Во время богослужений атаман занимал в храме особое место – "стасидию" из резного дерева, окрашенного в зеленый цвет. На имя кошевого атамана направлялись не только царские и королевские, но и церковные грамоты. Священнослужители Запорожской Сечи, а также сами казаки присягали избранному кошевому. Любой священнослужитель сечевого храма, мог быть по требованию кошевого немедленно удален из Коша и заменен более подходящим. Когда кошевой атаман находился в Сечи, над его станом поднимался белый стяг и опускался при его отсутствии. Так же белый флаг спускали и над свежей могилой сечевика. Такой же обычай просматривается во многих рыцарских орденах.
Изучение регалий и знамен Запорожского Войска приводит к выводам, которые идут вразрез с утверждением о том, что запорожцы представляли собой дикую свору босяков, не руководимых никакими моральными законами. Права на регалии запорожцев подтверждались королями Речи Посполитой, Рюриковичами и Романовыми, крымскими ханами. Эти регалии почитались как воинские святыни и хранились в войсковом храме. Тот факт, что Запорожский Кош, помимо общевойсковых знамени и печати, имел также куренные прапоры и иные клейноды, приравнивал его членов, по крайней мере, к кавалерам-баннеретам рыцарской иерархической пирамиды. Свои регалии запорожцы называли "клейнодами". Это слово в Речи Посполитой означало герб и акт на дворянский титул.
Для западных орденов характерна закрытость. Тогда как вход и выход из Сечи не был затруднен. Назначенного времени нахождения в Сечи не существовало. Многие казаки, не имея потомства, привлекали к себе для воспитания мальчиков разного происхождения и национальности. В наказе казакам-депутатам 1767 года был даже официально отмечен охотный прием детей. Чаще всего это были круглые сироты. Были часты случаи приманивания малолетних, привода казаками своих крестников на воспитание. Все это, а также учреждение школы на монастырском подворье у Покровского собора, указывают на то, что если в основании Коша и не лежал религиозно-политический союз для воспитания юношей, то за время своего существования Сечи эта традиция постепенно развивалась. По поручительству сечевиков подростки из крестьян принимались в Сечь. Их отпускали по первому требованию родителей. Существовали так же случаи похищения детей, носившие ритуальный характер, обусловленный тем, что по обычаю предпочтением пользовались дети иноверцев: католики, евреи, мусульмане – захваченные на войне с целью их призыва из "еретиков" в православную веру.
Институт "молодчества", существовавший в Запорожской Сечи, можно соотнести с пажеским званием в рыцарской среде или с чином послушника в монашеской среде. Ведя целомудренную жизнь, кандидат в сечевики должен был прослужить около четырех лет на Сечи и при этом выказывать необходимую воинскую удаль. Ритуальная смерть и его воскресение в ином качестве для кандидата в рыцари по западным рыцарским обрядам сопоставимы с торжественной встречей нового запорожца в курене, где ему предстояло служить. На Западе молодого оруженосца укладывали в постель и накрывали белым саваном, обозначая смерть для скверн мира сего. Новому казаку куренной атаман отводил место в 3 аршина длины и 2 ширины со словами: "Ось тоби и домовина, а як умреш, то зробим ще коротшу".
Важным свидетельством того, что вступление в запорожское товарищество напоминало приобщение к рыцарскому братству, являются и два других традиционных ритуала: перемена имени и внешнего облика. При вступлении в братство казак получал новое уничижительное, а иногда и вызывающее имя: Бородавка, Вовк, Гнида, Задерихвист, Корж, Лупынос, Махина, Не-Рыдай-Мене-Маты, Непийпиво, Рогозяный-Дид, Свербыгуз, Святоша, Сиромаха, Шмат и др. Этим выказывалось полное презрение к миру, который покидал запорожец. Так же менялся и внешний облик сечевика. Казак брил голову, оставляя на макушке небольшой чуб – "оселедец", который, как знак достоинства, носил с левой стороны, за ухом. Как символ знатности и принадлежности к воинскому сословию, Э. Бондарь определяет родственность знаменитой прически запорожцев с прической князя Святослава Игоревича, с чубами (кшикхами) индийских кшатриев, хеттов, древних армян, старомонгольских воинов. Этот обряд аналогичен монашескому постригу, характерному для православной традиции. Д. И. Эварницкий отмечал сходство распущенного чуба с овечьим хвостом, что символизировало евангельское овечье стадо. Это примечательно еще тем, что Запорожская Сечь, как уже отмечалось, была организована по типу пастушьего кочевья.
Важное значение имел и институт побратимства как остаток сохранявшейся в Запорожье православной воинской традиции, практически исчезнувший в России к XVIII в.
"Никогда ни один раскол не закрался в ее исповедание", – писали о Сечи церковные историки. Богослужение в Коше совершалось постоянно каждый день по монашескому чину. В XVII в. запорожцы возглавили вооруженную борьбу против Унии. Военные акции против Крыма и Турции проходили под лозунгом священной борьбы с мусульманами. Некоторые западные историки рассматривали борьбу запорожцев с мусульманскими странами как своеобразный крестовый поход. Католики же в целях крестового похода создали ряд военно-монашеских рыцарских орденов, например, тамплиеров (храмовников), госпитальеров и др.
Рядом историков отмечались особенности управления Запорожской церковью. Но эти особенности обуславливались положением самой Сечи. Будучи выборным главою монашеско-рыцарской общины, кошевой обладал и духовной властью. Поэтому любой служитель мог быть немедленно удален из Коша и заменен более подходящим.
Обычаи и церемонии в Запорожской Сечи сопоставимы с монастырско-орденскими порядками. Торжественно справлялись православные праздники. Казаки строго соблюдали посты, предпочитали мясной пищи рыбную, часто совершали пожертвования, тайно выкупали православных из плена и неволи, чтобы избежать благодарности. Также в мирное время два раза в году запорожцы отправлялись по святым местам и ближайшим монастырским обителям. Исполнение традиций обеспечивалось жестокой системой наказаний.
Архидиакон Павел Алеппский, посетивший Украину со своим отцом Антиохийским патриархом в середине XVII в., приводит следующее свидетельство: "…на дверях каждой из казацких церквей бывает железная цепь, вроде той цепи, которую налагают на шею пленникам. Всякому кто приходит на рассвете после звона, вешают эту цепь на целый день, и он остается распятым на дверном створе, не имея возможности шевельнуться. Это его епитимия". Он так же отмечал еще один интересный момент, связанный с Запорожской Сечью, ярко характеризующий сечевиков: "Тут они построили большую неприступную крепость, в которой стали селиться храбрые юноши из чужеземцев, но без женщин…". Это указывает на то, что в среде запорожцев иностранцы не были редкостью и на то, что многие из них принимали православную веру.
Тем не менее, существует немало утверждений негативного характера о религиозности запорожских казаков. Это объясняется, прежде всего, политикой окружавших Сечь стран, особенно католических, которым выгодно было распускать такие слухи. Кроме того, для простого населения, многие обычаи и поступки запорожцев могли казаться кощунственными. Таким образом, запорожцы сами давали повод для таких толков. Одновременно отсутствие в жизни казака корыстных устремлений объясняло изображение ее народным творчеством тяжелой, наполненной трагизма, но вместе с тем благородной и почетной.
Рыцарское нестяжание запорожцев проявлялось в "опановании" награбленного добра и искрометном проматывании личной доли. Стремление к богатству "нимало не уважалось", а от искусства "не собирать сокровищ на земле" зависел престиж сечевика.
Д. И. Эварницкий точно подметил, что "в основе характера казака лежала всегда двойственность…". Это и власть без наследования, и свобода без порабощения, и война без пощады и желания выжить, и разбой без корыстолюбия. Такие воззрения запорожцев находили аналогию в духовно-нравственном эталоне православия и обуславливали создание альтернативного общества в сравнении с соседними странами.
Важным, сближающим Запорожскую Сечь и западные военно-монашеские ордены, моментом является их устройство в форме "государства в государстве". Также они, зачастую, были оппозиционны правительствам тех стран, на территории которых располагались. Таким образом, сходна и участь многих военно-монашеских орденов с участью Сечи.
В период Новой Сечи запорожское казачество утратило конкретные условия, которые были необходимы для проявления принципов, характерных для духовно-рыцарского ордена. Вернувшись из Крыма, Кошу пришлось действовать в новых обстоятельствах. Его военная политика стала полностью зависима от Российской империи. Запорожская старшина превращалась в замкнутый класс землевладельцев. Массовый переход населения Украины в казаки 1640-1650-х гг. создал устойчивую тенденцию прихода в Запорожье людей, искавших не реализацию своего духовного и воинского призвания, а менее тяжелых условий труда, материального довольства. Стойко увеличивалось число женатых казаков, умножались торговые операции, число постоялых дворов, питейных заведений. Зажиточные запорожцы для дополнительного обогащения стали заниматься ростовщичеством. "Молодики", бывшие ранее оруженосцами при опытных товарищах, становились наполовину работниками, наполовину армией наемников.
Постепенно Запорожская Сечь изжила образ духовно-рыцарского ордена, но древние традиции держали ее на плаву вплоть до ее уничтожения Екатериной II.
Таким образом, по нашему мнению, Запорожская Сечь во многом соответствовала статусу духовно-рыцарского ордена. При этом в сравнении с Западными орденами она имела довольно яркую специфику, которая, тем не менее, не влияла на суть идеи. Изначальная идея духовно-рыцарского ордена, проявлявшаяся в деятельности Запорожской Сечи, постепенно теряла свои позиции. Поэтому достаточно трудно определить Запорожскую Сечь как военно-монашеский православный орден на протяжении всей ее истории. Но там всегда присутствовало относительно небольшое ядро, сохранявшее в себе идеалы православного "степного лыцарства". И именно оно уподоблялось евангельской закваске, которая, составляя малую часть теста, полностью его преобразует.
Рассмотрев сходные черты и процессы, которые происходили в истории Запорожской Сечи и западных воинско-монашеских рыцарских орденов, мы можем приступить к подобному анализу в отношении флибустьеров Антильских островов XVI–XVIII вв. Это исследование позволит нам разглядеть другую сторону истории Запорожской Сечи.
2.3. Запорожское казачество и пиратские объединения Антильских островов XVI–XVIII вв
Обращение к сравнению флибустьеров и корсаров XVI–XVIII вв. с запорожскими казаками того же времени, позволит нам заметить много схожего. При этом сходство, главным образом, нужно искать в государственно-политической роли и внутреннем устройстве, которые были присущи и тем и другим. Так пираты и казаки играли роль колонизаторов и первопроходцев. Конечно, они занимались грабежом, от которого имели немалые выгоды, но это было характерно практически для всех армий и воинских формирований рассматриваемого периода.
Истории флибустьеров посвящены многие научные труды американских и западноевропейских ученых, но основная их масса носит описательный характер без серьезной аналитики. Тем не менее, для нашего исследования они будут иметь большое значение, так как в них накоплен богатый фактографический материал. Особенно ценными являются опубликованные исторические источники: документальные свидетельства самих участников пиратских экспедиций и корреспонденция губернаторов английских и французских колоний, к которым примыкают отчеты командиров корсарских (каперских) экспедиций.
Если же обратиться к отечественной историографии, то в ней трудно найти серьезные исследования, направленные на изучение истории флибустьеров. Обычно истории флибустьеров уделяется часть объемного исследования общей истории пиратства или она рассматривается как часть истории колонизации Америки. Непосредственным же изучением специфики внутреннего устройства, социальной организации, нравов, обычаев, аспектов повседневной жизни флибустьеров занимался В. К. Губарев. Так как сравнительный анализ Запорожской Сечи и вест-индских флибустьеров на уровне серьезных исследований не проводился, то такое исследование очень ценно. Оно дает материал для сравнительного анализа внутреннего устройства, самоорганизации и самоуправления Запорожской Сечи и вест-индских флибустьеров.
Пиратство известно с древнейших времен. Но пиратство XVI–XVIII вв. было уникальным явлением, которое не идет не в какое сравнение с пиратами других эпох. Исследователь колониальной политики европейских государств Е. В. Тарле давал такое определение пиратам XVI–XVIII вв.: "…это пионеры, добровольцы, "вольные стрелки", лазутчики и деятельные борцы, делающие дело, нужное купечеству и стоящему за купечеством правительству их страны".
В. К. Губарев рассматривает флибустьеров как представителей уникального типа "пограничного сообщества", сформировавшегося на островах Карибского моря в эпоху колониальной экспансии. Подобное определение подходит и к запорожским казакам, если в нем изменить географические характеристики.