Часть пятая
Глава 1. Господин Беллами из Манчестера
Доктор Дулиттл рассчитывал вернуться в цирк к следующему утру, но по дороге его нагнал крестьянин на телеге и предложил подвезти, так что доктор добрался до Бриджтауна еще к полуночи.
У входа в цирк его ждал Мэтьюз Магг.
- Блоссом хочет немедленно поговорить с вами. Тот господин из Манчестера все еще здесь.
Цирковые шатры уже свернули и погрузили на повозки. Загоны для зверей разобрали. Все было готово к тому, чтобы на следующее утро отправиться в путь.
Джон Дулитл с увязавшимся за ним О’Скалли подошел к фургончик Блоссома. В окошке горел спет. Было уже темно, Часы пробили полночь, но хозяин цирка не спал. Он сидел за столом и беседовал с изящно одетым господином, тем самым, что приглашал доктора с Бетти дать представление в Манчестере.
- А вот и вы, доктор! Добрый вечер, - приветствовал Джона Дулиттла хозяин цирка. - Позвольте вам представить господина Фредерика Беллами, владельца увеселительного сада в Манчестере. У него к вам предложение.
Господин Беллами пожал доктору Дулиттлу руку, устроился поудобнее в кресле, скрестил руки на груди и произнес:
- Меня ждут срочные дела в Манчестере, но я все-таки решил отложить их, лишь бы поговорить с вами, господин доктор. Сегодня после обеда я предложил господину Блоссому заключить договор и теперь хотел бы обсудить его с вами. Я видел ваш номер с говорящим конем, очень, о-о, очень любопытный номер! Я хотел, чтобы вы вместе с цирком господина Блоссома дали представление в моем увеселительном саду. Господин Блоссом пытался уговорить вас, но вы ему отказали и отвели коня на пастбище.
Доктор согласно кивнул головой и сказал:
- Так оно и было. Я уже давно обещал Бетти, что после недели выступлений отправлю ее на покой.
- Я не понимаю, как можно что-то обещать, лошади, - пожал плечами господин Беллами. - Но в конце концов, это ваше дело. Как вы сами понимаете, без вашего номера договор не состоится. А что до цирка господина Блоссома, что же, может быть, он и не плох, но не более того. Таких цирков сотни. Однако господин Блоссом посоветовал мне задержаться, подождать вас и лично поговорить с вами. Он плел мне небылицы про вас и про ваших зверей. Он уверял меня, что ваше выступление не зависит от лошади, что дело здесь не в дрессировке, а в вашей власти над животными и что вы можете повторить ваш номер хоть с коровой. Он сказал мне, что вы умеете говорить с животными на их собственном языке. У меня это в голове не укладывается! Неужели это правда?
- Правда, - подтвердил доктор. Голос его стал холодным, а лицо помрачнело. - Я сожалею, что открыл свою тайну господину Блоссому. Оказывается, он не умеет держать язык за зубами. Я никогда не хвастаюсь своими способностями, тем более что в них нет ничего сверхъестественного. Кстати, я и вам, господин Беллами, советую никому об этом не говорить, так как вам не поверят точно так же, как не поверили вы. Но это правда. Я действительно могу говорить с животными.
- Вы производите впечатление честного человека, - отозвался господин Беллами. - Я не могу не верить вам, но и не могу поверить, что можно говорить со зверями. Но если это действительно так, может быть, вы согласитесь выступить у меня в саду с любым другим животным?
- Но у меня нет ни одного готового номера, - возразил доктор. - В цирке я новичок, к тому же я убежден, что выводить зверей на арену можно только с их согласия. Я должен сначала хорошенько подумать и поговорить с животными.
- Конечно! Поговорить с животными! - воскликнул господин Беллами. Ему уже казалось, что он сходит с ума. - Однако уже поздно. Даю вам срок до утра. Сегодня и уже опоздал на почтовую карету, поэтому останусь здесь, а утром вы мне скажете, что надумали вы и… гм… ваши звери.
Доктор возвращался в свой фургон, рядом с ним бежал О’Скалли. Он внимательно выслушал весь разговор и теперь прямо дрожал от нетерпения.
- Доктор, - говорил он, - нельзя упустить такую возможность. Мы придумаем наши собственные номера. В них выступать будем только мы: я, Бу-Бу, Хрюкки, Скок, можно еще взять белую мышь, так уж и быть, придумаем ей маленькую роль. Доктор, а доктор, - упрашивал пес, - вы же сами обещали нам, что когда-нибудь мы дадим представление. Вы напишете для нас пьесу, пьесу для театра зверей. То, что сочинил Хрюкки, никуда не годится: там сплошные овощи. У поросенка одна еда на уме. Только вы можете написать настоящую драму или трагедию, а мы ее сыграем. В Манчестере нас ждет успех, да еще какой! Манчестер город большой, и публики гам знает толк в искусстве.
Несмотри на поздний час, в фургоне доктора еще никто но спал. Все ждали, когда он вернется и расскажет новости. О’Скалли не утерпел и прямо с порога выложил все, о чем беседовал доктор Дулиттл с господином из Манчестера.
- Мы поставим собственную пьесу, - радостно лаял он, - и будем в ней играть.
Звери пришли в восторг. Мысль о собственном театре понравилась всем, даже белой мышке и Крякки.
- Ура! - завизжал Хрюкки. - Наконец-то я стану актером и выступлю на сцене!
- Не горячитесь, - попытался успокоить зверей доктор Дулиттл. - У нас пока еще нет пьесы. А вдруг мы не сумеем написать ее? К тому же то, что нравится вам, не обязательно должно понравиться публике.
- Понравится, обязательно понравится! - не сдавался О’Скалли. - Мы напишем трагедию, чтобы в ней были рыцари и сражения. Мальчишки будут без ума от нее.
- Фи, трагедия, - возразила Крякки. - Нам нужна мелодрама. Длинная история о любви, чтобы дамы плакали.
- Может быть, поставим "Золушку"? - предложила белая мышь. - Эту сказку знают все, а я в ней сыграю ту мышку, которую фея превращает в слугу Золушки.
- Тогда уж лучше "Гадкого утенка", - сказала Крякки, - а я в ней сыграю главную роль и к концу сказки превращусь в прекрасного лебедя. - С этими словами Крякки гордо вытянула шею и игриво повела крыльями.
Чтобы хоть как-то охладить пыл Крякки, доктор решил, что пора рассказать ей, куда он потратил все пятьсот двадцать шиллингов из копилки. И Крякки сразу из прекрасного лебедя снова стала обычной домашней уткой.
- Что же мне с вами делать, господин доктор, - запричитала она. - Вам нельзя доверять деньги. Боже мой, мы никогда не вернемся в Паддлеби!
Однако остальные звери были так увлечены спором, что даже не обратили внимания на слова доктора. Театр, театр! - вот что их волновало, а про деньги в ту минуту они и вовсе забыли.
- Что такое деньги! Да мы их скоро столько заработаем, что понадобится еще одна копилка, а может быть, и две, - самонадеянно заявил Хрюкки. - Доктор, а давайте сыграем "Красную Шапочку". Я буду Красной Шапочкой и понесу корзинку с пирожками. - При словах "корзинка с пирожками" поросенок не удержался и облизнулся. - Только пусть Крякки испечет пирожки с капустой и с морковкой, я их очень люблю.
- Господи, что за обжора, - прорычал О’Скалли. - Тогда я сыграю в "Красной Шапочке" волка, и у сказки не будет счастливого конца. Нет, господин доктор, вы должны написать для нас новую пьесу. Кроме того, вам лучше знать, что нравится людям, а что нет.
- Ну когда же вы уйметесь? - вмешалась в спор Крякки. Она расстроилась из-за денег, и веселье зверей раздражало ее. - Вам всем давно пора в постель, да и доктору не мешает отдохнуть.
- Боже, - воскликнул доктор, взглянув на часы. - Уже два часа пополуночи! Ну-ка укладывайтесь спать.
- Мы завтра все равно отправляемся в путь, так что успеем выспаться в дороге, - упрашивал поросенок. - Давайте еще немножко поговорим, ну хотя бы пять минут! Мы ведь так и не решили, какую пьесу будем играть.
- Немедленно отправляйся в постель, - приказала Крякки. - Доктор устал.
- По правде говоря, не так уж я и устал, - возразил доктор.
- Сидеть до поздней ночи вредно для здоровья, - не согласилась с ним Крякки. - Нет лучшей привычки, чем рано ложиться и рано вставать.
- Конечно, ты, как всегда, права, - сказал доктор, - но я против каких бы то ни было привычек. Жить по правилам скучно.
- А я за хорошие привычки, - продолжала поучать Крякки, - И люди и звери должны вести размеренную жизнь по правилам.
- Теперь я понял, Крякки, почему ты прекрасная хозяйка. Есть люди, которые любят размеренную жизнь, и есть тс, кто не хочет подчиняться скучным правилам. И в том, и в другом образе жизни есть и хорошие и плохие стороны.
- А я, господин доктор, - вмешался в разговор Хрюкки, - всегда делю людей и зверей на тех, кто солит, перчит, мажет еду горчицей, и тех, кто ест все пресное и несоленое.
- И правильно делаешь, Хрюкки, - улыбнулся доктор. - Одни любят приключения, другим нравится спокойная жизнь. Непоседы любят горчицу и перец, а те, кто едят пресное, всему на свете предпочитают тихий дом, в котором все лежит на своих местах. Надеюсь, и я со временем сумею приспособиться к такой жизни, по крайней мере к старости.
- А что значит приспособиться? - спросил Хрюкки.
- Слишком долго рассказывать, как-нибудь в другой раз я тебе все объясню. А теперь пора спать. Завтра с утра надо будет заняться пьесой для нашего театра.
Глава 2. Пьеса для зверей
Когда поутру доктор Дулиттл и его звери проснулись, фургон уже катил по дороге и подпрыгивал на ухабах. Но никакой неожиданности в том не было. Как и обычно, цирк двинулся в путь с рассветом, пока еще все спали. Так оно всегда и бывало, когда цирк переезжал из города в город.
Такие переезды больше всего нравились Хрюкки. Он очень любил проснуться и выглянуть в окошко, за которым проплывали поля, луга, леса, деревни. Жизнь на колесах была ему по душе.
Вот и теперь он вскочил с постели и, даже не умывшись, уселся у окна.
- Что вы там вчера говорили об образе жизни, доктор? - спросил он. - Мне кажется, мы с вами родственные души, - мне тоже очень нравится путешествовать.
После вечернего разговора Хрюкки нравилось повторять, что он, как и доктор, против всяческих правил и привычек, и сам того не заметил, как у него вошло в привычку хвастаться тягой к путешествиям. В сущности, Хрюкки мало чем отличался от Крякки, потому что больше всего ему нравилась размеренная жизнь, а если говорить точнее, размеренный прием пищи - вынь да положь ему завтрак, обед, полдник и ужин, и непременно вовремя. Кочевая жизнь цирка подходила ему как нельзя лучше: менялись города, менялись впечатления, но еда к столу подавалась точно в назначенный час. Хрюкки, как и многие другие звери и люди, любил приключения без хлопот, без труда и без опасностей.
Когда доктор с его звериным семейством сел завтракать, дверь распахнулась и в фургон на ходу вспрыгнул Мэтьюз Магг.
- Доктор, - сказал он, - господин Беллами все еще здесь. Он мог уехать почтовой каретой, но увязался за нами. Он говорит, что ему по пути. Но спросите меня, почему он так сделал, и я скажу вам, что он не хочет спускать с вас глаз, господин доктор. Он готов полжизни отдать, лишь бы заполучить вас и ваших зверей к себе. До цирка Блоссома ему нет дела, но вам он готов заплатить любые деньги.
- Все это не так просто, Мэтьюз, как может показаться, - ответил доктор. - Не скрою, звери очень хотят выступать в театре, и я прошлой ночью, когда они наконец улеглись спать, написал для них коротенькую комедию. Но ведь потребуется время на подготовку, на костюмы, на репетиции… Зверям придется выучить назубок свои роли. Не сочтите за труд, сходите к господину Беллами и скажите ему, что я постараюсь подготовить номер за время путешествия, и если все пойдет гладко, завтра он сможет посмотреть репетицию.
- Правильно, доктор! - обрадовался Мэтьюз. - Нечего откладывать дело в долгий ящик.
Он спрыгнул на ходу с последней ступеньки фургона и побежал сообщить новость господину Беллами.
Не помню, говорил я вам, что доктор Дулиттл уже давно сочинял пьесы для зверей. Для начала он написал одноактные пьесы для пингвинов. Конечно, на пингвиньем языке. В долгие полярные ночи в Антарктиде многочисленная птичья публика торжественно усаживалась на льду, приводила детишек и внимательно всматривалась и вслушивалась в действие, а потом на птичьих базарах долго обсуждала, следовало ли пингвину Пинии жениться на прекрасной пингвинихе Адели.
Затем доктор Дулиттл написал пьесы для обезьян. Конечно, легкомысленные и веселые обезьяны предпочитали комедию. Они ставили пьесы на больших полянах в Джунглях, а зрители висели вокруг на деревьях. Самые дорогие места были в кустах рядом со сценой, а семейная ложа - длинный толстый сук, нависавший над поляной, - стоила не меньше ста кокосовых орехов. Правила запрещали обезьяньей семье, сидевшей в такой ложе, бросать скорлупу от орехов и кожуру от бананов на головы актерам.
Как видите, у доктора Дулиттла был некоторый опыт сочинения пьес для животных. Но на этот раз перед доктором стояла задача потруднее: господин Беллами требовал зрелища для публики, которая не понимала языка зверей, а звери, как известно, не говорят по-человечески.
Доктор долго ломал голову и наконец решил написать пьесу без слов. Он назвал ее "Пантомима зверей из Паддлеби".
Тут же начались репетиции пантомимы. В ней играли почти все звери и даже Крякки. Сначала она охотно согласилась - кто же не согласится выступить перед публикой? - но, увидев, какой кавардак устроили в фургоне звери, тут же раскаялась. Но уже было поздно, и она только недовольно крякала, когда расшалившиеся артисты опрокидывали мебель, били посуду или срывали с окна занавески.
По чести сказать, особой вины зверей в том не было. Фургон катился по дороге, подпрыгивал на ухабах, а когда на развилке дорог лошадь резко поворачивала, все падали на пол, и только кряканье утки извещало доктора о новом ущербе. Но в конце концов и утка увлеклась и перестала подсчитывать, сколько стоят разбитые блюдца и чашки.
Итак, доктор написал пьесу. Это была классическая итальянская комедия - арлекинада. Тобби играл Арлекина, Крякки - Коломбину, Хрюкки - Панталоне, Скок - полицейского, а О’Скалли - Пьеро. Танец Арлекина, Коломбины и Пьеро нравился зверям больше всего. Танцуя, звери вставали на цыпочки, при этом фургон раскачивался из стороны в сторону и звери падали на пол и с веселым хохотом катились под кровать.
Скок-полицейский метался по сцене, хватал всех подряд и тащил в тюрьму. Вместо дубинки он держал в лапах огромный огурец. Поросенка он обвинял в том, что тот стащил связку сарделек. Хрюкки выслушивал обвинение, а затем отнимал у полицейского дубинку - огурец - и съедал ее.
Но как же было трудно репетировать в фургоне! Там было тесно, и актерам приходилось гроздью висеть на ступеньках фургона в ожидании своего выхода.
Хрюкки доверили трудную роль шутника и весельчака Панталоне. Поросенку приходилось то и дело вбегать и убегать со сцены, метаться по ней с кочергой или со связкой сарделек на спине. Как ни предостерегал его доктор, Хрюкки не раз шлепался со ступенек на дорогу.
Тогда репетицию прерывали и ждали, пока господин Панталоне не встанет охая с дороги и не догонит уезжающий фургон, чтобы снова оказаться на сцене.
За тот день доктор и звери успели провести целых четыре репетиции, и когда вечером фургоны остановились ни ночлег, доктор сказал господину Беллами, что тот может посмотреть представление.
- Оно еще не совсем готово, - предупредил Джон Дулиттл, - кроме того, у нас еще нет костюмов, но кое-что мы уже можем показать.
На этот раз пантомиму сыграли на земле, на обочине дороги. Публика состояла из господина Беллами, Блоссома, Мэтьюза Магга и силача Геракла. Земля не качалась под ногами актеров из стороны в сторону, и представление получилось лучше, чем на репетициях. Вот только Панталоне все перепутал и невпопад вбегал и убегал со сцены. Зрители наградили актеров аплодисментами и сказали, что ничего смешнее в жизни не видели.
- Потрясающе! Великолепно! - кричал господин Беллами. - Это то, что нам нужно. Еще одна-две репетиции - и публика валом повалит на ваши представления. Правда, понадобятся еще костюмы. И что странно, я готов поверить в россказни о зверином языке. Я ведь вижу, что вашим зверям все это нравится. Сегодня же вечером я отправляюсь почтовой каретой прямиком в Манчестер, а господин Блоссом закончит представления и Литтл-Плимтоне и привезет вас ко мне. Надеюсь, что в понедельник вы уже будете выступать у меня. Тем временем я закажу афиши и сумею собрать публику, которая, надеюсь, оцепит талант ваших актеров.
Пока цирк Блоссома давал представления в Литтл-Плимтоне, доктор и его звери репетировали. Даже за тяни-толкаем ухаживал только Мэтьюз Магг, чтобы оставил доктору побольше времени на репетиции.
Звери-актеры трудились вовсю. Они старались, чтобы каждая роль была доведена до совершенства. Доктор заставлял их повторять еще и еще раз каждый выход на сцену, чтобы никто, даже глуповатый Хрюкки, не ошибся. Ведь в Манчестере все представление с начала до конца должны были играть только звери, без единого человека на сцене.
Во время репетиций то и дело кто-то спотыкался, кто-то падал, и все это было так смешно, что доктору пришла в голову мысль включить эти смешные сценки в пьесу. Звери вошли во вкус, сами придумывали забавные штуки и трюки, шутили на каждом шагу и громко хохотали. Иногда они так смеялись, что приходилось прерывать репетицию.
Тем временем Теодора, супруга Мэтьюза Магга, шила костюмы. Не такое уж и простое дело - сшить костюмы для зверей. Вы не пробовали сшить наряд для поросенка? То-то же!
Как только костюмы были готовы, на первой же репетиции Хрюкки сунул передние ноги туда, где должны быть задние, и натянул парик задом наперед. Ушло полчаса, пока поросенка не одели как следует. К тому же господину Панталоне пришелся по вкусу грим, и он всю репетицию слизывал его языком со щек, так что в конце концов его мордашка стала выглядеть как бутерброд с яблочным повидлом.
Но хуже всего обстояло дело с брюками господина Панталоне. Когда его в конце концов обрядили в театральный костюм и затянули ремень на брюках, оказалось, что живот у поросенка слишком толстый, слишком круглый и слишком гладкий. Живот Хрюкки был похож на шар, и брюки не хотели на нем держаться. Всякий раз, убегая от полицейского, поросенок терял брюки и оставался на сцене только в курточке и парике. Пришлось Теодоре исхитриться и смастерить для него помочи.
Крякки играла роль Коломбины, но и у нее дела обстояли не лучше. Теодора сшила ей кружевную юбочку розового цвета, накрахмалила ее, вышила и нагладила. Но уж так устроены утки, что во время танца с Арлекином, когда Крякки подпрыгивала особенно высоко, юбка не удерживалась на ней, взлетала вверх, а потом опускалась ей на голову.
И это было бы ничего, если бы в ту же минуту на сцене не появлялся Панталоне и не хватал Юбочку, пытаясь надеть ее вместо потерянных брюк.