Нетрудно представить, сколько работы было у Джона Дулиттла и Теодоры. Зверям непросто играть людей, но играть людей в непривычном человеческом платье оказалось трудно вдвойне. А на репетиции у них была всего одна неделя.
К счастью, Теодора оказалась большой выдумщицей. Она то и дело пришивала скрытые пуговицы, крючки, резинки и тесемки к платьям, шляпам и парикам, чтобы они хоть как-то держались. Когда костюмы были готовы, доктор заставил зверей ходить в них целый день, чтобы они научились бегать и танцевать в них так же легко, как и без них.
Глава 3. Афиша и памятник
День, когда цирк прибыл в Манчестер, запомнился всем навсегда. До тех пор еще никто из зверей не бывал в таком большом городе. Никто, кроме О’Скалли. Пес родился в Лондоне и рос на его задворках, пока не попал к доктору Дулиттлу.
Пока цирк проезжал по широким улицам Манчестера, поросенок Хрюкки сидел у окна и повизгивал:
- Ай, какие высокие дома! А вон та колокольня достает до неба! Нет, им только посмотрите на эти улицы!
Увеселительный сад господина Беллами располагался на другом конце юрода, поэтому друзьям пришлось проехать через весь Манчестер, прежде чем они добрались до места. Посредине сада стоил огромный театр, вокруг быки разбросаны площадки для состязаний борцов и боксеров. Вечерами в саду зажигались гирлянды маленьких лампочек, и жители Манчестера толпами ходили туда поразвлечься.
Блоссом был в восторге от огромного сада. Пораженный его размерами, он повторял:
- Боже мой, вот как надо вести дела - с размахом! У Беллами денег куры не клюют. Один его театр вмещает раза в три больше, чем наш главный шатер.
Цирк Блоссома разместили на краю увеселительного сада. Когда лошадей поставили в конюшню, появился господин Беллами и первым делом спросил у Блоссома:
- Доктор Дулиттл из Паддлеби тоже здесь? А его звери? Вот и хорошо. Остальным своим цирком занимайтесь сами. Я выделил вам место, можете давать там представления на собственный страх и риск. Больше всего публики здесь бывает по воскресеньям, когда проводятся поединки боксеров. А за труппу доктора Дулиттла не беспокойтесь, я беру их на свое попечение. Деньги за их выступления я заплачу вам, как мы и условились. А вы уж потом сами разочтетесь друг с другом. И чтобы никто не смел вмешиваться в дела доктора Дулиттла!
Пока Блоссом ставил свои шатры и помосты на краю сада, фургон доктора перевели к театру и укрыли за высоким забором. Как впоследствии оказалось, и доктору, и его четвероногим артистам было там очень удобно.
Там же стояли и другие фургоны с артистами, которые каждый вечер выступали в театре. Там были танцоры, канатоходцы, певцы, акробаты.
Обустроившись на новом месте, доктор предложил друзьям пройтись по городу. О’Скалли и Хрюкки обрадовались возможности прогуляться, а утка недовольно крякнула:
- Ну уж нет, у меня и здесь хлопот по горло. Пол не метен, ужин не готов, а после ваших репетиций в фургоне все вверх дном.
Для начала доктор с псом и поросенком заглянули к Мэтьюзу Маггу, убедились, что тяни-толкаю удобно и что сена ему хватает, а затем вышли на улицу Манчестера,
Сперва они шли по тихим улочкам с маленькими домиками, утопающими в зелени. Эти улицы мало чем отличались от Паддлеби. Но вот они вышли к центру города. Конечно, Джону Дулиттлу все это было не в новинку, да и О’Скалли, как вы уже знаете, вырос в Лондоне, но Хрюкки открыл от удивления рот и во все глаза таращился на нарядные экипажи, высокие дома и сверкающие стеклом магазины.
- Как много народу! И куда это они все бегут? Ой, вы только посмотрите, как едут кареты! Друг за другом, словно на параде. Здесь так весело! Намного веселее, чем у нас в Паддлеби.
Но больше всего понравились Хрюкки овощные лавки. Он останавливался у каждой витрины и долго любовался на выставленные отборные тыквы, огромные морковки, блестящие красные помидоры. Пришлось доктору купить ему пару морковок.
Потом они вышли на большую площадь. Вокруг стоили высокие дома, и Хрюкки захотелось узнать, что это за дома и почему они такие большие. Он не отставал от доктора, пока тот не объяснил ему, что такое ратуша, биржа и банк.
- А это что такое? - спросил Хрюкки и ткнул копытцем на середину площади.
- Эго памятник, - ответил доктор.
Посередине площади человек, отлитый из бронзы, сидел на бронзовой же лошади.
- А памятник кому? - не унимался поросенок.
- Полководцу.
- А почему ему поставили памятник?
- Потому что он водил полки и прославился в битвах.
Они ушли с большой площади и по узкой улочке вышли на площадь поменьше. Там никакого памятника не было, зато на стене висела огромная цветная афиша.
- Ах, - воскликнул Хрюкки, - вы только посмотрите, господин доктор!
На афише поросенок в костюме Панталоне держал в лапках длинную связку сарделек.
- Да ведь это я! - взвизгнул Хрюкки и помчался через всю площадь к афише.
Большими буквами там было написано:
ПАНТОМИМА ИЗ ПАДДЛЕБИ
Приходите в сад Беллами!
Невиданное зрелище!
Звери исполняют арлекинаду!
Доктору стоило большого труда увести оттуда поросенка. Хрюкки глаз не мог оторвать от своего портрета, да и кому же было бы неинтересно вдруг увидеть собственную физиономию на афише в большом городе.
- Теперь и я прославился! - хрюкнул поросенок. - Пусть жители Манчестера поставят памятник и мне. Можно даже на этой площади. Места здесь вполне хватит.
- Памятник тебе? - Хмыкнул О’Скалли. - И тоже верхом на коне?
- Конь мне ни к чему, - не смутился Хрюкки. - Мы, поросята, верхом не ездим. Лучше в полный рост и со связкой сарделек.
Господин Беллами сдержал свое слово. Он заказал художнику портреты всех зверей-артистов и расклеил их по городу. Разгуливая по улицам, доктор с псом и поросенком увидели много таких же афиш. На них были и Крякки в розовой кружевной юбочке, и Скок в форме полицейского и с огурцом в лапах, и О’Скалли, и Тобби. Всякий раз, когда поросенок встречал афишу со своим пятачком, он радостно похрюкивал, восторженно пялил глаза и уводить его приходилось чуть ли не силой. Если бы не доктор, он наверняка просидел бы под афишей всю ночь и любовался сам собой.
Когда они возвращались домой, поросенок спросил Джона Дулиттла:
- Господин доктор, почему бы вам завтра не пойти к мэру Манчестера и не поговорить с ним о моем памятнике? Кстати, того полководца можно перенести на маленькую площадь, а мой памятник поставить на большой.
В понедельник утром состоялась генеральная репетиция вечернего представления. Танцоры, жонглеры, певцы и акробаты по очереди выходили на сцену и показывали свой номер. По обе стороны сцены стояло по большой золоченой раме. Перед каждым номером служители в расшитых серебром камзолах вставляли в раму холст, на котором были написаны имена артистов. Доктору пришла в голову мысль, что перед "Пантомимой из Паддлеби" звери сами поставят в рамы холсты со своими именами.
Господину Беллами мысль понравилась.
- Замечательно, - сказал он, - но кому вы можете доверить это дело?
Пока Джон Дулиттл раздумывал, к нему на плечо села Бу-Бу.
- Доктор, - шепнула она ему на ухо, - давайте, я попробую.
- Тут нужны двое, - с сомнением покачал головой доктор. - Ты же видели, как это делают люди. Они вышагивают с холстом и руках как солдаты на параде, потом встают по обе стороны сцены, вынимают из рамы старый холст и ставят вместо него новый.
- Мы, совы, не глупее людей, - ответила Бу-Бу. - Я найду себе помощницу, и мы вдвоем сделаем все в лучшем виде. Подождите, я скоро вернусь.
Бу-Бу улетела и через полчаса вернулась в обществе другой совы. Птицы были похожи как две капли воды. Даже музыканты из оркестра, привыкшие к цирковым трюкам, открыли рот от удивления, когда увидели двух сов. Птицы выпорхнули из-за кулис с холстом в клюве, уселись на рамы, вытащили старый холст, вставили новый и поклонились публике. Они напоминали фигуры из старинных часов.
- Господи! - шепнул скрипач на ухо трубачу. - Ты видел когда-нибудь что-нибудь подобное? Можно подумать, что эти совы всю жизнь выступали в цирке!
Доктор очень неплохо играл на флейте и разбирался в музыке, поэтому он сам подобрал мелодию, под которую звери должны были давать представление.
- Вначале сыграйте то же, что и во время выступления канатоходцев, - объяснял он дирижеру, - в этой музыке есть что-то загадочное.
Дирижер постучал палочкой о пюпитр, оркестр взялся за инструменты и сыграл мелодию. Под эту музыку почему-то приходили на ум танцующие под луной русалки.
- Прекрасно! - восхитился доктор. - Для танца Коломбины сыграйте менуэт из "Дон Жуана". Я наигрывал его Крякки на флейте, когда мы репетировали. А при каждом падении Панталоне ударяйте в большой барабан.
И вот началась последняя, генеральная репетиция "Пантомимы из Паддлеби" на настоящей сцене, с настоящим оркестром и с настоящими кулисами. Поначалу яркие огни ослепили и обескуражили зверей. Но они уже столько раз повторяли свои роли, что могли бы сыграть спектакль даже во сне, и репетиция прошла без сучка, без задоринки.
И раньше давались представления с животными, переодетыми людьми. Среди них бывали даже очень хорошие. Но там животных или кнутом, или пряником, или и тем и другим вместе заставляли расхаживать по сцене, кувыркаться или приплясывать. Иное дело "Пантомима из Паддлеби" - в ней звери играли с удовольствием, а главное - они знали, что от них требуется. После окончания представления звери выходили на задних лапах на сцену и чинно кланялись публике.
А Хрюкки даже научился улыбаться по-человечески. Принято думать, что свиньи не умеют смеяться. Это ошибка. Они очень часто посмеиваются над людьми, до того забавными кажутся им эти двуногие странные существа. Но смеются они по-своему, так что люди о том и не догадываются. И Хрюкки пришлось провести долгие часы перед зеркалом, пока он не научился растягивать в улыбке губы.
Потом труппа доктора Дулиттла будет кочевать из города в город, и всегда их выступление будут с восторгом принимать зрители. Но первое, знаменитое представление "Пантомимы из Паддлеби" останется для зверей самим ярким воспоминанием. Я сказал "знаменитое" не ради красного словца, оно действительно стало знаменитым. Сначала о нем написали манчестерские газеты. Они взахлеб расхваливали зверей-артистов, и в конце концов о "Пантомиме из Паддлеби" заговорили толстые и серьезные театральные журналы из тех, где на каждой странице читатель спотыкается о выражения вроде "дух произведения" и "ткань повествования". Убей Бог, до сих пор не понимаю, что это значит! Один из таких журналов даже написал, что "Пантомима из Паддлеби" - это "новое слово в искусстве".
- "Новое слово" - это я, - хвастливо заявил Хрюкки.
- Ты не новое слово, а старое, - отрезал О’Скалли, - и называется оно "зазнайка".
Однако вернемся к первому дню представлений. В тот понедельник выдалась хорошая погода, и афиши господина Беллами заманили в увеселительный сад уйму публики. Задолго до начала спектакля в театре не осталось ни одного свободного места. Публика шумела и с нетерпением ждала "Пантомиму из Паддлеби".
Доктор стоял за кулисами и ужасно волновался. И было от чего - до тех пор ни один из его зверей-актеров, кроме Скока, не выступал в настоящем театре перед публикой. Правда, на репетициях присутствовали господин Беллами, силач Геракл и другие циркачи и звери не смутились и не ударили в грязь лицом - если, конечно, утиный клюв и поросячий пятачок можно считать лицом. Но теперь в зрительном зале сидела тысячная толпа, и звери могли растеряться.
Музыканты из оркестра настраивали инструменты. Доктор посмотрел сквозь щелку в занавесе и не увидел ничего, кроме лиц. Люди стояли даже в проходах.
- Вот теперь-то мы разбогатеем, - шепнула доктору Крякки. - Я подслушала, что господин Беллами обещал Блоссому двести шиллингов за каждый день выступления, да еще надбавку, если число зрителей перевалит за тысячу.
Сова, так хорошо знавшая математику, тоже выглянула в щелку и сказала:
- По-моему, их и так уже больше тысячи. Яблоку негде упасть.
При слове "яблоко" поросенок облизнулся и спросил:
- А почему они все топают ногами?
- Потому что начало представления задерживается, - ответил доктор. - Таким образом зрители проявляют свое нетерпение. Нам пора уходить за кулисы, сейчас поднимут занавес. Первыми сегодня выступают певцы. Хрюкки, держись поближе. Как твой парик, еще не съехал набок?
Глава 4. Слава, счастье и дождь
Доктор Дулиттл зря тревожился - ни яркий свет, ни музыка, ни море лиц в зрительном зале не смутили его актеров. Скорее наоборот - все это заставило зверей сыграть свои роли как можно лучше.
Как только занавес поднялся, публика онемела. Поначалу все решили, что вместо зверей роли играют переодетые мальчишки. Но тут же на сцену вылетели две совы, а уж порхать над сценой с накладными перьями не мог никто, кроме настоящих птиц. И пока шло представление, самые, недоверчивые из зрителей вынуждены были признать, что никакого обмана нет. Разве может человек хлопать крыльями как утка или вилять хвостом словно пес?
Первым вышел на сцену Хрюкки и сразу же покорил все сердца. Он улыбался по-человечески, шутил по-человечески, огорчался по-человечески. Публика от смеха держалась за животы. Но потом на сцене появилась Крякки. И тут зрители поняли, что каждый актер в "Пантомиме" достоин восхищения. А когда закончился танец Крякки с О’Скалли и Тобби, публика пришла в неописуемый восторг. Все знают, как неуклюже двигается по земле утка. Но на сцене она не переваливалась с ноги на ногу, а изящно переступала лапками. Она так мило помахивала крыльями и плясала менуэт, что люди захлопали в ладоши и продолжали рукоплескать, пока она не повторила танец.
Одна из дам, сидевших в первом ряду, бросила ей на сцену букетик фиалок. Бедняжка Крякки! До сих пор ей никто не дарил цветов, и она не знала, как себя вести. Выручил ее Скок. Он уже не первый год выступал в цирке и шал все. Он подбежал, поднял букет и с поклоном поднес его Крякки.
- Сделай книксен, - шепнул из-за кулис доктор по-утиному. - Поклонись публике и даме, которая бросила тебе цветы.
И Крякки, словно привыкшая к вниманию публики прима-балерина, отвесила поклон.
Занавес опустился, оркестр умолк, а публика рукоплескала без конца и снова и снова вызывала артистов на сцену. Звери, держась за передние лапы и крылья, выходили из-за занавеса и кланялись, но зрители не хотели отпускать их. Хрюкки строил потешные гримасы, Скок снимал с головы шлем полицейского и расшаркивался, Тобби кувыркался, а О’Скалли, игравший роль плаксы Пьеро, грустно тер глаза лапами. Крякки семенила на пальчиках и посылала крыльями воздушные поцелуи публике.
Коломбине бросали цветы, а Панталоне - пучки морковки. Поросенок съедал их тут же, не уходя со сцены.
Прямо за кулисами господин Беллами поймал Блоссома за лацканы сюртука и спросил, не хочет ли тот продлить договор еще на неделю. Конечно, Блоссом радостно подмахнул бумагу.
Представление закончилось, публика покинула театр. В проходе между рядами остались лежать маленькие книжечки - программки, где были перечислены номера. Хрюкки ухватил одну из них и спросил у доктора Дулиттла, что это такое. Как же он обрадовался, когда доктор прочел ему:
- "В роли Панталоне выступает поросенок Хрюкки".
- Хрю! - радостно взвизгнул он и засунул программку за пояс. - Я вклею ее в мой альбом с меню.
- Наверное, в твой альбом с марками? - переспросил его доктор Дулиттл. - Ты ведь начал собирать марки.
- Начал, но уже бросил, - ответил поросенок. - Марки собирать скучно, на них нарисованы только короли и королевы, ничего вкусного. Зато в меню самого плохонького ресторана есть сыр с чесноком или тертая морковка под майонезом. Это намного интереснее!
Хотя теперь у доктора всегда было времени в обрез, он находил пару свободных минут, чтобы сходить в цирк Блоссома и навестить тяни-толкая и Мэтьюза Магга. А иногда и братья Пинто, силач Геракл и клоун Хоуп выбирались к нему, чтобы выпить чашечку чаю за приятной беседой или посмотреть представление пантомимы из Паддлеби.
Поток зрителей, желавших посмотреть представление зверей, не уменьшался. Билеты стоили очень дорого, заказывать их приходилось за несколько дней. Такое в театре господина Беллами случилось только однажды, когда давал концерты известный на весь мир скрипач.
Каждый вечер фургон доктора осаждали разряженные дамы и богатые господа. Они хотели поближе познакомиться с артистами, угостить их чем-нибудь вкусненьким и приласкать. В конце концов они совсем разбаловали Хрюкки, он зазнался и даже стал отказывать поклонникам, особенно после обеда, когда ему хотелось соснуть часок-другой.
- Артисты, тем более такие известные, как я, - говорил Хрюкки, - должны уважать себя. Я принимаю гостей только с десяти до двенадцати утра. Доктор, пожалуйста, дайте об этом объявление в газету, чтобы меня не беспокоили по пустякам после обеда.
Одна дама как-то принесла альбом, куда собирала автографы знаменитостей. Хрюкки с помощью доктора нарисовал ей в альбоме поросячий пятачок и три морковки вокруг.
- Это наш семейный герб, - сказал он, - Я очень древнего рода, мои предки спасли Рим.
Крякки не вытерпела такого бахвальства и сказала:
- Рим спасли мои родственники гуси, а вы, свиньи, если кого и спасали, то от голода.
Утка тоже стала знаменитой, но, в отличие о Хрюкки, попсе не зазналась, пела себя скромно и избегала надоедливых посетителей. После каждого представления она, даже не успев сбросить кружевную юбочку, принималась хлопотать, готовить ужин и перетряхивать постели.
- Перестань ломаться, Хрюкки, - увещевала она поросенка. - Жил бы ты в хлеву, если бы не доктор. Это он написал пьесу и научил нас, что делать на сцене. Кстати, господин доктор, - вдруг сказала она, накрывая на стол, - вы уже взяли у Блоссома свою долю выручки?
- Пока еще нет, - беспечно ответил доктор. - К чему беспокоиться? Нам играть в театре еще неделю. А с Блоссомом я не виделся… дай-ка вспомню… дня три, не меньше.
- Вы должны брать свою долю каждый вечер, - настаивала Крякки.
- Зачем? Блоссом - человек честный.
- Честный, пока с него глаз не спускаешь, - язвителыю крякнула утка. - Послушайтесь меня и заберите у него то, что он вам должен. В нашей копилке деньги целее будут.