* * *
Вечером Степка, раздевшись до рубахи, присел над Тарзаном. Осмотрел спину, заглянул в пасть.
- Э, старый ты, однако! Как такой старый через Лонк-Сур-Я, пастбище духов, прошел? Что жрал? Хвою, однако.
Степка качал головой.
- Вижу, не простой ты пёс, и не зря сюда пришел. А вот зачем - как узнать?
Он перевернул Тарзана на спину. Погладил. С брюха стала кусками - кое-где вместе с кожей - отваливаться шерсть. Степка озабоченно кивал головой.
Тарзан терпел, только изредка поскуливал и потявкивал, как обиженный щенок.
- Ты лежи, жди. Сейчас тебя лечить буду. Фершал я хороший. Сам себя от смерти вылечил, однако.
Он стал прикладывать к красным, обнаженным пятнам на животе Тарзана вываренную березовую кору, смешанную с густым отваром подорожника. Густо обмазал все брюхо, переложил спиной вверх. Осмотрел лапы - и их обмазал пахучими снадобьями. Завернул Тарзана тряпкой, забинтовал лапы, и даже хвост.
Потом снова налил полную чашку густого рыбного варева.
- Жри! Тебе поправляться надо.
Тарзану было больно, он отворачивался от еды, поскуливал.
- Жри, говорю! Сегодня только рыба, завтра мяса добуду - у меня в лабазе припасы.
Тарзан из вежливости похлебал из чашки. Положил морду на обмотанные тряпицами лапы. Задремал.
А Степка, затеплив керосиновую лампу, сидел за столом и думал. Черный от загара лоб прорезали глубокие морщины. Степка вздыхал и качал головой.
- Однако, ничего не придумаю один. Надо Катьку звать. Она годами постарше, видела больше.
* * *
Катька пришла через несколько дней.
- Живой ещё? - сказала она вместо приветствия.
- Недавно чуть не помер. Однако даже в лодку с тенями сел, да потом очнулся.
Катька пожевала черными губами. Сняла старую доху, под которой оказалась телогрейка. Сняла и телогрейку, стащила пимы и блаженно вытянула ноги в чулках, связанных в одну иголку.
Ноги были толстые, искривленные.
- А я ходить плохо стала, - пожаловалась она. - Раньше, бывало, на лыжах до поселка за день добегала. А теперь и думать боюсь. Как до сельпо дойти? Мука кончилась, спичек мало, соли.
- Соли дам, и спичек дам, - сказал Степка. - Муки тоже дам, только у меня у самого мало.
Показал на Тарзана, который мирно дремал у них под ногами, спиной к печке.
- Вот показать тебе хотел.
Старуха внимательно посмотрела на пса.
- У таких, говорят, три глаза. Один на лбу, под шерстью. Он этим глазом духов видит.
- И я то же самое подумал, - сказал Степка. - Только не пойму, как он до Югана добежал, если городской.
- Откель знаешь, что городской?
- А ты погляди. Это он сейчас шибко худой, больной. А был-то, видно, что лошадь. И тайги совсем не знает.
Катька стала качать головой из стороны в сторону. Думать.
Степка молчал, ждал.
Наконец Катька сказала:
- Шкура у него плохая. Доху не сошьешь. Разве шерстяной пояс связать? А то что-то спина болит.
- Тьфу ты! - в сердцах сказал Степка, даже ногой притопнул. - Долго думала, - сказала глупое.
Тарзан поднял голову, внимательно посмотрел на Степку, на Катьку. Потом приподнялся, пошатываясь, и легонько зарычал.
Старики уставились на него.
- Это он на тебя, дуру, рычит, - сказал Степка.
- Ну, раз я дура, так пойду домой, - ответила Катька. - Даже муки не возьму.
- Тьфу! Опять дура! Я тебя для чего позвал? Муки дать?
- Не знаю, - Катька поджала сморщенные черные губы. - А только ругань твою слушать не хочу.
Степка сказал:
- Ладно. Ты сама видишь, пёс какой. Надо нам его судьбу узнать. Путь его выведать.
Катька молчала.
- Ну? - сказал Степка. - Ты шаманить умеешь?
Катька открыла рот, полный белых - своих! - зубов:
- Да что ты! Чего надумал! Я и не помню, какой шаман бывает!
- Ты же рассказывала, - твой отец шаманом был.
- Мой отец давно ушел. А бубен-унтувун и гишу студенты в музей увезли.
- Ишь ты! Какие слова помнишь! - восхитился Степка.
- И ломболон унесли. Какой шаманить! Язык свой забыла!..
Катька подперла морщинистую щеку черной рукой.
- Я ведь в девчонках два года с тунгусами прожила, под Турой. Их язык знала, - сейчас забыла. И слова это ихние. Своих не помню, однако. Старая стала.
Степка помрачнел. Потом лицо внезапно его посветлело.
- В тайге, слышь, тропы остались.
- Знаю, - отозвалась Катька.
- Засечки там на старых соснах.
- Знаю. Только по тем тропам давно никто не ходит.
- Мы разве знаем? - спросил Степка. - Тропа травой заросла, но эвенк так ходит - траву не примнет.
Катька покачала головой.
- Когда тут последний раз эвенк проходил, ты помнишь? И я не помню. Отец говорил - раньше они сюда часто ходили.
Степка упрямо повторил:
- А может, и сейчас ходят. Мы не видим - они ходят.
- Ну, пусть ходят. И что?
- У них шаманы еще есть. Они сильный народ, не такие, как мы.
- Теперь ты глупость говоришь, - покачала головой Катька. - Они тоже теперь в избах живут, телевизор смотрят. Диких-то тунгусов не осталось, поди.
И оба замолчали.
Трещали березовые поленца в печке. Гудело в трубе. За окошком было темно, и мороз наваливался на стекло всей своей мощной, тяжелой белой грудью.
- Ладно, - сказала наконец Катька. - На той стороне Лонтен-Я живет один тунгус. Далеко, а у меня ноги болят…
- А ты санки возьми, - сказал Степка.
- А кто санки повезет? Твой кобель?
Степка с сомнением посмотрел на Тарзана. Вздохнул.
- Ладно. Пусть собака сил набирается, ест, раны зализывает. Когда оклемается, - я сам шамана найду. Верную тропу скажешь?
Катька поджала губы, подумала.
- Муки дай, однако.
* * *
Раны заживали трудно. Степка чего только не придумывал: дегтем смазывал, распаренную пихтовую хвою прикладывал, камень грел - на брюхо псу клал, в тряпицу замотав. Тарзан терпел. Но на брюхе оставались красные по краям, зияющие раны с пульсирующей паутиной синих сосудов.
Потом Степка нашел в чулане городскую аптечку. Догадался: развел белый порошок из склянки, стал примочки делать. Сначала дело не ладилось, а потом Тарзан вдруг лизать раны начал, беспокоиться, даже лапами чесал.
- Э! - смекнул Степка. - Лекарство помогает, однако!
Он с уважением посмотрел на склянку, с натугой прочитал непонятное слово, написанное мелкими синими буковками.
- Белый человек хорошее лекарство делал! Теперь буду собак лечить.
Оставшиеся склянки бережно обернул тряпкой, положил в консервную жестянку и поставил на полку в красном углу. Пупыг-норма полка называлась - так старики говорили. На полке раньше боги стояли, и разные полезные амулеты: лягушачьи лапы, сушеные ящерки.
Теперь на этой полке стояла рамка с портретом Степки: Степка был молодой, красивый, в городском пиджаке. Он тогда жениться надумал, пиджак купил, а невесте - в подарок - большой котел.
Только не понравился подарок невесте. И в тот же вечер в буфете маленького аэровокзала Степка пропил и котел, и пиджак, и все деньги.
А фотография осталась, - в ателье делали; Степка сразу, как пиджак надел, в ателье пошел. Хотел фотографию тоже невесте на память подарить.
Теперь рядом с фотографией, желтой, засиженной мухами, лежало и чудодейственное лекарство.
А вскоре Тарзан уже сам на улицу просился. Ходил еще плохо, на обмороженные лапы наступал осторожно. А выйдя за дверь, падал в снег брюхом и скалился, глядя в черную тьму леса.
* * *
Старый эвенк в поселке действительно был. Но звали его по-русски Тимофеем, и работал он сторожем в сельской школе-восьмилетке. В школе, в маленькой комнатке с отдельным входом, он и жил.
Степка с Тарзаном вошли к Тимофею с опаской. Тимофей лежал на кровати, смотрел на гостей молча.
- Здравствуй, Тимофей, - сказал Степка, робея, и не зная, какое слово можно сказать, какое - нет: много было рассказов в детстве о том, как приходили злые тунгусы, грабили, девок в свои далекие стойбища уводили.
Тимофей глянул строго, не поднимая голову с подушки.
- Хвораю я, - неожиданно тонким голосом сказал он. - Школьный доктор смотрел, - сказал, надо в район ехать, операцию делать. Живот резать, что ли.
Степка закручинился. Потом вспомнил:
- Зачем резать? У меня лекарство есть, знаешь, какое? Вот эту собаку за три дня вылечил. Я его с собой взял, лекарство, на всякий случай.
- Покажи, - заинтересовался Тимофей.
Степка достал из большого, туго набитого рюкзака жестянку, размотал тряпицу, бережно подал пузырек. Тимофей взял с тумбочки очки, надел, прочитал и фыркнул.
Швырнул пузырек в угол, под рукомойник, где помойное ведро стояло.
Степка остолбенел. Тарзан, сразу почуяв неладное, ощетинился.
Едва обретя дар речи, Степка топнул ногой, завязал рюкзак:
- Правильно про вас отец говорил: тунгус - хуже зверя!
Тимофей вытаращил глаза. А потом тоненько засмеялся. И смеялся, пока не закашлялся, - да так, что кровать под ним зазвенела.
Сел, свесил ноги в дырявых носках на пол.
- Ты не сердись! - сказал он. - Мне это лекарство докторша в зад колола, когда я кашлял сильно. Простудился по осени, на рыбалке. Хорошее лекарство, но простое очень. А мне нужно другое. "Импортное" - так называется. Слыхал?
Степка слушал недоверчиво. Переминался с ноги на ногу.
- И про тунгусов - это всё сказки. Мой дед еще в утэне жил, в чуме, значит. А отец уже в избе родился, грамоте выучился, в леспромхозе работал.
Степка молчал. Соображал - верить ли, нет.
- Лекарство твое пенициллин называется. От разных болезней помогает, от ран особенно. И придумали его давным-давно, когда тебя и на свете не было. Сейчас другие лекарства придумали, лучше. Не сердись! Садись за стол. Говори.
Степка сел на стул с гнутыми ножками. Тарзану велел сидеть у дверей. Но говорить не торопился. Как-то не очень хотелось такому городскому тунгусу про путь духов рассказывать.
Тимофей между тем тоже подсел к столу, включил электрочайник, поставил на стол стаканы в подстаканниках, сахарницу, и тарелку с плюшками - из школьной столовой.
Налил чаю и сказал:
- Про тунгусов много чего врали. Но и правда была. Мои предки могли от летящей стрелы увернуться. На сук запрыгнуть, выше головы. Могли даже под снегом пробираться - подкрадываться или от погони уходить. Знаешь, как тунгусов русские ученые люди называли? Индейцами Сибири… Теперь, конечно, всё не то. В далеких стойбищах оленеводы, может, еще и учат ребятишек бороться и на деревянных саблях сражаться. А в поселках кто про это помнит? Тунгус оленем силен. А я оленей не держу.
- Значит, не поможешь ты мне, - сделал вывод Степка и выпил сразу весь стакан, до дна.
- А почему не помочь хорошему человеку? Ты расскажи, - подумаем вместе.
И Степка рассказал.
Тимофей подозвал Тарзана. Тарзан послушался - подошел.
- Это правда, что пес не простой, - сказал Тимофей. - Хотя, по-моему, собаки все непростые. Может, и вправду нечистую силу чуют? Нюх у них, уши, - разве с человеческими сравнишь? А насчет пошаманить… Извини, брат Степка. Я ломболона отродясь в руках не держал. Видел только раз, в детстве, как дед камлает. Напугал меня тогда до смерти.
- Не поможешь, значит, - огорченно повторил Степка, выпивая второй стакан чаю.
Тимофей аккуратно отставил стакан и серьезно сказал:
- Отчего же не помогу? Помогу. Твоего пса надо в город вернуть. Туда, откуда он пришел. Его, видно, плохие люди вывезли, чтоб он им не помешал. Значит, если пес твой в город не вернется, хорошему человеку худо будет. Понял?
Степка мало что понял, но все-таки решил уточнить:
- А как его в город вернуть? Далеко, однако.
- Ты вот что. Ты беги к вертолетчикам. Как раз сегодня рейс будет в город. Прямо к летчику подходи, не бойся. Он мой знакомый, его Константином зовут. Костькой. Он почту возит, больных, если надо. Так что собаку им прихватить не сложно. Попроси, скажи, что собаку там встретят.
- А кто встретит? - удивился Степка.
- Никто не встретит. Пес сам дорогу домой найдет. Ты скажи, главное, - встретят, мол, не беспокойтесь. Пес смирный, мешать не будет.
- Как такое скажу? Врать надо! А не умею, однако.
- Тьфу ты! - сказал Тимофей. - Вот лесной человек! А еще меня зверем обозвал. Ты соври для пользы дела! Чтобы они собаку прихватили. И всё. Понял?
- Понял, - сказал Степка и крепко сжал зубы, сморщил лоб. - Когда вертолет полетит, однако?..
* * *
Спустя два часа на вертолетной площадке поселка появился странный человек: на подбитых мехом лыжах, в унтах, с рюкзаком за плечами и с большущей собакой, хромавшей на две лапы.
Вертолетчик сидел в кабине, когда снизу послышался голос:
- Коська!
Вертолетчик удивленно глянул вниз, приоткрыл окно.
- Коська! - повторил черный, словно от копоти, старый остяк.
- Чего-о? - с ноткой презрения спросил летчик.
- Свези собаку в Томск!
Летчик поглядел на старика, на собаку. Покрутил пальцем у виска.
- Ты чего, дед, спирта нанюхался?
Старик не слышал - внутри страшной железной машины уже что-то шумело, гудело, вибрировало. Видно, томилась душа вертолета в железном зеленом корпусе.
- Собаку в Томск надо! Свези! Её там в ерапорту встретят!
- Чего-о??
- Собаку, говорю…
- Какую собаку? Сдурел?
- Вот эту! Хорошая собака! Она городская. Ей, слышь, в город надо, а то хорошему человеку худо будет!
Летчик понял, что дед так просто не отстанет. Слегка высунулся наружу:
- Ты что! Я собак не вожу! Да и лечу я не в Томск, а в Колпашево!
- Дак и ладно! - обрадовался старик. - Ты его в Колпашеве на другой винтолет посади!
- Ну, дед, ты даешь… Мы тебе чего, собачья соцзащита?
Степка, однако, еще не понимал, что попытка его потерпела полный крах. Он сделал хитрые глаза. Оглянулся по сторонам, понизил голос:
- Нельму дам! Муксуна! Осетра!
Летчик покачал головой.
- Соболя дам! - выкрикнул Степка. - Продашь на базаре - богатым станешь! Два соболя дам! Нарочно взял с собой из дому, - а не хотел. Потом подумал: вдруг, мол, Коську встречу. Надо взять!
От такой наглости летчик слегка опешил. Потом засмеялся.
- Двери видишь? Там, где лесенка? Иди туда. И собаку свою тащи… Она не бешеная случайно? А то сейчас в городе, говорят, какие-то бешеные появились… Да ты, лесной человек, в городе давно был? Ну, понятно…
В дверях грузового отсека стоял хмурый летун. Он сказал:
- Давай её сюда. Сам-то летишь, нет?
- Я? - испугался Степка. - Что ты, что ты! Собака одна дорогу найдёт. У-умная!
- Ну, как скажешь…
Тарзан не сразу пошел в вертолет, - поупирался. Степка толкал его сзади, летун тащил за ошейник.
- Привяжу его здесь, к поручню. Кормить не буду, учти!
- А и не надо кормить! Так долетит! Он выносливый!
Летун кивнул и стал закрывать дверь.
Степка спохватился:
- А соболей? Соболей-то?
Дверь захлопнулась.
* * *