Мама была еще на работе, а папа сидел в своем кабинете, обложившись альбомами и справочниками - нелегко, видно, давалась борьба со следственной комиссией. Прежде чем я открыл рот, он протянул мне два листа с вопросами. Пятнадцать штук - на большее не хватило родительского воображения, но и этого, я думаю, родителям - по ноздри. Выразив благодарность от имени класса, я радостно похлопал отца по плечу и стал готовиться к вечеру.
У меня блеснула дерзкая мысль - явиться к Садовкиной на день рождения с Валей. Вот будет сюрпризик! Наши все четко рассчитали: пятеро девчонок, пятеро мальчишек - не чтобы там ромеоджульеттничать, а просто чтобы никто не оставался лишним, и за столом ухаживать, и танцевать, и играть - все парами, хотя, конечно, пары складывались не случайно, и лишь мне - кого бог пошлет. И вдруг я - бах! - явлюсь со своей! Ох, уж девчонки покосятся, ох, посплетничают! И пусть! Думают, что Эп - лопух, красная девица!.. Близорукие воображалы!
Но мои планы рухнули.
Валя позвонила в пять, как мы и договаривались, и сказала, что сегодня нам не встретиться: дома накопилось столько дел, что хоть не спи, потому что Света теперь в ауте. Я повздыхал, покрякал, но что делать? И мы простились до воскресенья… А нашим я и без Вали нос утру!
В половине седьмого, когда я переодевался, явился Шулин. Он был в школьном пиджаке и белой рубашке с распахнутым воротом. Свежевымытые волосы торчали и смешно облагораживали его оттопыренные уши. Ни дать ни взять - милая поросячья мордашка. Авгино выступление на собрании лучше моих рекомендаций повлияло на Ваську Забровского, он все устроил, и Садовкина пригласила Шулина персонально. Он так удивился, что это удивление до сих пор не сходило с его сияющей физиономии.
- Хочешь галстук? - спросил я.
- Галстук? Какой?
- Черный, например, к рубашке. Или цветастый - к пиджаку. Во! Примеряй, граф! Сейчас мы нарядимся будь-будь!
- А ты какой нацепишь?
- Я - бабочку!.. Вот смотри!
- У-у… - протянул Авга, примерил черный галстук и снял. - Нет, хомут есть хомут. Так свободней! - И он погладил свою голую крупную шею. - А то стиснет - буду хрипеть и холодцом давиться.
- Каким холодцом?
- Какой подадут. Люблю холодец. Мама, было, зальет целый таз, мы так навалимся - полтаза нет!
- Не настраивайся, Авга, не будет холодца. Будет торт и чай до потери пульса.
- И тортом можно подавиться.
- Обжора!.. Ну, я готов!
Мы взяли магнитофон и отправились.
Садовкина жила у школы, в одном доме с Васькой Забровским. Дом их был огромным, с загибами, с арочным входом, и покрась его в какой-нибудь радостный цвет, он бы сиял на весь квартал, но его отделали под динозавра, если только динозавры были грязно-зеленые, и ни солнце, ни весна не оживляли его.
Мы договорились собраться к семи, но я нарочно медлил, чтобы задержать торжество и чтобы привлечь к себе общее гневное внимание. Так и случилось. В коридоре на нас обрушился десятигорловый шквал. Я невозмутимо разделся, повернулся к возмущенной публике и вздернул подбородок, показывая бабочку.
- Эп-то!..
- Паганини!..
- Держите меня!
- Наташа! - обратился я к низенькой полненькой имениннице с живым красным цветком в темных волосах. - Мы вот с Августом поздравляем тебя и желаем счастья!
Я протянул ей руку. Она, улыбаясь, подала мне свою. Я не стиснул ее мужественно-сурово, а взял за кончики пальцев, наклонился и поцеловал их. Охнув, Садовкина зажала мигом вспыхнувшие щеки и нырнула в толпу. Девчонки захлопали в ладоши, закричали "браво, бис!", а пацаны загмыкали и запокашливали, пряча усмешки и хохотки, лишь у Зефа вырвалось:
- Убил, Эп!
Он повалился, его поймали и поставили.
- Не убил, а хоть один настоящий кавалер нашелся! - воскликнула вдруг, потрясая сухим кулачком, затертая в кухонных дверях Наташина бабушка, маленькая и жилистая. - Слава богу! Раз внучке целуют руки, все в порядке, можно спокойно умирать! - У бабушки затряслись губы, покатились слезы, она махнула рукой и скрылась в кухне.
Дядя Коля, смуглый, тощий и согнутый интегралом отец Садовкиной, пригласил нас в гостиную.
- Где анкета? - шепнул Забор.
- Вот.
- Молодец, Эп! Ну все, теперь можно повеселиться! - обрадовался он, спрятал листы, перехватил у меня магнитофон и пошел с Зефом подключать его.
Наташка, все еще смущенная, подвела меня с Авгой к своим подружкам, которых я не знал.
- Вот, знакомьтесь: Рита и Лена! - представила она новеньких. - Вместе были в лагере летом.
- Очень приятно! Аскольд! - сказал я. - А это мой друг граф Шулин, потомок пушкинского графа Нулина, но поскольку революция, гонения, букву пришлось заменить, а титул забросить! - Авга молча кивнул, а я, бесцеремонно разглядывая девчонок, воскликнул: - Граф, в какой цветник мы попали!.. А не согласится ли кто из вас быть на сегодня моей дамой?
Наши девчонки прыснули. Прыщастенькая и худенькая Рита в голубом платье с огромным, во все плечи, отложным воротничком презрительно выгнула губы и отвернулась. Высокая же и плотная Лена в тугой серой кофточке и темно-синей юбке спросила с искренней заинтересованностью:
- Только на сегодня?
- А может и дольше.
- Тогда выбирай!
- Я выбрал бы, очаровательную именинницу, - не моргнув глазом, ответил я, - но боюсь, комсорг не одобрит… - Я был уверен, что этим не обижу Ваську с Наташей, так как дружили они открыто, не опасаясь никаких намеков и кривотолков.
Все рассмеялись, а Наташка, еще сильнее залившись румянцем, весело укорила меня:
- Ну тебя, Эп! С тобой сегодня что-то не того!
Тут включили маг, зацокало знобящее вступление к "Лайле", девчонки похватали друг друга и, не умея вальсировать, пустились кто как, подпевая Тому Джонсу. "Лайла" как бы отрезвила меня. Я отошел и опустился в кресло. Хватит, надо кончать маскарад! Я взялся было за бабочку, чтобы отцепить ее, и поймал удивленно-пристальный взгляд Мишки Зефа. Зеф сразу отвел глаза, а я вдруг подумал, что сегодня играю Мишкину роль, перебежал ему дорогу и, может быть, даже в чем-то перещеголял его, вот он и в растерянности. Забавно, что я нашел в себе что-то зефское. Я даже обрадовался такому обогащению, но тут же отметил, что оно мне все-таки не по душе. Нет уж, Зефу Зефово, а Эпу Эпово!.. Бабочку я лишь поправил - пусть сидит, дело не в ней.
Ко мне сбоку подошла Лена и тихо спросила:
- Ну что, Аскольд, сделал выбор?
- Нет еще.
- А если я тебя выберу?
- Пожалуйста!
Вальсировать я тоже не умел, и мы пошли в ритме танго. Лена была пальца на три-четыре ниже меня, и, если бы мы сблизились плотнее, я бы ткнулся ей носом между бровей, но я держал Лену свободно, скорее не я вел, а она, положив мне руку за плечо, на лопатку. Я чувствовал, что она не спускает с меня глаз, ожидая слов ли, жестов ли особенных - не знаю, чего ожидают девчонки от таких разбитных молодцов, каким я тут рисовался. А я молчал.
- Аскольд, ты не рад, что я тебя выбрала? - не выдержала наконец Лена.
- Что ты! Наоборот! - честно уверил я.
Усмехнувшись, она подтолкнула меня к себе, и нос мой действительно клюнул ее между бровей. Я вспыхнул, как при коротком замыкании, и мигом вспомнил те два поцелуя в сумрачном коридоре нашей квартиры. Сердце у меня сжалось, и невольно сжались руки. Лена сразу же передвинула свою ладонь с лопатки на плечо и отдалась моей танцевальной власти.
Тут же позвали к столу.
Авга оказался прав - было чем давиться: яблоки, мясной салат, маринованные опята, колбаса двух сортов и даже свежие огурчики в пупырышках.
Застольничали мы около получаса, потом оттеснили состыкованные столы, расставили вдоль стен стулья, включили маг и кинулись прыгать, несмотря на сытость.
Я снова вспомнил Валю, мне стало до боли грустно, и я понял, что без Вали эта грусть не пройдет, как бы я ни бодрился и ни выкаблучивался… Девчонки схватили меня за руки и втянули в свой шумнотопающий круг. Потом шейк сменился плавной мелодией, и я оказался в паре с Леной.
- Аскольд, хочешь по секрету? - шепнула она. - Девчонки говорили, что ты совсем не такой.
- А какой? Теленок? Вафля? Размазня?
- Не так, конечно, но что-то в этом роде… Только ты не обижайся на них, ладно? В общем-то они уважают тебя… И мне ты понравился, - добавила она тише, чуть отведя глаза и пальцем шевельнув мочку моего уха.
Еще вчера я бы, наверно, умер от этих девчачьих слов, да и сейчас меня бросило в жар, но какая-то закалка уже произошла во мне.
Ребята возились у мага, меняя кассету. Девчонки толпились в сторонке, о чем-то болтая и подергиваясь. Зеф шепнул мне:
- Видишь ту, у приемника?
- Рита.
- Как она тебе?
- Ничего. Мишк, - сказал я, медленно жуя яблоко, - а ты со многими девчонками из седьмой школы знаком?
- Да кое с кем.
- А Валю Снегиреву знаешь?
- Валю?.. Снегиреву?.. Не помню. Я их больше в лицо знаю, чем по именам. А что?
- Да так.
Опять ухнул шейк. Мишка прямехонько направился было к Рите, но я, шепнув: "Минутку!" - придержал его и сам пошел к ней, решив как-нибудь сгладить колючее впечатление от нашего знакомства - она и так продолжала коситься на меня. Если откажет - плохо твое дело, Эп… Рита не отказала, она безразлично шагнула в круг и, глядя под ноги, начала нехотя расходиться. Я поймал ее руку.
- Сначала несколько слов, - сказал я. - Сегодня я сделал два дела: обрадовал бабушку и обидел тебя. Получился плюс и минус. Они взаимно уничтожились, и я оказался у разбитого корыта, как сказал то же Пушкин… Чтобы остался плюс, нужно твое прощение.
Рита вскинула на меня удивленные глаза, под цвет своего голубого платья, некоторое время пристально-хмуро изучала, потом недоверчиво произнесла:
- Если это тебе важно…
- Важно.
- Пожалуйста, я не сержусь.
- Вот и хорошо. А теперь взгляни налево. Вон у косяка волнуется и делает вид, что не замечает нас, Мишка Зеф. По-моему, ты ему нравишься. Чш-ш!.. Пусть это будет маленькой тайной. Дарю ее тебе в честь примирения.
- Спасибо. - Рита чуть усмехнулась.
- И это еще не все. Вот яблоко. Яблоко раздора. Съедим его на брудершафт! - И целым бочком я поднес его к Ритиному рту. - Кусай!.. Да смелее!
Она рассмеялась и осторожно куснула. А потом мы врезали шейк с такими коленцами, какие не снились ни одной марионетке.
Шулин, не пригубивший и шампанского, но подхваченный и разогретый общим весельем, танцевал вовсю! Суматошно, не слушая ритма, забыв партнершу, - смех и грех. Упав рядом со мной на стул и отдуваясь, он вытер пот:
- Уф, работенка!
- Ничего, граф! Все мы так начинали!.. Ну, а как насчет предмета воздыханий? - тихо спросил я.
- Воздыхания есть, а предмета - тю-тю! - без особой скорби признался Авга. - Все чересчур умные, а мне бы такую, чтобы хоть капельку быть умнее ее!
- А ты разве дурак?
- Не знаю, но на всякий случай, - слукавил он. - А ты, я гляжу, распетушился!.. О, и этот глухарь затоковал!
И Шулин кивнул на Мишку, который подсел к Рите и стал что-то наговаривать ей. Она усмешливо слушала, искоса посматривая на меня, словно пытаясь понять, какой же я наконец. Ой, милая, я и сам теперь не знаю, какой я!
Наташа объявила отдых и увела нас в свою комнату. Плотно сдвинутые шторы скопили тут сумрак и прохладу. Девчонки скинули туфли и забились на диван-кровать, а мы расселись кто куда. Вовка Еловый сразу улегся спиной на ковер посреди пола и рукой закрыл глаза - значит, будут новые стихи. И правда, не дожидаясь тишины, он начал:
Не раз и не с одной красивою девчонкой
Встречался мой любовь ловящий взор,
Но все же незасвеченною пленкой
Душа моя осталась до сих пор.
Виновны в нечувствительности этой
Скорей девчонки, нежели поэт:
В них, очевидно, было мало света,
А сердцу нужен очень сильный свет.
- Мало ему света! - проворчал кто-то из девчонок. - А сами-то тлеете, как головешки!
- Кто головешки, мы? - возмутился Зеф.
И пошла веселая перепалка, лишь поэт бесчувственно лежал на полу. Отшумев, все глубоко замолчали, по-настоящему, видно, вникая в стихи… Лена сидела на краю дивана, поджав ноги. Она была стрижена коротко, но мне вдруг почудилось, что вот-вот она возьмет из-за спины косу и распущенным кончиком заводит по губам…
Глава двенадцатая
По воскресеньям я обычно отсыпался, но сегодня уже в семь сна у меня как не бывало. Предстояло два серьезных дела. Странно, что школа, всю жизнь роде бы равнодушная ко мне, тут вдруг ухватилась за меня, словно родное живое существо, почувствовавшее, что с ним собираются расстаться. Вчера, проводив после именин девчонок, мы с Васькой задумались, как же нам теперь размножить анкеты. Я заикнулся, что соседка, живущая под нами, - машинистка из отцовского управления. Забор подпрыгнул от радости, сплавил мне обе анкеты и благословил на новый подвиг. Вернувшись домой, я спросил у папы, не сможет ли он поговорить с тетей Верой, чтобы она сделала нам копии. Отец категорически отказался, ссылаясь на то, что он и по работе-то уже стесняется загружать ее - столько бумаг накопилось. И я решил действовать самостоятельно.
Я встал, потихоньку прибрал в комнате для разминки, склеил порванные вчера пленки, намазал кусок хлеба вареньем и, жуя, улегся опять, прислушиваясь к звукам внизу.
В общем-то, если не считать музыкальных стычек, я мирно жил с Ведьмановыми, даже раза два менял в их телевизоре лампы. Эта семья была тем необычна, что в ней отсутствовали мужчины. У тети Веры не было мужа, у Нэлки тоже не оказалось, а Анютка привыкнет к этому безмужью и, глядишь, туда же. Не знаю, в чем там дело, но скорее всего в пианино - шарахались наверно мужики от бряканья. Тут, видно, простой выбор: или муж, или бряканье. А может, и сложнее…
Часов в девять, когда наши уже встали и зуммер позвал меня завтракать, ведьмановские клавиши наконец проснулись. Не разобрав, кто там заупражнялся, я хвать тетрадку - и вниз. Дверь открыла тетя Вера. Бабушкой ее сделала Анютка, а сама по себе тетя Вера была моложе, стройней и, если честно, красивее моей матери, которой еще далеко до бабушки. И одевалась она всегда опрятно, даже когда спускалась в подвал за картошкой или когда выносила мусорное ведро.
- Доброе утро! - сказал я.
- Аскольд? Заходи.
Я вошел. На полу валялись игрушки, где-то смеялась Анютка.
- Знаете, тетя Вера, я сегодня впервые с нетерпением ждал, когда у вас заиграет пианино!
- Очень приятно! - улыбнулась она.
- А я не рано?
- Смотря за чем.
- По делу.
- По делу всегда кстати. В комнату пройдем?
- Нет, я коротко. - Я расправил свернутую в трубку тетрадку, из которой торчали два папиных листка. - Нельзя ли вот это перепечатать? Для класса.
Тетя Вера взяла тетрадку, полистала, разглядывая количество и качество записей, и сказала:
- В принципе можно. К какому дню?
- К завтра бы, потому что завтра мы уже должны раздать анкеты. Это анкетные вопросы. У нас форум горит! - сказал я, торопливостью стараясь подчеркнуть важность дела.
- Нет, Аскольд, к завтра не выйдет, - твердо ответила она, не считаясь с важностью, и еще раз прикинула объем работы. - В лучшем случае ко вторнику.
- Ко вторнику?.. Ну ладно, ко вторнику.
- А сколько экземпляров?
- Тридцать, которые в тетрадке, и шестьдесят, которые на листочках, - боязливо сказал я.
Тетя Вера ужаснулась:
- Что ты, Аскольд! Что ты, милый! Я думала, два-три, а ты - шестьдесят!.. Нет-нет! Да если я буду делать даже по пять закладок, и то, представляешь, сколько мне придется шлепать? Я же с ума сойду! Заставь-ка тебя одно и то же упражнение переписать десять раз!
Я понуро молчал, поняв, что она ведь действительно не автомат…
На шум из гостиной выглянула Нэлка, с кое-как схваченными на затылке волосами.
- Кто это?.. А-а, глушитель! Чего он хочет? - спросила она у матери, точно меня тут не было.
- Да вот перепечатать.
- Не печатай ему! Он вредный, не дает нам заниматься!
- Я уже не глушу.
- Два дня.
- И навсегда.
- Посмотрим! - Нэлка дернулась и исчезла, хлопнув дверью так, что пискнула защемленная игрушка.
Тетя Вера вздохнула:
- Вот такие дела, Аскольд, не могу. И не потому, конечно, что ты моих пианисток глушишь, а просто не в силах. Ведь объемные работы не для пишущих машинок. Тут надо снять кальку и печатать на светокопировальной установке.
Я насторожился.
- А в управлении она есть?
- Есть.
- И сколько это займет?
- Не знаю. Это у нас Нэля спец. Нэля! - позвала тетя Вера, и Нэлка тотчас вышла, в белой кофточке с большим вырезом. - Посмотри, сколько времени потребуется, чтобы снять вот с этого кальки и напечатать на вашей раме?
Нэлка включила свет и, небрежно-быстро посмотрев нашу писанину, авторитетно бросила:
- Три дня.
- Да меня же Забор убьет! - вырвалось у меня.
- Какой Забор? - спросила Нэлка.
- Комсорг наш.
- Ты уже комсомолец? - удивилась она, глянув на меня пристальней. - Ну и летит времечко! Давно ли я тебя учила пионерский галстук повязывать! Помнишь?
- Помню.
- И уже парняга!
- Да и ты уже мама, - заметила тетя Вера.
- Да, - печально согласилась Нэлка.
Вбежала Анютка и смело спросила меня:
- Ты чей?
- Это дядя Аскольд сверху, который нам с тобой бу-бу-бу делает, - пояснила Нэлка, и Анютка нахмурилась. - Но он больше не будет. Не будешь, дядя Аскольд?
- Ну, вы тут договаривайтесь, - сказала тетя Вера, - а мы пошли. Анюта, кушать!
- Иди, Анютка! - Нэлка подтолкнула дочку. - Раз дядя Аскольд бросил бубукать, то ему, может, стоит помочь.
- Стоит, стоит! - поддержала тетя Вера.
- А за два дня тебя Забор не убьет?
- За два, пожалуй, нет.
- Тогда давай разберемся в ваших каракулях.
И она провела меня в ближнюю комнату. Будучи домоседом, я любил присматриваться к чужой обстановке, особенно у людей странных. Слева - узкая, еще не заправленная кушетка с зеленым ковриком на стене, под цвет наката, в углу - здоровенная коряга-спрут, на щупальца которой накинуты три разноцветных шляпки; справа - однотумбовый стол, над ним - двухъярусная полочка с цветком и с десятком книг, а чуть в сторонке, в петлях из жилки, висели рулончики разных бумаг; против кушетки - невысокий трельяж, под которым, свернувшись по-кошачьи, лежала еще одна коряжина. Окно свободное - хорошо выглядывать, на полу - простенькая дорожка. Вроде ничего странного, хотя если Нэлка обитала здесь, а в гостиной бабушка с внучкой - я прежде видел там диван-кровать и маленькую койку, - то кто же тогда в третьей комнате? Уж не прячут ли там эти женщины трупы своих мужей, как Синяя Борода прятал своих жен?.. Веселенькая гипотеза!