Счастливого Огинского тепло поздравляют комиссар и все его партизанские друзья. Последним обнимает его лейтенант Азаров.
- Чертовски привык я к вам, Евгений Александрович, - говорит он растроганно. - Очень будет мне вас недоставать…
- А знаете что? - восклицает вдруг Огинский, осененный неожиданной мыслью. - Я вас с собой заберу! Под свою ответственность. Надеюсь, в самолете хватит места на нас двоих.
- Нет, Евгений Александрович, спасибо вам, но я повоюю еще здесь. Надо сначала тут сделать что-нибудь существенное.
- Да разве ж вы…
- Нет, нет, Евгений Александрович, ничего я такого пока не сделал. А теперь представляется возможность… Знаете, какая идея меня осенила? Хочу к Вейцзеккеру явиться под видом племянника Куличева.
- Да вы что?.. Это же безумие!
- Почему же безумие? Нормальная партизанская дерзость. Во всяком случае, риску тут не больше, чем в той операции, которую только что так блестяще завершили вы.
- Ну, во-первых, не я, а мы, - поправляет его Огинский. - А во-вторых, как это взбрела вам в голову такая отчаянная мысль?
- Это только на первый взгляд кажется она отчаянной, - спокойно объясняет Азаров. - A на самом-то деле для ее осуществления нарочно не придумаешь более благоприятных обстоятельств. Давайте только присядем где-нибудь, Евгений Александрович, и спокойненько все обсудим.
- Идемте тогда в мою землянку. У меня, кстати, есть, кажется, что-то в фляге, и мы выпьем с вами по чарке за новоиспеченного доктора наук.
Они спускаются в небольшую, лично Огинским сооруженную землянку, и майор действительно обнаруживает в своей фляге несколько глотков водки.
- А теперь слушайте меня внимательно, - просит Азаров. - Я очень надеюсь, что вы потом поможете мне уговорить командира. Он с вашим мнением очень считается.
Они устраиваются на жесткой койке Огинского. И еще до того, как Азаров начинает излагать сбои доводы, майор уже почти не сомневается, что лейтенант без особого труда уговорит его.
Наверно, кому-нибудь другому не сразу пришла бы в голову подобная идея, а у Азарова, скорее всего, возникла она мгновенно. Майор Огинский не очень даже этому удивился, В способности лейтенанта Азарова к быстрым решениям и действиям он имел возможность убедиться еще во время подготовки к бегству из немецкого лагеря военнопленных.
- Вы сами сейчас увидите, как благоприятно складывается для нас ситуация, товарищ майор, - деловито, будто все уже давным-давно им продумано, рассуждает Азаров. - Вейцзеккер, как вам известно, затеял создать школу железнодорожных диверсантов, чтобы хоть что-то противопоставить нашей партизанской "рельсовой войне". Но собственного опыта в ведении такой войны у немцев нет. Вся надежда, стало быть, на наш. Ну, а кто же может поделиться с ними этим опытом? Конечно же, бывший лейтенант советских инженерных войск Стецюк. Им, правда, не известно, сведущ ли Стецюк в делах такого рода, но они не могут не знать, что подрывному делу обучают партизан наши кадровые офицеры-подрывники. Значит, интерес Вейцзеккера к племяннику Куличева, Тимофею Стецюку, совершенно очевиден.
Майор Огинский не находит достаточно веских возражений, и лейтенант Азаров продолжает:
- Пойдем теперь дальше. О том, что Стецюк погиб, не только Вейцзеккеру, но и вообще никому не известно. Это тоже не должно вызывать у нас сомнений…
- А вот этого-то я бы и не сказал.
- Почему, Евгений Александрович?
- А вдруг Галина и в самом деле наврала Куличеву, что Тимофей погиб?
- Да с какой же стати? Если бы она любила его, тогда бы это понятно было, а так…
- Но ведь усомнился почему-то Куличев.
- Любил, видно, племянника, вот и не хотел поверить Галининому письму. А может быть, и для перестраховки… Чтобы не Галина, а сам бургомистр Миргорода засвидетельствовал его смерть. Боялся, что Вейцзеккер не поверит письму Галины.
- А не может разве сам Вейцзеккер сделать такой запрос в Миргород, как только явитесь вы в Овражков, чтобы убедиться, тот ли вы человек, за которого себя выдаете? Если не бургомистр, то Галина могла бы дать им точное описание подлинного Тимофея Стецюка.
- А вы последнюю сводку слыхали? Наши войска заняли уже не только Миргород, но и Полтаву.
- Она могла эвакуироваться…
- Едва ли. Я внимательно прочел письмо ее Куличеву и понял из него, что Тимофей Галиной взаимностью не пользовался. Да и Куличев мне рассказал, что на неоднократные просьбы Тимофея уехать вместе с ним в Овражков или в какой-нибудь другой город, она упорно не соглашалась. Я даже думаю, что дезертир Стецюк был ей просто противен, но написать это его дяде, немецкому холую Куличеву, она, конечно, не рискнула.
- Со всем согласен, кроме последнего предположения, - замечает Огинский. - В нем слишком большая доза домысла, хотя весьма вероятно, что Галя действительно осталась в Миргороде или погибла во время боев за этот город…
- А что же вам еще? Больше нам ничего и не надо. Паспорт Стецюка с моей фотографической карточкой и всеми отметками немецких комендатур любого города мы изготовим не хуже, чем сами немцы. А став инструктором немецкой диверсионной школы, сами понимаете, что я там у них натворю!
В этом у майора Огинского нет ни малейших сомнений. Он хорошо знает, на что способен лейтенант Азаров.
- Но ведь вас видели сегодня в Овражкове вместе со мною, - высказывает Огинский последнее свое опасение.
- А кто? Тупица полицай, который смотрел не столько на меня, сколько на мою и с еще большим трепетом на вашу эсэсовскую форму? А гости Куличева были пьяны, к тому же никто из них не выходил на улицу. Торчали все время на дворе куличевского дома. Да и я не выходил из машины, так что разглядеть меня никто не мог. И потом, кому же придет в голову догадка, что "погибший" шофер штурмбанфюрера Мюллера и племянник Куличева одно и то же лицо?
- Ну, а если они усомнятся в гибели Мюллера и Куличева?
- Тогда другое дело. Тогда операцию эту труднее будет осуществить. Но это мы узнаем завтра у Ерохина.
- Вряд ли Ерохин сможет нам теперь чем-нибудь помочь, раз он у них на подозрении. Его самого нужно бы об этом предупредить.
- Это само собой. Я об этом уже сообщил начальнику штаба. Но у нас в Овражкове и кроме него есть люди.
Даже среди администрации городской управы. Через них мы и получим необходимую информацию.
- Похоже, что обстановка и в самом деле благоприятная, - задумчиво говорит Огинский. - А на самом-то деле, сколько там может оказаться непредвиденного? Да вот хотя бы то обстоятельство, что Стецюк был помощником паровозного машиниста…
- Понимаю ваше опасение, товарищ майор. А я до войны техником паровозного депо работал и знаю паровоз получше Стецюка. Ну, так как - благословляете вы меня на это дело?
- Благословляю! - решительно протягивает руку Азарову майор Огинский.
- И еще есть у меня одна идея, - добавляет Азаров. - Суд над Куличевым устроить не в партизанском отряде, а в самом Овражкове. Сделать неожиданный налет на город, уничтожить полицию и судить бывшего бургомистра Овражкова на центральной его площади при стечении всех многострадальных его граждан.
- Ну, это уж вы, как говорится, загнули! - смеется Огинский. - Нет, уж вы лучше выспросите Куличева поподробнее о его племяннике, а о судебном процессе над бургомистром пусть подумают командир с комиссаром. Во всем остальном я готов вас поддержать.
"Наследник" бургомистра Куличева
Дверь Азарову открывает Марфа. На вид ей лет сорок. Открыв дверь, она долго смотрит на Азарова испытывающим взглядом.
На нем серый пиджак, под ним холщовая рубаха не первой свежести. Просторные брюки неопределенного цвета заправлены в широкие голенища немецких солдатских сапог. За плечами тощий "сидор" - вещевой мешок.
- Тимофей? - не очень уверенно произносит наконец Марфа.
- Он самый, - отвечает Азаров, слегка наклонив голову. - Как это вы меня узнали?
- Схож с описанием, какое от дяди твоего слыхала. Что бы тебе несколькими днями раньше…
И вдруг умолкает, подавляя подступившее к горлу рыдание. Но дрогнувшие было полные губы ее тотчас же расплываются в приветливой улыбке.
- Ну, заходи, заходи, Тимофей Богданыч, чего остановился-то? Твой теперь дом-то.
- То есть как это мой? - удивляется "Тимофей".
- А так, - загадочно произносит Марфа. - Сам потом узнаешь.
- А дядя Миша где же?
- Сейчас я за господином Дыбиным сбегаю, он тебе все объяснит. А ты пока располагайся тут, отдыхай…
И она торопливо уходит.
"К начальнику полиции помчалась, - не без волнения думает Азаров. - Похоже, однако, ни в чем пока меня не заподозрила. Как-то теперь Дыбин меня встретит?.. Надо, пожалуй, разуться и вообще держаться попроще, будто и в самом деле в доме родного дяди…"
Сбросив сапоги, он остался в одних носках с дыркой на большом пальце правой ноги. Прохаживаясь по пестрым половикам, аккуратно расстеленным по крашеному полу, осматривает добротный стол, покрытый кружевной скатертью, огромный пузатый комод, уставленный множеством безвкусных безделушек. На стенах картины, писанные маслом. Похоже, что подлинники каких-то неизвестных Азарову художников. Реквизированы, конечно, у кого-то из интеллигентных горожан. Вдоль стен тяжелые дубовые кресла. На окнах герань, петуньи и еще какие-то цветы. В углу в кадке фикус почти до самого потолка.
Во второй комнате такая же громоздкая мебель и старинный, окованный медными планками сундук. Всего в доме четыре просторных комнаты и кухня с плитой и большим рукомойником над эмалированным тазом.
"Ну что ж, - невесело думает Азаров, - будем и в самом деле как у себя дома, коль я единственный наследник "покойного" бургомистра…"
На улице давно уже сумерки, в доме полумрак. Азаров включает на кухне свет, снимает пиджак и рубаху. Доливает воду в рукомойник.
А В коридоре уже слышатся чьи-то шаги и голос Марфы:
- Осторожненько, Егор Дормидонтыч, вы всегда тут спотыкаетесь. Надо бы доску сменить…
- Теперь этим молодой хозяин займется, - посмеивается Дыбин, отворяя дверь в прихожую и с любопытством заглядывая на кухню.
Азаров, обнаженный по пояс, усердно звякает рукомойником, разбрызгивая воду по всей кухне.
- С прибытием вас, Тимофей… не знаю, как по батюшке, - басисто произносит Дыбин.
- Богданыч, - подсказывает Марфа.
- Здравия желаю! - по-военному через левое плечо повернувшись к Дыбину, бодро отзывается Азаров.
- Ты вот что, Марфа, приготовь-ка нам чего-нибудь перекусить, - по-хозяйски распоряжается Дыбин.
- Это я мигом, Егор Дормидонтыч. А вы в горницу пожалуйте да присаживайтесь к столу.
Азаров торопливо вытирается поданным Марфой полотенцем и идет вслед за Дыбиным в соседнюю комнату. Не ожидая вопросов начальника полиции, он достает из пиджака бумажник, а из него паспорт. Протягивает его Дыбину.
- А это уж ни к чему, раз Марфа вас признала, - добродушно посмеивается начальник полиции, однако паспорт берет и внимательно его рассматривает. - Сколько же вы с дядей-то не виделись? Лет небось пять или и того более? Вот бы порадовали старика. Да жаль, не дождался он этой встречи…
- Почему - не дождался? - удивляется "Тимофей". - Уехал разве куда?
- Ох, Тимофей Богданыч, - тяжело вздыхает Дыбин, - туда, уехал, откуда и не вертаются, царство ему небесное…
"Тимофей" некоторое время стоит безмолвно, с широко раскрытым ртом. Из кухни слышится приглушенное рыдание Марфы.
- Да как же так?.. - с трудом произносит, наконец, убитый горем "племянник".
- А вот так - был, да, как говорится, весь вышел. Партизаны его…
- У, гады! - скрипит зубами "Тимофей". - Ну погодите, я с вами за это!..
- Будет у тебя такая возможность, - по-отечески переходит на "ты" Дыбин. - Садись за стол, помянем душу усопшего. Лучшим другом он мне был…
- Но как же так, все-таки… И когда?
- А вот выпьем сейчас по чарке, и я тебе обо всем поведаю. А ты, Марфа, пошла бы прошлась перед сном или соседку навестила. А мы тут и сами управимся. Я, чай, не первый день в сим доме, знаю где что.
Когда Марфа ушла, Дыбин пояснил:
- Нужно было выставить ее, потому как разговор у нас будет не только серьезный, но и секретный. Но сначала о гибели дяди твоего, Михал Михалыча Куличева.
И он рассказывает, как партизаны заминировали мост через реку Змейку и как подорвался на нем "оппель" штурмбанфюрера Мюллера вместе с находившимся в нем бургомистром Куличевым. Не уточняет только, почему Куличев оказался в машине Мюллера. Лишь замечает вскользь: "Ездили за город по делам службы…"
А "Тимофей", выслушав рассказ Дыбина, снова яростно скрипит зубами и грохает кулаком по столу.
- Ну, еще по одной за упокой его души и займемся делом, - поднимает свою стопку Дыбин. Выпив, продолжает: - Дядя тебе ничего не писал, зачем в Овражков так усердно звал?
- Намекал только, что предстоит заняться каким-то серьезным делом, а каким, можно было лишь догадываться…
- Оно и понятно: в письме про то не напишешь. А дело, Тимофей, такого рода: большой немецкий начальник, майор Вейцзеккер, хочет поручить тебе подготовку подрывников, которые потом должны будут пошаливать в советских тылах на их прифронтовых железных дорогах. Если возьмешься за такое дело - будет это лучшей твоей расплатой за смерть дяди. Как ты насчет этого?
- Что за вопрос, Егор Дормидонтович! У меня с ними и помимо дяди есть за что посчитаться. Давно об этом мечтал.
- Ну, тогда слушай дальше. Я сегодня доложу майору Вейцзеккеру по телефону о твоем прибытии и не позже чем завтра он непременно сюда приедет, так что ты будь к этому готов. С ним вы и уточните все детали организации школы диверсантов. А потом замысел его будем мы с тобой сообща осуществлять, ибо я тут, к твоему сведению, начальник местной полиции. К тому же на меня теперь временно обязанности бургомистра возложены.
Закусив соленым огурцом и куском ветчины, Дыбин наливает еще по стопке, чокается с "Тимофеем" и выпивает, смачно крякнув от удовольствия.
- Ну, все теперь - более трех в рабочее время не принимаю. А рабочее время у меня до поздней ночи. Продолжим наш разговор о школе диверсантов. Были в связи с этим кое-какие мысли у дяди твоего. Я тебе сейчас пришлю папку с его бумагами, там должна быть копия его докладной майору Вейцзеккеру. Ты с нею познакомься. И вообще полистай его архив, может, и еще что нужное там найдешь. После гибели дяди твоего я бумаги его из всех столов выгреб, да времени пока не было в них разобраться. А ты этим немедленно займись.
- Слушаюсь, Егор Дормидонтович!
Дыбин тяжело встает из-за стола и идет к вешалке за фуражкой. Прощаясь, советует:
- Дом этот на тебя потом по всем правилам оформим, как на законного наследника. А Марфу ты не выгоняй. Пусть пока ведет твое хозяйство. Баба она работящая и благонадежная. А у тебя, видать, со сватовством твоим в Миргороде так ничего и не вышло?
- Не приняла руки моей Галина, - тяжело вздыхает "Тимофей". - Я, однако, не теряю надежды…
- А может, тем временем и из наших овражковских девиц какая приглянется, - усмехается Дыбин. - У нас их тут на любой вкус, так что по хохлушке своей особенно не горюй.
"Тимофей" в ответ на это лишь сокрушенно вздыхает.
А спустя четверть часа какой-то полицай через вернувшуюся к тому времени Марфу передал Азарову папку с архивом Куличева.
Разбирая беспорядочно сложенные в нее бумаги, Азаров вскоре нашел копию той докладной Куличева, о которой говорил ему Дыбин, и тщательно изучил ее содержание. А когда принялся за просмотр остальных бумаг, обнаружил среди прочих письмо и конверт с обратным адресом: "Миргород, улица Шевченко, дом 19, Стецюк Тимофей Богданович"…
У Азарова даже лоб взмок от волнения. Вот ведь на чем мог бы погореть! Как же ни он, ни те, кто готовили его к этой операции, не подумали о возможности существования такого письма? А может быть, и не одного… Нужно будет поискать повнимательней. Ведь стоит только Дыбину или майору Вейцзеккеру сличить его почерк с этим, как все станет ясным.
Но что же делать теперь? Уничтожить это письмо? А если Дыбин видел его и читал?.. Да, похоже, что читал. В нем Тимофей изливает дяде душу, повествуя о безнадежной любви своей к Галине…
Марфа давно спит уже - из смежной комнаты слышится ее равномерное похрапывание. А Азаров все ходит по мягкому половику, безуспешно размышляя над трудной задачей…
Стецюк-Азаров приступает к своим обязанностям
Майор Вейцзеккер действительно приехал рано утром на другой день, и Дыбин сразу послал за Азаровым.
Они встретились в кабинете начальника полиции, и майор Вейцзеккер остался доволен внешним видом "Тимофея Стецюка". Его ответы на вопросы тоже вполне удовлетворили Вейцзеккера.
- А теперь я хотел бы послушать ваши собственные соображения и предложения, - говорит он Азарову.
- А можно мне сначала задать вам несколько вопросов, господин майор? - спрашивает Азаров.
- Да, пожалуйста.
- Начали ли уже строить железнодорожную ветку?
- Начали, но это будет не настоящая ветка. Будет называться так только для отвода глаз. Нам необходим лишь участок железнодорожного полотна для проведения практических занятий с курсантами.
- Но примкнуть ее к настоящей железнодорожной магистрали все-таки придется.
- А зачем?
- Для того чтобы подать на учебный участок паровоз и вагоны. Должны же диверсанты уметь минировать не только рельсы и верхнее строение железнодорожного пути, но и подвижной состав?
- Да, конечно, это очень дельная мысль. С этим я согласен и подумаю, что можно будет предпринять. Вам надо сегодня же побывать на строительстве и подсказать, что еще нужно нам учесть.
- А учесть нужно многое. На этой ветке должны быть все элементы земляного полотна нормальной железной дороги. Особенно же выемки и насыпи, на которых эффективнее всего ставить мины.
- О, это мы слишком хорошо знаем по опыту диверсий местных партизан! - воскликнул Вейцзеккер. - А каким методом вы намерены подрывать?
- Я надеюсь, вы снабдите нас фабричными минами, и нам не придется прибегать к самодельным типа "МУВ на шомполе". Знаете, что это такое?
- Мне приходится бороться с саботажем местных жителей, мобилизованных для работы на железной дороге, и расследовать крушения поездов. В моем распоряжении есть, конечно, технические специалисты, но я и сам неплохо в этом разбираюсь, - самодовольно улыбается майор Вейцзеккер. - Вы учтите это и имейте в виду, что меня нелегко будет провести.
- Не понимаю вас, господин майор, - удивляется Азаров. - Выходит, что вы не очень мне доверяете?..
- Я шучу, шучу, господин Стецюк, - смеется Вейцзеккер. - Стал бы я разве говорить вам об этом, если бы не доверял? Да, я очень хорошо знаю все заводские и самодельные мины русских партизан. И "МУВ на шомполе", и "ВПФ на палочке" и различные "Колесные замыкатели" мне уже известны. Но мы снабдим вас нашими минами промышленного изготовления. Вы ведь офицер инженерных войск и должны знать, кроме советских, наши, немецкие подрывные средства.
- Яволь, господин майор! Этому нас учили, да я и сам интересовался.
- А известны ли вам наши мины замедленного действия?
- Вы имеете в виду поездные? С одной нас знакомили в саперном батальоне, в котором я служил. С той, что замедляется до двадцати одних суток и имеет элемент неизвлекаемости. Она, надо полагать, безотказна в работе?