2
Костюм с красным галиотом сидел на нем слегка перекошено и был малость помят, но в общем выглядел гораздо приличнее, чем я ожидала. И не было на Лоське привычной чумазости. Только волосы опять торчали колючками, но тут уж ничего не поделаешь.
Лоська притащил книгу "Алые паруса", старательно завернутую в два слоя газет.
- Всю прочитал?
- Конечно!
- Понравилась?
- Да… Женя, а то чудовище в сундуке, в которое стрелял Том, это был какой-то африканский идол?
- Или индийский… В общем заморский сувенир.
- Все же дураки они были, все его дядюшки-тетушки. Человек ждет не дождется отца, а они: "Гнев, гнев!" Хорошо еще, что им не досталось из револьвера…
Значит, Лоську тоже зацепил этот рассказ! Ну и понятно: про отца же…
А Лоська заметил на моей ноге бинт.
- Это что у тебя?
- Растяжение. Загремела с табурета.
Он сразу загрустил:
- Значит, сегодня никуда не пойдем?
- Хромаю. Надо бы пойти, да боюсь… Лось! А можешь ты меня выручить?
- Да! - сказал он сразу. И уже потом: - А как?
- Помнишь, я говорила про Пашку Капитанова?
Он стрельнул глазами: еще бы, мол, не помнить.
- Сходи к нему, пожалуйста, а то он ждет, наверно, книгу. Дядя Костя вчера уже всё сделал.
- У, как быстро! Дашь почитать?
- Конечно… А ты можешь сходить прямо сейчас? Я дам адрес.
- Давай… Да не адрес, а книгу. Надо же отнести! А где он живет, я и так запомню.
- Лоська, понимаешь… - тут я, дура, задышала от смущения, как паровоз. - Дело в том, что книгу пока отдавать не надо. Я это… сама хочу отдать. Потому что мне надо с ним еще обсудить… всякое… Ну, там насчет библиотеки и вообще… Скажи ему, что я охромела, пусть он ко мне зайдет, если может.
- Понятно, - то ли вздохнул, то ли хмыкнул этот вредный тип. Он видел меня насквозь, как стеклянный глобус. "До зарезу тебе хочется встретиться с этим Капитановым!"
- Ну чего тебе понятно! - постаралась рассердиться я. - Он мне правда нужен по делу! И к тому же… вдруг он не захочет возвращать тебе монету в обмен на книгу? Скажет: залог в чужие руки не отдают…
- Понятно, понятно, - опять сказал Лоська. - Говори улицу-дом…
- Я все же напишу…
Пока я писала, Лоська нетерпеливо переступал на гибкой скрипучей половице - и правда как лосенок, которому не терпится помчаться по лесным полянам. И постреливал глазами.
- Хорошо, если ты приведешь его с собой, прямо сейчас, - сказала я безразличном тоном. И протянула бумажку.
В прихожей Лоська сунул босые ноги в сандалеты. Оглянулся на пороге.
- А если я его приведу, мне можно зайти? Или гулять восвояси?
- Сейчас дам по шее!.. Постой! Возьми деньги на автобус!
Он хохотнул и умчался.
Я рассчитала, что при самом удачно варианте Лоська (один или с Пашкой) не вернется раньше, чем через час. Но уже через полчаса сидела у окна и нервничала, как ненормальная. Потом, чтобы успокоиться, пошла на кухню - сжую помидор… И в этот миг забренчал дверной звонок.
Я лихорадочно допрыгала до двери. Лоська стоял на пороге, взъерошенный и с лицом заговорщика.
- Спрячь книги! Он сейчас придет!
- Кто? - глупо сказала я.
- Кто-кто! Он ! Мы на велосипеде приехали, Пашка тащит его по лестнице!
- А книги-то зачем прятать?
- Он же не знает, что они уже готовы! Я не сказал. Сделаешь подарок…
- А что ты ему сказал?
- Что-что! Сказал: изувечила ногу, лежит в безнадежном состоянии. Хочет попрощаться.
Он увернулся от тумака, а я… ну просто дитя малое! В самом деле поскакала в комнату и спрятала книги под подушку. Вернулась в прихожую. С лестницы уже слышались тяжкие шаги и побрякиванье. Лоська у двери велел по хозяйски:
- Вкатывай сюда…
И Пашка вкатил велосипед. Поправил перекошенные очки, раскрутил на щиколотке подвернутую штанину. Выпрямился. В светло-серых глазах за стеклами - сплошная серьезность.
- Здравствуй. Лоська сказал, что у тебя что-то с ногой… и какое-то дело. Я - вот…
Пашка стряхнул растоптанные кроссовки (я не успела сказать "да не надо"). Пошел за мной, хромающей, в комнату. Лоська за нами.
Я отбросила на кровати подушку.
- Вот…
- У-у… - Пашка расцвел. Пропала твердость в скулах и серьезность в глазах. Сплошная улыбка. - Как быстро… И будто настоящие книги!
- Даже цветные картинки внутри… Вы тут сидите, смотр и те, а я… хотите чаю?
- М-м… - непонятно отозвался вцепившийся в книгу Пашка.
- Я хочу, - сказал Лоська.
На кухне я включила чайник, достала печенье и малиновый джем. Лоська пришел помогать.
- Помой чашки, а то я не успела с утра…
Лоська стал мыть, в таких делах он был безотказен. Я дала ему фартук, чтобы не забрызгал галиот. И… вернулась в комнату.
- Пашка…
Ну, никак иначе не могла я себя заставить называть его. Пашка он и больше никто. И он принимал это как должное, с самого начала… Однако сейчас глянул напряженно. Испугано даже. Стоял с книгой у груди и моргал.
- Я хочу признаться, - сумрачно выговорила я. - Нет у меня никакого срочного дела, только вот, книга. Просто мне… хотелось самой отдать ее тебе, и поскорее. А тут эта нога…
Он кивнул, книгу положил на стул. Взял себя за подбородок.
- Я тоже хочу признаться. Только ты в хорошем, а я наоборот… Я сейчас достал из кармана монету с "Перси Дугласом". Чтобы отдать… А она бряк на пол - и в эту щель… - Он ступней в сером носке провел по щели между половиц. - Теперь никак не достать, да?
- Ну… разве что при капитальном ремонте, - огорчилась я. И сразу встряхнулась: - Да ладно! Не будем унывать!
- Жалко же, - виновато бормотнул он. - Коллекция будет неполная.
- А она и так не полная. И кроме того… - я решилась наконец еще на одно признание. - Все равно я хотела подарить ее тебе. - И, кажется, порозовела, будто красна девица на первом свидании.
Он печально глянул через стекла.
- Да?.. Тогда еще больше жалко.
И тут мы услышали Лоську. Оказывается, он стоял в дверях.
- Женя, ты подари другую монетку. А то ведь обидно…
Будто я сама не догадалась бы!
- Да! - Я вытряхнула денежки-кораблики из футляра (всего-то три теперь), они звякнули на столе. - Пашка, выбирай!
- Да что ты. Не надо…
- Надо … - я посмотрела в упор. "Неужели не понимаешь? Ведь получилось, что мы как одна корабельная команда". Лючка тогда сказала даже более правильные слова: "корабельное братство". Может, случайно обронила, но правильно. "Разве ты не согласен?"
Пашка нагнулся над столом. Глянул через плечо на меня, на Лоську, опять нагнулся.
- Можно бригантину?
- Конечно! Это "С э нчери", "Столетие". Так ее назвали в честь юбилея судовой компании! - Я говорила, кажется, слишком весело - чтобы Пашка не подумал, будто мне жаль. Мне и правда было не жаль!
Пашка повертел монету, посмотрел с двух сторон. И вдруг:
- А королева на тебя похожа. То есть ты на нее.
Я расхохоталась от души:
- Ох и сказал! Смотри - она королева ! А я… никакая.
Он старательно глянул еще раз на монету, на меня.
- Нет ты "какая". Похожа… Да не бойся, ее величество про это не узнает…
И мы стали смеяться уже втроем.
И пошли пить чай.
А потом Пашка заторопился:
- У меня дома все еще кавардак. Хотел сегодня закончить уборку, а сам сюда. Родители придут - будет цирк… Женя…
- Что…
- Я завтра приду! У меня бабка, она всякие лекарства готовит, народные. Только сегодня ее нет, завтра приедет, я у нее возьму мазь для ноги. Сразу все пройдет, испытано… И мы - в библиотеку, книжку отдавать. Ладно?
- Один-то боишься? - поддела я.
- Конечно. Как начнут воспитывать…
- Могут и при мне.
- А ты заступишься.
- Ладно уж…
Они с Лоськой утащили вниз по лестнице бренчащий велосипед. Лоська вернулся, и мы помахали Пашке из окна. А он нам. И укатил с завернутой в газету книжкой на багажнике. И я… вдруг поняла, что нога у мння уже ничуточки не болит. Ступай, как хочешь! Сперва не поверила даже. Потопталась… Ура! Одно обещание мази сработало как лекарство!
- Лоська, пойдем погуляем! У меня все прошло!
Он сказал опасливо:
- Смотри, чтобы хуже не стало.
- Не станет! Мы недалеко, до кафе "Паровоз". У меня десять рублей есть, угостимся мороженым.
Лоська не стал отказываться.
Мы за пластмассовым столиком съели по большой порции земляничного.
- Не капни на паруса.
- Не страшно, капли тоже красные… Женя…
- Что, Лось?
- А Пашка… он хороший. Мы, пока ехали к тебе, поговорили, и сразу… понятно.
- А ты не хотел к нему идти.
- Я не не хотел , а думал…
- Что?
Он вытер запястьем губы, глянул исподлобья.
- Думал… вы станете вдвоем дружить, а я… опять…
- Ох, балда! Все-таки надо дать тебе по загривку.
- Ага, дай, - он согнулся, сунулся ко мне головой. Я пятерней прошлась по его волосам-колючкам. Столик зашатался, на нас оглянулись соседи. Мы встали и поскорее ушли. И побрели куда глаза глядят. По улице Машинистов.
- Женя, я забыл сразу сказать… Мама велела передать спасибо за подарок. За этот… - он потеребил подол с якорями. - Сперва удивилась, когда меня увидела, потом… в общем, говорит: хорошо, что ты с ней подружился. То есть с тобой…
Я не знала, что ответить. Бормотнула что-то вроде "да ладно, о чем разговор…" А он пнул на асфальте сигаретную коробку и признался, глядя под ноги:
- Я сперва не хотел брать. А ты сказала, что он брата… Я и подумал…
- Что? - шепотом спросила я.
- Это… подумал… может, ты поглядишь на меня, и тебе покажется, что я тоже… немного брат…
Я обняла его за плечо, придвинула, и мы пошли совсем рядышком, вплотную. И ничего больше не говорили. Лоська посапывал на ходу и облизывал губы. И шли бы мы так, наверно, до края города, но повстречали еще одного брата, большого.
Илья двигался навстречу не один, а с той самой девицей. Бодро обрадовался.
- О, привет, мучача и мучачо! Далеко собрались?
- Гуляем. Вы тоже? - светски осведомилась я.
- Мы были на оргсобрании в универе… Это Таня. Таня, это моя сестра Евгения.
- Мы знакомы, - сказала она и поулыбалась. Я тоже.
- А это будущий Капабланка Всеволод, я говорил… Дружище Всеволод, я беседовал о тебе с местным шахматным лидером, он просит, чтобы ты записал для него несколько своих партий.
Лоська набычился:
- Я не умею…
- Вот досада, я не учел… Ладно, позже встретимся, поговорим…
Мы распрощались. Лоська проводил меня до дома, выпросил копию "Фрегата "Виолы" ("У тебя же есть пока библиотечная") и отправился постигать корабельную премудрость. А я поморщилась и легла. Нога опять болела, правда слабее, чем утром… Ну и пусть болит! Все равно в душе была сплошная улыбка - широченная такая, во весь рот.
Ввалился Илья с пачкой учебников под мышкой. Уронил их на стол.
- Груз философии, - сказала я.
- Ох, не говори. И это лишь малая часть…
- Слушай, братец, ты можешь хотя бы при своих девицах не называть меня мучачей?
- А что такого?.. Ладно, исправлюсь. Просто я сегодня замотанный и недальновидный. С Лоськой тоже ляп выдал. Не сообразил, что он не знает шахматной теории.
- Он занимался в кружке, да, видно, мало… Иль, а ты не обиделся, что он в твоем костюме?
Илья пальцем поправил очки (очень похоже на Пашку).
- Я и не обратил внимания… То есть, обратил, но подумал, что просто похожий. Мало ли таких продают для пацанят.
- Это твой…
- Ну и ладно. Чего ему лежать без пользы?.. Женька, я помираю от голода!
- Сейчас разогрею суп и макароны… Постой-ка! - Я дотянулась до книги "Алые паруса". - Вчера Лоська надел твой наряд и нашел в кармане таинственную записку. Вот эту…
- Смотри-ка ты… - осторожно заулыбался Илья. Взял бумагу, сел со мной рядом. - Это мы с папой играли в отгадки. Он меня поддразнивал, говорил, что никогда не разгадаю его компьютерный пароль.
- Разгадал?
- Нет. Сразу не смог, потом стало не до того… Папа говорил: в пароле зашифровано имя из трех букв. Оно одинаковое у трех человек - у знаменитого артиста, у какого-то доктора и у морского капитана. Видишь, я сокращенно записал: ар… до… кап.
- Может быть, Кук?
- Если бы так просто… А разве есть известные артисты и врачи с таким именем?
- Не знаю. Надо посмотреть в энциклопедиях…
Илья погладил бумагу.
- Теперь не все ли равно… А листок ты сбереги на память.
- Он всегда в этой книге.
Стаканчик и Том
1
Итак, от всей корабельной коллекции у меня остались две монетки. Одна для себя, одна… не знаю для чего. Будто про запас. И запас этот вскоре пригодился. В начале сентября.
В школу мне ужасно не хотелось. Ну, первый день - еще ладно. Речи, встречи, цветы, улыбки. Наша Липа - Пять Колец ходила с благосклонным лицом и всем говорила "моя хорошая", "мой хороший" (даже Левке Дубову по прозвищу Пень - видимо машинально).
А потом начался "учебный процесс". И уроков выше головы, и всякие "радости общения" с педагогами. Особенно с Олимпиадой. Она невзлюбила меня еще в прошлом году, из-за одной-единственной запятой.
Дело было так. Олимпиада задала нам сочинение на тему "Прогулки по городу". Ну, дело не хитрое, я написала, будто иду по улице Гоголя через Театральную площадь, потом по мосту через Таволгу и дальше, к Рябиновому бульвару. Конечно, о всяких встречных людях, о сосульках, о весенних воробушках, о картинах, что продают художники на бульваре…
Через неделю наша Пять Колец раздала проверенные тетради, я смотрю - четверка. Это за сочинение-то? Не алгебра же! В чем дело? Оказывается, у меня лишняя запятая. В предложении: "А на старинном здании Управления таможни полощется флаг, он похож на флаг кораблей пограничной службы - зеленый с косым, андреевским крестом". Я конечно сразу вопрос: "Почему запятая после "с косым" не нужна?"
- Ты, Мезенцева, перечти учебник! Это не однородные прилагательные, они запятой не разделяются!
- Как же не разделяются? Здесь же уточнение! "Косым", а потом еще "андреевским"! Иначе получится, что бывают и другие, не косые андреевские кресты!
- А их не бывает?
- Представьте себе, нет!
- Тогда вообще зачем слово "косым"? Оно лишнее.
- Оно не лишнее, потому что не каждый знает, что такое "андреевский крест".
- Да! Например, такой темный человек, как я!
- Я не сказала, что вы темный человек. Но запятая-то нужна.
- А я считаю, что нет! Если недовольна, иди жалуйся завучу!
К завучу я не пошла (ненормальная, что ли?), но пошла к директору Якову Николаевичу. Он преподавал русский старшеклассникам и руководил литературным кружком, в который я одно время ходила. Яков Николаевич послушал, прочитал, поскреб седую бородку.
- Ладно, Мезенцева, иди пока… Тетрадку оставь…
На следующий день в начале урока Олимпиада молча кинула мне тетрадь на парту. Запятая в ней была "реставрирована" толстым красным фломастером, но четверка на пятерку не исправлена, а рядом с ней алела большущая надпись: "Ненужное многословие, неоправданные "красоты" стиля!"
Ну и ладно! Своего я все же добилась. А Пять Колец с той поры все свои речи начинала словами: "Конечно, я не такой эрудит, как Евгения Мезенцева, но скажу что…"
Правда в этом учебном году она улыбалась мне, как и остальным.
Но не долго…
Класс у нас какой-то пестрый. Недружный. Наверно, потому, что очень разные люди. Скажем, Левка Пень (пень пнём!) и маленький музыкант по прозвищу Ласковый Май (настоящее имя - Март, Мартик) - что общего? Или вечный призер математических олимпиад Вадик Светличный и тип из компании "тёртых" Федька Булыскин - Синий Буль (или просто Синий, или чаще всего просто Буль)?
Среди девчонок тоже особой дружбы никогда не наблюдалось. У меня вообще-то со всеми в классе были нормальные отношения, однако по настоящему дружили мы втроем: Люка Минтаева, Кристина Брусницына и я. Но в прошлом году Кристинка уехала в Самару, остались мы вдвоем.
Мальчишки иногда поддразнивали меня за мой рост, но необидно. Только Синий Буль меня не любил по-настоящему - за то, что я отлупила его в третьем классе. Придумал мне кличку "Лосиха" (как после этого было не подружиться с Лосенком?) Никто эту кличку не поддерживал, но Буль меня никак иначе не называл.
Был он не самый рослый в классе, но крепкий. И с особым "уголовным" взглядом из-под набыченного лба. А губы всегда шевелящиеся, мокрые и розовые, как дождевые черви. Впрочем, некоторым девчонкам Буль нравился. Даже после того, как в прошлом году крепко подзалетел со своими дружками, когда в школе наконец "распотрошили" рэкетирскую компанию.
Оказывается, в эту банду входила куча народа! Самые старшие из одиннадцатого, а младшие - аж из третьего. Они обложили данью чуть не половину ребят и трясли с них немалые деньги. Но наконец дело дало сбой. Рэкетиры "наехали" на новичка-восьмиклассника, а его папа оказался крупный милицейский чин. Уж за своих-то милиция всегда готова заступиться, началась "раскрутка". Трое самых старших чуть не загремели в колонию, но потом их родители, видать, "распоясали кошельки". Про Буля девчонки шепотом говорили, что ему "светит спецшкола", и вздыхали. Олимпиада закатывала глаза и вопрошала: "Достукался, голубчик?"
Но Синий Буль ни до чего не достукался, только притих на время, потом стал вести себя как раньше.
Ему нравилось изводить тех, кто послабее и боязливее. Правда, самых тихих, вроде Мартика, он не трогал, нет интереса, а многих других донимал по очереди. Не то чтобы бил по-настоящему, а "доставал" - тычками, придирками, всякими похабными насмешками. И никто не решался дать сдачи. "У него же "крыша"! Дружки "тёртые"!
Я, глядя на это, несколько раз говорила: "Буль, доиграешься…" А он: "Заткнись, Лосиха! Вмажу по сопатке - соплями умоешься!" Ладно, я терпела до поры, до того сентябрьского дня, когда он полез к Стаканчику.
Стаканчик был новичок, пришел к нам первого сентября. Звали его Никита Стаканов, потому сразу и окрестили Стаканчиком. Он и не спорил даже - возможно, в прежней школе было такое же прозвище или похожее… Хотя на стаканчик он не был похож. Худой, довольно длинный, с прямыми почти белыми волосами, в круглых очках… Мне нравятся мальчишки в очках - наверно, потому, что рядом со мной всегда был Илья. А теперь вот еще и Пашка… И Стаканчик показался симпатичным. Спокойный такой, с тихим голосом, с какими-то виноватыми бледно-голубыми глазами. Прямо скажем, не боец. А Булю такие и нужны.
Буль и его дружки - Юрка Хомов (Хомяк) и Вовка Рыбников (Вовочка) - начали "трогать" Стаканчика с первого дня. То рюкзак его распотрошат, то самого вдвинут в угол и малость помнут, то на доске нарисуют стакан с ручками-ножками… ну и со всякими гадостями. "А это не мы! Чё всегда на нас бочку катят! Кто видел?!" Как всегда "никто не видел".
А гад Вовочка даже строчки срифмовал: