- Ну, довольно нам болтать, давай делом заниматься. Следи… Стало быть, так… - Никифор Семёнович откашлялся и проверил для чего-то пуговицы на кителе. - В 1903 году было решено…
- Тут у тебя в тетрадке написано: "Летом 1903 года", - строго поправил Володя.
- Да, летом 1903 года большевики решили оборудовать в Тифлисе подпольную типографию, на окраине города, в Авлабаре…
И Никифор Семёнович стал подробно излагать увлекательную историю авлабарской типографии, которую хитроумно и смело устроили глубоко под землёй кавказские большевики. Володя следил по конспекту, то и дело отрываясь от него и восхищённо поглядывая на отца. Иногда же он вдруг останавливал отца:
- Тут написано: "было поручено".
- Это одно и то же. Ты, брат, придираешься. Я ведь тебе слово в слово по записи не обязан отвечать. Ты следи, чтобы года верные я называл. А так, я вижу, с тобой до утра каши не сваришь.
- Ну хорошо, хорошо… Рассказывай дальше.
- Так, значит…
И отец продолжал рассказывать, как бесстрашно работали революционеры в подземной типографии.
Иногда, не удержавшись, Володя ударял кулаком по столу и кричал:
- Ура!.. Молодцы!
- Володька, тише ты, мешаешь сосредоточиться, - замечала из своего угла Валентина.
- Тише ты, в самом деле, Володька!
- Папа, я не могу, я ж переживаю!
- Уж переживай как-нибудь про себя. Ну, следи дальше… В феврале того же года… Я и говорю: того же, значит, 1904 года…
Наконец Володя бросился обнимать отца:
- Папа, ты здорово всё это знаешь! Я бы сроду так не мог запомнить. Ты всё в точности рассказываешь… Конечно, - добавил он после минутного раздумья, - если бы нас такому интересному учили, я бы тоже всегда кругом только одни "отлично" получал.
- Ну, студенты, скоро учиться кончите? Будет вам друг дружке экзамены устраивать, - сказала, входя в комнату, мать. - Валенька, ты освободилась? Ужинать давайте, а то бычки простынут. Такие сегодня жирные - смотреть и то слюнки текут!
Они сели ужинать, и, взволнованный всем услышанным, Володя, вытаскивая изо рта обеими руками колючие рыбьи кости, всё порывался рассказать матери о подземной типографии.
- Да говори ты помедленней, - останавливала его мать. - После ужина доскажешь. Ты бы лучше уроки свои готовил.
Володя очень волновался на другой день - как пройдёт у отца доклад. Было уже поздно, а Никифор Семёнович всё не возвращался, и мальчик совсем извёлся от беспокойства. Он ни за что не соглашался лечь до прихода отца, хотя спать ему хотелось нестерпимо; и в конце концов Володя заснул за своим столом, где разбирал маленький электромоторчик, который ладил уже вторую неделю. Он тотчас же проснулся, когда услышал в коридоре внизу твёрдые, моряцкие шаги отца. Отец легко, как по корабельному трапу, взлетел вверх по лестнице. Володя кинулся к нему навстречу:
- Ну как, папа?..
- На "отлично", - сказал отец.
- Да вели ты ему лечь! - вмешалась мать. - Уже два часа его никак в кровать не загоню. Всё тебя ждал. Вот получит завтра из-за тебя с недосыпу "плохо", будет тогда дело!
Но Володя долго не мог заснуть. Он лежал с открытыми глазами в тёмной комнате и представлял себе, что глубоко в каменоломнях устроена типография и он сам печатает газету, которая называется "Юный красный подземный революционер". А наверху рыскают, содрогаясь, господствующие классы - короли и полицейские, - хотят убить его, но у них ничего не выходит. Он исчезает, как призрак, и бродит по Европе, разбрасывая напечатанную газету с грозными словами…
С этой ночи Володя стал подумывать: не сделаться ли ему в будущем печатником?.. Он упросил отца подарить ему к Новому году печатный игрушечный набор "Типограф". Набор состоял из деревянных компостеров, в которые вставлялись резиновые буковки. Имелась ещё подушечка, пропитанная фиолетовой краской. Можно было набрать в компостер целую строку, затем прижать составленные в нём буквы к подушечке, как штемпель на почте, и оттиснуть на бумаге всё, что хочешь. Были ещё тут всякие штампы с изображением бабочек, зайцев, слонов, самолётов. Бабочки и слоны явно ни к чему не могли пригодиться; а самолёт и прежде всего имевшаяся в наборе пятиконечная звёздочка сейчас же пошли в дело. И вскоре на всех тетрадях, промокашках Володи появились фиолетовые, очень бледные или, напротив, жирные и слегка размазанные титры:
владимир дубинин
пролетарии всех стран соединяйтесь
(больших букв в наборе не оказалось). А по бокам - самолёт и звезда.
У Володи был придуман замечательный план - устроить подземную типографию на дне того шурфа, где были обнаружены надписи на каменной стене. Он поделился этим планом с Ваней, но Ваня сказал со своей обычной трезвой деловитостью: "А чего это под землёй печатать? Это можно и тут". Володя сперва обиделся, сказал, что Ваня не понимает игры. Но Ваня стоял на своём. "А призрак бродит по Европе?" - не сдавался Володя. Но и этот довод не склонил Ваню. Тогда Володя объявил, что он один спустится в каменоломни. "Иди попробуй, - сказал Ваня. - Только имей в виду, что там уже всё загородили, потому что ребята туда повадились. Теперь и не пролезешь".
Так это дело и провалилось.
Глава V. "Верное слово, точное время"
Теперь отец стал плавать капитаном на грузовой шхуне "Ударник". Шхуна совершала малое каботажное плавание, то есть ходила в порты Крыма и Приазовья. После больших океанских кораблей, которых Володя насмотрелся на Севере, "Ударник" казался ему до обиды маленьким, оскорбительно тихоходным судном. Единственной достопримечательностью шхуны была маленькая рыжая собачонка Бобик - лохматая, хвост бубликом, над левым глазом чёрное пятно, словно один глаз от удивления вылез на лоб. Бобик всей собачьей душой привязался к капитану. Он лежал у его каюты на шхуне, неотлучно следовал за капитаном по берегу, ждал его у конторы порта, сопровождал домой и жил во дворе, пока Никифор Семёнович не уходил опять в рейс. Все соседи уже знали: если Бобика нет во дворе, значит, и хозяина нет дома; а появился Бобик - следовательно, и хозяин дома. Встретится Бобик в порту, будьте уверены - "Ударник" прибыл…
Придя из школы, наскоро поев, Володя собрал остатки еды, чтобы отнести во двор Бобику.
- Не трудись, - предупредила его Валентина. - Бобик с папой в рейс пошёл.
Володя насторожился. У него давно был задуман один план, выполнить который было бы лучше в отсутствие отца. Дело в том, что в электромоторчике, который он наконец смастерил, не хватало одной шестерёнки, точно такой, какая была в отцовских часах - хронометре, который тикал всегда на тумбочке возле кровати Никифора Семёновича. Володя давно уже подбирался к этому хронометру, открывал его, рассматривал сложный механизм. Там он и заприметил шестерёночку, которая великолепно бы пригодилась в его электромоторе. Через неё можно было бы пропустить ось, и тогда электромотор заработал бы. А без этого пускать моторчик было нельзя. Володя прикрыл дверь в большой комнате, где находились его рабочий стол, этажерка отца и столик Валентины. Комнату эту называли в семье Дубининых залой. Валентина ушла в Дом пионеров, мать была на кухне. Можно было приступить к делу.
Володя бережно снял с тумбочки хронометр, положил на стол мягкое полотенце и, наклонив над ним, стеклом вниз, часы, ножичком слегка поддел заднюю крышку. Чпок! - крышечка отскочила. За ней оказалась вторая, открыть её было немного труднее, но Володя справился, и тончайшие колёсики, пульсирующие стальные волоски, миниатюрные зубчатки, крохотные и цепкие сочленения мудро придуманного механизма открылись перед Володей в тикающем маленьком мирке, таком лучистом, хрупком и странно живом. Секторы лоснящихся бликов скользили, расходились веером и пропадали в полированном металле. Зеркально сверкали головки шурупчиков; плоские зубчатые шестерёночки, напоминающие о работе сказочных гномов, застыли в кажущейся неподвижности, и глаз примечал только, как учащённо дышит тонюсенькая пружинка из стального волоска, то расширяясь, то сжимаясь, то расширяясь, то сжимаясь…
Стараясь не дышать, так как металл сразу же запотевал, Володя при помощи самого маленького лезвия своего перочинного ножа с величайшей осторожностью извлёк шестерёночку. Тикание разом прекратилось, часы стали, словно Володя лишил их жизни. Но это не испугало Володю: он знал, что стоит только поставить на место вынутую шестерёнку, и часы снова заработают.
Теперь надо было укрепить шестерёнку на надлежащем месте в моторчике. Володя недаром трудился над ним три недели! Сюда пошли две катушки от старого электрического звонка, колёсико от сломанного заводного паровоза, немало винтиков, проволочек, шелковисто-зелёных, в обмотке, и голых, отсвечивающих медью. Но вот шестерёночка из хронометра была водворена на уготовленное для неё место. Можно было запускать мотор. Володе хотелось, чтобы его торжество разделила мать. Он сбегал за ней на кухню и после долгих уговоров притащил в комнату.
- Садись, мама, вот сюда, - пригласил он, подставляя матери табурет, - и смотри, как он у меня сейчас заработает. Это я сам всё сделал.
- Ох, Вовка, ты мне лучше скажи: не будет, как в прошлый раз, когда потом все окна открывать пришлось?
- Ну что ты, мама, то же было совсем другое дело! Это я готовил бездымный порох для фейерверка.
- Хорошенькое дело - бездымный! Еле отчихались все. Бобик и тот чуть не подох.
- Но то же было совершенно другое дело. Это просто произошло совершенно случайно. А сейчас я всё рассчитал. Ну вот, смотри. Я сейчас включаю… Одну минуточку… Что такое?.. А-а, понял. Тут контакт отошёл. Ну вот, сейчас. Раз…
Из розетки, куда сунул штепсель Володя, метнулся огонь. Сейчас же громко щёлкнуло где-то в другом конце квартиры. Из маленькой машинки, которую соорудил Володя, повалил жёлтый дым, обмотка проводов вспыхнула. Страшно запахло палёной резиной, и во всём доме стало темно. Всюду захлопали двери, на лестнице послышались переполошённые голоса:
- Что такое?.. Пробки, что ли, перегорели?
- Это опять там, у Дубининых, что-то!
- Ну да, я слышала, как у них чиркнуло.
- Форменное безобразие! Когда же это кончится? В прошлый раз такую вонь развели, а теперь сиди в темноте!
Но в зале, где произошла катастрофа, к сожалению, уже не было темно: от вспыхнувших проводов занялась бумага на столе, взметнулось синее пламя от опрокинутого Володей спирта.
- Что же ты наделал! - закричала мать, бросаясь тушить руками уже тлевшую скатерть. - Ведь пожар!..
Позади них раскрылась дверь, с грохотом вбежала Алевтина Марковна, соседка.
- Боже мой, горим!.. Так и знала, поджёг-таки!.. Боже мой, воды!..
Володя, в темноте налетевший на неё, кинулся стремглав на кухню, прибежал оттуда с большой, очень тяжёлой лоханью, в которой мокло бельё. Не разобравшись, в чём дело, он вывернул её на стол. Огонь, шипя, погас. Все молчали, тяжело дыша. Слышно было только, как сперва медленно - кап, кап, - потом частыми каплями и, наконец, в несколько струй хлынула вода, стекавшая со скатерти…
Потом что-то мягко и мокро шлёпнулось на пол, словно жаба.
- Посветил бы кто, - виновато проговорил в темноте Володя.
Алевтина Марковна чиркнула спичками и поплыла к столу.
- Боже мой! - раздался её голос, - Моя новая сорочка… Люди, граждане, смотрите, во что он её превратил! Евдокия Тимофеевна… нет, вы посмотрите… Володя, кто тебе позволил брать лоханку с моим бельём? Ой!..
Догоравшая спичка обожгла пальцы Алевтины Марковны, и она смолкла на мгновение, чтобы снова, став уже невидимой, огласить своим криком тёмную комнату:
- Евдокия Тимофеевна, примите меры, я отказываюсь жить под одной крышей с подобным элементом! Я из-за него обожгла руку. Боже мой, как раз палец для напёрстка!
На лестнице в темноте продолжали топать, сталкиваться и перекликаться жильцы…
- Ну погоди, будет тебе! - пригрозила Евдокия Тимофеевна. - Смотри, опять какой ералаш натворил… У-у, чтоб тебя!
Она не выдержала и мокрым полотенцем звонко хлестнула два раза по согбенной спине Володи.
- Ну-ну, мама, - негромко, но внушительно заметил в темноте Володя, - постеснялась бы всё-таки… А ещё Восьмое марта празднуешь, на собрания ходишь! Не стыдно?
Потом он обратился туда, где шумно дышала в темноте Алевтина Марковна:
- Кричать на меня нечего, бельё ваше я не загубил. Хотите, могу сам постирать.
- Да, воображаю, на что оно будет похоже!
- А вы лучше дайте мне ваши спички, и я сейчас поправлю пробки.
- Умоляю, не надо! - закричала Алевтина Марковна. - Евдокия Тимофеевна, я вас заклинаю, не разрешайте ему! Он взорвёт весь дом!
Но Володя уже, выхватив у неё спички, выбежал на лестницу. Потом он притащил снизу стремянку, приставил её к стене, полез в угол, где был счётчик и предохранительные пробки. Ему было очень неудобно работать одной рукой, так как другой он светил себе, зажигая одну спичку за другой. Звать кого-нибудь на помощь было бесполезно. Внизу бранились в темноте рассерженные соседи, рядом, на уровне его коленок, бушевала и гудела Алевтина Марковна. Но сквозь этот шум Володя услышал неожиданно звук, от которого чуть не свалился со стремянки. Внизу весело залился лаем Бобик.
Значит, отец вернулся! Снизу уже доносился его голос. Жильцы жаловались ему на Володю. Говорят, что в подобных случаях хочется провалиться сквозь пол. Володе же, наоборот, хотелось проскочить сквозь потолок, который сейчас был гораздо ближе к нему, чем пол. Но бедняга только замер на своей стремянке.
- Опять набезобразничал? - загремел в темноте отец. - Где ты тут хоронишься?
- Я, папа, здесь.
- Это тебя куда там занесло?
- Папа, я потом тебе всё объясню… Я только сейчас, я только пробки починю…
- И слезать не смей, пока не исправишь! Нашкодил? Теперь сам налаживай. Давай я тебе посвечу.
И снизу ударил в угол воронкообразный луч карманного фонарика. Он выхватил из темноты две перепачканные руки, которые вертели фарфоровые пробки на щитке предохранителя.
Минуты через три во всех комнатах на обоих этажах вспыхнул свет, и перепачканный, сконфуженный Володя медленно сполз со стремянки.
Отец пошёл в залу, чтобы посмотреть на место катастрофы, Володя поплёлся за ним, предчувствуя, что главный скандал ещё впереди.
Никифор Семёнович вошёл в залу, поглядел на лужу, растекавшуюся возле стола, на подгоревшую скатерть, взял в руки ещё пахнувший горелой резиной мотор.
- Как же это ты его включал? - поинтересовался он. - Прямо от штепселя? Умник! А трансформатор? Звонок-то ведь через трансформатор ставят, а ты напрямую соединил. Вообще, Володька, давай всё-таки условимся раз и навсегда, чтобы ты таким самостоятельным не был. Вот будешь проходить в школе физику, станешь учить электричество, тогда уж и орудуй. Эх ты, изобретатель, шут тебя возьми!
Володя молчал. Так вот оно в чём дело! Ну кто ж его знал, этот трансформатор!..
Отец подошёл к тумбочке. Прислушался, наклонился и присвистнул:
- Фью-yl Что-то у нас сегодня всё не так - и часы стали!
Он поднял хронометр, потряс его, приложил к уху.
- Стоят. С двадцать седьмого года, не стояли, как я со сверхсрочной пришёл. Володька, твоих рук дело?
- Папа, ты не беспокойся, - сказал Володя, - они сейчас же пойдут. Я давно уже в них разобрался. Просто я из них на минуточку вынул одну шестерёночку. Она мне в моторе была нужна.
- Вынул? Ты что, в своём уме? Ну, хватит, Владимир! Я терпел, терпел, да и кончилось моё терпение. Чтоб сейчас же все эти твои крючки, закорючки да проволоки разные, весь этот хлам твой - вон отсюда! И если хоть что появится, я сразу же в помойку! Слышишь?
- Ну вот, довёл отца! Так и знала, что когда-нибудь доведёт, - сокрушалась Евдокия Тимофеевна.
- Папа, я больше никогда не буду.
- Не будешь, потому что не с чем будет. Чтоб завтра ничего здесь этого не было! Давай сюда шестерёнку… Вот. И завтра утречком отнесёшь вместе с хронометром часовому мастеру на углу, и, если не починит, - лучше ты мне на глаза не попадайся! Так и знай!
Володя положил злосчастную шестерёночку возле молчавшего хронометра.
- Папа, ты дай, я только попробую… Я же знаю как!
- Вот я тебя раз навсегда от этого хвастовства отучу, чтобы ты не брался, за что тебе не положено!.. На, бери, ставь!.. - Отец в сердцах подтолкнул концами пальцев хронометр к Володе. - Ну, принимайся, а я погляжу. Тоже мне - точная механика!
- Папа, ты только не кричи на меня, - остановил его Володя, - потому что у меня и так руки трясутся, а тут ещё ты…
Володя раскрыл ножичком обе крышки хронометра, потом осторожненько поставил шестерёнку в пустовавшее гнездо, подвинтил шурупчик, приладил зубчатое колёсико, слегка подул, протёр запотевший металл концом чистой тряпочки, тряхнул хронометр.
Колёсико слабо двинулось, пружинка вздулась, опала, и всё опять замерло. Володя ещё раз потряс хронометр, поковырял ножичком колёсико… Механизм оставался неподвижным. Часы не шли. Володя почувствовал, как у него начинают жарко чесаться набухшие мочки ушей. Он ещё ниже склонился над хронометром. Но как ни тряс он и как ни дул и ни вертел - часы не шли.
- Вот теперь и видишь сам, что обещаниями швыряться не надо, - проговорил отец, махнул рукой и пошёл в другую комнату, сам огорчённый, потому что ему в эту минуту очень хотелось, чтобы Володя справился с хронометром и сдержал своё слово.
Володя отказался от ужина. Как ни звал его отец, как ни уговаривала мать, он сидел за своим столиком и тоненькой проволочкой старался расшевелить оцепеневший механизм часов.
Пришла из Дома пионеров после спевки Валентина. Она узнала от домашних о происшествии и тихонько вошла в залу. Володя, обернувшись, метнул на неё недобрый взгляд и сжался весь, приготовившись выслушать колкости. Но Валентина не хотела дразнить брата: она хорошо понимала, каково ему сейчас.
- Вова, хочешь, я тебе сюда чайку принесу? Мама сухари ванильные купила.
- Не хочу я!
- Зря ты мучаешься, раз уж видно, что не выходит…
- Уйди ты, Валентина… Я тебя честно прошу: уйди!
- Ну, пожалуйста, только без психики, - обиделась Валя.
Володя швырнул в неё линейкой.
- Не трогай ты его, - тихо посоветовал отец. - Ему хочется своё доказать. Ну и пусть помучается.
- Гордый, принципиальный, не приведи бог, - согласилась мать.
И Володю решили оставить в покое, чтобы не мешать. Он слышал, как убрали посуду со стола, как потушили свет. Потом всё в доме затихло. Володе смертельно хотелось спать. Рот у него разлезался во все стороны от зевоты, а глаза, наоборот, было очень трудно держать открытыми, они сами собой смыкались. Но Володя упрямо сидел над хронометром, отвинчивал и ставил снова на место колёсики, тряс часы, прислушивался.