- Конечно. Я знаю всё. Я самый умный. Но прежде скажи: видела ли ты где-нибудь еще такую белую шею?
- Нет. Ваша белее всех шей Ленинграда.
- Танька, торопись.
- Не правда ли, я белее всех этих статуй? Они к тому же всего лишь каменные, - не унимался лебедь, изучая свое отражение в черной воде.
- Вы белее всех!
- Танька, сворачивай уже дипломатию, - простонал Шурка.
Милиционер явно смотрел в их сторону.
- Господин лебедь, скажите, пожалуйста, куда Ворон отнес нашего папу? Скорее, пожалуйста! Прошу вас! - взмолилась Таня.
Шурка подпрыгивал на месте: пора было бежать - там, за оградой, дело принимало скверный оборот. К милиционеру и женщине с сумкой присоединился сторож парка, в руке у него бренчала связка ключей.
- Ничто так не вредит красоте, как суетливость, запомни, девочка, - наставительно произнес лебедь, склонив голову набок: в профиль он тоже себе нравился.
- Танька, брось. Он же ничего не знает. Просто тебя дурачит.
- А вот и знаю, - прошипел лебедь, но собственное отражение снова его отвлекло. - Красиво, не правда ли? Настоящая классическая красота.
- Отвечай, глупая птица! А то я завяжу узлом твой дурацкий шланг! - заорала Таня.
- Таня! Там!
Теперь все трое - сторож, усатый милиционер и женщина с сумкой, оставив позади отпертые ворота, шли по большой аллее. Женщина с сумкой указывала на Таню и Шурку пальцем, как будто хотела пришпилить им нарушителей общественного порядка.
Сердце у Шурки застучало в горле. Таня побледнела. Преследователей было трое. Само имя Ворона, казалось, притягивало погоню.
Справа парк был очерчен канавой. Слева - Фонтанкой. Позади - высокая решетка с копьями. Впереди… Таня схватила Шурку за руку и бросилась вправо. Вслед им ударил сверлящий свисток. За ним - второй.
Когда милиционер набирал воздух в грудь, свистел сторож. Когда набирал воздух сторож, испускал трель милиционер. Выходило даже красиво.
Преследователи неслись крупной рысью. Хлюпал снег.
Таня и Шурка кубарем скатились по пологому берегу канавы.
- Танька, промокнем!
Но сестра стиснула его ладонь до боли. Они выскочили на лед - но ничего не случилось. Канавка была так неглубока, что за зиму промерзла до дна, и лед еще держался.
Они, скользя, пробежали на другой берег - лед потрескивал под ногами. Помогая себе руками, взобрались по склону, где сквозь снег торчала колючая прошлогодняя трава.
Страшный хруст раздался позади. А потом визг.
Таня и Шурка обернулись: сторож и милиционер сообща вытаскивали на берег женщину. Шляпка ее свалилась на лед. Сумка и подол платья промокли. Ноги беспомощно скользили по снежной каше крутого склона, как будто женщина бежала на месте. Ее весенний лед не выдержал.
Таня и Шурка опрометью понеслись мимо Марсова поля. Мимо канала, за которым спал другой парк, к домам. Туда, где в проходных дворах можно было уйти от любой погони. Туда, где румянцем, пряниками и бирюзой сверкали в небе купола старого собора.
Редкие прохожие косились на них. В этом городе с его строгими красивыми домами, площадями, мостами, проспектами не принято было бегать.
Дети обогнули собор, пробежали по мосту через канал, забежали в тесный темноватый двор. Стены домов образовывали прямоугольник с квадратом неба вверху. Здесь можно было отдышаться.
На земле поленницей лежали только что, видимо, привезенные дрова. От них приятно пахло смолой.
Шурка сел на приступочку. Таня тоже тяжело дышала.
- Всё, - захныкал Шурка. - Я больше не могу. Я устал. Хочу домой, есть, пить и писать.
- Шурка, ты чего?
Воздух медленно густел, голубел: еще недлинный весенний ленинградский день повернул к вечеру.
- Милиционеры за нами бегают, птицы с нами разговаривают, надоела эта дурацкая игра. Хочу домой! Пойдем домой!
- А как же папа?
- Мама же сказала, что он уехал! В командировку Ты сама говорила… Пойдем домой!
Таня вздохнула.
- Давай хоть в кино сходим? Глупо как-то. Мама денег дала, чтобы мы повеселились. А мы только пирожки купили. И хлеб.
- Не хочу в кино. Хочу домой!
- Ну не реви, - рассердилась Таня. - Ты, между прочим, первый затеял с Черным Вороном.
- А теперь не хочу!
- Ладно. Пошли.
- Домой?
- Домой.
Шурка шмыгнул, соскользнул с поленницы, отряхнул пальто.
Они вышли из арки и по каналу пошли к Невскому.
В "Норд" они все-таки зашли. Это было по пути. Выпили горячего шоколада с галуном взбитых сливок, купили лимонад и набор крошечных пирожных-птифуров.
Коробка была крест-накрест перевязана шелковой ленточкой. Бутылки нежно звякнули в бумажном кульке.
Из-под ног, когда они выходили из кондитерской, порхнул голубь. Наверняка и он умел разговаривать. Но проверять это Шурке не хотелось.
Он представил, как они сейчас дома сядут пить чай с этими крошечными корзиночками, буше и тортиками с ноготок, и у него слюнки потекли.
Таня, видимо, думала о том же самом. Всю дорогу домой они молчали.
Перекресток с Литейным они благоразумно прошмыгнули, прячась за прохожими.
Продавщица пирожков, видно, уже распродала свой жаркий маслянистый товар: на углу никого не было.
Таня и Шурка свернули к своей парадной. Воздух сделался синим-синим, будто в нем развели чернила. Уютным светом наливались чужие окна, ласково подгоняя тех, кто еще не дома.
По лестнице Таня и Шурка поднялись с трудом. От усталости казалось, что в коробке не пирожные, а камни.
Вот наконец родная дверь, таблички с именами всех соседей. На каждой - кому как звонить. Против фамилии Тани и Шурки стояло "три длинных".
Но им не нужно было звонить - Таня отперла дверь своим ключом.
Темный общий коридор с тусклой желтой лампочкой дохнул привычными звуками и запахами. Бормотало радио, наигрывал патефон, что-то обсуждали соседки, кто-то пел, кто-то спорил.
Пахло десятью разными ужинами, которые одновременно готовились сейчас на общей кухне. Кто-то кипятил белье, пахло горячей мыльной пеной. Пахло старыми вещами, навеки сосланными в общий коридор из всех комнат: велосипедами, санками, сундуками, корытами. Шурка и Таня давно научились обходить их, не задевая даже в темноте.
Одно было не таким, как обычно.
Они остановились перед своей дверью.
- Что это?
На двери белела узенькая полоска бумаги с залихватской и неразборчивой сиреневой росписью.
Шурка потрогал красную сургучную печать. Она висела на двух веревочках. И полоска, и веревочки соединяли дверь с косяком, так что нельзя было открыть дверь, не порвав полоску и не сломав печать.
- Не трогай, Шурка! - остановила брата Таня. - Мы же не знаем, что это такое.
- Мама, ты там? - забарабанил в дверь Шурка.
Прислушался. Тихо.
- Мама! - застучал он уже ногой.
Скрипнула дверь напротив. Старуха, с которой никто не дружил, высунула седую косматую голову:
- Уходите отсюда! Быстро уходите! - испуганно зашептала она.
- Почему? Где мама? - громко спросила Таня.
- Я же передала вам кошелек. Спасибо скажите, что вторая дверь их запутала.
- Кого?
- К тетке своей идите, сказано вам. Я сделала всё, что могла. Хватит с меня неприятностей.
Дверь лязгнула, изнутри трижды повернулся ключ, старуха заперлась.
- Совсем уже… - рассердилась Таня.
- Где мама?
- Пошли пока на чердак, - предложила Таня. - Чего еще остается. Там маму подождем.
- Я есть хочу, я уста-а-ал, - заныл Шурка.
- На работе, наверное, задержалась.
Таня потянула брата за собой.
По пути сняла со стены ключ от чердака: он тоже был общим, как и кухня, ванная и туалет. Соседи брали ключ по очереди, когда отправлялись повесить выстиранное белье или снять высохшее.
- Давай ей на работу позвоним, - ныл Шурка.
- У нее теперь другая работа, забыл? И номер она нам не оставила.
- А Бобка?
Их шаги звонко отдавались от ступеней, стен и потолка, еще сохранившего остатки лепных фигур.
- С мамой, где же еще, - пробормотала, запыхавшись, Таня. - Она его после работы забрала из садика. И они вместе пошли к кому-нибудь в гости.
Дети поднялись на чердак, отперли люк. Простыни, пододеяльники, наволочки отозвались вздохом.
Таня втащила Шурку внутрь.
- Темно, - проворчал он.
- Зато почти тепло. А глаза скоро привыкнут. Садись сюда, на ящик. Этот - будет стол. А эта газета - скатерть.
Таня разгладила забытый кем-то шуршащий лист. Со страницы большие буквы кричали о шпионах, вредителях, о трудовых советских победах. Таня поставила на нее коробку с пирожными. Развязала ленточки.
Нежный вид пирожных заставил забыть обо всем.
- Я вот это буше, - сказал Шурка.
- А мы руки не помыли.
Шурка обтер руки о пальто. Встретил укоризненный взгляд сестры, вздохнул.
Таня подошла к окну, отперла его, собрала с подоконника немного снега. Себе и брату. Пальцы вмиг стали красными, от холода заболели. Но ощущение чистоты успокоило обоих.
Шурка съел буше, Таня - трубочку с кремом. Таня - эклер, Шура - корзиночку. Бутылку лимонада они по очереди передавали друг другу.
- Таня, а Таня… - начал Шурка. Но Таня вдруг кинулась всем телом вперед, захлопнула коробку. В ту же секунду шум множества крыльев обрушился на них, вздымая пыль.
На чердаке жили голуби.
- Пошли вон! - закричала Таня, размахивая руками.
Голуби осели на пол трепещущим серым покрывалом. Они недовольно гудели в нос:
- Кто такие? Что такое? Сидят едят. Сидят едят! У нас сидят! Наше едят!
- Ничего это не ваше! - крикнула им Таня.
- Наше, наше, наше!
- Мы вас обижать не будем, посидим, дождемся маму и уйдем.
- Одни! Одни! Одни! - обменялись мнением голуби. Среди них всегда царило согласие.
- И вовсе мы не одни, - возразил Шурка.
- Мы посидим и уйдем, - объяснила Таня.
- Знаем таких. Сперва временно, а потом постоянно. Вы с кем? Вы кто?
Пришлось объяснить про Черного Ворона. В сердце у Шурки зажглась надежда: может, голуби знают?
- Возмутительно! Возмутительно! Возмутительно! - забулькали они. Но неясно было, к кому или чему это относилось.
- Так вы знаете, где Черный Ворон?
- О! О! О!
- Знаете или нет?!
- У! У! У!
- Вот тупые, - рассердилась Таня. - Злобные и тупые.
- Мы можем обменять эти сведения на пирожные, - встрял Шурка. И зря.
Голуби взвились в воздух, хлопая крыльями. В воздухе, казалось, нечем стало дышать.
- Отдай! Наши! Мы здесь живем! Всё наше!
Клювы и крылья ударяли больно.
Таня сдернула с веревки чье-то махровое полотенце и принялась вращать им как пропеллером.
Голуби шарахнулись прочь.
- Наше! Наш чердак! Наш! Наш! Наш! - гудели они с безопасного расстояния.
- Это мы еще посмотрим!
Таня подняла кусок доски и кинула в голубей.
Они отпорхнули еще дальше. Теперь в темноте слышался только гул, слов было не разобрать.
Шурке всё это надоело. Он хотел обратно в тот мир, где воробьи чирикают, вороны каркают, сороки трещат, а голуби воркуют. Где мама, папа и Бобка дома.
Таня крепко обняла его. Они вжались в угол, обняв друг друга. Вглядывались в темноту, чтобы не пропустить внезапный вражеский маневр. Но голуби то ли спали, то ли хорошо притворялись. Темнота была полна теней, шорохов, вздохов, лунный луч слепо трогал всё, что подворачивалось. Тени медленно и нестрашно ходили по стенам и потолкам. Они словно вливались в глаза, заполняя изнутри. Они текли, текли, текли…
Первое, что увидел Шурка утром, была пустая коробка, перемазанная кремом. К следам крема прилипло несколько сизых перьев.
- Гады!
Шурка пнул коробку ногой. Но голубей и след простыл: они разлетелись по своим сорным дневным делам.
Таня спала, натянув до подбородка боевое полотенце, носки ботинок торчали из-под него.
- Танька, - потормошил Шурка сестру и засмеялся: - Вот нам от мамы сейчас влетит.
- Чего? - Танька вытянула ноги и заохала: - Ой, гвоздики в ногах… Ужас! Мы что, всю ночь здесь просидели?
- Мама небось сама не своя там. Соседей на ноги подняла. Милицию вызвала. В больницы звонит.
- Ужас какой! Бежим скорее!
К их огромному облегчению, на двери не было больше ни таинственного листка с чьим-то автографом, ни печати на веревочках.
Шурка с облегчением засмеялся.
Таня вставила ключ.
Ключ не подошел.
Она и Шурка уставились на него, как будто надеясь прочесть ответ в его бороздках.
Вдруг их дверь отворилась сама. Изнутри. На пороге стояла тетя Рита в халате. На голове у нее были бигуди.
- А вам чего? - мрачно выплюнула она.
- Мам-мммм-ма… - тихо завыл Шурка.
- Где наша мама? - спросила Таня, стараясь заглянуть за тетю Риту.
Комната родителей выглядела как вчера утром. Только одежда на вешалке была чужой. На комоде стояли чужие фотографии. А на кровати, под чужим красным одеялом, лежал дядя Коля, муж тети Риты.
- Мама твоя где? - ощерилась в улыбке тетя Рита. - Дурная ты или дурочку разыгрываешь? Пошли вон отсюда, а то милицию позову.
- Моя скрипка, - проговорила Таня помертвевшими губами: ее глаза остановились на футляре, прислоненном к печке.
- Ничего тут твоего больше нету. Мы тут теперь живем. Всё теперь наше.
- Отдай ей пиликалку, тебе она зачем, - лениво отозвался с кровати дядя Коля. - На улицах за копейку играть, может, будут, сиротки.
Дверь перед носом Тани захлопнулась.
Шурка часто моргал. Таня стояла ни жива ни мертва. Они никак не могли переварить услышанное.
Дверь снова отворилась. В Танины руки ткнулся прохладный гладкий футляр.
Дверь снова хлопнула. Теперь уже окончательно.
Шурка был так перепуган, что не мог даже заплакать, только дрожал. Таня тупо прижимала к груди футляр. Большая тяжелая мысль всё никак не желала поместиться в уме, как ее ни укладывали, как ни поворачивали.
- А ну пошли отсюда!!! - завопил кто-то на другом конце коридора.
Видно, опять поссорились на кухне соседки, подумал Шурка.
Из кухни выбежала соседка тетя Катя - тощая, но жилистая и сильная. В мокрых красных руках она держала полотенце. Лицо у нее было перекошено. Точно, на кухне поругались, подумал Шурка.
Мокрое кухонное полотенце хлестнуло его по лицу. Потом обрушилось на Таню.
- Из-за вас нам всем потом расхлебывать! А ну пошли отсюда! - тетя Катя принялась обеими руками толкать их к выходу. От нее пахло мылом. Шурку мотало как тряпичного. - Здесь мы живем!
- Мы тоже! - пискнул Шурка.
- Что вы делаете! - крикнула жалобно Таня.
- Ничего вашего здесь нет! - это опять высунулась тетя Рита: видимо, ей хотелось полней ощутить вкус победы.
В коридор стали выглядывать соседи.
- Помогите! Пустите! - извивалась Таня.
Но никто не спешил на помощь.
Тетя Катя волокла Таню и Шурку по коридору.
- Правильно! Так их! Наплодились враги! Всё их гнездо уничтожить пора.
- Гони их отсюда!
- Еще не хватало, чтобы из-за них на нас кинулись!
- Мы же ничего не сделали! - крикнул Шурка.
- Нет-нет-нет-нет-нет! - застрочило и затрещало отовсюду, захлопали двери.
- Как бы чего не вышло…
- Не рассказывайте. Не хочу знать…
- Меньше знаешь - крепче спишь…
- Я ничего не знал…
- Я ничего не слышала… Не видела…
- Мое дело - сторона…
Коридор вмиг онемел и ослеп.
Тетя Катя выбросила детей на лестничную площадку. Большая дубовая дверь захлопнулась, блеснув на прощание всеми своими табличками. Замок щелкнул. Тишина в подъезде стала звенящей.
- Глянь, Шурка, - прошептала Таня еле слышно.
Там, где еще вчера была табличка с их фамилией и надписью "три длинных", остались только четыре дырочки. В них было что-то такое окончательное, бесповоротное, что противиться этому было уже поздно.
- Идем к тете Вере, - бесцветным голосом проговорила Таня, тронув Шурку за плечо.
Он широко открытыми глазами смотрел на четыре дырочки, словно сквозь них ушло что-то важное.
- Идем, - повторила Таня.
Глава 6
Шурка был так поражен, что не плакал. Он только смотрел на сестру.
Не плакала и Таня. На лице у нее появилась странная кривоватая улыбка. Ей казалось, что тетя Рита выбежит из подъезда следом - как была, в бигуди и халате. Завопит: "Шутка! Не поняли, что ли?" И мама, смеясь, выйдет следом. "Таня, Шурка, я пряталась под лестницей! Глупо. Простите. Простили?" И Бобка будет семенить, путаясь сразу у всех под ногами. А потом приедет папа.
Из соседней арки вышел дворник. Он был в большой шапке. Густые брови и борода, бляха на фартуке и свисток, на трель которого откуда ни возьмись появлялся милиционер, наводили веселый ужас на мальчишек со всей улицы.
Дворник принялся возить по мокрому снегу колючей метлой. От ее прутьев на снегу оставались дорожки.
- Таня, давай дворнику нажалуемся!
Его боялись и бродячие собаки, и голуби, и кошки, и выпивохи, и даже крикливые соседки.
"Будешь плохо учиться - станешь дворником", - некстати сказал в голове голос папы.
Дворник не глядел на них, махая метлой.
- Как же ваши мама с папой так, - пробормотал дворник себе в бороду. Отвернулся.
- Что вы сказали?! Нет, стойте!
Таня бросилась за ним. В одной руке футляр со скрипкой. Другой она тащила за собой Шурку.
Преградила дворнику дорогу.
- Что вы сказали?
- С виду приличные советские люди. А оказались шпионами. Врагами народа. Всех подвели.
Говорил он каким-то неестественным голосом. Слишком громко. Слишком отчетливо. Как на сцене. А глаза бегали.
- Кто вам сказал?
- И говорить не надо. Ворон забрал - ясно, - буркнул дворник, отводя взгляд.
- Ворон? - переспросил Шурка. Подумал, ему послышалось.
- Ворон?! - остановилась Таня. Она чуть не заплакала, до того неуместна была эта шутка. - Не смешно! - рассердилась Таня. - Слышите? Не смешно!
- Значит, виноваты! - неестественно-пронзительно крикнул дворник. Лицо его сморщилось, как от боли. Он быстро отвернулся. - Идите отсюда, - вдруг зашептал он. - К тетке своей. Сказали же вам! Глупые какие. Бегом. Пока не поздно.
Таня увидела, как позади него в окне на первом этаже дрогнула штора. Показался нос.
Почему дворник притворялся? Чего от них хотел?
- Пошли вон отсюда! Не то милицию вызову. Ну! - Дворник сунул в рот свисток. Глаза у него при этом были не злые, а умоляющие. Махнул на них метлой. - Кыш! Кыш отсюда!
Таня и Шурка попятились.
- Кыш!!!
Метла чиркнула по асфальту, отбросив в их сторону комья снега.
Таня и Шурка развернулись и бросились прочь. Вслед им полетел слабый свист. Но больше для виду.
Таня и Шурка не видели, как штора колыхнулась, нос пропал.
Сначала они бежали. Потом пошли шагом.