- Чтоб мне было тихо! - говаривал он и стучал указательным пальцем по столу. - Вы у меня смотрите! Я разгуливаться не дам. У меня главное - дисциплина. Понятно?
Он во всём старался подражать Юлии Львовне, ввёртывая словечки, слышанные от Ефима Леонтьевича, а иногда применял отцовские выражения.
- Ну, кто хочет рассказать, повторить или вопрос какой задать? - спросил он, кончив беседу о перелётах.
- Володя, я хотела спросить… - начала было маленькая первоклассница, но Володя остановил её.
- Что это за разговор - "я хотела"? На всякое хотенье есть терпенье. Желаешь спросить - подними руку. Спросят - отвечай.
- Можно, я спрошу? - проговорила та же девочка, подняв руку.
- Теперь спрашивай.
- А Чкалов, когда был маленький, хорошо учился?
Володя поглядел на неё строго, оправил куртку, сказал веско, совсем как отец:
- Учился хорошо. По всем предметам на "пять". Но по тому времени, конечно, поведение было у него иногда слабое, потому что не знал ещё дисциплины. Понятно тебе это? И вообще, когда про таких людей учишь, имей в виду: надо не их ошибки повторять, а изучать, как они их преодолели.
Володя прислушался сам к своему голосу. Ничего… Звучит совсем как у Юлии Львовны.
Малыши смотрели на Володю доверчиво и почти влюблённо. Им нравился этот старшеклассник, сам он не очень большой, но всё знающий и, должно быть, силы необыкновенной - иначе он побоялся бы отлупить того долговязого… Увлечённый назидательной беседой, Володя долго не замечал, что сбоку один паренёк всё время тянется вверх, подняв уже затёкшую руку. Наконец девочка, только что спрашивавшая его о Чкалове, опять вскинула руку вверх.
- Что? Опять у тебя вопрос?
- Нет, - сказала девочка, вставая, - я хочу сказать только, что Илюша Сыриков хочет вас спросить что-то. Он давно уже руку держит.
Тут только Володя заметил, что сидевший сбоку Илюша Сыриков не только поднял руку, но уже подпирает её под локоть другой рукой.
- Ну, спрашивай, Сыриков.
- Володя Дубинин, можно вас спросить? - сказал, робея, паренёк. - А вы тоже хорошо учились, когда были маленький?
- Это к делу не относится! - поспешно отрезал Володя, опасаясь, как бы разговор не перешёл к сегодняшнему дню. - Понял? Это - во-первых. А во-вторых, если хочешь знать, я в твоём возрасте круглый отличник был.
Все малыши с уважением поглядели на Володю.
- А мне сегодня тоже "отлично" поставили, - сообщил Сыриков.
- По какому предмету?
- По физкультуре… Мы приседания делали.
Володя поспешно сказал:
- Ну и хорошо!.. Вопросы ещё есть по самолётам?.. Нет вопросов? Ну, хватит на сегодня. Будьте здоровы, ребята!
- До свиданья!.. До свиданья, Володя Дубинин! Спасибо!.. Как ты интересно рассказывал! - наперебой благодарили малыши.
Володя поправил пионерский галстук на груди и вышел в коридор. За дверью стоял его вожатый - девятиклассник Жора Полищук. Володя смутился. Неприятно было, что вожатый слушал его поучения малышам. Но Жора, сам как будто несколько смущённый, сказал:
- Кончил?.. Как прошла беседа? По-моему, живо. Молодец, справляешься! Видишь, а хотел отвертеться.
Володя промолчал. Вожатый заглянул ему в лицо и продолжал:
- Ты знаешь, что тебя на заседании штаба отряда ждут?
- Меня? - удивился Володя.
- Разве тебе не передавали? Как же это так?.. Ты Валю видел?.. Ну, если не знаешь, так я тебе сообщаю. Тебя вызывают на заседание штаба. Все собрались, ждут, дело за тобой.
…Солнце, готовясь сесть за склон Митридата, слало в класс свои прощальные низкие лучи. Яркие оранжевые прямоугольники, расчерченные тенями от переплётов оконных рам, горели на светлой стене класса. За столом сидела Светлана Смирнова - председательница штаба отряда. На ней было тёмное клетчатое платье, из которого она немножко уже выросла, отчего руки и ноги казались чересчур длинными. Золотистые косы она теперь носила уложенными вокруг головы, и от этого голова казалась крупнее, зато шея, вокруг которой был повязан красный галстук, выглядела такой тоненькой…
Члены штаба восседали на передних партах. Володя вошёл и отсалютовал. Ему отвечали также вскинутыми вверх над головой ладонями. Он заметил, что некоторые члены штаба посматривают на него с недобрым любопытством, а другие, наоборот, отводят взоры, едва только он посмотрит на них.
Вожатый Жора Полищук зашёл за спину сидевшей Светланы, что-то шепнул ей на ходу, чуть наклонившись, и, отойдя к стене, прислонился к ней, заложив назад руки.
- Ну, начнём, - сказала Светлана и встала. - Заседание штаба отряда шестого класса "А" считаю открытым. На повестке один вопрос: об успеваемости пионеров нашего класса.
Володя насторожился.
- Что мы тут имеем? - продолжала Светлана Смирнова, не глядя на Володю. - Мы имеем тут недопустимое явление… со стороны отдельных наших активных пионеров. И прежде всего - со стороны Дубинина Володи.
- Здорóво живёшь! - воскликнул Володя. - Значит, всё дело во мне?
- Дубинин, ты получишь слово и тогда всё скажешь. А сейчас я тебе слова не даю. Почему я так сказала, что прежде всего со стороны Дубинина? Потому что, ребята, у него большие способности. Это все учителя говорят. Он, когда захочет, может быть лучше всех. У него стало по дисциплине лучше, а зато по многим предметам мы у него имеем, то есть он сам имеет, отставание. Потому что он чересчур сильно увлекающийся. За что берётся - у него получается. А потом он начинает чем-нибудь другим интересоваться, а это уже бросает. Потому что нет, мама говорит, усидчивости.
- То, что твоя мама говорит, я и без тебя знаю, - подал реплику с места Володя.
Но Светлана не удостоила его ответом и продолжала:
- И вот теперь чтó мы имеем? Наш класс всегда по успеваемости шёл впереди. А теперь мы где? Конечно, тут дело не в одном Дубинине… Я так не говорю совсем. Но он имеет на других влияние. Он один из активных самых… А в последнее время сам становится отстающий и тянет назад других. Особенно это относится к русскому языку. Кто хуже всех написал сочинение в прошлый раз?
- Это только в смысле ошибок, - запротестовал, вскакивая, Володя, - а по смыслу, Юлия Львовна сказала, верно написано.
- А ошибки - это что? Уже не считаются? Ты три грамматические ошибки сделал, а работа пошла в гороно, и ты опозорил весь класс.
Все смотрели на Дубинина. Володя покраснел. Он почесал подбородок о плечо, тихо буркнул про себя:
- Я не виноват, что у меня в голове грамматика за смыслом не поспевает.
Как хорошо, что не видели его сейчас малыши, перед которыми он пять минут назад так уверенно разглагольствовал об ошибках знаменитых людей и их исправлении!
Жора Полищук оттолкнулся ладонями заложенных за спину рук от стены и медленно подошёл к стулу, за которым сидела Светлана.
- Это ты сказал очень правильно, - заметил он Володе. - Смысла у тебя действительно в голове хватает. Но для того ты сейчас и проходишь грамматику, синтаксис, чтобы этот смысл мог толково передать другим, правильно выразить словами.
- Знаю. "Предложение есть мысль, выраженная словами". Проходили в третьем классе, - проворчал Володя. Ему пришла в голову забавная мысль. Вот сейчас Жора так хорошо и красиво говорит ему и другим пионерам об учении. А несколько минут назад он, Володя, поучал малышей. Кто знает… может быть, вечером на комсомольском собрании попадёт самому Жоре за недостаточную успеваемость?.. Вот смешно было бы! И, осмелев, он поднял руку:
- У меня вопрос - можно?.. Я хочу спросить Жору: а как у него у самого с успеваемостью?
Тут наступила очередь смутиться вожатому.
- Это не имеет абсолютно никакого отношения к вопросу! - рассердилась Светлана.
- Ну и моя успеваемость не имеет никакого отношения к пионерской работе, если на то пошло, - сказал Володя. - Поручение от штаба я выполняю, замечаний не было. А ошибки мне в тетрадке Юлия Львовна подчеркнула. И хватит!
Жора Полищук положил руку на стол, покачал головой:
- Ты говоришь, Дубинин, "если на то пошло". Нет, у нас на то не пойдёт. Дубинин, вероятно, думает, что ловко поймал меня. Здóрово, мол, вожатого срезал, деваться некуда, к стене припёр. Эх ты, Дубинин, Дубинин, а ещё активный пионер, передовиком считаешься! Беседы проводишь с маленькими…
- Он наш авторитет подрывает, - пожаловалась Светлана.
- Да нет, - вожатый поморщился, - ты не думай, Смирнова, что я за авторитет боюсь. Правда прежде всего должна быть. Тебе, Дубинин, интересно выяснить мою успеваемость? Изволь. Да, не скрою, могла бы тоже быть лучше. Но по сравнению с началом года я сильно подтянулся, у меня теперь только по одному предмету "посредственно", два "хорошо", а всё остальное - "отлично". И будь покоен, Дубинин, и это "посредственно" я скоро минимум на "хорошо" исправлю. Ты не думай, что отметки - это одно, а пионерское дело - другое. Знаешь, как меня на нашем комсомольском собрании прочёсывали, когда я поотстал? Сразу предупредили, что живенько меня освободят от вас и не буду я больше вожатым. Думаешь, это приятная перспектива? Это - позор. И я взялся за дело. А сейчас я тоже предлагаю решить так: если Дубинин по русскому не подтянется, освободить его от занятий с младшими. Значит, он не справляется, ему времени не хватает. А если и после этого не возьмётся за ум и будет ещё доказывать, что успеваемость пионера - это только его личное дело, достоин ли такой способный парень, не желающий заниматься в полную свою силу, считаться настоящим пионером?
Володя вскочил:
- Ну, знаешь, Жора!.. Это уж ты… Я понимаю, если бы я что-нибудь такое… - Володя обеими руками затянул галстук и замотал головой. - Ты так не можешь говорить!
- Там видно будет, могу я говорить или не могу, - ответил Жора. - Вообще, я ведь только предлагаю, - это как штаб решит. Но от занятий с маленькими я бы уже сейчас решил его освободить.
- Слышишь, Володя? - спросила Светлана. - Как ты сам считаешь?
- Дайте мне срок, - сдался Володя, - а потом решайте.
- Ух ты несчастный! - внезапно набросилась на него Светлана, сжимая худенькие кулаки: она нечаянно сорвалась с начальнического тона - так разозлил её вдруг Володя. - Вот уж правда несчастный!
- Почему это я несчастный, спрашивается?
- Да потому, что всегда из-за тебя что-нибудь выходит! Грамматику до сих пор выучить не можешь!
- Ну насчёт того, кто несчастный, так это ещё посмотрим. Назначьте срок! Какой постановите - за такой и выучу всё.
Светлана посовещалась негромко с членами штаба и повернулась к Володе:
- Месяца тебе хватит?
- Смотря на что.
- Ну, чтобы ты согласования выучил, повторил пройденное, окончания все знал.
- За глаза хватит.
- Тогда мы так и запишем. Ну, смотри только, Дубинин, ты штабу слово дал!
- А где это было записано, чтобы я слово дал да отступился? - гордо заявил Володя. - А с малятами можно заниматься?
- По-моему, пускай пока занимается, - решила Светлана, обращаясь к членам штаба.
- У меня есть ещё одно предложение по этому вопросу, - сказал вожатый. - Кто-нибудь должен проверять Дубинина и, если надо, помогать. За кем запишем? Может быть, ты сама возьмёшься, Светлана? Тебе и Юлия Львовна в случае чего поможет, направит как надо.
- Я? - Светлана высоко вскинула брови.
- Она? - спросил, привставая, Володя. - Ну уж нет, спасибо!
- Да уж, пожалуйста… - проговорила Светлана.
- Обойдусь и один!.. - заупрямился Володя.
- Напрасно, напрасно отказываешься от товарищеской помощи, не годится так пионеру! - сказал вожатый. - А я бы всё-таки записал это за Светланой.
Светлана смотрела в упор на Володю. По тоненькой шее её расползалось розовое пятно, потом стали краснеть уши, и вот вся она залилась нежной розовой краской до самых волос. Она досадливо встряхнулась и сказала:
- Если Дубинин не будет против - пожалуйста, как штаб решит. Мне совершенно безразлично.
По дороге домой дурное настроение Володи постепенно прошло. Он шёл, размахивая сумкой, проводя ею по перекладинам попадавшихся на пути палисадников, чтобы она отбивала барабанную дробь, и, насвистывая, прикидывал в уме, как ему теперь надо распределить время, чтобы успеть и в "ЮАС" сходить, и с малятами позаниматься, и согласования выучить. То, что он за месяц успеет подтянуться, не вызывало у него никаких сомнений. "Захочу - и сделаю, раз обещал - точка", - думал он.
Ещё в сенях у лестницы он почуял запах крепкого трубочного табака. Значит, отец был уже дома. Он не ожидал, что отец вернётся сегодня из рейса. А вот и Бобик выполз из чулана под лестницей. Только вид у него был такой, будто ему только что крепко влетело. Он издали робко помахал хвостом, а когда Володя протянул руку, чтобы погладить его, припал к земле и быстро отскочил. Он даже тихонько взвизгнул, словно Володя замахнулся на него.
- Ты чтó это, Бобик? Чего испугался?
Володя посвистел, подзывая Бобика, взбежал по лестнице, постучался в дверь. Ему открыла мать.
- Мама, дай какой-нибудь мосольчик, я Бобику кину, - заговорил Володя и стал снова подсвистывать собаку.
- Тихо ты, без свиста, пожалуйста! - вполголоса остановила мать. - И не приваживай сейчас собаку. Гавкает тут, вертится… Не до неё!
Мать закрыла дверь, пропустив в комнату Володю, и сказала еле слышно:
- Беда у нас, Володенька… Папу…
Она одной рукой закрыла лицо, другой рванула подол фартука и закусила край его зубами.
Володя, чувствуя, как что-то тяжёлое и холодное накатывается ему на сердце, широко раскрытыми глазами посмотрел на мать, боясь спросить её, что произошло.
- В зале он, - шепнула, всхлипывая, мать.
Володя почти бегом, стараясь не шуметь, бросился в залу. Он увидел там отца, который сидел у окна и держал в откинутой руке трубку. Он сидел спиной к Володе, и всё - неподвижность его, непривычная сутулость широкой спины, какая-то оцепенелость всей фигуры, погасшая трубка в опущенной руке, - всё это говорило Володе о том, что произошло несчастье. Чуточку поодаль, лицом к отцу, сидела на стуле Валя. Сложенные вместе ладони её рук были втиснуты меж колен. Она сидела наклонившись, опустив плечи, и не сводила красных глаз с отца. Услышав, что входит Володя, сестра приложила палец к губам, поднялась и пошла навстречу брату. Она схватила Володю за руку и вывела за дверь.
- Папу с работы сняли, - с трудом выговорила она.
Она ждала, должно быть, что Володя, услышав такую весть, ахнет, ужаснётся, кинется расспрашивать. Но у него только лицо стало серым, как ракушечник, словно помертвело, да и без того огромные глаза медленно расширились в горестном изумлении.
Сестра повторила:
- Из партии могут исключить. Понял ты?
Володя всё молчал. Он медленно усваивал то, что сказала сестра. Он слышал её слова, понимал их значение - каждое в отдельности, но смысл услышанного, вот то самое, про что сказано в грамматике - "мысль, выраженная словами", ещё не проник в его сознание. Тогда сестра шёпотом рассказала ему, что отец как-то дал рекомендацию в партию и на работу одному моряку, который плавал прежде на "Красине", где Никифор Семёнович был помполитом, а человек этот оказался ненадёжным. Он запустил корабль, имел уже две аварии, а на днях совершил совсем уже непростительный для всякого честного моряка поступок: вышел пьяным на вахту и разбил судно о скалы. Пострадало несколько моряков, погибло много ценного груза.
А отец ручался за него и как за коммуниста, и как за работника. И вот теперь того моряка будут судить, а отца временно отстранили от службы.
- Ты бы пошёл к папе-то, - тихонько посоветовала подошедшая Евдокия Тимофеевна. - А то он третий час вот так сидит, ни с кем ни слова. А как пришёл, как сказал мне всё, да и говорит: "Ох, Вовке это узнать просто будет убийство!" Он ещё за тебя болеет.
И Володе стало страшней всего то, что отцу стыдно, тяжело сказать о происшедшем ему, сыну. Он решительно подошёл к отцу. Никифор Семёнович медленно повернул к нему своё большое, красивое, сейчас словно погружённое в сумрак лицо. Он поднял руку с потухшей трубкой, улыбнулся бледной, виноватой улыбкой и уронил снова руку вниз.
- Вот, Вова… Слышал? - проговорил он глухо, неловко усмехнувшись и как бы извиняясь перед сыном, что доставляет ему такую неприятность. - Такая, брат, незадача…
- Мне уж Валя сказала, - отвечал Володя.
Оба помолчали.
- Видишь, как оно бывает, - продолжал отец. - Понадеялся вот на человека, а он…
Никифор Семёнович повёл рукой и опять уставился в окно.
Сердце Володи царапала и сосала нестерпимая жалость. Никогда в жизни не видел он отца таким. Самое страшное было именно в том, что отец, которого Володя считал самым сильным, несокрушимым, образцовым, отец, которым он так гордился, чьей боевой молодости он завидовал, отец, всегда и во всём бывший его первой опорой, - вдруг попал в такую беду. Ужас, испытанный при этой мысли мальчиком, был, вероятно, подобен тому чувству потерянности, которое ощущают люди при землетрясении, когда земля - самое устойчивое и надёжное из всего, что есть, основа основ - вдруг начинает колебаться, терять устойчивость и отказывается быть опорой для всего движимого и недвижимого. И всё проваливается…
- Папа, - попытался утешить Володя, - ведь ты же всё равно будешь за всё это стоять… ну, бороться, в общем… Папа, у тебя ведь только партбилета не будет, ну, удостоверения… а ты сам будешь коммунист.
- Коммунист не может быть так, сам по себе, - отвечал отец. - Глупый ты ещё! Тут у человека, пойми, сила оттого, что он с такими же ещё, как сам он, в одно целое входит. А это целое - огромное, могучее - и есть, сынок, партия. А сам по себе что же? Один в поле не воин. Я, Владимир, с первого года Советской власти в партии. В партии человеком стал. В партии учился. Партия меня в люди вывела. Ну чтó я такое буду без партии? Ровным счётом ничего.
- А как же беспартийные? - спросил Володя. - Ведь есть же которые не в партии, а ведь тоже и в гражданской участвовали, и работают хорошо.
- Так кто ж, чудак, с этим спорит! Не про то ж разговор! - Отец устало повернулся к Володе. - Люди работают и великие дела творят - не все обязательно в партии. Но партия - это те, кто впереди. Это - гвардия народа. Партия - это всему народу головной отряд. И быть в его рядах - великая честь, сынок. Её заслужить надо. А я вот как будто и заслужил эту честь, да поручился словом большевика и честью партийной за негодного, на поверку, человека и сам через то доверие партии могу потерять.
- Папа, а если исключат, это уж насовсем? - спросил Володя.
- Нет, это уж брось! Не такие мы с тобой, брат, чтобы так сразу насовсем нас вычёркивать. Мы, брат, Дубинины. Меня так, резинкой с листа, не сотрёшь!
- Конечно, папа! - обрадовался Володя. - Помнишь, в каменоломне-то написано "Н. Дубинин". Сколько лет, и то с камня не стёрли.