнут ругать, следует держаться выжидательной тактики.
- Только не ври!
- Он два дня не ел.
- Не оправдывайся! А если бы ты сорвался? Ну, ладно... хорошо, что все обошлось. Я не знаю, когда он сбежал. Он без тебя орет как сумасшедший. За что он тебя любит? - Она почесала Гешку за ухом. - Завтра и ты уедешь... - Она вдруг всхлипнула и потянулась за валерьянкой.
- Не пей эту гадость, - вырвалось у него. Так всегда говорил ей отец.
- Папа опять надолго... Ты видел у него шрам? - Она провела рукой по подбородку.
- Царапина.
- Царапина... - покачала головой мама. - Пожар у них там был. Я сразу догадалась, что он что-то скрывает.
- Пожар? А он мне не говорил. Как ты узнала?
- Как всегда! Пошла в Публичку и разыскала газеты, выходящие в Узбекистане. Отец спасал людей, гасил огонь. Он представлен к награде. Вот так, сынок. А мы ничего не знаем... Только молчи! Нечего меня утешать. Да... он велел тебе передать... Сказал, что все у тебя в столе.
- Что? Что у меня в столе?!
- Не знаю, - махнула она рукой. - Ваши там фокусы.
Он сразу узнал эту голубоватую толстую бумагу, испещренную мелкими цифрами. Пакет доктора Волкова! Олег почувствовал, как у него застучало сердце. Опять он ничего не понимал! Отец сам оставил ему пакет. Для чего? Чтобы Олег прочитал и начал поиск? Даже не верится!
Взяв пакет в руки, Олег заметил, что он стал гораздо тоньше и легче. И ничего не хрустело там, внутри. От бумаги чуть пахло смолой. Пакет стал меньше почти наполовину.
Олег хотел уже вскрыть пакет, но тут увидел в ящике стола свернутый вчетверо лист бумаги. Записка от отца. Она лежала под пакетом.
"Алька, - писал отец, - оставляю тебе дневник Волкова. Мне кажется, что он поможет тебе получше разобраться в людях и событиях. Записи здесь очень отрывочны. Разберешь ли? Дело происходило на заводе в Гавани, помнишь, где мы были? После войны я был там, но ничего выяснить не удалось. Кроме дневника в пакете была и связка писем, но они нас с тобой не касаются... Береги маму. Целую тебя, сынок".
Вместо подписи, как всегда, был нарисован забавный профиль носатого человечка с мухой на подбородке.
Итак, перед Олегом лежал довольно толстый самодельный блокнот, листы которого были скреплены медной проволокой, но не сбоку, а сверху, наподобие календаря. Бумага оказалась коричневой, плотной и пахла почему-то дегтем, запах которого не выдохся за столько лет. Листы нарезаны неровно. Чернила то синие, то красные и сильно расплылись. Разобрать действительно очень трудно. Всюду кляксы: перо у Волкова, по-видимому, было отвратительным.
Даты были не везде. В конце каждого листа стояла подпись. Блокнот исписан не до конца. На некоторых листках всего две-три строчки. Вот как здесь: "Жаворонков умрет... если...", а дальше совсем неразборчиво. Олег вытащил из стола большую лупу - давний подарок отца - и сумел разобрать остальное: "...если не оперировать... бредит... уеду с первой машиной..."
Кто такой Жаворонков? Кем он был?
Полистав блокнот, Олег еще раз встретил эту фамилию. Потом обратил внимание на слова: "Никогда не слыхал об операции одной рукой". Дальше шли какие-то цифры и слова, написанные, наверное, по-латыни.
Куда это Волков хотел уехать с первой машиной? Куда он уехал?
Не-ет! Так дело не пойдет! Надо начинать с первой буквы, внимательно все изучить. Ничего не упустить, вот что важно! Поудобнее устроившись за столом, Олег положил лупу на первую страницу и медленно прочитал вслух:
- "Еще в школе меня все звали "доктор"..."
Часть вторая
ДОКТОР ВОЛКОВ
Глава I
Я ВАС ЗНАЮ
Этот старый запущенный сад в дальнем конце Гавани по вечерам даже взрослые старались обходить стороной. Все фонари в саду были разбиты шпаной, все скамейки перенесены с дорожек в глухие закоулки. Вечерами сад целиком и полностью принадлежал шпане.
Как-то поздним летним вечером как ни в чем не бывало шел себе наискосок через сад щуплый парнишка лет пятнадцати-шестнадцати. Шел и даже насвистывал что-то веселое.
- Во дает! - изумленно пробасил хриплый голос в кустах. - "Трех поросят" наяривает, видите ли. А ну-ка, проверьте, мальчики, что этому свистуну в нашей Гавани нужно?!
Две здоровенные фигуры, пошатываясь, вылезли из кустов навстречу неосторожному парнишке.
- Гутен таггг... - просипела одна фигура. - Битте-дритте!
Обычно в таких случаях жертвы бледнели, пугались и начинали сразу же умолять отпустить их. Но парнишка сказал твердым голосом:
- В чем дело? Я спешу.
Обе фигуры мрачно засмеялись.
- Он спешит!
- К мамочке. Ха-ха-ха...
- Кушать сладкую кашку!
- Прошу вас объяснить: в чем дело?
- Ну, интеллигент!
- В чем дело? Ха-ха-ха...
В первый раз им такой попадается. Уж не псих ли? С этими лучше не связываться!
- Деньги есть?
- Гони рупь. А то башку откусим.
- Рубль? - переспросил парнишка. - Ага, вам нужен рубль... Понимаю. - Обе фигуры переглянулись: смотри, понимает! - А сдача у вас есть?
- Что, что-о?.. - Они растерянно переглянулись. - Как это... сдачи?
- У меня только три рубля. С трех рублей у вас есть сдачи?
- Псих!
- Точно! Из больницы сбежал... Смотри, пырнет... Обе фигуры двинулись назад в кусты.
На другой день историю о том, как Борис Волков шпану испугал, откуда-то узнал весь дом. И с тех пор его отец, когда Борису предстояло решить какое-нибудь трудное дело, говорил, приободряя:
- Простите, а сдача у вас есть?
Еще в школе его звали Доктор. Не дразнили, а звали. Большая разница. Когда он был маленьким, и его, конечно, спрашивали:
- Кем будешь, Боренька?
- Доктором, - убежденно отвечал он.
- Как папа?
- Как папа.
Но потом он стал отвечать иначе:
- Папа - кардиолог. Я буду хирургом-травматологом.
В их доме на Среднем проспекте все знали его отца, невысокого, узколицего, прячущего добрый взгляд за чеховским пенсне. Ходил он бочком, словно бы старался пройти, никому не мешая или сам боясь, что его отвлекут от вечных дум о своих пациентах, от трудно прошедшей операции. Борис обожал отца за фантастическое трудолюбие и огромную культуру. Все чаще и чаще после уроков Борис появлялся у отца в клинике. Иногда отец даже позволял ему присутствовать на операциях. В эти дни они возвращались домой вместе. Отец любил свернуть к Неве, посидеть молча на теплом бугристом граните возле Горного института. Зеленоватая, остро пахнущая свежестью волна плескалась у ног. Отец начинал читать вслух Шекспира, Байрона, Блока и спрашивал сына, нравится ли ему. Сын отвечал честно, что не всё. А отец ворчливым голосом шутливо цитировал Шекспира:
Вы оскорбили вашего отца,
Коль я тогда не прав был, вы теперь,
Венец надев, должны мириться с мыслью,
Что сын ваш будет обращать в ничто
Веленья ваши...
А тебе какие стихи нравятся? - спрашивал отец своим тихим голосом. - Чем увлекается молодежь?
- Шекспира я тоже люблю!
- Допустим... а все же?
И Борис читал то, что нравилось ему:
Он был пастух, он пас коров,
Потом пастуший рог разбил.
Он юнкер был.
Из юнкеров я Лермонтова лишь любил!
- Хорошо, - загорался отец. - Лермонтова нельзя не любить. Такой был молодой... - Он замолкал, глядя в зелень воды, добавлял с грустью: - Выстрелили в него и сбежали... Он лежал, возможно, еще живой... один... под дождем.
- А если бы там врач оказался? Вот если бы ты, папа? - запальчиво спрашивал Борис. - Ты бы его обязательно спас!
- Пошли, - говорил отец. - Посмотрим нашу Гавань!
Отец любил Ленинград, хорошо знал его, но больше всего любил и знал Васильевский остров. Часто он подводил сына к какому-нибудь дому.
- Смотри!
Дом был неказистым, один этаж кирпичный, другой деревянный. Рядом высились семиэтажные громады, но отец разглядывал именно его, молча, покачивая головой и посмеиваясь.
- Все эти громады купчина один построил. А сам жил вот здесь. Боялся, что большие дома упадут и раздавят его. Шизофрения, - ставил он купцу диагноз.
В теплый ясный день середины июня 1941 года Борис Волков вместе с отцом любовались Ленинградом с высоты Исаакиевского собора. Рядом проплывали розовые облака, цепляясь за золотой палец Петропавловки, внизу широко раскинулся Ленинград, Нева с белыми пароходами, площади, парки. На узкой площадке вокруг купола собора было тесно. Какая-то женщина, крепко держащаяся за перильца, сказала:
- Монетка лежит! Вон на куполе. Никому не достать.
- Какой город... - Отец словно очнулся от голоса женщины. - Какой город! И наш Васильевский самый лучший, самый красивый район. Вот Стрелка, разве это не чудо? Академия художеств! Университет! Линии...
Отец смотрел на все словно бы впервые. И не знал, что любуется Ленинградом в последний раз.
Вечером отец вместе с матерью Бориса уезжал в Киев. У Бориса были еще дела в институте, он заканчивал четвертый курс. Только в самом конце июня - начале июля он сможет приехать к родителям.
- Пора, - с сожалением сказал отец. - Другим тоже посмотреть хочется, надо уступить место. - Он вынул из кармана две монетки и протянул сыну. - Брось к тому пятачку. Примета.
22 июня вечером Борис увидел во дворе толпу. Прибыли грузовики из военкомата за первыми добровольцами. Борис не стал долго раздумывать. На сборы хватило пяти минут. Война продлится недолго - это общее мнение. Следует взять только справочники, инструменты отца, кое-что из одежды. Все это поместится в одном чемодане... Под крики и слезы провожающих грузовики выехали на улицу. Волков ехал на последнем грузовике. Шофер задержался во дворе, поэтому включил третью скорость, чтобы догнать колонну. Но не успели выехать на набережную, как что-то случилось с мотором.
- Долго простоим? - спросил Волков. Шофер объяснил:
- Можете гулять полчаса. Далеко не уходите. - Он принялся копаться в моторе.
Волков вместе со всеми спрыгнул на землю и спустился к Неве. Еще недавно они сидели с отцом на этих ступенях, и зеленоватая вода так же тихо плескалась у ног. Не верилось, что началась и идет война, что коварный враг нарушил Государственную границу Советского Союза и в приграничных городах рвутся бомбы и снаряды, гибнут люди. Настал час, когда все врачи, и особенно хирурги, немедленно должны занять свои боевые места. Волков был уверен в себе. Он отлично подготовлен, даже отец признает, что у него уже руки настоящего хирурга и верный глаз. Как только они приедут к пункту сбора, надо попросить направление в полевой госпиталь. Там он и пройдет специализацию, а кончится война, вернется в институт и сдаст все зачеты. Следовало бы только позвонить в институт, сказать, что он уходит на фронт.
Волков поднялся со ступеней, вышел на набережную. Телефонных будок поблизости не было. Четыре красноармейца тащили мимо огромный аэростат, он был похож на слона без ног.
- Борис! - раздался сзади девичий голос.
- Здравствуй! - сказал Волков с волнением. - Как ты выросла, Бе... то есть... - Он сбился. - Перед ним в легком шелковом платье, придерживая рукой светлую шляпку, стояла уже совсем взрослая девушка. Вся школа за пышные белокурые волосы и огромные светло-голубые глаза когда-то ласково прозвала ее Белочкой. Даже учителя звали ее Белочкой, вызывая к доске.
- А ты уже доктор? - Она улыбалась, глядя ему в глаза. - Я так рада, что увидела тебя, так рада. Я всегда вспоминаю, как ты мне стихи читал на переменах.
- Рада?..