Они шли и шли. Кто-то задевал их сумкой, портфелем, плечом, от толчка они меняли направление и брели, пока новый толчок не отправлял их в другую сторону. Так они дважды перешли туда-сюда мост, по четырем углам которого сидели зеленоватые грифоны с фонарями на длинных стеблях.
- Шурка, мы совсем не туда идем, - очнувшись, сказала Таня.
Голос у нее был чужой. Ей было всё равно, что идут они совсем в другую сторону.
- Да, - отозвался брат.
Тетя жила далеко, на Петроградской. Надо было ехать на трамвае.
Ехать к ней не хотелось. Ехать к ней было невозможно, нельзя! Оба они чувствовали это. Как будто, сев в трамвай, они бы согласились, что дворник сказал правду. Как будто, придя к тете, они навсегда бы отрезали от себя обычную жизнь - ту, в которой были папа, мама, Бобка. Их дом.
Им казалось, что, пока они вот так бродят по городу, всё еще понарошку. Еще можно всё повернуть. Отыграть назад.
- Есть хочется. И пить, - Шурка несколько раз сжал и разжал окоченевшие пальцы. Красивый серовато-желтый собор с зеленым куполом раздвигал полукругом колоннаду, словно простирая гигантские каменные объятья к двум бронзовым фигурам полководцев, стоявшим поодаль и смотревшим на проспект.
Таня поставила футляр на тротуар. Пересчитала деньги, оставшиеся в кошельке с пуговкой. Их всё еще было очень много. Что-то подсказывало Тане, что тратить их надо осмотрительно.
- Идем. На завтрак хватит.
Но Шурка не двинулся.
- Чего?
- Таня…
- Что?
- Я писать хочу.
- Ну спрячься где-нибудь здесь в кустиках. Отвернись. И писай!
Шурка помотал головой.
- Я посторожу, - заверила Таня.
- Не могу.
Таня со вздохом закатила глаза.
- Так пить или писать? - съязвила она. Но взяла его за руку. - Идем.
Они вошли в булочную. Шурка слушал, как Таня врет продавщице про урок музыки. Продавщица в белой шапочке недоверчиво наклонила голову. Таня подняла повыше над прилавком футляр.
Продавщица откинула доску-стол, открывая проход за прилавок.
- А вы почему одни? Без взрослых? - спросила она.
- А бабушка у Гостиного двора ждет, - соврала Таня.
Пока Шурка возился с пуговками и лямками, Таня увидела, как продавщица, кивнув напарнице в такой же белой шапочке, отошла к черному блестящему телефону и сняла трубку.
- Шурка, бежим, - прошептала Таня.
Они выкатились в торговый зал, выскочили на улицу, застегиваясь на ходу. Вслед им недоуменно смотрели покупатели.
Шмыгнули в ближайшую подворотню.
- Таня, это что же, нам теперь всегда от всех бегать придется?
- А я откуда знаю! - сердито буркнула Таня, осторожно высовываясь.
Погони не было.
- Горизонт чист, - кратко объявила она. Но вместо того, чтобы выйти на улицу, прислонилась к стене, согнув одну ногу в колене и уперев подошвой в стену. - Пока понятно только, что Ворон - это не выдумки.
В другой раз Шурка с превеликой радостью бы завопил: "А я тебе что говорил!" Но сейчас лишь испуганно посмотрел на сестру.
- Я только не пойму: почему она сказала "они". Старуха. Она сказала "они". А дворник сказал "ворон".
- Наверно, их было два. Ворона.
Таня посмотрела на брата.
- Ты что, не понял?
- Что?
- Они бы и нас тогда забрали.
- Кто?
- Нам повезло. Они не догадались, что шкаф - это дверь в нашу комнату.
Шурка вспомнил: точно! В ту ночь кто-то стукнул из коридора в дверь детской. Стукнул, подождал и потопал дальше.
А вторую ночь они провели на чердаке. "Они" этого знать не могли. Или он. Ворон.
Шурка представил себе обычную уличную ворону, только большую. В их коридоре. В их комнате. Ворона наклоняется над кроваткой Бобки, клювом приподнимает Бобку за рубашечку… Нет, это не могло быть правдой! Так не бывает!
- Пошли. Надо поесть, - сказала Таня, подхватила футляр со скрипкой и решительно двинулась к полуарке, которая вела на улицу.
Шурка поплелся за ней.
Они не знали, сколько часов вот так болтались по городу, следуя петлям каналов, стежкам переулков, ровным прямым линиям улиц. Что-то жевали. Опять шли.
День быстро выгорел. Показался оранжевый край неба. Стало темнеть.
Постепенно в Таниных шагах появилась целеустремленность. Шурка понял, что они на пути к тете Вере. Надо было выйти к Неве. Увидеть вдали золотой шпиль Петропавловской крепости, а за голыми, но густыми деревьями - голубые купола мечети. Туда неторопливо вел мост - сам широкий и длинный, как проспект. Видимо, к Неве Таня и шагала. Шурка понадеялся, что она знает дорогу.
Ехать в трамвае, под испытующим взглядом кондукторши, они побоялись.
- Она не знает, что мы к ней идем, - вдруг заметила Таня.
- Кто?
- Тетя Вера.
Если только мама сама ей не позвонила.
Таня подумала: а что если и тетя Вера?.. Что если, увидев их, она криво откроет рот, завопит: "Милиция!"
Она замедлила шаг. Остановилась.
Ноги ныли. Ступни замерзли, от каждого шага кололо как иголками.
В домах начали загораться окна. Их теплый свет казался издевательским.
- Таня, идем, - позвал Шурка.
- А если нам так и придется от всех всю жизнь бегать?
Сестра кусала губы. Под глазами у нее были тени. А на лбу - морщинка.
Шурка не знал.
- А если мама и папа правда… такие?
- Какие?
Шурка не в силах был выговорить страшное слово.
- Как дворник сказал.
У Тани сузились глаза, затрепетали ноздри.
- Может, они не всё нам рассказывали!
Они не смотрели друг на друга. Положили локти на гранитный парапет, стали делать вид, что смотрят на воду. Она казалась лиловой.
- Идем, - наконец заговорила Таня. - Холодно. Темнеет.
Они свернули в сумрачную арку, через которую Мойка входила в Неву. В арке шлепало и хлюпало, блики плясали на сводах. Вышли. И вдруг стало очень много неба и воды. Нева медленно несла себя прочь из города.
- Смотри, - показала Таня.
В воздухе, распластав крылья, висели чайки. Они казались вырезанными из фольги. Чайки позволяли ветру снести себя на сторону, затем несколькими ударами крыльев возвращались на исходное место - и по новой.
Ветер обшарил Шурку под пальтецом. Таня потуже натянула на уши шапочку. Над широкой рекой ветру было где разогнаться.
Вид у Тани был решительный.
- Я не хочу больше ни с кем разговаривать, - торопливо предупредил Шурка.
Вдруг разом, по всей длине набережной, налево и направо, зажглись молочным светом фонари. Вечер.
- Давай уже скорее придем к тете.
- Сдаешься? - глаза у Тани опять сузились. - Сдаешься? Так и скажи, несчастный ты трусишка.
Она подбежала к гранитному парапету.
- Товарищи чайки! Товарищи чайки!
- Таня, перестань! Не смешно!
- А я не смеюсь, - грубо отрезала сестра.
- Таня!
- Кого нам еще спрашивать? Если все остальные на нас кидаются, как на злодеев. Как будто мы воры или хуже… Товарищи чайки!
Шурке показалось, что ветром чаек пригнало ближе. Чайкам, похоже, достаточно было чуть изменить наклон крыльев - и ветер нес их куда им хотелось.
- Таня!
- Трус, - отрезала Таня и опять закричала: - Товарищи чайки!
Одна из них, хлопая крыльями, опустилась на парапет. У нее были ярко-желтые ноги, оканчивающиеся ластами, а глаза - оранжевые, рыбьи. Чайка оправила клювом завернувшееся перо.
Таня торжествующе оглянулась на Шурку: мол, видел?
- Товарищ чайка, мы совсем одни. Что же теперь делать?
Чайка несколько раз переступила с ноги на ногу.
- Берите пример с нас, - голос у нее был пронзительный и тонкий. - Мы сами по себе. Никому ничего не должны - и нам никто не должен. Свобода!
- Если вас послушать… - встрял Шурка.
- Молчи, трус, - перебила его Таня. И повернулась к чайке: - Поздно. Мы должны как-то найти маму и папу. И Бобку - это наш брат, он маленький.
- Поздно, - скрипнула чайка, наклонив голову. То ли она соглашалась с Таней, то ли возражала ей. Ветер пробегал по ней пушистой волной. - Поздно, - повторила чайка.
Возможно, она имела в виду всего лишь то, что солнце скрылось, на город шла ночь.
- Можно я вас кое о чем спрошу? - печально посмотрела на нее Таня.
- Спросите.
- Можно я вас поглажу?
Чайка, переступая ластами, повернулась к ней боком. Таня осторожно протянула руку. Чайка оказалась удивительно гладкой и плотной на ощупь.
Шурка немного рассердился на Таню за эти девчачьи глупости. Чайкам же сверху всё видно. Вот кого надо спросить по существу!
- Черный Ворон! - крикнул Шурка, выныривая из-под Таниного рукава к чайке. - Слыхали про такого?
Чайка с шумом подбросила себя в воздух и в мгновение ока была уже высоко.
Ее уже было не отличить от остальных.
- Ворон! Ворон! Ворон! Там! Там! Там! - то ли плакали, то ли хохотали они, качаясь на ветру.
- Таня, Ворон там! Таня! Бежим! - забился, завопил Шурка, рванувшись к домам. Таня сломя голову помчалась за ним.
Они юркнули в подъезд на набережной. Косой луч от фонаря проходил сквозь мутноватое, давно не мытое окно и показывал, что пол выложен цветной плиткой. На площадке в полумраке белел мраморный амур с отбитым крылом. Когда-то, еще при царе, этот дом был богатым и роскошным. Теперь, как и тот, где жили Таня и Шурка, его заселили новыми жильцами, роскоши никогда не видавшими, - по семье в каждую комнату. Потому что в советской стране все равны.
- Кто там был? - шепотом спросила Таня, неслышно опуская на пол футляр.
- Не видел, - прошептал Шурка.
- Ты же крикнул "Ворон"! - Таня с досадой всплеснула руками.
- Это они крикнули "Ворон"… а я подумал… Таня! Я читал, у чаек знаешь какое острое зрение!
- Ах ты трус…
Таня с досадой пнула футляр. Скрипка охнула.
На набережной слышался шум мотора.
- Паникер несчастный, - голос Тани зазвенел. - Ты только зря спугнул чайку. Из-за тебя мы ничего у нее не узнали! Трус!
- Я трус?!
- Несчастный трус! Из-за тебя всё! Трус! - Таня затопала ногами.
- Я не трус!
Шурка рванул на себя ручку двери. И выскочил из подъезда.
Совсем рядом громыхал мотор.
- Ой, - сказал Шурка.
- Шурка, стой!
Но Шурка ловко схватил валявшийся рядом огрызок палки и вставил снаружи между дверными ручками.
Потом он не мог объяснить, почему так поступил.
- Не могло же быть, Таня, что я тогда что-то понял? Не могло же?..
Напрасно Таня трясла изнутри дверь.
- Шурка! - неслось из-за двери. - Открой!
- Таня, не ори, - Шурка старался говорить спокойно. - Тебя потом кто-нибудь из жильцов выпустит. Не бойся! Главное, иди к тете!
"Я найду маму, Бобку и папу".
- Шурка! Ну я тебе задам! - завыла Таня из заточения.
Шурка прижался спиной к двери, словно надеясь унять ее толчки: Таня билась плечом изнутри. Вдоль набережной прыгали столбы света.
- Шурка, не глупи!
"Ворон сам меня к ним отнесет". Шурка бросился прочь от подъезда с плененной Таней. Чтобы не выдать сестру. Побежал по мостовой.
Черный Ворон крался не спеша по набережной, словно прислушиваясь к домам и окнам.
Он казался огромным, но в остальном совершенно обычным - таких полно на улицах. От этого становилось особенно жутко. Поблескивали черные лакированные крылья.
Шурка бежал ему навстречу, размахивая руками.
Сердце билось до боли. Было очень страшно.
"Я не трус, - приказал себе Шурка. - Я докажу".
- Эй!.. Эй вы!.. Вы меня ищете.
Ворон остановился. Шурка прямо стоял перед ним. Под мышками сделалось горячо. Круглые глаза Ворона без всякого выражения смотрели на Шурку.
И Шурка сказал:
- Я здесь.
Глава 7
Ворон, похоже, любил серый цвет. Всё было либо серым, либо сероватым. Либо серого оттенка.
Иногда к серому примешивали какой-нибудь другой. Совсем чуть-чуть. И, видно, лишь когда иначе было никак не обойтись: например, не хватало краски.
Стены от пола до середины были серо-зелеными, а выше - серо-желтыми. Серо-бурыми были плитки пола. Тускло светили лампы в металлической сетке. От этих стен и света Шурке сразу захотелось спать.
- Прямо сидеть! - рявкнула на него женщина в серой косынке. Она сидела за большим столом. И выглядела как два серых квадрата, поставленных друг на друга: квадрат-блуза, квадрат-юбка, а под ними ноги-тумбочки в серых чулках и серых войлочных туфлях.
От окрика Шурка испуганно выпрямился. На миг ему показалось, что он узнал ее: тетя Дуся?
Женщина наклонила голову в серой косынке и снова принялась строчить в большой конторской книге.
Нет, откуда здесь быть тете Дусе… Померещилось.
Шурка мысленно окрестил квадратную женщину Тумбой.
Окно в комнате было. До половины оно было закрашено серо-белой краской. Как будто здесь не хотели, чтобы кто-нибудь заглянул снаружи и увидел… Что?
Шурка не знал, где он. Он помнил, как бежал по набережной, как стояли, склонив голову, фонари. Как его схватили поперек туловища. Как было темно и пахло табаком. Темно и тряско. Потом опять темно. А потом - вот эта женщина. Она расписалась на листке и поволокла его сюда.
Не женщина - Тумба.
Она грохнула стулом, встала. Выдвинула ящик стола, что-то оттуда взяла.
Подошла к Шурке. Окутала его по самый подбородок сероватой простыней. У самого уха защелкало. Шурка почувствовал, как к его шее и голове стали прикладывать что-то холодное. Увидел, как на колени стали падать клоками его собственные волосы. Щелкая машинкой, женщина прокладывала на Шуркиной голове дорожки. Клоки мягко валились на колени и плечи, скатывались по простыне на пол. Голове стало прохладно, кое-где жгло.
"Как там Таня, как Таня… - думал Шурка. - Только бы ее не поймали".
Ему не было страшно. Шурке казалось, что он затаился и замер внутри самого себя, как заяц в норе.
- Раздевайся, - прогудела огромная женщина.
Шурка с трудом справился с непослушными пуговицами.
Почему же дрожат пальцы? Ведь ему не страшно.
Он аккуратно сложил свои вещи на ботинки. И стоял голый, дрожащий; пол под ступнями казался ледяным.
Женщина всунула ему в руки серую стопку. Здешняя одежда напоминала пижаму.
- Ботинки велики, - сказал Шурка.
- Что?! - вдруг заорала Тумба. - Да ты спасибо скажи!
Она хлопнула обеими ладонями по столу. Шурка вздрогнул.
- Вражеский гаденыш. Тебе ноги надо бы оторвать, а не ботинки на них цеплять. Скажи спасибо.
Да как она смеет?
- Никакой я не вражеский! Я советский!
Шурка сам удивился своему писклявому голосу.
- Враг. И шпион.
Она говорила "шпиён".
- И родители твои - враги и шпионы.
- Врете!
Та ахнула. Разинула рот.
Шурка сорвался с табурета. Бросился к двери. Дернул. Заперто. Он заметался по комнате. Шарахнуть стулом по крашеному стеклу - и в окно?
Маленькие свинцовые глазки без интереса наблюдали за ним.
Шурка схватил табурет.
Вдруг сильнейший удар в ухо оглушил его. Шурка упал, схватился за ухо. Изумление было сильнее боли.
- Вы… Меня?!
Шурка дрался и бывал бит не раз. Но то были дворовые драки. С мальчишками. Иногда дрался и с Таней. Старшая сестра была сильней, ему попадало. Но чтобы бил взрослый?..
- Надоел, - спокойно сказала женщина.
Она одной рукой подняла Шурку за шиворот, другой поставила на полу табурет, кинула на него Шурку.
- Прямо сиди, сказано.
Женщина нажала на металлическую пуговку. Где-то внутри здания зажужжал звонок.
Шурка трясся всем телом.
Где Таня? Как Таня?
- Шпионы твои родители. Шпионы и враги. Ты спасибо скажи. Тебя здесь человеком сделают. Перевоспитают.
Шурка трясся всем телом.
Не нужно, нельзя было выскакивать из подъезда! Как он мог подумать, что справится в одиночку!
Только бы не поймали Таню, думал он.
Вошел опрятный мужчина в сероватом халате и серых нарукавниках. Повесил Шурке на шею деревянную табличку с какими-то цифрами.
"Королек за год истребляет 1 000 000 вредителей", - вдруг вспомнил Шурка юннатов. Руки его сделались будто ледяными. Мужчина в халате с щелчком расставил черную треногу. Усадил наверх фотоаппарат. Поднял повыше серую тарелку на ручке.
- Смотри сюда.
Голос у него был приятный, мягкий. А глаза равнодушные.
Шурка загнанно уставился, куда тот показывал. Тарелка вспыхнула ослепительным светом. Шурка заморгал. Мужчина снял с него табличку, сложил треногу и вышел.
- Ботинки, - напомнила Тумба.
Шурка сунул ноги в ботинки.
От вспышки перед глазами еще плыли черные пятна, окаймленные белым.
Тумба за шиворот поволокла его по коридору. Узкий длинный коридор казался бесконечным. На высоком потолке горели лампы в металлической сетке. Большие ботинки хлопали задниками, едва не спадали с ног. Тумба толкнула могучей рукой в веснушках высокую тяжелую дверь.
В комнате стоял серый свет. Как бывает в дождливый день.
Широкая красная дорожка вела от самой двери к исполинскому письменному столу. На подносе уютно стоял чай. Над столом строго смотрел носатый портрет. Под ним Шурка увидел военного. Тот махнул рукой: сюда.
- Куда прешь! - рявкнула Тумба. - Назад!
Шурка вжал голову в плечи. Кого слушать?
- Своими ногами вражескими ковер топчешь. По голому полу иди!
Она ткнула Шурку в спину. Он послушно застучал ботинками по краю.
Военный, не произнося ни слова и не глядя, словно никакого Шурки перед ним не было, открыл коробочку. В ней лежала фиолетовая подушечка.
Выворачивая Шуркины руки, как будто Шурка был неживой, военный по очереди крепко прижал каждый его палец к подушечке, потом оттиснул на бумаге. И, наклонив лакированную голову с белым пробором, принялся что-то писать.
Тумбе он даже не кивнул.
Та подобострастно попятилась. Выволокла Шурку из комнаты.
Снова длинный коридор. Снова тусклые лампы. Снова серые стены.
В другой комнате ему выдали серое кусачее одеяло.
В следующей - куцее серое пальтецо и серую кепку.
Последняя оказалась спальней. От скрипа двери по комнате прошло неуловимое движение. Замерло.
Шурка не верил своим глазам. От стены до стены плотно стояли одинаковые металлические кровати под одинаковыми серыми одеялами. Подле каждой, вытянув руки по швам и глядя перед собой, стояли дети в сереньких пижамах. Женщина толкнула Шурку к пустой кровати. Дверь хлопнула.
По комнате снова прошло движение. Все ее обитатели словно выдохнули. Кто-то сел. Кто-то лег. Кто-то подошел к приятелю.
Двое осторожно, выписывая круги и петли, приблизились к Шурке. Бледненькие существа с ежиком волос молча и серьезно его рассматривали. Шурка делал вид, что не видит их. Расправил свое одеяло, подоткнул края, как на остальных кроватях.
- Скажите, вы мальчик или девочка? - пролепетало одно существо.
Шурка повернулся. Вся комната слушала.