Неужели он не ослышался? Белочка рада его видеть...
- А ты разве не рад? Ну-ка, признавайся? - И она засмеялась. - Ты мне всегда нравился. Всегда.
- Я нравился? - Это было совсем неожиданно. Он никогда об этом не догадывался. В их классе были более заметные мальчишки. Они всегда окружали ее.
- Я тебя даже любила, - вдруг призналась она. - Немного.
Нет, в глазах ее сейчас нет смеха. Неужели она всерьез? Но ведь он тайно и безнадежно так давно любил ее...
- Ты всегда был такой занятый. Медицина, только медицина. И не обращал на меня внимания.
Он почувствовал укор в ее голосе.
- Белочка, милая... извини... - Он не знал, что сказать, как оправдаться перед ней. - Ты знаешь... - Он хотел сказать, что очень любит ее, но сказал совсем не то. Потом, на фронте, он так жалел, что не смог ей прямо признаться, не сказал самого главного. - Знаешь... я ухожу на войну, - произнес он каким-то виноватым голосом.
- Когда, Борис?
- Прямо сейчас. Меня уже зовут.
Она поглядела на грузовик, который сейчас должен увезти его, и на глазах у нее показались слезы.
- Как все быстро! - Она пошла с ним к машине.
- Война скоро кончится. - Он перелез через борт и постарался приободрить ее улыбкой. - Я напишу тебе.
- Да, да. Обо всем пиши. - Грузовик тронулся, она пошла за ним. - Пиши обо всем, - повторяла она, - и я буду писать...
- Все будет хорошо, вот увидишь! Он уехал очень счастливый.
Через два месяца после начала войны фашисты прорвали фронт под Лугой. Борис Волков находился в медсанбате. Первое время он был ассистентом у главного хирурга, но вскоре уже оперировал самостоятельно. Войска вели тяжелые бои, и Волков потерял счет времени и количеству операций. Здесь и проявился твердый характер молодого хирурга. Он мог работать, не думая о сне, отдыхе, еде. Иногда он оперировал прямо в землянках, сотрясаемых артобстрелами, а иногда даже приходилось самому брать автомат и отстреливаться от наседающих врагов.
Однажды, уже в феврале 1942 года, он пробирался по траншеям к себе в медсанбат и услышал стоны за высоким бруствером. Волков перебрался через бруствер и сразу же наткнулся на трех подростков. Двое были убиты. Третий стонал. Волков потащил его к брустверу. Мальчишка вдруг открыл глаза и проговорил: "Я знаю вас... вы доктор Волков. Я - Кислицын, из вашего дома..." Волков приказал ему замолчать и потерпеть, пока он перетащит его через бруствер. Но в тот момент, когда Волков с парнишкой на спине уже заполз на бруствер, почти рядом с ними застучал немецкий пулемет, и пуля ранила доктора в левую руку пониже локтя.
После этого случая судьба доктора Волкова круто изменилась. Вскоре он оказался в "особой бригаде", став обитателем глухого каменного подвала, именуемого "ночным санаторием".
Глава II
НОЧНОЙ САНАТОРИЙ
Главный хирург медсанбата подписал направление, сердито прихлопнул печатью и со вздохом протянул его Волкову.
- Поезжайте в Ленинград. В хороший госпиталь вас направляю.
- Зачем, Вадим Антоныч? - Волков принял здоровой рукой направление. - Вы же знаете, я практически здоров, а рука... Еще успеется с "продолжением лечения". Я бы мог быть полезным у вас. Консультации, ночные дежурства, все что угодно.
Главный хирург был не намного старше Волкова, но от бессонницы и смертельной усталости выглядел стариком.
- Вадим Антоныч, - в дверь заглянула медсестра, - зовут в операционную.
- Скажите, что иду, - главный хирург поднялся. - Не унывайте, Борис Федорович, медицина теперь могуча... Массажи, процедуры, нужно только время... - Он не договорил, понимая, что утешать Волкова не надо, и вдруг закричал: - Не понимаю, зачем хирург Волков ползает за ранеными, как санитар?! Зачем? Где же логика? - Он снова замолчал, понимая, что кричит тоже зря, и сказал, краснея и отводя в сторону взгляд:
- Оставить вас не могу. Нам не дадут в таком случае другого хирурга. Не дадут единицу. Вы... полежите в госпитале, а там... судьба определится. Ленинград увидите. А за службу благодарю. Лучшего хирурга мы бы и не мечтали иметь...
Волкову повезло, нашлась попутная машина до Ленинграда. Выкрашенный белой краской для маскировки грузовичок с двумя газогенераторными баками по обеим сторонам кабины докатил до моста Лейтенанта Шмидта. Здесь грузовичок замер, упершись в сугроб на площади Труда. В баках сгорели дрова. Госпиталь помещался на Двадцать третьей линии, в бывшей образцовой школе. Волков обязан был сразу же явиться туда, сдать документы и зачислиться на довольствие.
По заметенным снегом линиям, мимо домов с плотно занавешенными окнами Волков брел почти один, только редкие пешеходы, закутанные в шали и шарфы по самые глаза, попадались ему. Уже дойдя до госпиталя, Волков повернул назад и снова вышел к Неве. В двухэтажном доме возле Горного института жила Белочка.
Он постучал в массивную, обитую красной кожей дверь. Звонки не работали, не было тока. Наконец дверь медленно отворилась - и из нее вышла какая-то старуха в каракулевой шубе и с закопченным ведром в руках. Раньше эта старуха здесь не жила. Волков не решился спросить о Белочке. Уж слишком подозрительным взглядом смерила она его. И пока он спускался вниз, она все стояла и что-то ворчала ему вслед. Но зато, выйдя из парадного, Волков тут же столкнулся с Геркой Корсаковым, своим сокурсником, комсоргом курса.
- Как дела, - спросил Герка, - в порядке? - Похоже, он не удивился их встрече.
- Как видишь.
- Вид у тебя!
- Я-то что! Вот у тебя вид!
Когда-то мощный Герка теперь сдал от голода и тонул, как ребенок, в огромном армейском полушубке и вязаном, похожем на буденовку шлеме.
- Ты в госпитале?
- Какое там! - замотал головой Герка. - В комиссии. Заводами занимаюсь. Эвакуируем больных. Необходимо сберечь специалистов. Работы - свыше сил! Но все равно уйду на фронт. А ты где это успел? - Он показал на перевязанную руку Волкова, осекся и закричал вдруг осипшим от волнения голосом: - Стой! Да ведь... Борька, я же тебя за другого принял! Ты разве... не погиб? А в институте тебя и в списках Уже нет!
- Я писал в институт. Еще в июле, - пожал Волков плечами.
- Выходит, не получили. Обстановка, сам знаешь. А сейчас и того хуже, институт эвакуируют, суматоха. Ты зайди туда обязательно. Надо объявиться.
- Сперва в госпиталь. На продолжение лечения. - Волков по-латыни назвал характер ранения и безнадежно усмехнулся.
- Здесь с этим не задержишься. В тыл поедешь. Институт закончишь, - стал утешать Герка.
- Окончу - пойду в больницу завхозом, - в тон ему подхватил Волков, - прощай хирургия! Ну, я пошел.
- Подожди... - Герасим не знал, что сказать товарищу, который должен был навсегда проститься с мечтой жизни. - Ты дома был?
- Нет. Отец и мама погибли в Киеве. Там у нас пусто... Герасим! - внезапно вскрикнул Волков, обычно сдержанный даже в самые трудные минуты. - Слушай! Как остаться в Ленинграде, а? Я готов на все. Могу быть ночным дежурным, сиделкой, нянькой... Только бы на операциях бывать. Хоть иногда.
Герасим опустил голову.
- Не знаю, как тебе остаться. Я же работаю по эвакуации.
Четыре дня пробыл Волков в госпитале. И впервые с момента своего ранения увидел, как он нужен здесь и с одной рукой. В переполненный госпиталь без конца прибывали раненые. Санитарные машины шли из-под Пулкова и Колпина, с ладожской Дороги жизни. По ночам привозили раненых после бомбежек, днем после артобстрела. Волков помогал измотанным врачам принимать и распределять раненых, подменял по ночам медсестер на дежурствах, помогал операционным сестрам на перевязках. Он делал все. И старался держаться поближе к операционной.
На пятый день его позвали к начальнику отделения. В кабинете кроме профессора Волков увидел Герасима.
- Наслышался я о твоих подвигах! Держишься молодцом, - сказал Герасим. - Хочу тебе дело предложить. Нужна твоя помощь.
- Меня же через несколько дней в тыл направят.
- Успеешь в тыл. Дело серьезное, Борис.
- А это? - Волков качнул раненой рукой. - Гожусь ли для дела? Герасим подошел к нему вплотную.
- Там фронт, Борис. Самый настоящий фронт, каждый день обстрелы. Могут быть раненые. А врачей у нас нет. Я подумал, если ты здесь...
- Я? - Волков перевел глаза на начальника отделения. - Вы отпустите? Я не спрашиваю куда, но если... как врач... - Он не окончил. Молодец Герасим, сумел найти ему дело здесь, в Ленинграде!
Начальник отделения, очень высокий старик с прокуренными усами, сказал Волкову:
- Мы обо всем договорились. Остальное вы сами - с ним... - Он кивнул в сторону Герасима. - А я, простите, вас покину. У меня нет ни минуты!
- В двух словах объясню, в чем дело. Остальное, Борис, увидишь на месте. Ты знаешь, что я эвакуирую ценных специалистов. А тут, наоборот... Понадобилось сделать партию сложных деталей к каким-то приборам. Ну, да тебе можно сказать. Приборы для улучшения артиллерийской наводки. Кто может сделать? На Ижорском заводе есть специалисты, но там свои военные заказы, на других тоже. Помог мой отец. Старик ходил по квартирам. Тока нет, лестницы завалены после бомбежек. Собрал маленькую бригаду. Все - его ровесники. Ослабевшие. Без врача их оставлять нельзя. Но где у нас лишний врач?
- Понятно. Спасибо, Герасим! Но ты сказал, что там фронт!
- Завод в Гавани у залива. Вернее, завода почти нет. Обстрелы были адские, да и теперь хватает. Там в одном цехе нашли нужное оборудование. Под цехом есть подвал. Печку там поставили, вентиляцию наладили. Вся загвоздка в том, что нет тока. Но должны дать. Побудешь там несколько дней...
- Побуду, сколько требуется.
- Главная трудность с твоим питанием. У стариков карточки, и они получают по ним обед в столовой. Правда, далековато ходить. А тебе придется взять в госпитале сухой паек. На сухарях долго не продержишься. Хорошо, хоть вместо сахара удалось выпросить тебе у начпрода сто граммов сухого молока.
- Когда пойдем? - спросил Волков.
- Сегодня пойдем. Отец тебе там помогать будет. Он ведь фельдшером был. Правда, до революции...
В тот же день они пришли на завод. Познакомив Волкова со стариками, Герасим сказал, что ток должны дать сегодня или завтра.
Но прошло три дня томительного ожидания. Тока не было.
За эти три дня жизнь "ночного санатория" целиком поглотила Волкова.
Семь стариков лежали на самодельных топчанах, расставленных вокруг времянки, и дожидались часа, когда заработают станки. Ток могли дать в любую минуту, поэтому никто не смел отлучиться домой.
Силы стариков таяли. И Волков вступил в изнурительную борьбу с голодом, сыростью, со всеми их болезнями.
Герасим больше не пришел на завод. Он погиб во время ночного налета. Об этом рассказала сандружинница, посланная райкомом навестить бригаду.
Глава III
ЧЕЛОВЕК НА СНЕГУ
Все спали на топчанах, только у доктора Волкова было глубокое удобное кресло, обтянутое синим бархатом, красовавшееся раньше в приемной заводоуправления. В этом кресле Волков, можно сказать, жил - осматривал своих пациентов, ел и спал, накрываясь куском толстого технического войлока, подаренного ему стариком Корсаковым. После гибели сына Корсаков передвинул свой топчан поближе к креслу, и не раз Волков перехватывал взгляд старика, полный тоски. Однажды старик притащил в подвал лист фанеры и приладил его за спинкой кресла, чтобы Волкову меньше дуло. Хотя дуть в "санатории" неоткуда - это был квадратный бетонный подвал с метровыми лотовыми стенами. За первой железной дверью находился еще низкий тамбур, наглухо закрывающийся второй железной дверью. Сверху над "санаторием" раскинулся "Ремонтный цех", как было начертано на дощечке из алюминия, снятой с разбитых ворот и принесенной кем-то в "санаторий". Каждую ночь Волков подкладывал дощечку под бумагу и записывал в свой дневник несколько строчек.
Фашисты методично обстреливали завод. Иногда снаряды рвались в цехе, и бетонная коробка "санатория" гудела после каждого разрыва.
- В прокатке рвануло, - определял на слух Корсаков, знавший завод как свои пять пальцев. До войны он занимал на заводе высокие должности, поэтому сейчас командовал "особой бригадой". - В кузнице рвануло, - снова определял он. - Теперь у нас долбанет.
- Чего им только тут надо? - каждый раз спрашивал дядя Володя, старик слесарь, самый ворчливый человек в бригаде. - Вот лупят, снаряды тратят зря!
- Пусть стреляют. Людей на территории нет. Зато меньше городу достанется.
- Могут быть люди, - возразил Волкову Корсаков. Из-за астмы он говорил медленно. - На той стороне осталось немного станков. Когда был ток, там еще работали. Может, прячутся вроде нас. Надо бы там посмотреть.
- Я не знал... Я должен туда сходить, - встревожился Волков.
- Не-ет... в вашем положении, куда уж!
- Но там сегодня рвались снаряды!
- Они там всегда рвутся, - раздался бас токаря Багрова. В темноте Волков научился их всех узнавать по голосам. - Чего там болтаться тебе? Головы не жалко?
- Помолчал бы, дурак, - беззлобно обрезал Багрова дядя Володя. Волков открыл дверцу печи и при свете пляшущего огня полез в свой сундук. Он отобрал в сумку бинты, йод, нашатырный спирт, жгуты и сказал как можно беззаботней:
- Пройдусь...
Ему загородил дорогу Корсаков.
- Борис Федорович, обстрел. Вы понимаете, надеюсь...
- Откройте мне двери. У меня одна рука, - сказал Волков.
- Нет. Не пушкайте его. Шами шходим лушше, - прошамкал из темноты Кирпичев, кукольный старичок, страдающий очень редкой болезнью - гемофилией.
- Приказываю остаться! - Корсаков взял Волкова за плечо и силой попытался усадить в кресло. - Вы горячитесь, Борис Федорович!
- Ложись знай, доктор! - пробасил Багров. - Если кто там и был... всем труба давно...
Но они еще плохо знали доктора Волкова. Рывком освободив плечо и повернувшись к Корсакову, он сказал как можно отчетливей:
- Вы же когда-то были медиком. Неужели вам надо объяснять?
Завод был огромным. Одна его сторона выходила к заливу, вторая раскинулась до Большого проспекта. На всю длину той стороны, как тоннель, тянулся коридор, в шутку названный кем-то "Багдадским коридором". По обе стороны коридора располагались цеха. Где там могут быть люди, где они прячутся от обстрелов и как их найти, Волков не знал. Он решил идти до конца и обследовать каждый цех.
- Эй!.. - крикнул Волков, сделав несколько шагов по жуткому, продуваемому ледяным сквозняком безмолвному коридору.
Далеко вдали сквозь пробоины в крыше пробивался свет.
- Товарищи, есть тут кто?
Волков заходил в двери цехов, но из-за темноты тут же останавливался и кричал. Голос дребезжал во мраке. Никто его не слышал. Никто не откликался.
- Товарищи! Я врач. Кому необходима помощь? Ни звука в ответ...
Потихоньку, экономя силы, перебарывая головокружение и голодную тошноту, делая остановки, Волков добрел до конца "Багдадского коридора". Иногда он возвращался назад - не пропустил ли какого-нибудь закоулка. В любом из них могли оказаться люди, нуждающиеся в помощи.
В конце коридора был прокатный цех. Главный цех завода, его сердце, как не раз говорил старик Корсаков. Сейчас сердце завода остановилось. Крыши над прокаткой как и не бывало, повсюду лежал серый снег. Огромные прокопченные отверстия печей по краям заледенели. Едкий запах гари давно пропитал весь завод, но тут он казался особенно густым и едким.
Сколько снарядов разорвалось здесь? Сто? Двести?
Почему фашисты ежедневно обстреливают эти руины? Неужели они сумели узнать об "особой бригаде" и ее назначении?
Волков выбрался из прокатки в темноту коридора и двинулся назад. Отдыхать некогда. В "санатории" уже непременно тревожатся. Только бы они не вздумали пойти за ним! Надо сделать укол Багрову, проследить за хитрым старичком Кирпичевым, чтобы он не вздумал опять выплюнуть свои порошки.
Какое счастье, что у него есть настоящая работа, что он головой отвечает за жизнь этих людей! И пусть они себе фыркают, пусть обзывают "мальчишкой", но он еще заставит их каждое утро вставать, умываться, выходить на небольшую прогулку, а главное - не съедать сразу свою порцию. У него хватит терпения и воли. Он еще завоюет авторитет.
- Товарищи! Я врач! Кому нужна помощь?..
Он пришел уже на "свою" сторону, но тут фашисты начали новый обстрел завода. Пришлось спрятаться за какой-то широкой железной балкой и пережидать налет. Снаряды рвались непрерывно. Ему теперь было видно, что большинство их действительно рвется около ремонтного цеха.
" Как там мои?" - с тревогой спрашивал себя Волков после каждого взрыва.
К счастью, налет вскоре прекратился и можно было идти, не боясь осколков. Но перед самым входом в цех Волков остановился. Что-то заставило его обернуться и замереть. Со стороны залива ему почудился стон...
- Товарищи! Кому нужна помощь?
Падал густой снег. Подожженная термитным снарядом, трещала крыша соседнего цеха. Стон? Нет - никакого стона... Стон!
Волоча ноги, Волков пошел к заливу и у кромки разбитого льда увидел лежащего человека.
Неужели кто-то пошел за водой и не сумел спрятаться от осколков? Уж не Корсаков ли?
Человек лежал на спине и тихо постанывал. Он был не из "особой бригады".
- Что с вами? - наклонился над ним Волков и увидел лужу крови. Для истощенного человека такая потеря крови смертельна, даже если он ранен легко.
- Вы один были? - Волков огляделся вокруг, нет ли еще раненых. Фронтовая привычка.
- Во... водички, - прошептал раненый.
Быстро достав из сумки нашатырный спирт и дав понюхать раненому, Волков снова по фронтовой привычке спросил:
- Вы ранены только в ногу? - толстая ватная штанина на правой ноге сочилась кровью. - Понимаете мой вопрос? Вы ранены только в ногу?
- Да... только в ногу... кажется...
- Сесть можете? Ну, я буду помогать. Вот так. Сейчас попробуем наложить жгут, - торопился Волков, понимая, что раненый может в любую секунду потерять сознание. - Теперь мне нужны ваши руки! Давайте! Тяните за концы. Тяните, у меня ж одна рука! Тащите, черт возьми! - покрикивал Волков, зная, что в такие минуты крик действует.
Кое-как, в три руки они стянули жгут выше раны. Только тут Волков дал раненому попить из фляги.
- Куда вы лезли под самые осколки?.. Как я вас потащу, спрашивается?
- Мне к... к Корсакову в бри... - раненый не договорил. Потерял сознание. Фляга выпала из его рук.
"В бригаду к Корсакову? К нам... Как же быть? Пока я хожу за людьми, тут снова обстрел начнется", - подумал Волков, он лег на землю и стал затаскивать раненого себе на спину. Потом пополз, пополз очень медленно, боясь, что сам может потерять сознание. Он не помнил, как дополз, как открывал тяжелые двери "санатория", но, к счастью, у него хватило сил на все. Когда он с раненым на спине заполз в подвал, все оцепенели.
- Примите раненого.