- Ой, Тишечка, не говори и ему. Никому не говори, миленький. Я тебе конфеток шоколадных куплю…
Уж хоть бы не обманывала Тишку. Что он, не знает ее? Купит она, дожидайся! При каждой встрече будет оправдываться, что потому-то и потому-то в магазин сходить не успела.
- У меня от сладкого зубы болят, - сказал Тишка независимо и больше ни разу не оглянулся.
* * *
С котятами надо было что-то делать. Из резиновой соски пить молоко они не умели, с Тишкина пальца тоже не брали. Тишка уж им весь нос молоком укапал, а они хоть бы облизнуться додумались. Дрожат, как осиновые листья.
- Да вы хоть попробуйте, - отчаявшись, умолял их Тишка. - Это ведь лучше кошачьего. Кошачье-то - тьфу!.. А это все люди едят.
Котята не понимали хороших слов. Тогда Тишка пошел на насилие: сунет котенку в рот палец, а другой рукой выдавит из соски молока на шершавый язык - тот давится, не может сглотнуть. Мученье одно, а не животные! Угораздило же с такими связаться…
Тишка уж не на шутку забеспокоился, что котята умрут: подумать только - с утра голодные! Жмутся друг к дружке, холодными носами шарят по животам. Наверно, один другого за мать принимают. Не слепые бы, так разобрались. А слепым, конечно, не видно.
Да-а, котятам без матери не прожить.
Тишка устроил им гнездо в предбаннике, подальше от досужих глаз. В избе сделай, так Славик сразу наткнется.
"А это еще что за зверинец? - спросит. - Вони без них не хватает, что ли? И так две кошки в дому…"
Он Мурку - ту кошку, которая вместе с ним выросла, почти ровесницу свою - и то не милует: попадется под ногу, так отшвырнет к стене! А уж можно бы взять в расчет, что, по кошачьим понятиям, Мурка совсем старуха, что ее можно б и пожалеть.
"Да ну ее! - отмахивался Славик. - Она только рыгает. Уж нельзя, так не ела бы…"
Молодой кот ему, конечно, не дастся, от пинка всегда увильнет. А эта - пойдет Славик навстречу - присядет, сожмется вся, будто загипнотизировали ее. Ну, а Славка уж просто так не минует Мурку, обязательно заденет ногой.
Мать, не выдержав, отвешивала Славке подзатыльника.
"Ну что за бессердечный такой!.. - сердилась она. - Сам-то состаришься, так, может, хуже Мурки будешь в тысячу раз…"
"Сравнила тоже, - обижался Славик. - Я - и кошка. Кошка-то ведь не человек. Ее все пинают".
"Ой, Славка, не знаю, что за живодер из тебя растет", - сокрушалась мать.
В ограде кто-то оглушительно засвистел.
"Явился", - обеспокоенно догадался Тишка и накрыл котят тряпкой.
Щель между косяком и дверью в предбаннике была очень широкая. В нее свободно можно просунуть пальцы и открывать или закрывать себя на завертушку.
А уж для наблюдательного пункта лучше места и не придумать.
Тишка прислонился лбом к щели.
Славик подбрасывал вверх корзину и, когда она, кувыркаясь, падала, ловил ее, как волейбольный мяч.
"Набрал малины, - усмехнулся Тишка. - Хоть бы сам-то наелся. А то, наверно, и ягодки в рот не попало".
- Тишка-а-а! - устав свистеть, закричал Славик. - Ты куда запропастился?
Тишка полуоткрыл дверь и, ящерицей юркнув через порог, спрятался в траве. Дверь сама отошла к косяку. Если и распахнется настежь, так только при большом ветре. "Ладно, потом закрою", - решил Тишка и пополз бороздой к гряде, на которой они копали для поросенка картошку. Там он выпрямился и взялся за вилы.
- Тишка-а! - опять закричал Славик.
- Ну, чего орешь? - отозвался Тишка. - Не видишь, картошку копаю.
Славик перемахнул через изгородь, подошел к брату.
- Мама не приходила? - подозрительно спросил он.
- Нет.
Славик успокоился, сел на сложенную кучей ботву:
- Правильно, что ты не пошел с нами… От малинки-то одни воспоминания остались.
- Кто не пошел? Я? - изумился Тишка. - Да вы же сами меня оставили.
- Ну, Тишка, и переполошник ты, - сказал Славик. - Я же тебе русским языком сказал, когда ты за водой побежал: "На угоре в березнячке будем ждать, догоняй". А ты и не подумал нас догонять… Вообще-то и правильно: кто-то всю малину до нас обобрал.
Тишка, как Маринка Петухова, руками всплеснул:
- Ну, Славочка, ты и заливать!.. Ни про какой угор ничего не говорил. Зачем выдумываешь-то?
- Да ну тебя! - раздраженно отмахнулся Славик. - Вечно ты так: сам перепутает, а на других обижается.
Он откинулся на спину, задрал ноги вверх, а потом, резким махом поставив их на землю, вскочил:
- Ну, раз начал копать, так копай. А мне еще в одно место надо сходить.
- Ага, копай, копай!.. - для приличия огрызнулся Тишка: уж сегодня-то он был рад-перерад, что брат снова убегает. - А ты-то чего будешь делать?
- Я ж тебе сказал: в одно место надо сходить.
- Ты забыл, мама наказывала дров наносить, а то все я да я…
- А ты не носи - без тебя сделаю.
Он, посвистывая, вразвалочку направился из огорода.
- Лоботряс! Опять от работы отлыниваешь! Да когда только и перестанешь на мне выезжать!
Славик прибавил шагу. А Тишка, как только брат скрылся из виду, шмыгнул в предбанник.
Котята успокоенно спали и не шевельнулись даже, когда Тишка снял с них теплую тряпку. "Ты смотри, уснули, как сытые", - подумал он.
А может, и сытые в самом деле? Много ли крохам этаким надо: Тишка ведь сколь-нибудь капель да влил им в рот коровьего молока…
Он вновь надернул на котят тряпку, закрыл на завертушку дверь и отправился докапывать картошку.
А в голове неотступно стучало: "Без матери пропадут". Он уж подумал было притащить кошку от Петуховых, да остановило его то, что Маринкина кошка в их предбаннике жить не будет, а перенесет своих котят снова домой. У Маринки же насчет них намерение твердое - топить.
Нет, Тишка котятам не враг.
* * *
Вечером мать вернулась с работы и расхвалила сыновей:
- Вот молодцы! Всё в доме переделали: пол подмели, воды принесли, дров наготовили. С такими помощниками и помирать не захочешь.
- Мама! - заторопился Славик, перебивая ее. - А я сегодня и за малиной ходил… Только там кто-то до нас побывал и ни одной ягодки не оставил.
Варвара Егоровна ласково засмеялась:
- Да признайся по-честному, пока домой шел, все и съел.
- Нет, мама, спроси у Вовки Воронина, я с ним ходил.
- Ну-у, этого свистуна я знаю. Вы друг друга стоите… Вот если бы с Тишей ходили, так всё до ягодки принесли.
Она погладила Тишку по голове, а Славик, насупившись, повернулся к кровати и ни с того ни с сего стал взбивать подушки, поправлять покрывало, подтягивать подзор.
- Ты что это на ночь глядя? - удивилась мать.
- А чего-то больно все жамканое, - буркнул Славик, оправдываясь.
Тишка не находил себе места, все ждал, когда мать достанет с печи подойник и пойдет к корове во двор. Может, парное молоко котят взвеселит? Ведь из кошки-то они парное и пьют. А он придумал их холодным поить… Маленьких таких…
- Что, детинушка, невесел? - шутила мать. - Что головушку повесил?
- А я молока парного хочу! - озадачил он мать.
Варвара Егоровна удивленно вскинула брови: бывало, и кружку не заставишь выпить, а тут сам запросил. Уж здоров ли?
Варвара Егоровна, тревожно оглядываясь на Тишку, сняла с печи опрокинутый вверх дном - сушиться - подойник.
- Сейчас напою.
И только звякнула она ведром, как из-под печи вылезла кошка, прогнула спину, вытянув назад ноги, и тихо мяукнула.
- И тебе молока? - засмеялась Варвара Егоровна. - Ну какие все сегодня голодные…
Тишку будто бес подтолкнул. И на языке ведь не вертелось, а тут сразу бухнулось:
- У нее, мама, котята родились. Я их видел сегодня.
- Где? - загорелись глаза у Славика.
Так ему Тишка и скажет.
- Под печку залезли, - слукавил он.
Славик было полез под шесток, но мать остановила его:
- Тебя там только и не хватало! Ты уж, пожалуйста, им не мешай. Подрастут - сами выйдут на свет…
Славик все же заглянул в прорубленное под шестком оконце, но где там - как в преисподней, ничего не увидишь. Без матери он бы, конечно, ухватом пошуровал, а при Варваре Егоровне не решился.
- Сколько их там? - спросил он отрывисто.
- Три… Вот такие малюсенькие. - Тишка сжал ладонь в кулачок. - Ну, может, немного побольше.
Варвара Егоровна остановилась в дверях:
- А я смотрю, чего это Мурка вдруг похудела? Во-о-он оно что… - сказала она задумчиво. - Ну, теперь надо ее получше кормить: трое-то продоят, как корову.
Она почему-то замешкалась, и Тишка уже загоревал, что сообщил про котят не вовремя.
Они, бедные, с голоду там помирают, а мать тары-бары разводит, никуда не торопится.
- Мамка, я молока хочу… - заканючил Тишка.
- Да успеешь ты! - рассердилась мать и звякнула ведром о косяк.
Она сходила на кухню, взяла для коровы кусок хлеба и опять остановилась в дверях:
- Ты смотри, трое, на старости-то лет… А в последние годы у нее всё мертвые рождались… Тишка, дак ты живых ли видел?
- Живых, живых…
Но Славик сразу же подхватил материнскую тревогу:
- Действительно! Может, опять мертвые. Я, мам, сейчас посмотрю.
- Да сиди ты! Сиди! - прикрикнула Варвара Егоровна.
- Мам, дак если мертвые, ведь на весь дом завоняет, - выставил Славик убедительный аргумент.
- Ничего, не велик и барин, пронюхаешься, - сказала Варвара Егоровна и пригрозила сыну - Ну, Славка, смотри, сунешься к ним с клюкой - голову оторву! Сейчас их долго ли покалечить.
Она ушла во двор, а Славик покрутился-покрутился около печи, но материнскую угрозу, видно, запомнил.
- Вот бы фонариком туда посветить! - предложил он.
- Разве увидишь? - хладнокровно возразил ему Тишка. - Они вот в этом, в левом, углу… В ближнем…
- Да, в ближнем не разглядишь, - согласился брат. - Ну ладно, я сейчас к Алику Макарову сбегаю…
"За фонариком ведь", - разгадал его намерения Тишка и на всякий случай предупредил:
- Фонариком нельзя. Светом их ослепит - напугать можно.
Но Славку не остановить. Выскочил за порог, скатился по перилам и уже запрыгал под окнами на одной ноге.
Тишка огляделся в сумеречной избе. Где-то под потолком назойливо пищал комар. Бились в освещенные закатным солнцем окна сонливые мухи. По половику, тяжело оступаясь, вышла из кухни застаревшая кошка, уселась перед столом и стала "намывать гостей". Она и в самом деле заметно похудела. А давно ли ходила пузатая…
- Мурка, Мурка… - позвал ее Тишка. - Не надо нам никаких гостей… Наши гости в бане сидят. Или у тебя свои есть?
Кошка ласково ткнулась ему в ноги и закружила вокруг них, как среди деревьев, прижимаясь впалыми боками.
- Надо, Мурка, покормить и чужих.
Тишка взял ее на руки, погладил и пошел с ней в баню. Кошка доверчиво терлась ему головой о руки, мурлыкала.
В предбаннике было темно, и Тишка оставил дверь незакрытой. Закатные лучи выкрасили стены в малиновый цвет.
Тишка, не выпуская кошки из рук, уселся в углу на щелястые половицы и запустил руку под тряпку, холодея от мысли, что котята уже мертвы. Котята - все трое - были тепленькие. Тишка отбросил тряпку и посадил почуявшую неладное, с вытаращенными глазами кошку на гнездо. Кошка не поджимала ноги, не собиралась ложиться. Она зло шипела, скалила пасть.
Тишка одной рукой прижимал ее спину к тряпкам, опрокидывал к котятам, а другой, успокаивая, чесал за ухом.
- Мурочка, ну покорми ты их… Это детки твои… Разве ты не узнала?
Мурка, не остерегаясь, наступала на котят, упиралась в них лапами и, не переставая шипеть, норовила вырваться.
- Ну, Мурочка, миленькая… - уговаривал Тишка. - Я же тебя никогда ни о чем не просил. Первый раз в жизни… Ну покорми ты их, они с голоду помирают. Я за тобой, как за барыней, буду ходить…
Котята шевелились, поднимали головы и, падая, оскальзываясь, лезли под кошку. Тишка хотел по одному подсаживать их к Муркиным соскам, но они обошлись без его помощи, запричмокивали…
И Мурка вдруг стихла, устроилась в гнезде поудобнее и стала облизывать котят. Они рвали ее живот, а она прижимала их лапами к себе и облизывала.
Тишка не верил себе: "Да неужто за своих приняла? Вот это да-а…" Он сидел на холодном полу, не зная, что теперь ему делать: то ли бежать домой, то ли дожидаться, когда, насытившись, котята отвалятся от сосков и заснут.
И все-таки он до конца не поверил кошке. Мурка ж старая, хитрая, понимает, что, раз Тишка пристал к ней с котятами, не отвяжется, пока она их не покормит. А стоит Тишке уйти, как стряхнет их с себя и поминай как звали.
Мурка оглянулась на Тишку, уставила на него зеленые с продольными черточками глаза и замурлыкала, будто успокаивая своего маленького хозяина, что все, о чем он просит ее, она выполнит.
"А может, и в самом деле Мурка снова мертвых родила? - подумал Тишка. - А теперь вот решила: ожили".
Котята умиротворенно затихли, но кошка не выдавала никакого желания оставить их.
- Муры-ы-сенька-а… - умилился Тишка.
Кошка зажмурилась и, раскрыв зубастую пасть, зевнула.
* * *
Славка уже высвечивал фонариком щели подпечка.
- Ой, мама, чего-то пахнет, - кривил он нос.
- Руки, наверно, полгода не мыл, вот и пахнет.
- Не-е, мам, и вправду, вот понюхай иди.
Мать разливала по кринкам молоко:
- Буду я еще лазить за вами везде! Только и дел мне - принюхиваться ко всему…
- Дак чего делать-то? - изображал растерянность Славик. - Ведь нельзя же их так оставлять… Вони будет - не продохнуть…
- Отвяжитесь вы от меня, ради бога! - взмолилась мать. - Придешь с работы, так только вас и слыхать, хоть бы помолчали с минуту.
Она нацедила сквозь марлю пол-литровую банку молока и повернулась к Тишке:
- Ну, просил, так пей. Чего не берешь?
А для Тишки парное молоко всегда поперек горла. Он бы холодного и три банки выпил подряд, а от парного к горлу подступала нежданная тошнота. Вот, говорят, парное молоко очень целебное. Но ведь Тишка здоровый, ему лекарствами пичкать себя ни к чему - пусть пьют те, кто болеет. А он как-нибудь обойдется и без него.
- Ну, чего стоишь, будто столб? - поторопила мать.
Тишка, пересиливая себя, сделал два глотка и невольно задержал дыхание: к горлу подступал неприятный комок.
- Я, мам, потом допью.
- Во-от, - укорила мать, - все не по вам… Уж и сами не знаете, чего и просить… Голодом бы с недельку вас поморить, так, небось, не стали бы разбираться, что вкусно, а что невкусно. Что подадут, то и ели бы.
- Мама, да я все выпью, - остановил мать Тишка. - Ты только Мурке налей. Она ведь голодная ходит: ее котята доят.
Славику надоело возиться под шестком, он уж и то на волосы обобрал всю паутину, она с него так катышами и свешивалась.
- Нет, никого не видать, один запах… Все-таки мертвые, наверно.
- Ты сам мертвый! - обиделся за котят Тишка.
- Ну, а почему тогда ни разу не пискнули?
- У тебя пискни, - нашелся Тишка. - Они уж знают, с кем дело имеют. Потому и молчат.
- Да ла-а-дно тебе, - протянул Славик. - Тоже мне, кошачий защитник нашелся. - И он вылез из-под шестка.
Варвара Егоровна собирала на стол: прижимая к груди, резала на тарелку хлеб, разбавляла молоком творог, доставала яйца, выдвигала на середину соль.
- Ти-ишк! - начала она осторожно, когда уселись ужинать. - А чего все же с кошками-то будем мы делать? Две есть, да три вырастут. Как у Маринки, ферму, что ли, нам открывать?
Славик обрадованно захохотал:
- Во-во!.. Три вырастут, да девятерых родят.
Тишка понял, куда они клонят, и у него кусок не полез в рот.
- Тебе бы, Славочка, только топить… - захныкал он. - Ты и Мурку угробить рад…
Варвара Егоровна пригладила Тишкины волосы.
- Да не реви, дурачок, раньше времени… Я ведь ничего такого и не говорю… Зачем топить? Пусть живут. Только я задумываюсь, чего с ними делать потом.
- Отдадим кому-нибудь, - подсказал Тишка.
- А кому? - покачала головой мать. - В каждом доме по одной да по две кошки живут.
- Мама, - возразил ей Тишка, - белый свет ведь не на одном Полежаеве клином сошелся. Я в другие деревни схожу, там поспрашиваю.
Варвара Егоровна снова погладила сына по голове и, будто бы рассуждая с собой, продолжала:
- Мурку, хоть и старая она, выбрасывать жалко, привыкла я к ней. Пусть уж до смерти у нас доживет. Васька ловучий очень, не шварничает: ну-ка, на столе хоть чего оставляй - не заденет. И на улицу захочет, так голос подаст, не забьется в угол…
Тишка чувствовал, что она подбирается все же к его котятам.
- Мама, а ты ведь про этих-то ничего не знаешь… Может, они ловучее Васьки вырастут.
- Может, и ловучее, - вздохнула она. - А вот подожди, папка вернется с курсов, как он посмотрит на наше пополнение?
- Мама, да папка ведь тоже человек…
И все же Тишка задумался: отец, конечно, несговорчивей матери. Учеба у него кончается через восемь дней. Но ведь если он сдаст все экзамены хорошо, так и настроение у него будет хорошее. Ой, только бы ему легкие билеты достались…
Ночью Тишке снилось, как отца спрашивают сразу десять учителей, и каждый-то лезет из кожи, стараясь задать такие вопросы, чтобы отцу не выпутаться. И только один, седенький, в круглых зеленых очках с продольными, как кошачьи зрачки, черточками, подбирал вопросы попроще, но отец как раз на них и сыпался.
"Вот у вас на сушилке, - говорил седенький, - опять по ночам свет горит. Надо выключить".
И отец лез под крышу выкручивать лампочки.
"Папка, да рубильник же есть!" - подсказывал Тишка, но отец не слышал его, топтался на приставной лестнице и не мог дотянуться до лампочек.
Седенький учитель качал головой: "Нет, нет, нельзя ему электриком в колхозе работать, нельзя… Давайте лучше Тишку пошлем… Он все знает…"
Тишка проснулся от шепота: мать кого-то горячо убеждала:
- Если бы он не знал, что они родились, - другое дело. А он же знает… Он же видел их. Зачем ребенка травмировать?
- Да, конечно, - отвечал ей знакомый голос.
- А я уж, признаться, думала, что она опять мертвых родила, - шептала мать. - Смотрю, третьеводни заявилась худющая такая, тоскливая - опросталась, вижу, - и сразу на печь. Три дня с печи не слазила, туда ей и блюдце с молоком подавала…
- Так неужто котята три дня голодом жили?
- Папка! - закричал Тишка, окончательно проснувшись. Выскользнув из-под одеяла, он зашлепал по настывшим половицам к кровати отца.
- Папка, а ведь тебе восемь дней оставалось?
- Досрочно сдал, поэтому и отпустили пораньше.
- Ага! - торжествуя, заколотил Тишка ногами по отцовской постели. - Значит, ты добрый приехал? Я так и знал. Ну что, мамочка? Чья взяла?
Мать беззвучно смеялась.
Утром Тишка не нашел под тряпкой котят. Гнездо отволгло от ночного тумана и было холодным.
Первое подозрение у Тишки пало на Славика, но брат еще не вставал, распластавшись, лежал на кровати. Не мог же он ночью бегать в баню. Его, сонного, в туалет и то не поднимешь: помычит, помычит, перевернется на другой бок да и опять засопит носом.