Никто не двинулся с места, настолько неожиданной была эта картина.
- Что с вами?! Помогите же!
И тут все бросились к нему. И Корсаков воскликнул:
- Постойте... да это же Жаворонков. Наш лучший токарь! Откуда вы его взяли?
- Сделайте мне укол. Дайте кипятку, - приказным тоном заторопил Волков. - Нужно перевязать его. Товарищи! - обратился он ко всем. - Побольше дров в печь! Зажгите коптилки. Раненого - на топчан к печи, И разрежьте штанину. Только осторожней. Жгут не снимать!
- Эх, Миша, - пробасил Багров. - Зачем же ты под осколки лез? - Но раненый был без сознания и не слышал его.
Наконец все было сделано. Волков обработал рану, Корсаков неплохо забинтовал ее, руки его, оказывается, помнили эту работу.
Вскоре Жаворонков пришел в себя, но ничего еще не понимал. Глаза его были бессмысленными и огромными от боли.
- Не задавайте пока ему вопросов, - сказал Волков, отводя Корсакова в сторону. - Он в бреду. Но крови потерял меньше, чем я думал.
- Осколок застрял в кости? Я не ошибся? Все уже перезабыл.
- Осколок? Да, проник глубоко в кость.
- Плохо дело, Борис Федорович? Ведь он может... умереть? Волков промолчал.
Глава IV
ЖДАТЬ ХУЖЕ ВСЕГО
14. 3. 42 г.
"...Сегодня старик Корсаков ходил в город. На подстанции был сильный взрыв. Все исправили, но сразу перебило подземный кабель. Сейчас срочно ремонтируют, чтобы дать ток. Я спросил Корсакова, почему он не попросил устроить Жаворонкова в госпиталь. Он рассердился: мол, здесь двое медиков на одного раненого, а там такое... Он прав, конечно, но он уже не медик, а у меня одна рука. Очень слабы Багров, Помогай-Бо и Кирпичев. Особенно боюсь за Кирпичева. Если он поцарапается при своей гемофилии, то попробуй остановить кровь! Вся эта затея мне кажется нелепой. Боюсь, что никто из них не сможет подойти к станку, когда дадут ток. Они все время лежат и слишком много пьют. Багров опух от воды, однако на мои уговоры не обращает внимания..."
15. 3. 42 г.
"...Сегодня - праздник: снова на полчаса зашли две девчурки-комсомолки из бытового отряда. Натаскали нам шашек - топить времянку. Подарили мне санитарную сумку с лекарствами и несколько порошков сахарина. Сделали хорошую перевязку Жаворонкову, да и мне. Я их тихонько попросил выяснить, нельзя ли госпитализировать Жаворонкова. Обещали. Жить стало лучше".
16. 3. 42 г.
"Приказал Кирпичеву вообще не снимать рукавиц. В темноте может поцарапаться обо что угодно. Жаворонков все время бредит. Нужна госпитализация. Жду вестей от своих комсомолок. Одна немного похожа на Белочку. Светлые глаза".
17. 3. 42 г.
"Корсаков бреется каждый день. Говорит, от безделья. Остальные заросли. Сегодня Жаворонкову получше. Дал ему воды с сахарином, он принял за мед".
...Одна радость у Волкова в этом каменном мешке - посидеть в мягком бархатном кресле, блаженно вытянув опухшие ноги. Посидеть, с наслаждением следя, как быстро меняет цвета жестяной бок разгорающейся печки-времянки, как из мертво-сизого с грязными обводами подпалин, оживая, вибрируя и гудя, он становится сперва темно-малиновым, потом оранжевым и, наконец, ярко-алым.
И воздух тоже оживает. Был только что резкий, сырой, пропахший ржавью и густой, осевшей по стенам паутинной копотью, не воздух, а почти газ какой-то. Но вот начинает прогреваться воздух - и сразу становится легче для хрипло-тяжелого дыхания десятка спящих людей.
Даже капель принимается звенеть. Это подтаивают грязные пальцы огромных сосулек, нависших по углам, как сталактиты в пещере. От тепла пальцы начинают светлеть, обтекая, становясь тоньше.
Но для того чтобы произошло это чудо, необходимо следить за своевременной заготовкой дров - промасленных восьмиугольных шашек, которые приходится выдирать в цехе из пола.
Хорошо горят березовые шашки! У них вкусный запах машинного масла и мазута.
Старики просыпались, открывали глаза, убеждались, что электрическая лампочка под потолком - проклятая! - не горит и сегодня. Они шевелились на топчанах под ворохом принесенных из дома одеял, ворчали, но не вставали, пока не наступала пора кому-нибудь отправляться в булочную за хлебом и в столовую за обедом.
- Товарищи! - в который раз и без всякой надежды сказал Волков. - Надо бы вам встать, сделать несколько движений. Надо выйти на воздух.
- Не уговаривай ты нас, паренек, - проворчал дядя Володя. - До нужного часа мы уж доживем как-нибудь, а там... Нам бы только задание выполнить.
- Если не будете меня слушать, то и к станкам не сможете встать. Вы же ослабли. Встаньте, походите. Поднимитесь наверх и подышите немного.
- Я зарядку и раньше не делал! - громыхнул бас Багрова. - Бывало, на работу опаздываю, а по радио: "Приседание де-елай! Голову - под мышку, три-четыре!".
- Шаваронкова шкорей лечи. Мы шами шправимся, - вставил Кирпичев.
- Да-а... - протянул дядя Володя. - Какой токарь пропадает. Еще мальчишка, а лучше всех работал. Даже лучше Багрова. Скажи, Багров?
- Умеет он работать, - согласился Багров. - Если б наш студент так мог... - Он звал Волкова студентом. - Раненого притащил, а помочь не может. Плохо, видно, учили. Я вот и одной рукой любую деталь тебе сделаю!
- Товарищ Багров, - с укоризной одернул Корсаков. - Человек за нами смотрит день и ночь, а вы...
Но Волков не сердился на Багрова, понимая, что всех раздражает это сидение в подвале. Ждать хуже всего.
Осмотрев всех, Волков посоветовал Корсакову сегодня полежать, сделал ему укол и дал воды с сахарином. На самом дне сундука у Волкова еще были пять черных сухарей, выданных ему в госпитале. Волков решил, что сегодня он отломит кусочек и, разведя водой, сделает дополнительный суп для Жаворонкова.
- Жаворонков зовет, - сказал Корсаков.
- Попить... - разжал губы Жаворонков и улыбнулся едва заметной улыбкой. - А но... нога не болит. Скоро поправлюсь. Замучил вас...
Нога болела. Волков это знал. Она болела так, что не помогали уколы, и Жаворонков терял сознание от боли.
- Вот вода. Я напою вас. Маленькими глотками пейте.
- Опять с медом, да? - спросил Жаворонков, жадно слизывая воду с ложки и не узнавая металлического привкуса, отличающего сахарин.
- Полежите теперь. Сейчас сделаю вам суп.
- Из чего это? - спросил Багров с недоверием.
- Вот дурень! - ответил за Волкова дядя Володя. - Из лекарств!
И тут подал голос Помогай-Бо. Он всегда молчал, этот длиннющий украинец с седыми усами, не помещающийся на топчане. Ноги его вечно торчали, и в темноте Волков натыкался на них во время обходов.
- Доктор. Ходи до меня. Вот. - Он протянул что-то Волкову.
- Что это?
- Сухое молоко. Почти целые полплитки. Сделай хлопчику молочную кашу.
Волков взял молоко. Вчера Кирпичев дал для Жаворонкова кусочек дуранды, дядя Володя позавчера "вдруг нашел" у себя настоящую шоколадную конфету.
Завернув молоко в марлю, чтобы не потерять ни крошки, Волков стал крошить его молотком. Сухари еще пригодятся, думал он. Вот дадут ток - и надо будет подкрепить людей, тогда-то он и отдаст сухари.
Волков снял с времянки кружку с кипятком и осторожно стал пересыпать молочный порошок в воду. Но неожиданно пол резко качнулся и, не устояв, волков полетел в угол, ударился раненой рукой о стену и потерял сознание...
Артналет длился долго. Сегодня дольше обычного. Тяжелые снаряды Рвались по всему Васильевскому острову. Несколько снарядов снова попали в ремонтный цех. Сидящие в подвале еще не знали, что взрывной волной, той самой, от которой качнулся в подвале пол, сорвана крыша цеха - и теперь снег беспрепятственно падает на станки, превращая их в огромные сугробы.
Настала еще одна долгая ночь. Съежившись от боли, Волков бодрствовал в кресле, раздумывал, как быть дальше с Жаворонковым. Он уже точно знал: нужно сделать операцию. Но оперировать одной рукой невозможно. Значит, необходимо самому идти в госпиталь и требовать помощи. Другого выхода нет. Утром же надо немедленно идти. Девушки из бытового отряда говорили, что все госпитали переполнены и раненые лежат даже на лестницах.
Масло в коптилках кончилось, и они погасли. У Волкова не было сил, чтобы встать и заправить их.
Живой теплый серпик света шевелится на полу возле времянки. Хорошо, хоть дров хватит до утра.
- Доктор... - позвал тихо Жаворонков.
- Да, - шепотом отозвался Волков.
- Мне уже легче. Я скоро встану. Еще денек... Только бы станки уцелели...
Вот о чем думал Жаворонков!
- Почему они все время нас бомбят? Все время нас.
- Весь город обстреливают.
- Там город, а здесь - развалины...
- Вам лучше молчать.
- Я уже поправляюсь. Это верно? Я скоро встану, да?
- Вам надо в госпиталь.
- Зачем? Я здесь поправлюсь, - встревожился Жаворонков. - Володя! Ты слышишь меня?
- Да, милый, - отозвался дядя Володя.
- Я с вами буду. Не отдавай меня никуда. Обещаешь?
- Конечно. Все вместе будем!
18.3.42 г.
"Приходила дружинница. Объявила, что принято решение: бригаде расходиться по домам. Тока может не быть еще несколько дней. Мои старики заявили, что никуда не пойдут и задание назло Гитлеру выполнят. Жаворонкова в госпиталь принять могут, в случае крайней необходимости, но доставить его туда надо самим. Представляю, что сейчас в госпитале. Такую операцию я бы сделал и одной рукой, но ведь надо затягивать швы. Как мне хочется самому помочь Жаворонкову".
Глава V
А СДАЧИ ЕСТЬ?
"Белочка, ты будешь удивлена тому, что мой почерк меняется. Просто иногда я пишу, не снимая рукавицы. Это когда здесь холодно... Письма писать больше не буду. Их скопилась пачка, а как отослать? Прочитаешь когда-нибудь все вместе... Иногда я спрашиваю себя: правильно ли я поступил, не уехав лечиться в тыл? Ведь чем дальше, тем меньше надежд на полное излечение... Но два года заниматься массажем и процедурами? За это время кончится война, а чем я помог Ленинграду, своему народу, как врач, как хирург? Мы не спали всю ночь, и я читал на память Пушкина. Все, что помню. "Я вас любил" прочитал дважды. Тогда Багров сказал, что Пушкин погиб из-за своей плохой жены. Но начальник наш, Корсаков, закричал, что Пушкин больше жизни любил свою жену и никто не имеет права оскорблять ее память. Мой покойный отец тоже примерно так рассуждал. Он..."
- Доктор, - раздался из темноты бас Багрова, - не уснуть с голодухи, и все! Кишки скручиваются внутри, как пружины... Читай опять стихи!
- Заткнись ты, - просыпаясь, заворчал дядя Володя. - Договорились спать. Давно ли похлебку ел!
- Что мне эта похлебка! Айда рыбу ловить на залив. Тут всегда ершей было много. Уха из них сладкая.
- Во дурак!
- Чего ругаешься, - обиделся Багров. - Сам раньше ловил подледным способом.
- Какой тут лед тебе... все разбито, а лодки у тебя никогда и не было. Ухи захотел, дурень... Вот те на! Почитай ему еще, доктор. И мы послушаем.
Свежак надрывается. Прет на рожон
Азовского моря корыто.
Арбуз на арбузе - и трюм нагружен,
арбузами пристань набита...
- Це ж у нас в Мариуполе! Мы кавуны на пристань доставляли. - Помогай-Бо смешивал русские и украинские слова. - Возьмешь кавунчик, об колено его поломаешь и пьешь...
- А мы в Одессе их с ситником ели, - впервые за много дней заговорил Соловаров. Топчан его находился в самом углу, и Соловарова никогда было не видно и не слышно.
- А мой сын, представьте, что выделывал с мальчишками. Мы жили на Волге в тридцать пятом году, - стал вспоминать и Корсаков. - Там бахча была... мальчишки приползут на бахчу пораньше, сторож дремлет, собака его дрыхнет. У мальчишек с собой пачка дрожжей. Вырежут они в арбузах кружочки аккуратненько, запихают дрожжей и опять закроют коркой. Сверху грязью заляпают. - Корсаков засмеялся, с удовольствием вспомнив то прекрасное время. - Дни стояли жаркие. Вот и начинают эти арбузы с начинкой бродить под солнцем... А потом рваться один за другим, как бомбы.
- Пороли мало, вот и баловались, - проворчал Багров. - Дайте человеку дальше стишки говорить.
У Волкова снова сильно закружилась голова, он еле смог продолжать. Когда дошел до любимого места, вспомнил отца. Отец признавал эти строки прекрасными.
В два пальца, по-боцмански, ветер свистит,
и тучи сколочены плотно.
И ерзает руль, и обшивка трещит,
и забраны в рифы полотна...
Последние слова стихотворения Корсаков читал вместе с Волковым:
...Конец путешествию здесь он найдет,
окончены ветер и качка, -
кавун с нарисованным сердцем берет
любимая мною казачка...
И некому здесь надоумить ее,
что в руки взяла она сердце мое
Когда он смолк, Багров резанул своим басом - видно, стихи задели его:
- Слова какие подобрал! Сколько люди красоты сделали, а вот теперь все разом обрушилось. Эй, доктор, почитали бы еще чего, на душе полегче будет.
Но Волков чувствовал себя обессиленным.
- Потом. Отдохну немного.
Отдыхать было некогда. Кончилась вода. Угол, в котором лежали шашки, опустел.
Пора было делать укол Жаворонкову, сменить бинты. Только управившись со всем, он сможет идти в госпиталь.
- Товарищи... - Волков оглядел всех. Его слушала горстка ослабевших стариков, закутанных поверх пальто в свои одеяла с обгоревшими от сидения у времянки краями. Он жалел их и боялся за жизнь каждого из них, такую слабую, находящуюся на самом последнем пределе. - Товарищи... нужны вода, дрова. Надо поглядеть, не завалило ли нас.
- Какая разница... пусть завалит... - грохнул Багров.
- Ни один из вас не умрет! - крикнул Волков.
- Это кто ж нагадал? - хмуро спросил дядя Володя, недоверчиво вздыхая. - В детстве мы в игру играли. Гаданчики звалась. Положишь в руку копейку и спрячешь за спину. Угадай: в какой руке? А сейчас мы все в одной руке. Не сердись на меня, сынок! Тебе двадцать?
- Двадцать первый.
- Внучок... ты только не очень нами командуй... А за водой и дровами сползаем. Ты бы нам Жаворонкова поднял, мы б тебя тогда... - Он не договорил, стал собираться наверх.
- Я с вами пойду, - сказал Корсаков, заставив себя подняться. - Прошу подождать меня. Я за все отвечаю здесь.
Они ушли втроем: дядя Володя, Корсаков и Помогай-Бо.
Тишина ожидания воцарилась в подвале. Только Волков возился с Жаворонковым, остальные лежали неподвижно, томительно ожидая известий сверху.
Наконец трое вернулись. Прошло больше часа с их ухода. Вернулись заметенные снегом и какие-то необычно возбужденные.
- Ну и дела... - протянул загадочно дядя Володя, ставя на времянку ведро с плотно набитым снегом.
- Что так долго? Откапывались там, что ли?
- Откапывались, - тоже загадочно сказал Помогай-Бо.
- Говорите же!
- Цех-то наш голенький теперь. Крыша сгорела. Обвалилась. Станки там под снегом стоят.
- Станки под снегом? - Багров поднялся, хрипло откашливаясь.
- Все замело там, пурга.
- Что я вам говорил? Теперь уж тока не жди. Линия оборвана. Вот тебе и военное задание!.. А как мы его выполним? Пошли домой.
- Во дурак! - спокойно сказал дядя Володя.
- Опять ругаешься, да? Из ума выжил, Володька! Станки завалило - значит, домой пошли. Чего ругаться тут?
Дядя Володя скинул с себя рыжую доху и сказал странным, почти веселым голосом:
- Твой "Дип" не очень завалило. Мы его откопали и включили... вертится!
- Как это вертится? Ты что? - ахнул Багров. - Ток есть?
- Дали, значит. Закрой рот и собирайся.
Багров подошел к дяде Володе вплотную, заглянул ему в лицо и спросил даже заикаясь от волнения:
- А здесь по... почему не горит лампа?
- Порвало где-то... Эти-то провода мы сами наладим.
Багров нерешительно переступил с ноги на ногу, два его валенка, подшитые толстым кордом, грохнули, как два булыжника.
- Пора, - сказал Корсаков.
- А... а другие станки как?
- Во дурак! Не для твоего же одного ток дали. Все работают, только откопай. Да хватит тебе валенками топать. Собирайся, топтун гаванский!
- Иду, Володька, иду, милый. Только штангель возьму. А чертежи где?
- У меня чертежи, Здесь, - Корсаков полез во внутренний карман пальто. - Я их с собой ношу. Ну, кто может, пошли!
Ничего не понять! Уж не думают ли они работать там на морозе, под открытым небом?.. У Багрова температура, у Корсакова температура... А Кирпичев куда собирается? Ему-то вообще нельзя касаться металла...
С горящей коптилкой в руках Волков подошел к Корсакову и постарался сказать как можно убедительней:
- Вы же были медиком!
Корсаков кивнул.
- Вы же понимаете, как все больны. Переохлаждение...
Корсаков перебил его:
- Милый наш доктор, мы все равно туда пойдем. А вы полежите пока. За Жаворонковым приглядите. Ждать нам некогда. Будет налет, или опять ток отключат.
Все гуськом вышли из подвала. Волков отнес коптилку назад и укрепил ее на стене, над топчаном Жаворонкова.
- Доктор, - напугал его Жаворонков неожиданно громким голосом, - ты меня в госпиталь и не думай. Я с ними буду... с товарищами. В госпиталь - и не думай!
В темноте, задевая больной рукой о стены, сжимая зубы от боли и радуясь, что никто не может видеть его слабости, Волков выбирался из подвала.
- А сдачи есть? Есть сдачи? - повторял он, прижимаясь лбом к инею на стене. - Ты должен быть там. С ними. И Жаворонкова ты должен спасти... Ты, ты, ты!
И вдруг снаружи раздался сильный взрыв. Снова начинался артналет...
Глава VI
ЗДЕСЬ ФРОНТ, А НА ФРОНТЕ СТРЕЛЯЮТ
"Может, это не налет, а саперы рванули невзорвавшуюся авиабомбу", - в отчаянии надеялся Волков.
Но ударил второй взрыв. Потом еще и еще...
Теперь уже старики, конечно, вернутся. Сейчас он услышит их шаги. Снова взрыв. Совсем близко, рядом.
Где же старики? Живы ли они? Ведь им негде там спрятаться от осколков.
Собрав силы, Волков нажал всем телом на тугую дверь, выбрался в тамбур. Невелик тамбур - всего пять шагов, но пока он нащупал в темноте сваренную из толстых листов железа вторую дверь, снова раздался взрыв.
Жиденький свет зимнего полдня резанул по глазам, привыкшим к желтому мраку коптилок. Доктор постоял, прикрывая глаза рукавицей, отвел руку, но то, что он увидел, заставило его опять зажмуриться.
Крыша со стеклянным фонарем, выкрашенным для маскировки черной краской, обрушилась, завалив весь центральный пролет цеха, погребя под собой все станки и конторки мастеров.