- Кряж, - восхищался Плотовщик, - ты действительно захватил все, что надо. Ты должен был прямо расцеловать старика.
- Дядя Геза прислал деньги.
- А фотографию ты привез? Какая отличная катушка! Кряж, мы напишем дяде Гезе?
- Он, конечно, обрадуется. Но ты знаешь, Плотовщик, мне не очень-то приходилось удить рыбу со спиннингом. И я бы не хотел оскандалиться.
- Как это понимать "не очень-то"? Ты просто, наверное, ни разу не удил рыбу? Ведь верно?
- Ну, верно, - робко подтвердил Кряж, не привыкший к такому резкому, настойчивому тону со стороны своего друга.
- Смотри внимательно, как я снаряжаю удочку. У Матулы такое правило: раз покажет что-нибудь, а если не уследишь, то уж потом мучайся как хочешь… Ну, пошли, - сказал Дюла через несколько минут, и Серка тут же побежал вперед, дважды весело тявкнув. Он любил общество и особенно любезных гостей, которые угощали его куриным крылышком и слойкой с творогом.
- Ничего, - сказал Матула, - когда они подошли к нему. - Почти ничего. Полдесятка подлещиков, и все. Может, когда зайдет солнце, клев будет лучше. Ты, Дюла, попробуй все-таки на кузнечика, а Бела пусть попробует на мотыля. А я и дальше буду на хлебный мякиш.
Дюла закинул леску и Кряжу, и Матула одобрительно кивнул, хотя не сказал ни слова. Теперь на берегу сидели три безмолвных рыбака; замершие в одной позе, они напоминали высматривающих добычу бакланов.
Солнце было у них за спиной, и их тени, постепенно удлиняясь, перебрасывали мостик через реку.
Как всегда, незаметно подкрался вечер. Матула ушел первым - готовить ужин.
- Долго не оставайтесь, - сказал он, уходя, - а то дров мало. Снова воцарилась тишина, и ничего не случил ось, если не считать того, что Кряж поймал… Плотовщика. Да-да! Поймал на крючок, так что Дюла даже вскрикнул от боли:
- Ой, не тяни, Кряж! Черт бы побрал твою удочку!
Произошло это так: Кряж широким жестом подсек, рыба не попала на крючок, а леска описала широкую дугу, и крючок впился в руку Плотовщика.
- Ой, не сердись, пожалуйста!
К счастью, крючок только распорол кожу.
- Я же говорил тебе, чтобы ты не махал, как пастух кнутом. Закинешь, а потом работай катушкой.
- Прости, пожалуйста.
- Да хватит тебе извиняться! Просто в другой раз будь осторожнее, - сказал Дюла, зажав пальцем ранку.
- Ты знаешь, это получилось…
- Нечего тут объяснять, Кряж! Получилось, что ты поймал меня. Пусть это будет тебе наукой. И хватит.
Кряжу стало не по себе.
"Это не Ладо, - подумал он. - Во всяком случае, не тот Ладо, которого я знал раньше". Кряж даже немного обиделся.
- Смотри, смотри! - сказал в этот момент Дюла. - Поплавок ушел под воду. Подсекай коротко, а потом вываживай.
Кряж коротко подсек и стал вываживать, он весь дрожал от волнения.
- Отпусти немного, она сама устанет.
Тем временем Кряж успокоился, тем более что уже научился обращаться с катушкой и соразмерять свои действия с силой рыбы, а потому он, в конце концов, затянул в сачок, который подвел под рыбу Дюла, отличную щуку.
- Дюла, дорогой мой Плотовщик, как здорово! Покажи! - И он было потянулся к рыбе.
- Нельзя, - остановил его приятель. - Видишь след у меня на руке? Это меня щука укусила. Вот я сейчас выну у нее из пасти крючок. Вот… Ты смотришь?
- Да, - пробормотал Кряж. - Плотовщик, ты просто мастер! Наш Плотовщик, наверное, покраснел от искреннего удовольствия, но на его физиономии ничего нельзя было увидеть.
- Две недели назад я еще и того не умел, что ты. А сейчас нам пора собираться: ведь дяде Матуле нужны дрова, потом надо помочь ему почистить рыбу. Твоя щука, по крайней мере, полкило весит. Только для рыбацкой ухи она не годится - у нее сильный привкус. Мы зажарим. А челюсть сможешь сохранить себе на память. Я тоже сохранил.
- Слушай, Плотовщик, ты и в правду все знаешь и умеешь! Теперь я и про гуся верю.
- А ты что, до этого не верил? - удивился Дюла.
- Знаешь, я думал, ты это так говоришь. И про сома в двенадцать кило тоже…
- Уж не думал ли ты, что я вру?
- Да нет, что ты! Я только о том, что… Словом, я думал, мы еще поговорим обо всем…
- Кряж, все, что я рассказал, - сущая правда!
- Теперь-то я вижу. И знаешь, Плотовщик, я даже чувствую… И вообще, зачем бы тебе нужно было приукрашивать, когда все и так красиво и все на самом деле. Можно, я понесу щуку?
- Конечно. А удочку давай мне - я лучше через ракитник знаю тропинку.
- Через что?
- Через ракитник. Это такой кустарник вроде ивняка. Мы сейчас пойдем прямо по нему.
- Дюла, ты тут все знаешь! Даже не верится!
На это Дюла ничего не ответил. Да и что он мог бы ответить? Похвалы Кряжа теплом растекались у него по телу, и ему было так приятно, что он чувствовал: любой его ответ только бы все испортил.
Когда костер начал угасать, бодрствовал только Кряж да, пожалуй, еще Серка; впрочем, его нигде не было видно. Мальчики очень устали, но стремительно промелькнувшие кадры яркого фильма сегодняшнего дня вновь проходили перед мысленным взором, не давая ему заснуть.
Костер уже потух, только угли тлели, и дымок от головешек поднимался вверх и таял во мраке. Иногда, правда, над углями начинали танцевать маленькие голубые язычки пламени, но вскоре с легким шипением угасали, словно выпрыгивая в темное ночное море травы.
Кряж вслушивался в ночь, в глубокое дыхание бескрайних камышей, вслушивался в незнакомые звуки, возникавшие и тут же пропадавшие.
"Что это?" - хотелось ему спросить, но Плотовщик спал мертвым сном, да и Матула тоже - Кряжу были видны только его белые как снег волосы.
Кряж вздохнул и тяжело засопел, потому что - что уж тут скрывать! - за ужином он объелся. Матула славно, до розоватой корочки, поджарил щуку, которую Кряж съел один, переполненный праздничными чувствами и… тремя тарелками рыбацкой ухи, уже съеденной до этого.
Кряж сел на постели, сам не зная зачем. Возможно, для того, чтобы съеденная щука поудобнее улеглась в желудке, а возможно потому, что хотел посмотреть на ночь, на угасающий костер; но как бы то ни было, он сел и снова вздохнул, так как все окружавшее казалось ему невероятным. Ведь еще вчера он спал дома, в своей маленькой комнате. Если бы там он так сел среди ночи на постели, то мама тотчас же спросила бы: "Ты чего не спишь, сынок?" А это бывало чрезвычайно редко, потому что Кряж обычно спал крепко; но если все же это случалось, мама всегда оказывалась бодрствующей.
И только сейчас ему пришла в голову мысль: "А когда же, собственно говоря, мама спит?" Утром она часто говорила: "Ночью я подумала…" или: "Ночью я так прикинула, сынок…" Кряж с большим теплом и любовью вспоминал сейчас о матери, которая стирала рубашки и полотенца господину адвокату и госпоже Лапицке, "прикидывала" время, работу, деньги, и все только ради него.
Сердце у Кряжа защемило, и он на мгновение затосковал о доме, об их голом дворе, об одинокой старой липе, о маленькой тихой комнате, о шуме трамвая на улице, о хриплом репродукторе в соседней пивной, который всякий раз, как открывалась или закрывалась дверь, изрыгал на улицу какую-то неразборчивую словесную мешанину.
Эта мягко шуршащая тишина здесь; это дрожащее безмолвие; пахнущее водой и болотом дыхание зарослей камыша; необъятное звездное небо, такое далекое и в то же время близкое, что то, кажется, глазам больно смотреть на его недосягаемую вышину, а то будто стоит лишь протянуть руку - и звезды у тебя в пригоршне.
Здесь не было понятий "снаружи" и "внутри". Здесь все сразу и снаружи и внутри - ведь и хижина имела лишь боковые и заднюю стенку, а спереди была совершенно открыта.
"Фью, фью-фью!.." - закричал вдруг сыч, и Кряж запомнил его голос, чтобы утром спросить, кому принадлежит это "фью, фью-фью", а кому горькое и жалобное "маа… маа… маа".
Костер почти уже не давал света, только красноватые отблески, подобно легкой дымке, дрожали над угасающими углями. Кряж тихонько лег.
"Может быть, и мама уже спит", - подумал он, потом осторожно, чтобы не толкнуть Плотовщика, повернулся на бок. Впрочем, его друг спал таким глубоким сном, что его и пушкой разбудить не удалось бы.
Кряж вроде бы только на минутку закрыл глаза; но когда он открыл их, темную ночь уже сменило светлое, прохладное утро. Постель Матулы была пуста, да и Плотовщик смотрел на своего друга ясным, бодрствующим взглядом.
- Привет, Кряж! Ну как спалось?
- Хорошо. Ты давно проснулся?
- Мне не хотелось тебе мешать - ты спал как убитый.
- Я долго не мог заснуть, когда вы уже спали. Слушай, Дюла, кто это кричит: "Фью, фью-фью"?
- Сыч. Он прилетает каждый вечер, смотрит на костер и кричит.
- А почему?
- Ну, этого я, Кряж, не знаю. Этого даже и Матула не знает, разве что только другой сыч. Либо удивляется, либо сердится, а может, любит огонь. Возможно, он просто любопытен.
- А потом кто-то причитал, вот так: "Маа… маа… маа…"
- Заяц, которого поймал какой-нибудь зверь. Долго он кричал?
- Нет.
- Тогда, скорее всего, его сцапала лиса или же выдра. Хотя вообще-то выдре редко удается поймать зайца. А если он попадется в когти большому филину либо ему вопьется в горло куница, хорек или горностай, то они дольше терзают беднягу, и он дольше причитает, если, конечно, не сумеет сбросить напавшего хищника.
- Сбросить?
- Видишь ли, зайчишка, обезумев от страха, иногда бросается в густые кусты, и ветки буквально сбривают с него даже хорька, и тот сваливается на землю. А уж филина и подавно! Но только это редко случается.
- Этих хищников нужно истреблять.
- Кряж, не будь кровожадным. У всех у них имеется такое же право на жизнь, как и у тебя.
- Но ты только подумай, как мучается бедный зайчишка!
- А если ты неудачно выстрелишь в него, и только подранишь? Он же будет мучиться с перебитой костью неделю-другую. А когда рака живьем бросают в кипящую воду или когда - я где-то читал об этом - из большой морской рыбы по кускам вырезают мясо, с тем чтобы покупатели несколько дней имели бы свежую рыбу? А когда дрозду выкалывают оба глаза, чтобы он, ослепший, заманивал своим пением в сетку своих собратьев? Или когда попавшей в сети ласточке иной охотник с крепкими зубами попросту перекусывает горло?
- Это неправда, Плотовщик!
- Я прочел об этом в серьезной научной книге, и это правда, Кряж. И что как-то на парижском рынке за год было продано четыре тысячи жаворонков для стола французских гурманов. Разумеется, не живыми. Представляешь?
- Просто не верится! А кто перекусывает горло ласточкам?
- Итальянцы. Музыкальный народ. Веселый итальянский охотник перекусывает горло ласточке, а потом поет "Санта-Лючию" и благодарит мадонну за удачную охоту.
Кряж яростно почесал затылок.
- Словом, не стремись, Кряж, истребить все и вся. Лучше пошли купаться.
Кряж даже подскочил.
- Но ведь еще холодно, Плотовщик!
Вот потому и нужно искупаться. Ну, пошли!
Гость поднялся с постели, но нельзя было сказать, чтобы он следовал за своим другом с большой охотой.
"Ну и дикарем стал этот Ладо!" - подумал Кряж, но ничего не сказал, так как характер у него был покладистым.
- После купания в тебе будет столько силы, что горы свернуть сможешь.
- Ну ладно, Плотовщик, ведь здесь такой обычай- Однако, искупавшись, Кряж вынужден был признать, что такая форма утреннего омовения все-таки умная штука. Гор, правда, Кряж сворачивать не стал, потому что был весьма миролюбив, да и гор в радиусе пяти километров никаких не было, но зато отлично продемонстрировал умение стоять на руках и даже прошел на руках по берегу несколько шагов.
- Где ты так здорово загорел, Кряж?
- Во дворе. Помогал маме развешивать белье и вообще по хозяйству. Разумеется, в трусиках.
- В шортах?
- Называй как хочешь. Во всяком случае, барышня Лапицка сказала нашему дворнику, что она пожалуется на него куда следует, если он будет разрешать мужчинам разгуливать по двору в нижних штанах. После этого мама сразу купила мне настоящие шорты. Те, что я привез. Слушай, Дюла, а никак нельзя покататься сейчас на лодке?
- Грести ты умеешь?
- Разумеется. Когда мы катались на пруду в Городском парке, я всегда греб.
- О, это совсем другое дело, Кряж!
- Почему другое? Лодка остается лодкой. Знай себе работай веслом - и порядок!
- Ну ладно.
- Не бойся, Плотовщик, если я буду грести…
Они отвязали тяжелую лодку. Дюла оттолкнул ее от берега, и Кряж ударил веслом по воде. Кряж был очень сильным парнем и действительно хорошо греб. Лодка заскользила по воде; корма у нее низко осела, а нос задрался кверху, как бы желая сказать: "Ну и ну! Вот это был толчок!"
И лодка медленно начала поворачиваться, словно намереваясь оглянуться назад.
Тогда Кряж опустил весло в воду с другой стороны, и лодка преспокойно повернулась назад, к берегу.
- Что за чертовщина творится с этой лодкой?
- Давай поменяемся местами, Кряж. Тут нужен навык.
А лодка тем временем уже уткнулась носом в берег. Пришлось снова оттолкнуть ее. Теперь весло взял Дюла. Он чувствовал, что вот сейчас, сейчас он точно копирует Матулу. Весло работало почти беззвучно, и лодка, эта нескладная посудина, буквально побежала по воде, как водомерка. Кряж от восхищения облизнулся.
- Плотовщик! Но это же великолепно! Я расскажу об этом ребятам. Ты же настоящий плотовщик!
А Дюле казалось, будто послушная его веслу лодка плывет прямо навстречу пылающему диску восходящего солнца. И ведь все это было действительностью, которой предшествовала суровая школа, преподанная ему воспитателем и наставником Матулой, предшествовали стертые ладони, натруженные мышцы, преодоление бессознательного зазнайства и, наконец, ощущение стыда от сознания того, что ты не умеешь грести. И - вот удивительно! - ему вспомнился Кендел, математика, и он подумал, что после определенной практики и усилий, пожалуй, можно будет так же ровно и гладко плыть по морю цифр, купаясь в славе отличных отметок.
Кряж почувствовал торжественность момента и, преисполненный любовью и восхищением, недвижно сидел на скамье, на которой имела обыкновение нежиться на солнце лягушка.
- Сейчас повернем назад, - сказал Плотовщик, - не то дядя Герге нас хватится.
- Смотри, какие-то маленькие черные птицы, - проговорил Кряж, в то время как Дюла греб к берегу.
- Лысухи. Их было три, но одну из них сцапал коршун.
Птицы переплыли на другой берег, а там смело вышли из воды и стали что-то клевать в траве. "Пили-пили… пили-пили… Мы только здесь будем…"
- Мне мама сунула десять форинтов, и, честное слово, я не пожалел бы отдать их за то, чтобы погладить этих птах, - прошептал Кряж.
"Пили-пили… пили-пили… А мы не боимся! Совсем нет!" Дюла снова начал грести, и маленькие лысухи остались позади.
- Я не кровожадный, но этого коршуна тебе и впрямь следовало бы подстрелить. Это точно, что он сцапал птичку?
- Мы сами видели. - Плотовщик задумался, рассказать ли о своей ошибке. - И я один раз стрелял в него, но он был далеко.
И в тот же момент весло сильно черпнуло - какой-то внутренний голос сказал Дюле:
"Плотовщик, и чего ты врешь? Ведь коршун тебе только что на нос не сел, а ты растерялся, из-за того что заверещала катушка. Такова истина, и она куда интереснее твоих уверток… Ничего не приукрашивай, Плотовщик. А ведь ты солгал!"
- Я сказал неправду, - немного погодя произнес Плотовщик и проглотил слюну. - Дело не в том, что коршун был далеко, но когда я вскинул ружье, то увидел, что у меня клюет. Вот и опоздал: в результате по коршуну промазал и рыбы не поймал.
Лодка легко заскользила меж камышей и ткнулась в берег. Утро было уже в полном разгаре. Перед хижиной горел костер, и Матула поджаривал хлеб.
- Дядя Герге, - восторженно заговорил Кряж, - а мы видели маленьких лысух. Вот прелесть-то! Прямо съесть хочется.
- Многие не любят их, хотя мясо у них довольно вкусное… - кивнул старик.
- Я не то имел в виду, - смущенно возразил мальчик. - Просто они такие милые, симпатичные. Я готов лучше вообще не есть больше мяса. Они, эти птахи, такие славные.
- Конечно, славные. Но на противне они выглядят совсем по-другому. Да к тому же о них тогда совсем уже и не думаешь так.
- Возможно… - задумчиво ответил Кряж. - А вот грести я не умею.
- Вы катались на лодке?
- Да. Дюла гребет, как заправский моряк.
Матула перевернул подрумянившиеся ломти хлеба и улыбнулся в усы.
- Неделю назад я греб точно так же, как и ты, - проговорил Дюла. - Меня научил дядя Герге. Что у нас на завтрак, дядя Герге?
- Увидите.
Плотовщик с явным неудовольствием пошел за тарелками. Конечно, это опять был лишний вопрос. Но вскоре остатки жирной, застывшей, как заливное, ухи подняли у него настроение. Кряж тоже уписывал за обе щеки, только посапывал.
- Очень вкусная эта… э-ээ…
- Добрая пища, что верно, то верно. Не хочешь ли к ней, - спросил Матула, переходя на "ты", - немножко злого зеленого перца?
- Ну конечно, с удовольствием! - тотчас же ответил Кряж.
А Дюла улыбнулся про себя: "Пусть и Кряж узнает, что означает у Матулы "злой". Мне ведь тоже приходилось всему учиться".
- Сегодня у меня есть дела, Дюла, и я вернусь только после обеда. Можете покататься на лодке, поплескаться в озере. А то, пожалуй, и до шалаша добраться. Помнишь, Дюла, где мы были? На обед съедите жареную курицу тетушки Нанчи. Возьмите с собой бинокль.
- А ружье можно взять с собой?
Матула ответил не сразу - он взглянул на Кряжа, который в этот момент поднял руку, как дирижер, и замер с раскрытым ртом.
- А-ааа!.. К-кхххх!..
- Что, горит во рту?
- Дя-аа-дя… Гееер-гее-оо!!.. Это же я-аад! Дюла покатывался со смеху.
- Ну чего ж ты удивляешься, Кряж? Дядя Герге сказал ведь, что перец злой.
- Но эээ-то же… к-ххх… оо-гонь! Воо-оды!.. Матула, улыбаясь, протянул Кряжу кружку с водой.
- Слабоват парень. Но ничего, привыкнет!
- Еще-оо! - стонал Кряж. - По-ожалуйстааа… - добавил он тут же, поскольку даже в такую горячую минуту Кряж не забывал о вежливости.
- На здоровье! - И Матула снова наполнил кружку.
- Кряж выпил воду залпом, потом еще несколько раз судорожно глотнул воздух и, наконец, вытер рот.
- Ну и ну! - промолвил он. - Словно горящие угли проглотил!
- Настоящий перец! - кивнул Матула. - Дочка у меня собирала его семена.
"Чтобы они в огне сгорели, эти семена!" - подумал Бела, чей рот пылал, но вслух не сказал ничего, потому что, как мы уже заметили, он был вежливым мальчиком.
- Что ж, Дюла, я не против, - снова вернулся Матула к вопросу о ружье. - Возьмите с собой и ружье. Только помните: не направляйте его никогда в сторону человека даже и незаряженным. А если просто так идете с ним или в лодку садитесь, нужно вынуть патрон.
- Хорошо, дядя Герге!