Догнать её на Рыжике сущий пустяк, но в отличие от настоящей овцы Дулма увёртливая, хитрая - то спрячется за Саврасуху, то перескочит через новую ограду кошары, а Рыжик не умеет прыгать; а то и совсем залезет под ноги к Рыжику, и Андрейка никак не может её достать. Андрейка тоже начинает хитрить. Он знает, что, пока Дулма под брюхом у Рыжика, того не сдвинуть с места. Андрейка просит Дулму снова сесть на Саврасуху. Он сам помогает Дулме сесть в седло. Но, пока Андрейка садится в седло, Дулма уже умчалась. Это явно не по правилам, потому что овца никак не может ездить верхом. Андрейка скачет, прижав под правым локтем укрюк, и, конечно, быстро догоняет Саврасуху. Пожалуй, когда Дулма сидит верхом, на неё ещё легче накинуть петлю. Но не тут-то было! Дулма прижимается к шее лошади, и попробуй тут накинуть петлю…
- Давай голову, не прячь голову! - кричит Андрейка.
Андрейка пытается "заукрючить овечку" - Дулму.
Дулма тихо смеётся, поворачивает к нему разгорячённое лицо, но зачем ей подставлять голову под укрюк, ей и так хорошо.
- Катя-а, Катя-а! - яростно кричит Андрейка.
Коза, услышав хозяина, перемахнула через ограду около юрты и побежала на зов. Дулма приподняла голову, взглянув на свою любимицу Катю, и в следующее мгновение почувствовала на шее петлю.
- Попалась!.. - торжествует Андрейка.
Вот так никогда и ни в чём нельзя верить Андрейке: уж он обязательно обманет.
Дулма под охраной Андрейки подъезжает к юрте.
- А теперь ты будешь моей мамой, а я Арсеном Нимаевым.
- Не хочу быть твоей мамой! - упрямо говорит Дулма. - Хочу своей бабушкой быть.
- Ладно, - соглашается Андрейка. - Будешь тогда бабушкой Бутид.
Ему, собственно, всё равно: ведь бабушка Бутид тоже умеет варить баранину, солить её и подметать в юрте. А это-то сейчас и надо Андрейке. Пока он, Арсен Нимаев, будет кормить Рыжика, Катю и подметать хотон, бабушка сварит баранину, подметёт в юрте, помоет посуду. Потом надо отнести ягнят к овце, чтобы они пососали молока. А в общем, дела найдутся. И Андрейка с Дулмой начинают новую игру.
Андрейка превращается в Арсена Нимаева. Удивительно, до чего у него всё ладно получается! Прежде всего он начинает таскать в кошару сено. Очень трудно брать сено из копны, потому что оно слежалось. Андрейка выдёргивает его клочками, а потом охапками переносит в кормушки. Ну вот, с этим делом покончено, и Андрейка идёт к хотону. У него своя метла; он сметает ею овечий помёт в одну кучку - земля в хотоне становится гладкая, чистая. Отец за это похвалит. Тут Андрейка спохватывается: он сам сейчас и есть Арсен Нимаев, и потому хвалить его некому. Он берёт ягнят и в сопровождении Няньки уносит их к овце в кошару. Оттуда возвращается с сеном для Кати. Таким образом, вся мужская работа окончена.
Дулма тоже справилась со своими делами и стоит на пороге юрты, вытирая тряпкой мокрые руки.
- Беда хорошая трава будет нынче, Бутид! - солидно откашливаясь, говорит Арсен Нимаев - отец Андрейки.
- Откуда ты узнал это, Арсен? - тоненьким голоском, спрашивает Бутид - бабушка Дулмы.
- Хотон подметал - беда трава зелёная лезет. Рано нынче. Снег вчера большой выпал; стаял снег земля мокрая. Беда хорошо!
- Беда хорошо! - повторяет Бутид. - У тебя нынче, Арсен, всё ладно: кошару поставили, сена стоит вон сколько… Смотри, всех ягнят сохрани! Давай соревноваться будем…
- Не угнаться тебе, Бутид, за мной, - вздыхает Арсен Нимаев - отец Андрейки. - У меня ведь красный флажок… - Андрейка прерывает на полуслове, лицо его вытягивается: совсем близко он слышит знакомый шум тракторных моторов.
Так и есть: вдали показались тракторы и, что совсем было замечательно, ехал на колёсах дом.
- Поедем скорей туда! - Андрейка показал в сторону тракторов, сразу забыв, что он Арсен Нимаев. - Стереги юрту! - поспешно приказал он Няньке.
Няньке не хотелось оставаться, но делать было нечего. Покорно она легла около двери юрты.
Весело переговариваясь, ехали Андрейка и Дулма навстречу тракторам. Андрейка сразу узнал вчерашнего своего знакомого тракториста и, сорвав с себя малахай, помахал им в воздухе.
Тракторист почему-то погрозил ему пальцем и что-то, смеясь, крикнул.
Андрейка с Дулмой объехали вокруг тракторов? их было четыре. За каждым тянулся плуг. А позади домик на колёсах.
Андрейка и Дулма пристроились за ним.
- Это что? Юрта? - громко спросила Дулма, показывая на домик.
- "Юрта"! - фыркнул Андрейка. - Это вагончик, трактористы в нём спят.
Дулма мотнула головой:
- Всё равно юрта!
- Беда спорить любишь! - хмыкнул Андрейка.
- Юрта, - стояла на своём Дулма.
Андрейка не выдержал и зло крикнул:
- А ты, любимая, беда много понимаешь!
Дулма хлестнула Саврасуху и, круто дёрнув повод, поскакала в сторону от тракторов.
Вот уж эта Дулма! Теперь ни за что не вернётся. Да она и не нужна сейчас Андрейке. Хмуро насупив широкие брови, едет он за вагончиком; глаза его - узкие щёлочки, губы сжаты и не хотят говорить. Он, пожалуй, сейчас сердитее, чем сам Арсен Нимаев.
Вдруг тракторы останавливаются. Андрейка подъезжает к знакомому трактористу; тот широко улыбается, показывая целый ряд металлических зубов. Андрейка ещё вчера заметил эти красивые и крепкие зубы. Вот бы ему такие! Ими можно всё, что хочешь, перекусить… Андрейка украдкой ощупывает незаметно два своих верхних зуба: шатаются, вот-вот выпадут. Тут же он решает, что не будет ждать, пока вырастут новые, а поедет в больницу и вставит себе стальные. Ого, с такими зубами он не станет разговаривать с Дулмой, а оскалит их, как Нянька! Живо напугается Дулма и не будет уже больше спорить.
Тракторы выстраиваются в ряд, моторы глохнут.
Знакомый тракторист спрашивает Андрейку:
- А куда парнишка делся, который с тобой ехал?
- Это не парнишка! - смеётся Андрейка.
- Значит, девчонка?
- Ага, - кивает Андрейка, и красная кисточка на его малахае весело рассыпается во все стороны.
- Так куда же она делась?
- В свою юрту уехала! - Андрейка махнул рукой и снова рассердился.
- Ты пошто сердитый? - рассмеялся теперь тракторист.
- Не, я так, - смутился Андрейка.
- Что ж ты бросил меня вчера? Трактор, можно сказать, на "Победу" променял.
Укор этот был справедлив, Андрейке даже нечего было ответить.
- Мы завтра вот эту землю будем пахать.
- Эту? - насторожился Андрейка. Он оглянулся и узнал то место, где вчера был с председателем колхоза.
- Конечно, эту. А потом здесь пшеницу посеем. Здорово она на целине вырастет!
- А где целина? - решился наконец спросить Андрейка.
- Вот целина! - Тракторист обвёл вокруг рукой.
- Это же Пронькин лог… А я вчера здесь был.
- Ах, ты уже, оказывается, был здесь? - притворно удивился тракторист. - Значит, готовил нам фронт работ?
Андрейка не знал, что такое "фронт работ", но всё же сказал:
- Ага. Шибко Миша вёз.
- Тогда другое дело. Пожалуй, приму в свою бригаду. Будешь на моём тракторе пахать, но уговор дороже денег: на работу выходить рано, чуть солнышко покажется.
Уж об этом Андрейку не надо предупреждать! завтра он будет здесь раньше всех.
Тракторист весело подмигнул и снова показал свои крепкие, стальные зубы.
Бывают же на свете хорошие люди! Не то что Дулма…
Первая борозда
Тракториста зовут дядей Костей Суворовым, Оказывается, он бригадир тракторного отряда, и, кроме того, о нём почему-то говорят: "Наш знаменитый полководец", "Старшой велел сделать".
Назавтра Андрейка приехал к тракторам до света. Рыжика он оставил у вагончика и пошёл туда, где слышались голоса людей и шум моторов.
- А вот и Андрей! - приветливо сказал дядя Костя. - Я, брат, думал, что ты проспишь… А собаку зачем привёл?
- Это Нянька, - сказал Андрей. - Шибко умная собака.
- Нянька? - засмеялся дядя Костя. - Хорошее имя!
- Хорошее! - обрадовался Андрейка.
- Отведи её к вагончику. Она умеет караулить?
- Хорошо караулит! - подтвердил Андрейка.
Пока Андрейка отводил Няньку к вагончику, три трактора ушли, а один остался. Около него стоял дядя Костя и смотрел в степь.
- Так вот, друг Андрей, - сказал он и положил руку на плечо Андрейке. - Сейчас я тебе про наш трактор объясню. Ты буквы не знаешь?.. Жалко! А то бы прочитал. Вот тут написано "ЧТЗ". Это, брат, значит - Челябинский тракторный завод. Но я тебе по секрету скажу, что я зову его "Черепанов Тимофей Захарович". Это был у меня во время войны командир танка. Фашисты его убили. Самый лучший друг мой был. Вот я и зову свой трактор "Тимоша". И ты так зови. Это, брат, сильный трактор! Видишь, плуг какой тянет? Пять лемехов. А если бы не целина, то свободно бы и десять потянул. Но здесь земля тяжёлая, никогда не паханная. Силы-то на неё много надо. Понял?
По совести говоря, Андрейка не всё понял, но то, что большой трактор звали "Тимоша", ему понравилось.
- Сядем, - сказал дядя Костя и опустился на землю.
Он поджал под себя ноги, и Андрейка сделал в точности так же. Больше дядя Костя ничего не говорил и даже не курил. Андрейка вообще заметил, что он не курит.
Дядя Костя смотрел в сторону, откуда поднималось солнце.
Почему всегда, когда солнце всходит, Андрейке так весело, как будто каждый день праздник? Андрейка любил смотреть на солнце. Вот оно выкатывается медленно, неохотно. Утром оно ленивое, доброе, сонное, большое, и на него совсем не больно смотреть. А днём оно вдруг становится маленьким, злым; посмотришь на него - и больно, слёзы потекут как будто уколешь глаза сухим сеном. Кто это выталкивает по утрам солнце? Наверно, какой-нибудь богатырь. Доехать бы до того места и посмотреть… На "Тимоше" долго ехать, он ходит медленно, а вот на председательской "Победе"… Надо бы попросить председателя не на целину, а к солнцу поехать - в-о-он на тот край, за Крестовую сопку! Лучше всего, конечно, шофёра Мишу попросить, он добрый. А председатель - он только к чабанам ездит, на фермы да на участки или на целину.
Около вагончика громко залаяла Нянька, и Андрейка перестал думать о солнце и целине.
- Чего это она? - прислушиваясь, спросил дядя Костя. - Сбегай-ка посмотри.
Андрейка что есть духу помчался к вагончику. Он увидел лошадь, запряжённую в телегу, на которой лежали железные бочки. Прижавшись к оглобле, стоял старик с седой бородой. Нянька яростно его облаивала.
- Ну и злая собака! - проговорил старик, не выпуская из рук оглоблю.
- Нянька, на место! - повелительно крикнул Андрейка.
Нянька сразу смолкла, опустила хвост и легла около Рыжика.
- Ты чей будешь? - спросил старик, всё с опаской поглядывая на Няньку.
- Я-то? Колхозный, - не задумываясь, ответил Андрейка.
- Колхозный - это я и без тебя знаю. Сын чей будешь, спрашиваю.
- Нимаева Арсена.
- Богатым тебе быть - не узнал я тебя. Это ведь ты в прошлом году на нашем колхозном рысаке Самолёте скакал?.. Андреем звать?
Ага, - проговорил Андрейка.
- А меня Егором зовут. Дед Егор. Я тут трактористам воду и бензин возить буду… Суворов-то где?
Андрейка показал рукой.
- Пойдём к нему, - сказал дед Егор и пошёл так быстро, что Андрейка едва за ним поспевал.
- А, дед! - приветствовал старика дядя Костя. - Вот хорошо, что рано приехал. Воду привёз?
- Нет, пустые бочки! - обиделся старик. - Впервой, что ли?
- Ну, ну! примирительно проговорил дядя Костя. - Ты вот что, дед: иди сейчас прямо к солнцу… Не доходя до Крестовой сопки, остановись и жди нас. Вместо вехи стой, а мы на тебя, значит, первую борозду будем делать.
Андрейка понял только то, что дед Егор почему-то пешком пойдёт к солнцу; а ведь Андрейка твёрдо знал, что туда надо ехать на "Победе". А почему дед должен стоять "вместо вехи" и как это можно "на него" делать "первую борозду" - в этом ещё надо было разобраться.
Андрейка, конечно, немало знал о тракторах. Как и зачем пашут, он тоже знал. Вот, например, стоило отцу перекочевать с юртой с одного места на другое, как вскоре обязательно появлялся трактор и опахивал землю вокруг юрты и хотона. Зачем это делается? Осенью и ранней весной, когда в степи кругом сухие травы, может случиться пожар. Загорится трава, огонь подберётся к юрте, к овцам - тогда беда. А если ветер ещё и ночь… Даже подумать страшно, что может быть! Бабка Долсон рассказывала, что раньше, когда не было ещё колхоза ("Как это могло не быть колхоза?" - думал Андрейка), когда буряты не пахали землю, не сеяли хлеб ("А что же они ели?" - спрашивал Андрейка), когда не было вокруг ни одного трактора, ни одного плуга ("Неужели ни одного трактора, ни одного плуга? Как же это можно?"), то юрты не опахивали. А теперь Андрейка сам видел, как однажды горела степь, огонь подобрался к чёрной вспаханной полосе, которая опоясывала юрту, но перескочить через неё не смог.
Видел Андрейка не раз, как пахали землю на тракторах и лошадях, как сеяли зерно, косили сено и даже убирали хлеб комбайнами. Видел он всё это издалека, чаще всего сидя верхом на своём Рыжике, но самому пахать землю ему, по совести говоря, ещё не приходилось.
Андрейка не мигая смотрел, как дед Егор быстро-быстро шёл на своих тонких ногах прямо к солнцу. И чем дальше он шёл, тем делался всё меньше и меньше - в точности как это всегда получалось с Дулмой.
Солнце уже показало свой край… Дед Егор до него не дошёл и остановился.
И вот тогда-то дядя Костя, до этого молча наблюдавший за дедом, посадил Андрейку на сиденье трактора и сам сел с другой стороны. Сердце у Андрейки громко забилось. Заработал мотор, и тогда Андрейка перестал слышать, как у него стучит сердце, и забыл обо всём на свете. Он привстал, оглянулся назад и увидел, что на сиденье плуга забрался уже прицепщик.
- Начали! - крикнул дядя Костя, блестя своими замечательными зубами.
Трактор тронулся.
Андрейка не знал, куда глядеть: впереди было солнце и дед Егор, позади оставалась широкая прямая полоса. Трактор шёл, за ним тянулась и тянулась эта полоса. Слева и справа - правда, далеко друг от друга, величиной с овечек, - двигались другие тракторы. Они тоже оставляли за собой чёрные ленты, но только совсем узенькие, не то что "Тимоша". Когда Андрейка вспомнил, что трактор зовут этим именем, ему почему-то стало весело.
"Тимоша" шёл вперёд - прямо на деда Егора. И опять Андрейке стало смешно. Дед Егор вначале походил на суслика, потом, когда подъехали ближе, на тарбагана. Они стоят на задних лапах, как столбики. Мать говорит, что суслики и тарбаганы потому так стоят, что караулят, как бы к ним кто-нибудь не подобрался, - вроде сторожей, значит. А зачем дядя Костя поставил так деда Егора? Обязательно надо спросить. Но вот дед уже совсем близко, и теперь ясно видно, что это и не суслик, и не тарбаган, а настоящий человек, с ногами и бородой. Видно даже, что он машет руками, смеётся. Когда подъехали вплотную, "Тимоша" остановился, перестал греметь гусеницами, а дед крикнул:
- С первой бороздой на целине поздравляю!
- И мы тебя поздравляем! - ответил дядя Костя.
- Лиха беда начало, теперь уже пойдёт и пойдёт! Ишь какую прямую борозду проехал, как по линейке…
Андрейка оглянулся назад и опять удивился: широкая борозда от трактора тянулась вдаль, туда, где виднелся вагончик, совсем узенькой прямой стрелой.
Да, она походила сейчас на огромную стрелу, какие рисуют на дорожных столбах.
Потом "Тимоша" пошёл так, что солнце осталось у Андрейки слева; потом повернул назад, и первая борозда, с которой поздравлял дед Егор, была справа. Позади тянулась новая борозда, а про солнце Андрейка успел уже забыть. Не в солнце сейчас было дело.
Андрейка вытащил из-за пазухи кусок хлеба, с силой куснул и почувствовал острую боль и солёный привкус. Андрейка выплюнул на ладонь хлеб вместе с зубом и даже почему-то обрадовался, хотя было больно.
Помощник бригадира
Андрейкина мать никогда не спит. Отца ещё иногда Андрейка видел спящим, но мать всегда на ногах, всегда что-нибудь делает. Вечером, когда уставший за день отец и Андрейка засыпают, мать сидит при свете керосиновой лампы и чинит одежду, сбивает в деревянной маслобойке масло или шьёт из овчины унты… Утром Андрейка, продрав кулаком глаза, видит, как мать хлопочет у котла, от которого идёт вкусный запах варёной баранины. В юрте так тепло от печки, что, оказывается, Андрейка спал, сбросив с себя одеяло.
Андрейка слышит, как щёлкает отцовский бич, как топочут овцы. Закрыв глаза, он видит овец, тесно прижавшихся друг к другу, медленно плывущих в ворота хотона. И только за воротами овец становится много, они заполняют собой всю падь.
Раньше Андрейка тоже щёлкал бичом, покрикивал, объезжая на Рыжике вокруг отары, сгоняя овец в кучу… Но всё это было до знакомства с дядей Костей, а теперь у Андрейки другие заботы.
Он быстро встаёт, под пытливым взглядом матери моет руки и нос, уверяя, что щёки и шея уже успели высохнуть сами, без полотенца, пьёт кислый-прекислый айрак прямо из ковша с длинной ручкой, которым мать черпает айрак из высокой длинной кадушки - долбянки. Об этой кадушке и об айраке вот что однажды рассказала Андрейкина мать.
Далеко-далеко отсюда росло могучее дерево. Его срубил степной бурят Нимай - отец Арсена Нимаева; отрезал кусок, выдолбил середину и налил туда овечье молоко. С тех пор в этой кадушке всегда был айрак - кислое молоко, такое вкусное, что у людей обязательно закрывались глаза, когда они пили айрак. Нимай - отец Арсена - пил его день и ночь и стал самым сильным батором в степи. Но кадушка всегда оставалась полная. Потом айрак стал пить Арсен Нимаев и тоже стал таким сильным, что ни разу не болел и мог побороть в колхозе любого силача.
Теперь айрак должен пить Андрейка, и он станет сильнее своего отца, Арсена Нимаева. Андрейку не нужно было уговаривать: ему нравился айрак, он хотел стать самым сильным батором в своём колхозе и во время сурхэрбана - летнего спортивного праздника - побороть на поясах своего отца.
Андрейка удивлялся, что айрак в кадушке всегда был, сколько бы его ни пили. Откуда брался айрак? "Так сделал дедушка Нимай", - улыбаясь, отвечала мать. Это всё-таки очень хорошо, что айрак всегда есть в юрте! В любую жару выпей стакан айраку - и ты напился.
Поел баранины - выпей айраку. Очень хорошо! Можешь целый день ездить потом по степи, и тебе не захочется пить. Вот почему ни мать, ни отец, ни Андрейка не пьют воду, а только айрак.
Андрейка совсем забросил отару, с утра уезжал на Пронькин лог и не сходил с трактора весь "световой день". Андрейка узнал, что световой день бывает, когда светит солнце. До тех пор, пока солнце видно на небе, можно ездить на "Тимоше" и пахать целину. Стоило солнцу исчезнуть за сопкой - и "Тимоша" останавливался, а Андрейка возвращался на Рыжике к своей юрте.