Но все эти скрюченные железные балки, доски и осколки черного стекла, обрывки проводов и обломки труб не производили впечатления свежего бедствия. Будто ураган бушевал здесь давно, а не только что, не теперь. Снег все валил и валил, бесшумно засыпая все вокруг, превращая разбитые станины в серебристые мягкие сугробы.
В конце среднего пролета высился гигантский станок. Старики говорили, что он куплен во Франции за бешеные деньги. На нем никто еще ни разу не работал. Начальство боялось, что могут поломать столь дорогую вещь.
Сейчас "француз" был обезглавлен. Его верхняя станина рухнула, загородив собой проход.
Но где же старики, нигде никого не видно. Как он мог отпустить их сюда, под снаряды. Ведь знал, что именно в это время всегда бывают артналеты...
Волков с трудом забрался на поверженную станину "француза". Отсюда был виден весь цех. И только теперь он услышал тихий ровный звук. Звук этот доносился из самого дальнего угла цеха, из "ликбеза", как называли старики этот участок. Там раньше обучались новички. Старые мастера не раз вспоминали "ликбез" с юмором, подсчитывая, сколько здесь было испорчено деталей и поломано резцов.
Старики живы, и они работают. Это гудят станки!
Сперва он решил поговорить с дядей Володей. Старый токарь обессиленно сидел у станка на корточках и снизу наблюдал за резцом.
- Ноги ни черта не держат, - пояснил он Волкову. - Хоть ложись тут. Доху я свою зря бросил. Морозище.
- Дядя Володя, - начал Волков умоляющим голосом. - Как врач, прошу, вы очень больны. Идите, пожалуйста, вниз. Вам надо отогреться, поверьте мне.
Старый токарь с трудом поднялся, молча выключил станок, измерил штангелем деталь, что-то проворчал и снова дернул рубильник.
- Дядя Володя! Как врач...
- Ладно тебе... Сходи-ка посмотри, как там мой Багров. Ведь этот дурак старый рукавицу где-то обронил. Трудно ему без рукавицы. На, снеси мою, я потерплю пока. А потом принесешь. Иди, иди...
Отдав Волкову рукавицу, дядя Володя снова опустился на корточки.
- Возьмите сейчас же рукавицу! Я ему свою отдам. Но оказалось, что Багрову рукавицы были не нужны. Багрову было жарко. Он даже пальто скинул...
Станок его вращался на больших оборотах, и синяя стружка, извиваясь, гремела кольцами. Снег вокруг станка был тщательно убран. Багров мастерил сейчас над станком какой-то навес из листов фанеры.
Узкоглазое, черное от копоти лицо Багрова было озабоченно.
- А-а, доктор... - протянул он, мельком взглянув на Волкова. - От снега надо закрыть, - он кивнул на станок. - Нужна особая точность, а снег может помешать...
Волков никогда не слышал у Багрова такого голоса. Багров говорил о детали, как о живом существе.
- Температурные режимы надо учитывать.
- А как у вас с температурой, у самого?
- А... не знаю, - отмахнулся Багров.
- Оденьтесь скорей. И вот вам рукавица. Только сперва пальто наденьте. Наденьте пальто, вы слышите!
- Тише, доктор! Немцы услышат, снова обстрел начнут. Проверьте лучше Кирпичева, он за мной в дальнем ряду. Ему самый плохой станок достался... остальные все разбиты.
Рукавицу Багров взял.
- Все равно вам вниз идти, а мне руки морозить нельзя. Чувствительность в руках должна быть. Я ведь на самом ответственном участке поставлен.
Кукольный старичок Кирпичев топтался на снегу возле какого-то допотопного станочка, чьи вычурно изогнутые ноги напоминали старинную мебель. Седые лохматые усы Кирпичева смерзлись и торчали как пики. Скинув рукавицы, старик замерзшими желтыми пальцами тщетно пытался зажать сверловочный патрон. Кирпичев сердито подпрыгивал на месте, но справиться с патроном не мог.
Гремящий разболтанный шкив станка вихлял под ремнем, как велосипедное колесо с невыправленной восьмеркой.
- У-у... шобака! И шверло-то три миллиметра, а вот... не зажать. Рук не чувштвую от мороза, - пожаловался Кирпичев. - Шлышь, доктор, подшоби хоть одной рукой.
В три руки они зажали патрон. Пальцы прилипали к морозному металлу, и Волков слегка оцарапался о заусеницу на патроне. А если бы оцарапался Кирпичев...
- Послушайте, если б вы оцарапались, я бы не смог вам остановить кровь.
- Некогда, некогда... - лихорадочно ответил старик, принимаясь сверлить. - В рукавицах не оцарапаюшь.
- Но вы же были без рукавиц. - Волков вспомнил: "...оберегать от любых ушибов и ранений, любых операций, даже от выдергивания зубов".
- Ешли бы, ешли бы... работать надо! - взвизгнул Кирпичев.
- Но...
- А, иди ты... к бобикам! Не мешай. Я и так от вшех отштал ш этим патроном. Болтаешша тут без дела. Пацан!
Волков упрямо пошел к следующему станку. Пусть ругаются, но он отвечает за их жизни. Иначе какой же смысл его пребывания на заводе? Они должны это понять. Ведь завтра никто из них не сможет подняться с постели.
Не найдя станка Соловарова, Волков наткнулся на Корсакова, который стоял у наждачного круга, весь усыпанный корундом, и точил для товарищей резцы и сверла. Волков сразу подумал, как вредна астматику эта тяжелая наждачная пыль.
- Черт... темнеет, - пожаловался Корсаков. - Хорошо, хоть обстрел прекратился. А знаете что... вот бы лампочки найти, а? Вы не поищете здесь, - он обвел рукой участок, - в тумбочках, в шкафах?
- Лампочки? - ахнул Волков. - Лампочки. А маскировка?
Корсаков горько усмехнулся.
- Все равно стреляют. И без света весь цех разбили. Нам бы еще поработать, пока ток есть. Мы бы половину, глядишь, и выполнили. Поищите лампочки.
- Нет. Этого я делать не буду, - жестко сказал Волков. - Вы не имеете права губить людей. Даже в условиях фронта командир...
- Довольно! Идите вниз, доктор! Найдите себе дело. Натопите пожарче - мы скоро придем, водой обеспечьте, Жаворонкова проверьте. Снег вот рядом, далеко ходить не надо.
- Вы сердитесь? Я не понимаю...
- Да что понимать, - снова перебил Корсаков, - здесь тоже фронт. А на фронте - стреляют! Если все на фронте станут прятаться в каменные подвалы... Поняли теперь? Я вижу: вы нас жалеете как стариков. А мы - солдаты!
- Ладно! - по-мальчишески закричал Волков. - Будет вам вода. С залива притащу!
Залив был недалеко, и лед на нем всегда разбит снарядами - удобно брать воду, но уже давно туда не ходили за водой. Пили растопленный снег.
- Ну что ж... - согласился Корсаков, наклоняясь к наждаку, - на заливе вода живая. Из снега совсем не то...
И Волков пошел в "санаторий". Сейчас он принесет воды, натопит пожарче и отдаст им все остатки своих сухарей. Старики - настоящие герои! Если все так будут воевать, то никогда фашисты не возьмут Ленинграда!
Глава VII
ОБМОРОК
Растопив времянку, Волков набил ее шашками до самого верха, подлил в коптилки масла и сразу отправился за водой на залив.
Сегодняшний день он никогда не забудет. Надо поподробней описать его в дневнике. Если удастся дожить до победы, он найдет хорошего журналиста, надо, чтобы о стариках обязательно узнал весь Ленинград, вся страна.
А если он погибнет, то его дневник должен попасть в верные руки. Давно надо было подумать об этом. Следует все вложить в пакет и надписать на нем адрес. Но чей адрес? Где сейчас Белочка? Где все знакомые? Белочка все равно должна получить его письма и дневник. В случае чего, она будет знать, что он погиб, сражаясь с фашизмом.
Опомнившись от дум, Волков увидел, что стоит уже на самом берегу, и вода темнеет у ног, и никакого льда метров на пять от берега нет.
А это что такое?! Словно какой-то шорох послышался в сумраке, и доктор, напрягая зрение, различил сквозь сумрак на воде узкий длинный предмет. Эта могла быть только лодка. Так и есть. Но людей не было видно, она словно двигалась сама по себе. Плыла параллельно к берегу, никуда не сворачивая, по самой кромке льда.
Откуда здесь взялась лодка? Да еще зимой?! Почему она курсирует вдоль заводской пристани?..
На всякий случай Волков спрятался за высокий кабельный барабан.
Лодка все так же тихо плыла вдоль берега, все так же двигалась будто сама по себе.
Ни всплеска весла, ни шума мотора...
И вдруг Волков догадался: ее несло течением! Почему это он решил, что в ней кто-то есть? Зачем прятался?
Надо набрать воды - и скорей назад: там старики, наверное, вернулись и поминают его нелегким словом за эдакую нерасторопность! А что, если половить с лодки рыбу? Багров, во всяком случае, одобрил бы такую затею. Эх, если бы и впрямь наловить рыбы да сделать уху...
У него резко закружилась голова и заныл желудок. Нельзя думать о еде!
Набрав воды в ведро, Волков потихоньку двинулся к цеху, через каждые три шага делая остановки.
Он упал, не дойдя до цеха всего несколько метров.
Когда он очнулся и понял, что это голодный обморок, то испугался не за себя. Старики там непременно переполошатся и пойдут искать его. Еще не хватало, чтобы они возились с ним!
Беда в том, что эти обмороки у него становятся все чаще. Он-то хорошо понимал, что это значит, но необходимо продержаться несколько дней.
- Пора вставать, - приказал он себе. - Только осторожно!
Набрав в пригоршню снега и проглотив несколько обжигающих горло комочков, Волков поднялся сперва на колени, подождал, не закружится ли снова голова, и только тогда потихоньку встал.
Ведро валялось в стороне.
Волков с трудом отодрал его от снега - успело уже примерзнуть - и опять отправился за водой.
На этот раз он шел еще медленней. Только не делать резких движений. Счастье еще, что упал не на больную руку!
Откуда у него хватило сил еще раз добрести до залива, набрать воды и прийти в цех? Он шел и все время повторял про себя: "Больше не упаду... не упаду..."
У ворот цеха Волкова встретили Корсаков и дядя Володя.
- Не знали, что и думать, - сказал Корсаков с тревогой. - Что с вами? Почему долго?
- Зачем было туда идти? Снегу бы растопили, - проворчал дядя Володя. - Давайте ведро. А ток опять отключили.
Пока Корсаков помогал ему стаскивать шинель, Волков заметил перемены в настроении людей, в том, как они встретили его, и в том, что никто после работы не лег, хотя устали выше всяких мер. Все что-то делали - одни возились у времянки, на которой уже кипела вода во всех кружках, другие переговаривались между собой, тихо обсуждая сегодняшний удачный день.
- Мы снег уже растопили, - сказал Багров. - Не дождались вас... - Вместо баса у него был сиплый шепот.
- Ангина, - огорчился Волков.
- Ладно, обойдется, - просипел Багров. - В булочную вот опоздали. Хлеб не выкупили, за обедом не сходили...
- Да-а... Вот ведь беда! - протянул Корсаков.
- Кипяточку можно попить, - сказал молчун Соловаров. - С перчиком. Как суп будет.
- Тебе что... - прохрипел Багров. - Ты весь-то с кузнечика!
- А ты всегда в столовой по три порции брал. Теперь потерпи, каланча! Все стали тихо укладываться.
"Нет, голодными вы не ляжете", - подумал Волков и полез в свой сундук. Там у него осталось от пайка, выданного в госпитале, четыре сухаря Понимая, что здесь ему придется пробыть долго, Волков экономил, съедая только полпорции в сутки.
Теперь эти четыре сухаря спасут стариков!
- Как только вскипит вода, - сказал Волков, - опустите в кипяток по куску сухаря. А еще по кусочку возьмите и будете грызть как можно дольше
- Какие сухари? Откуда? - Корсаков заглянул Волкову в глаза. - Из вашего пайка?
Волков перебил его:
- Завтра я снова получу. По продаттестату. - И заверил: - У нас норма довольно большая. Мне хватит.
Достав из сундука последний пакетик сахарина и высыпав его в кружку с буквами "Жав", Волков положил туда целый сухарь. От запаха еды у него резко заболел желудок и закружилась голова. Он все же справился с собой и подошел к Жаворонкову:
- Вот... тот самый мед и сухарь, - и стал кормить Жаворонкова с ложечки.
- Спасибо... доктор.
- Рано булочные закрывают, - простуженно прохрипел Багров. Даже в эту тяжелую минуту дядя Володя не удержался от спора с Багровым:
- Откуда им знать, дурак, что ты еще не выкупил?
- Должны знать, - обиженно ворчал Багров. - Сообщил бы по азбуке Морзе. Точка - тире, точка - тире. Я еще хлеб не выкупил. Подождите, сейчас приковыляю!
Глава VIII
ОПЕРАЦИЯ В ЗАПОЛЯРЬЕ
Утром ток не дали, и Волков стал собираться в госпиталь. Ждать он больше не мог. Корсаков пытался удержать его, говоря, что сегодня к ним обязательно придут дружинницы и с ними, конечно, придет и врач. Но Корсаков не знал, в каком состоянии находится Волков. Обморок мог повториться в любую минуту.
При свете коптилок Волков критически оглядел свою закопченную, вернее, ставшую непроницаемо-угольного цвета шинель с прожженной полой. Левая рука неуклюже висела на повязке. Общий вид довершала противогазная сумка, в которой лежал пакет с дневником.
- Орел!.. Только к начальству идти. Помогите мне кобуру пристегнуть.
- Зря идете, Борис Федорович, зря... Ваш вид...
- Тише, - перебил Волков. - Вид самый боевой!
Но до госпиталя Волков не дошел.
Едва он выбрался на Большой проспект, как завыли сирены. Тут же словно из-под земли выросли дружинницы и буквально силой заставили его проследовать в противоосколочную щель-траншею.
Траншея была узкой - настоящая щель. Пришлось пробираться боком. Но в глубине было расширение, здесь вдоль стен на чемоданах и узлах сидели люди. Они принесли с собой коптилки, тусклый свет мигал в сыром, пахнущем глиной воздухе.
В убежище царила тишина. Взрослые сидели закрыв глаза. Дети, укутанные в одеяла, шерстяные платки - во что потеплее, привычно-терпеливо ждали конца тревоги.
Так и не найдя места, Волков прижался спиной к столбику, поддерживающему доски потолка, и тоже закрыл глаза. Сколько продлится налет? Есть не хотелось, но желудок ломило бесконечной болью.
- Опять загнали, - с досадой проворчал кто-то позади. - Третий налет! Меня ждут раненые! Нельзя же всех загонять под землю!
Волков обернулся и увидел в полумраке высокого старика в зимнем пальто с каракулевым воротником. Невысокая папаха на нем была тоже из каракуля. Только большие двупалые армейские рукавицы на руках старика портили общий вид.
- Евгений Леонидович, вы живы?! - брякнул Волков от неожиданности встречи.
Старик придвинулся, знакомым жестом поправил очки и спросил:
- Кто вы? Здесь плохо видно. Да, я жив! И буду жить назло Гитлеру. И сюда меня зря загнали! Я - врач, место врача возле больных! А вас я не знаю!
- Студент Волков. Я вам сдавал патанатомию.
- Мне все сдавали, - фыркнул старик. И повторив: - Нет, не знаю, - отвернулся.
А Волкову на мгновение вспомнилась та прекрасная весна, когда он сдавал патанатомию. В парке на Петроградской деревья сверкали новыми клейкими листочками. Окна институтских аудиторий - все настежь. Студенты с трепетом ждут появления самого уважаемого и строгого профессора. И он появляется, как всегда безукоризненно одетый, педантичный во всем...
- Я сын хирурга Волкова.
- Как? Сын Федора Николаевича? - Старик повернулся опять. - Сын профессора Волкова? С вашим батюшкой у меня столько связано. Но мне говорили, что он погиб?
- Да. В Киеве.
- Значит, правда.
- Правда.
- М-да... - вздохнул старик. - Сколько примеров из его богатой практики я приводил на лекциях. Талант его был виден уже в студенческие годы, а известность пришла к нему сразу после той знаменитой операции в Заполярье. Вас тогда еще не было на свете... Что с вами? Вы очень плохо выглядите, друг мой. У вас бывают обмороки? Вы ранены, я вижу. Где лечитесь?
Назвав номер госпиталя, Волков с волнением спросил:
- Вы сказали об операции в Заполярье. Это та, с зеркалом?
- Ну конечно! Так именно в ваш госпиталь я и спешу. Три дня туда поступают новые раненые, а я вот сижу под землей! Невероятно трудное там положение. На врачей страшно смотреть. Вы хоть им помогаете?
Но Волков уже не слышал его. Как же он не вспомнил сам об этой операции отца? Теперь-то он знает, как ему поступить!
- Евгений Леонидович, - попросил он, вставая, - у нас в институте думают, что я погиб. А я легко ранен и скоро прибуду к месту учебы.
- Я связан с институтом. Могу передать. Даже обязательно передам.
- Спасибо, профессор. До свидания.
- Куда вы? Разве был отбой? Вас же не выпустят, я уже пытался.
- Должны выпустить!
И Волков умолял дружинниц до тех пор, пока они открыли ему дверь.
Над городом гремела зенитная канонада, то и дело заглушаемая взрывами авиабомб, разламывающих осажденный город. В редких паузах тишины слышны становились прерывистые завывания моторов немецких бомбовозов. Осколки цокали на ледяных тротуарах, с визгом рикошетили от стен.
Прижимаясь к домам, прячась от вездесущих дружинниц, Волков пробирался назад на завод.
Каждый раз, делая перевязку Жаворонкову, он рисовал себе ход операции. Дело было знакомым. Удалить осколок, наложить швы - и нога спасена. Но как завязать узлы одной рукой? Он по ночам думал об этой операции, он горел желанием сделать ее, тоже наперекор всему. И вот теперь он знает, как быть.
Огромный сугроб снега, целый вал намело на тротуар. Обходя его, Волков поскользнулся, упал и потерял сознание. По-видимому, он очнулся довольно быстро, потому что не замерз. Он выбрался из сугроба, ощущая во рту противный свинцовый привкус. Во время падения с его плеча соскользнула противогазная сумка. Он увидел ее неподалеку на мостовой, но боялся нагнуться за ней - так кружилась голова.
- Гражданин, - раздалось сзади. - Почему ходите во время налета? Предъявите документы!
Два подростка в шинелях, с повязками на рукавах, выросли перед Волковым. Крылья ушанок туго завязаны под подбородками, лиц почти не видно.
- Документы!
- Пожалуйста. Они вот в этой сумке. Поднимите ее, я не могу нагнуться. Найдите там справку.
- Б. Ф. Волков... состоит на лечении в госпитале, - начал читать справку один из подростков, а второй оторопело спросил:
- Вы - Волков? Не может быть. Я ж Кислицын. Помните, вы Спасли меня под Пулковом?
- Под Пулковом?
- Вас же из-за меня тогда ранило. Ну, вспомнили?
- Да, помню, теперь помню. Сосед по дому. Тебя-то я не забыл!
- А вас не узнать совсем. - Кислицын с состраданием глядел на доктора. - В порядке документ, можно не проверять! Вы куда шли?
- На завод. Туда. - Волков кивнул головой в сторону завода. - Как наш дом?
- Ваша лестница цела. А по следующей парадной три этажа выгорело. Пожарники приехали, а воды нет... А я лечусь дома. Патрулирую пока. Хотите молока? Соевого? - Он торопливо вытащил из кармана шинели объемистую флягу. - Теплое. Пейте, пейте!
Волков решил сделать два-три глотка, но не мог оторваться и выпил полфляги густой сладковатой смеси. Его тут же стало подташнивать. Желудок уже отвык от пищи.
- Вы торопитесь? Зашли бы. Квартира восемьдесят шесть, - говорил Кислицын.
- Зайду. Обязательно. Квартира восемьдесят шесть, запомнил. Ну, а теперь мне пора...