Юрка слышал этот разговор. Он как раз проходил мимо их окна и видел Валентину, которая заплетала косу и смотрелась в стекло вместо зеркала. Юра скорчил ей рожу - растянул рот пальцами так сильно, что даже уши зашевелились, а язык высунул, чтобы страшнее получилось. Валентина тоже показала ему язык и отвернулась от окна. Бабка Михална постучала сухим кулачком по раме и крикнула:
- Хулиган глупый!
Юра прошел мимо. Мало ли, что скажет бабка Михална, совершенно неавторитетная старуха, которая уже все забывает и путает. Потому ее внучка Валентина и живет своим умом. Валентина однажды так и сказала Юре:
"Я с шести лет живу своим умом. А для этого ума нужно очень даже много".
...Утро пришло в их двор яркое и прозрачное, клен светился всеми своими листьями. Этот желтый свет окрашивал в желтое стену сарая, облупившийся забор, окно бабки Михалны.
До войны было еще целых десять лет.
* * *
Борис еще не вошел в свой класс, а узнал так много, что еле помещалось в голове.
Они шли с Муравьевым по лестнице, впереди них красивая учительница Галина Николаевна вела первый "А".
- Муравьев, - сказала Галина Николаевна таким же голосом, каким говорила директор Регина Геннадьевна, - опять! Борис! Сейчас же иди с нами, нечего отрываться от своего класса.
- Я не отрываюсь.
- Прекрати пререкания. Дурные примеры заразительны.
Борис не хотел сердить Галину Николаевну и решил догнать свой первый "А", но в это время в коридоре появилась еще одна учительница. Издали она показалась Борису совсем старой - седина какого-то лунного цвета, медленная походка. А подошла ближе - совсем молодые светлые глаза, синие и веселые.
Муравьев вдруг стал робким и сказал тихо:
- Здравствуйте, Варвара Герасимовна.
- Мы уже виделись, - ответила она - разве ты забыл?
- Помню, - тихо сказал Муравьев.
Муравьев не боится даже Хлямина, а тут оробел.
- Злая? -спросил Борис.
- Кто? Варвара Герасимовна? Да ты что? Просто я утром сказал про пулеметную ленту, а она не верит. Но тут я сам виноват.
Борис ничего не понимал, а до этого все казалось таким понятным - школа, учительница, новый друг Муравьев.
- Какая пулеметная лента?
- Ну, это долго рассказывать.
У Бориса слегка зазвенело в голове. В его жизнь входила какая-то тайна.
- Расскажи, а?
Муравьев молча вздохнул.
- Если рассказывать, надо много рассказывать. А так нечего и рассказывать. Понял ?
- Понял, - выдохнул Борис, хотя, конечно, ничего не понял.
- Борис! Долго нам тебя ждать? - позвала Галина Николаевна.
- Беги, - подтолкнул его Муравьев, - увидимся. Пока.
* * *
В то самое утро, когда Юра выбежал из дому и помчался к школе на горке, девочка Валентина надела новое синее платье из блестящего материала под названием "сатин". Она положила в карман глаженый носовой платок, почистила желтым гуталином ботинки, стараясь закрасить побелевшие носы. Теперь все было в порядке. Валентина прокричала в ухо бабке Михалне:
- В школу пошла! Бабушка!
Бабка Михална была глуховата, но хотела все знать.
- Зачем так рано? Еще только шесть утра! - закричала бабка тоже громко; ей, как многим глухим, не было понятно, нормальным голосом она говорит или нет. Иногда ей казалось, что она говорит тихо, а ее было слышно даже во дворе. - Зачем в шесть утра в школу идти?
- А так! - ответила Валентина. - Мне спать давно не хочется. Я всегда буду рано в школу ходить и на одни "отлично" учиться буду.
Эти слова Валентина сказала негромко, не для бабки, а для себя она их говорила. Но бабка вдруг ответила:
- Хвастаешь.
Никак не поймешь эту бабку: то почти совсем не слышит, а вдруг ухватит то, что совсем тихо скажешь.
- Я хвастунов не уважаю, Валентина, - продолжает бабка Михална. - Твой отец хвастун, а ты в него не будь. Хотя он мне сын, человек он пустой, как сорный бурьян.
Валентина ничего не отвечает. А что она может сказать? Она отца плохо помнит, отец давно не живет дома, с тех пор, как мама умерла.
Маму Валентина совсем не помнит, маленькая была. Помнит только, как везли на черной повозке длинный ящик - гроб.
И черные лошади шли впереди, а глаза лошадям зачем-то прикрывали черные кружочки, а над головами лошадей развевались черные султаны из шелковых ниток.
А отца немного помнит. Помнит, как через несколько дней после смерти мамы он пришел домой и прямо с порога сказал:
- Уезжаю. Не обижайся, мать, я человек искусства, меня зовут дороги. Жена меня удерживала, а теперь что ж...
Отец не договорил, но Валентина, которой еще не исполнилось шести лет, поняла основное: отец уезжает от них, а она остается с бабкой Михалной. Бабка заплакала, а Валентина сказала:
- Не плачь, бабушка, проживем с тобой.
- Много ты понимаешь! - приговаривала бабка, а сама всхлипывала. - Как же нам жить без всех?
Отец достал из шкафа футляр с баяном, перекинул через плечо ремень. Раньше отец играл на баяне в кино перед сеансами.
Ребята во дворе гордились:
- У Валентины отец - артист.
Теперь отец устроился в разъездной цирк.
- Буду аккомпанировать танцующим собачкам, исполнять вальс канатоходцам. Вам буду помогать материально.
И шагнул к двери.
С тех пор бабка и Валентина живут вдвоем. У бабки плохая память, она все забывает и теряет. То ключи забудет, сидит перед запертой дверью на скамейке, ждет, когда Валентина из детского сада придет и отопрет дверь. То деньги у бабки вытащат из кармана, а она только руками разводит - надо же, какие люди нечестные, плохие. Однажды бабка шла по двору и несла бутылку с подсолнечным маслом. Вдруг споткнулась, выпустила бутылку из рук. Звон разбитого стекла, масло потекло по асфальту, бабка заплакала. Валентина выбежала из дома, взяла бабку за руку:
- Сама буду в магазин ходить. И не плачь. Я уже большая - скоро шесть лет.
Ребята бросили игру, уставились на Валентину. Юра спросил:
- Будешь с нами в пряталки?
- Некогда, за постным маслом идти надо.
Взяла дома другую бутылку и побежала в магазин.
С тех пор Валентина редко играла во дворе - то с сумкой идет из магазина, то в булочную несется, то за керосином.
Однажды Юра встретил Валентину возле керосинной лавки, она, склонившись вбок, несла большой бидон с керосином. Поставила бидон на землю, отдышалась и сказала:
- Я - не как ты. У тебя и мама есть и отец, а мы с бабкой живем на алименты.
Юра не знал, что такое алименты, а Валентина знала, хотя ему тоже было шесть лет, как и ей. Но, значит, дело было не только в возрасте.
Вечером Юра спросил за чаем:
- Мама, а что такое алименты?
Мама поперхнулась чаем, а потом уставилась на отца. Отец тоже закашлялся, хотя Юра видел, что он не поперхнулся. Он кашлял нарочно, чтобы успеть подумать. Юра понял, что задал трудный вопрос.
- Ну как бы тебе объяснить... - замямлил отец. - Это когда, например, отец не живет вместе со своими детьми. Понимаешь? Он жить с ними не хочет или не может, а содержать их он обязан, потому что он отец. И он посылает деньги по почте. Эти деньги называются алиментами. Понятно?
- Понятно. Значит, это деньги. А почему отец не живет дома? Отец должен жить там, где его семья.
- Это редко бывает, что отец отдельно. Вот у нас во дворе все отцы на месте, верно?
- Как - все? А у Валентины?
- Ах, забыл. Ну, это особый случай безответственности, этот гармонист.
- Пей чай, остынет, - напомнила Юре мама. - Вечно ты приносишь со двора бог знает что.
- Под стеклянным колпаком не вырастишь, - непонятно сказал отец.
Юре почему-то понравились эти слова. Он подошел к отцу, взобрался к нему на колени, потерся лбом о жесткий подбородок. Потом долго сидел молча. Отец мешал чайной ложкой в стакане, оранжевый абажур висел над столом, свет отражался в пианино, в никелированном чайнике. Мама намазывала масло на хлеб. Руки у мамы мягкие, пальцы длинные. Юрина мама преподает в музыкальной школе.
* * *
Наверное, алименты - это не так уж много денег: Валентина всегда бегала в одном и том же платье, хлеб покупала черный, а белый редко и баранки редко. А колбасу только на Первомай.
Теперь Валентине исполнилось восемь лет. На днях она вынесла во двор новый портфель, показала всем:
- Вот купила, и книги и тетрадки - все есть. Не люблю на последний момент откладывать, надо заранее позаботиться.
Рита-Маргарита прищурила глаза:
- Хвалишься.
Юра дернул Риту за косу:
- Молчи. Это тебе нельзя, а Валентина пусть похвалится.
- Почему? - Рита-Маргарита обиженно уставилась на Юру. - Несправедливо.
- Потому. Она своим умом живет, а ты чьим?
Маргарита больше не стала спорить. Она не вредная, Маргарита, - просто иногда не соображает, и приходится объяснять.
И вот Валентина, низенькая и крепкая, размахивая портфелем, идет в школу. Светлый лучик от блестящего замка отпрыгивает, перелетает на стену высокого дома, потом на зеленый забор, оттуда - на булыжную мостовую, под ноги лошади. А лошадь, ни на кого не обращая внимания, тяжело тащит телегу, нагруженную дровами. Дрова белые, березовые. "Запасливые люди, - думает Валентина. - Именно пока сухо и тепло, надо дрова готовить к зиме. До морозов дрова полежат в поленнице во дворе, просохнут хорошо, проветрятся на осеннем ветерке, станут легкими и звонкими, будут жарко гореть, и меньше их потратишь, сухих-то".
Вдруг Валентину толкнули в спину, она чуть не упала, но удержалась, пришлось только немного отскочить в сторону. Мимо несся запыхавшийся Юра. Он пролетел мимо и закричал:
- Человек в школу спешит, а она тут!
- Ненормальный какой-то! Зачем спешить, когда еще рано? Можно идти спокойно.
- Много ты в этом понимаешь! Славик сказал, кто раньше придет, сядет, с кем захочет. А кто позже придет, того учительница рассаживает! Вот и ползи еле-еле, сама потом наплачешься!
И он помчался дальше.
* * *
Учительница Галина Николаевна, как всякий учитель, не любит, когда на уроке задумываются о чем-нибудь постороннем. Сама она, наверное, никогда не задумывается о постороннем, не смотрит по сторонам, не прислушивается к голосам за окном, не пытается найти ответ на разные загадочные вопросы. А Бориса мучает один загадочный вопрос: почему Муравьев вот уже вторую неделю не появляется на втором этаже, где учатся первоклассники? Борис так и не видел его с самого первого сентября. Борис помнит, как твердо сказал Муравьев: "Увидимся". Но он не сказал, когда они увидятся, и теперь Борис ждет каждый день, старается быть терпеливым. А всего на один этаж выше учится Муравьев, которого Борис так хочет повидать. Казалось бы, Борису ничего не стоит подняться со своего второго этажа на третий, туда, где занимаются пятиклассники. Но Борис каждую перемену откладывает; для этого есть веская причина: там, на третьем этаже, не только Муравьев, там еще и Хлямин...
А может быть, Муравьев давно забыл про Бориса? Мало ли у него дел.
- Буква "о" должна быть не круглой, а овальной, вот такой, - Галина Николаевна выводит на доске букву "о", очень овальную, с замечательным наклоном. Борис вздыхает: он понимает, что ему никогда в жизни, как бы он ни старался, не написать такую замечательную букву "о".
- Борис! Опять ты отвлекаешься!
- Я не отвлекаюсь, Галина Николаевна.
На самом деле он все-таки отвлекается. Но как не отвлекаться, когда вот уже целый час Борис пытается решить новую загадку. Он же не виноват, что его школьная жизнь с первой минуты началась с неразгаданных тайн. Сначала - пулеметная лента, о которой невзначай упомянул Муравьев. Он сказал о ней как о чем-то обычном. Но Борис сразу почувствовал, что здесь скрыто что-то необыкновенное. А тут еще эта история, которая произошла на большой перемене, всего какой-нибудь час назад.
Борис стоял в коридоре у окна и грыз печенье. Подошел Димка Коваленко, спросил:
- Это у тебя печенье? Овсяное?
Борис протянул ему печенье и тут услышал, как за окном сиплый голос отчетливо сказал:
- Главное - чтобы никто не узнал о глобусе. Но я верю, ты умеешь хранить тайну.
Услышав про тайну, Борис вздрогнул и не стал терять ни минуты - сразу высунулся в окно. Но увидел пустой двор, мокрую траву, мутные пузыри на лужах. Только старая учительница Варвара Герасимовна шла под черным зонтиком к воротам; наверное, у нее уже кончились уроки.
Рядом его одноклассник Дима Коваленко доедал печенье.
- Дима, ты ничего не слышал? Вот только что.
- А что? -Дима проглотил последний кусочек. - Слышал. Девчонки песню поют про енотика, я ее тоже знаю. А ты?
- Да погоди ты с енотиком, Дима! Там, во дворе, кто-то сказал одну удивительную вещь. Неужели ты не слыхал?
- He-а. А какую вещь?
Борис молчал. Не мог же он всем подряд рассказывать про загадочные слова. Но кто-то же сказал их, в конце концов! Борис слышал каждое слово: "Главное - чтобы никто не узнал о глобусе. Но я верю, ты умеешь хранить тайну". Дима подождал немного, потом протянул:
- Молчишь? Ну тебя!-И ушел.
А Борис стоял у окна, смотрел на дождь и думал:
"Какой глобус? Почему нельзя, чтобы про него знали? Кто был там, под дождем? Почему так быстро спрятался? О какой тайне они говорили?"
Вопросов было много, а ответа - ни одного. И чем больше в голове у Бориса появлялось вопросов, тем он больше запутывался в них. Тайна не хотела раскрываться, и от этого ему еще сильнее хотелось ее раскрыть.
- Борис! Я сказала - открыть тетради. Разве тебе нужно особое приглашение?
Борис раскрывает тетрадь. Конечно, ему не нужно никакого особого приглашения.
Борис заметил, что, когда Галина Николаевна сердится, она становится не такой красивой. Значит, думает Борис, красивые люди не должны сердиться. Пусть некрасивые сердятся, они-то все равно некрасивые.
Когда учительница ругает Бориса, ее глаза становятся маленькими и острыми, как кнопки, а голос становится жестким. Вот и теперь она смотрит на Бориса глазами-кнопками, колючими и маленькими. И Борис всем своим видом показывает, что он осознал свою вину, он больше не будет отвлекаться на уроках, не будет действовать на нервы учительнице.
- Все пишем в своих тетрадях букву "о". Не забывайте о нажиме, о наклоне.
Борису кажется, что эти слова относятся к нему одному: Галина Николаевна подозревает, что именно он, этот Борис, забудет о таких важных вещах, как нажим, наклон.
Борис начинает писать; он очень старается, он наклоняет голову набок, даже слегка покряхтывает. Ему хочется, чтобы учительница увидела, как он старается, совсем не отвлекается. Но Галина Николаевна именно теперь не смотрит на него. Она прохаживается по классу. Почему она не замечает, когда Борис все делает хорошо? Наверное, учительница просто не любит его. Бывает такая неприязнь с первого взгляда. Мама однажды сказала про какую-то свою сотрудницу: "У нас с ней антипатия с первого взгляда, вполне взаимная". Взаимная - это значит, что и та женщина тоже не любит маму. Хотя Борис не может себе представить, как это может быть - кто-то не любит его маму. Мама-то уж точно лучше всех. И с Галиной Николаевной у Бориса нет взаимной антипатии - он-то к ней хорошо относится. А она к нему плохо. Ей, наверное, кажется, что Борис все делает нарочно, чтобы она сердилась. А он вовсе не хочет, чтобы она сердилась. Галина Николаевна всех мальчишек посадила с мальчишками и только Бориса посадила с Леной. Разве это справедливо? Конечно, это несправедливо.
Не успели первоклассники первого сентября войти в свой класс, Галина Николаевна стала всех рассаживать по местам. Диму посадила с Сергеем, который хотя и в очках, здорово борется. С ним каждый хотел бы сидеть. Двух высоких мальчиков на последнюю парту, потому что они высокие, чтобы не загораживали доску. А Борису Галина Николаевна сказала:
- Ты, мне кажется, не очень-то послушный. Пусть девочка оказывает на тебя влияние.
Лена сразу уселась рядом с Борисом, вид у нее был довольный: наверное, она любит оказывать влияние.
Как только учительница отошла, Борис тихо сказал Лене:
- Расселась! Этого только не хватало!
- Галина Николаевна, а он ворчит, - тут же на весь класс сказала Лена.
- Борис, не ворчи, - велела Галина Николаевна.
И теперь Борис сидит с этой Леной. Он старается не смотреть в ее сторону, но Лена не такой человек, чтобы дать забыть о себе.
- Борис, отодвинься, ты меня локтем задеваешь, - шепчет она.
- Больно ты мне нужна - тебя задевать! - шипит Борис и от злости начинает писать быстрее. Буквы съезжают с линейки, валятся набок.
Учительница подходит к их парте. Тут только Борис видит, что он написал плохо, и быстро закрывает тетрадь. Кажется, на этот раз Галина Николаевна не заметила. Она берет тетрадь Лены, любуется ровными, аккуратными строчками.
- Ты молодец, Леночка, умница.
От Галины Николаевны пахнет ландышем. У мамы тоже такие духи, Борису очень нравится этот горьковатый грустный запах, такой нежный, легкий.
- А ты, Борис, почему не пишешь? Все написал?
Она протягивает красивую руку, берет его тетрадку, раскрывает ее и долго-долго в нее смотрит. Борису кажется, что учительница смотрит в его тетрадь целый час. Потом она долго-долго смотрит на Бориса. И ее взгляд царапает Бориса. Он опускает голову. Весь класс перестает писать букву "о" и смотрит на Бориса, он это чувствует, не глядя ни на кого.
Наконец учительница говорит жестко:
- Перепишешь. Останешься после уроков.
Борис кивает.
Почему так получается? Он хочет, чтобы все было хорошо, чтобы никто на него не сердился, а выходит как-то криво, нескладно. Значит, он несуразный человек, какой-то нескладный. Все пойдут домой, будут играть в футбол или смотреть мультфильмы, а он будет сидеть один в пустом классе и выводить эту проклятую букву "о". Он успел возненавидеть ее, эту букву. Он заранее знает, что она получится опять криво, косо. Потому что так уж у него получается: стараешься - получается плохо, и не стараешься - получается плохо. Зачем же тогда стараться?
Зазвенел звонок, все задвигались, стали складывать тетради и ручки. Борис сидел на своем месте. На душе была тоска. Он не знал, что скоро, совсем уже скоро произойдут события, которые сыграют большую роль в его жизни. Что он станет не только свидетелем, но и участником этих событий. Ничего этого Борис не знал. Он сидел и злился на Лену, которая аккуратно складывала в свой чистенький ранец чистенькие тетрадки и краем глаза посматривала на Бориса.
Наконец она все собрала и сказала вежливо:
- До свидания, Боря.
- Иди отсюда! - прошипел Борис.
* * *
В тот год молодая учительница Варвара Герасимовна пришла на свой первый в жизни урок.
Когда директор школы сказал ей, что ее направляют в первый класс, она очень расстроилась, чуть не заплакала.
- Я окончила исторический факультет, я историк, понимаете? Я могу преподавать в старших классах историю.