- Не надо так мрачно смотреть в будущее, Христина Климентьевна. Свет не без добрых людей. Как-нибудь перебьётесь, переживёте, а там, смотришь, и мы вернёмся. А пока, чтобы вам было что поесть, я дам вам немного муки.
Мама не хотела брать ту муку, но Кубасов настоял. Он позвал солдат, и те погрузили муку на бричку. Как раз в это время к ним подъехали трое всадников. Один - мужчина, с орденом Красного Знамени на френче, а две - женщины. Мужчина ловко соскочил с лошади, по-военному козырнул.
- Разрешите обратиться? - спросил он разрешения у политрука.
- А вы кто будете?..
- Председатель колхоза Кравчук, - ответил мужчина. - Гоним колхозный скот в советский тыл.
Сегодня мои погонщики проскакали на лошадях километров пятнадцать на восток, и на север, и на юг - всюду фашисты… Вот я и хочу спросить у вас, как представителя Красной Армии, какой нам будет дальше приказ?..
Политрук крепко задумался. Видимо, трудную задачу задал ему председатель колхоза Кравчук.
- Вот что, товарищ Кравчук, - подумав, ответил политрук. - Фашисты действительно продвинулись вперёд, так что мы находимся уже на оккупированной земле. За линию фронта вам не пробиться. Надо возвращаться домой.
- Домой?.. К фашистам?.. Да как вы могли такое сказать? Чтобы я скотину фашистам отдал?.. Да ни за что!.. - очень сердито закричал председатель колхоза Кравчук. - Разве вы приказа не слышали?.. Ничего не оставлять врагу… Если уж никакого выхода не будет, то я весь скот уничтожу и вместе с погонщиками пойду с вами за линию фронта…
Кравчук говорил так настойчиво, что казалось, из его глаз искры летят.
- Вы, товарищ Кравчук, неправильно оцениваете обстановку, - возразил политрук. - Вы, товарищ Кравчук, в приказе услышали только то, что надо уничтожать ценности, которые могут помочь фашистам в войне, а на главное не обратили внимания. Приказ же этот направлен на организацию партизанских отрядов в тылу врага. Так я хочу спросить вас - партизанам нужны хлеб, мясо? Или они, может быть, святым духом жить будут?..
- Партизанам я хоть сейчас готов отдать скот, - закричал Кравчук. - Но где они?..
- Того и я не знаю, - улыбнулся политрук. - А вы скот раздайте людям. Пусть пока пользуются. Многие на первое время ничего не имеют, хоть с голоду умирай, как вот и эта учительница из Велешкович. Дайте ей корову, кабанчика. У неё трое детей, а муж на фронте… А будет необходимость, она корову партизанам отдаст.
В ту же ночь Максимкина мама возвратилась домой в Велешковичи. В бричке лежал болыпеватый подсвинок, два мешка муки, а за бричкой топала корова Зорька. Теперь Максимкиной маме не страшен был голод. Лишь бы только фашисты к ним не цеплялись.
Пока что это несчастье минало Савиков дом.
2
Кто-то осторожно дотронулся до Максимкиного носа. Ну, известно, кто - мама! Только она умеет вот так ласково будить Максимку. Аннушка и Алёнка - Максимкины старшие сёстры - с ним особенно не церемонятся. Если он не очень быстро просыпается, так могут и одеяло стянуть, а то даже и тумаков надавать.
Максимка открыл один глаз. Он всегда так делал, когда его будила мама. Это у них такая игра была: Максимка один глаз откроет, а мама улыбается и спрашивает: "Чей это глазок несмело выглядывает?" - "Максимкин", - отвечает Максимка. - "А где второй?" - "Спит", - отвечает Максимка.
Так вот, открыл один глаз Максимка. Что за чудо? Возле его кровати стояла совсем не мама, а… Густя. На ней было синее в белый горошек платье и пышный бант в волосах.
Максимке даже неудобно стало: ну, что о нём подумает Густя? Конечно, что Максимка соня. Срамота! Солнце уже со стены на пол сползло, а он в кровати нежится.
- Ты чего припёрлась? - нарочно сердито спросил Максимка, чтобы хоть как-то спрятать своё смущение.
В другой раз Густя обязательно высказала бы Максимке своё возмущение за его грубость ("Как тебе не стыдно? Культурный мальчик, а разговариваешь, как хулиган!"), а сегодня словно и не замечала её.
- Моя мачеха совсем не мачеха, - сказала Густя.
- А кто она? - удивился Максимка.
- Она - шпионка…
Максимке даже дыхание перехватило, так сильно он испугался за Густю. Мало того, что Густин папа переметнулся к фашистам, привёл домой злую мачеху, так та ещё оказалась шпионкой!..
- Может быть, тебе показалось? - спросил Максимка. - Кто и за кем послал её шпионить?
- За нами, - ответила Густя.
- За нами? - снова испугался Максимка.
- Я сама слышала, как она говорила папе, что найдёт тех подпольщиков, которые стреляли по штабу, увели Грома, а сегодня ночью расклеили листовки и вывесили на колокольне красное знамя… Значит, обещала найти нас…
- Так и сказала?
- Так и сказала…
- Отвернись, мне надо одеться, - сказал Максимка. - Сейчас пойдём к Данилке, и ты всё ему расскажешь…
Максимка одевался торопливо. Теперь он ни капельки не сомневался, что Густина мачеха шпионка. Данилка что-либо придумает. Данилка - голова. Скорее всего надо немедленно уходить из местечка. А может, прятаться в подполье. Вот будет здорово, если они спрячутся в подполье. Никто их тогда не найдёт!
- Послушай, Густя, а про какие листовки ты говорила? - вдруг вспомнил он Густины слова насчёт красного знамени на колокольне и расклеенных листовок.
- Про те, что вы вчетвером сегодня ночью расклеивали, - улыбнулась Густя. - Думаешь, не знаю, почему ты так долго спал? Потому, что листовки расклеивал, знамя вывешивал на колокольне…
- Густя, я ночью спал, - признался Максимка. - Я листовки не расклеивал…
- Не ври!.. Тебе приказали ничего не говорить мне, потому что мой папа служит фашистам… Но я никогда, никогда не выдам нашей тайны, даже если меня пытать будут…
- Я тебе верю, - сказал Максимка. - Но пусть меня сорок ведьм схватят, если я тебе соврал.."
Максимка хотел ещё поклясться головой, как вдруг увидел на столе сложенную вчетверо бумажку. Не иначе как мама оставила записку!..
Взял Максимка бумажку - так и есть, записка…
"Максимка! Сыночек! Мы с Аннушкой пошли жать рожь. Её нам выделили в колхозе. Алёнка погнала пасти корову. Как проснёшься, быстренько позавтракай и смени Алёнку. Хорошо, сынок?"
Максимка прочитал записку и очень опечалился.
Ну, почему взрослые люди ничего не понимают? Им лишь бы мешать детям. И не подозревают, что у детей тоже есть очень важные дела. Не успеешь задумать что-либо, как мама тут же находит тебе какую-нибудь опротивевшую работу. Где тут справедливость? Что будет делать Алёнка, если Максимка пойдёт пасти корову? Ничего стоящего. А Максимке, может быть, придётся сегодня прятаться в подземелье, идти в партизаны. Ну, кто возьмёт Алёнку в партизаны, если она выстрелов боится; кто возьмёт её в подземелье, если она мышей боится?.. Лягушек и то боится… Так пусть и пасёт корову…
Подумав так, Максимка решительно сказал Густе: "Пошли".
Сказать-то сказал, но совесть тут же заговорила: нехорошо, Максимка, маму не слушать. А что тебя папа просил, когда в Красную Армию уходил?.. Слушать маму. Ну, вот!.. А ты?.. Стыдно, брат!..
"Но это же будет последний раз. А потом я всегда буду маму слушать", - принял Максимка такое решение и с лёгким сердцем выбежал во двор.
Максимка дважды свистнул - условный знак, чтобы Данилка услышал, что пришёл Максимка и что у него важное дело. Данилка не отозвался. Но дверь в сени была открыта. Значит, Данилка дома. Тогда почему же не выходит? Не иначе делает вид, что не слышит или что нет необходимости.
- Я сейчас. Подожди меня здесь, - попросил Максимка Густю.
Густя села под забор, а Максимка побежал в дом. Сейчас он как завоет волком!.. То-то же испугается Данилка!
3
Максимка открыл дверь, хотел завыть по-волчьи, но язык словно онемел. И не удивительно. В углу за столом сидел дед Ничипор, а напротив него Густина мачеха Антонина Павловна, шпионка!..
Оба они, услышав, как заскрипела дверь, чего-то вздрогнули, но тут же и успокоились. А у Максимки сердце едва не выскочило, да, к счастью, как-то задержалось в пятках.
- Что тебе надо, мальчик? - спросил дед Ничипор. - Данилка? Так его нет дома.
Максимка тем временем не сводил глаз с Густиной мачехи. Ну, просто как гипнозом притягивала. Он первый раз в своей жизни видел живую шпионку.
- А ты чей же будешь, не Савиков ли? - вдруг спросила Густина мачеха. - Не Христины ли Климентьевны сынок?..
Только этого и не хватало! Максимка, не сказав ни слова, пулей вылетел во двор. На лету крикнул Густе:
- Бежим! - и метров, наверно, триста чесал не оглядываясь. Свернув в переулок, приостановился, подождал Густю. - А знаешь, кто у Данилки сидел? Никогда не догадаешься… Твоя мачеха, вот кто!
Новость эта поразила и Густю.
Чего Антонина Павловна очутилась в Данилкином доме? Скорее всего выследила Данилку. Но как она догадалась, что Данилка стрелял из пушки по штабу?.. Разве дед Ничипор навёл на след? Всё может быть. Война изменила людей, и теперь уже трудно догадаться, кто свой, а кто чужой…
Максимка выслушал Густю, сказал:
- Это ты правду говоришь, Густя. Взрослых теперь совсем нельзя понять. Они говорят одно, делают совершенно другое, а нас учат быть правдивыми и честными…
Они оба задумались. Несколько шагов шли молча.
- Я сразу догадалась, что мачеха совсем не мачеха, - нарушила молчание Густя. - Скажи, Максимка, твоя мама говорила твоему папе "вы"?
- Нет…
- А ещё скажи, твои папа с мамой жили в разных комнатах?..
- В одной, - ответил Максимка. - А почему ты об этом спрашиваешь?
- Потому что мачеха говорит папе "вы", называет его Иоган Карлович, и живут они в разных комнатах…
- А может, они поругались? - предположил Максимка.
- Нет, Максимка, не поругались, - горячо заверила Густя. - Они очень вежливо разговаривают.
- Значит, шпионка, - согласился Максимка. - Только кто её послал шпионить?..
- Кресендорф, вот кто, - ответила Густя. - Начальник фашистской полиции. Я сама видела, как мачеха ходила в полицейское управление. Наверно, за приказами от Кресендорфа…
Разговаривая, Максимка с Густей не заметили, как дошли до кладбища.
Бабушка Ерофеиха сидела на завалинке, вязала лекарственные травы в пучки. Ими бабушка лечила все болезни, какие только есть на белом свете.
Максимка оставил Густю возле калитки, а сам зашёл во двор, поздоровался:
- Добрый день, бабушка… А Кешка дома? - спросил он.
Бабушка перестала вязать траву в пучки, исподлобья глянула сначала на Максимку, потом на Густю.
- Нету Кешки, - сказала она. Вот незадача!..
- Может быть, Данилка к вам приходил? - спросил Максимка. - Может, вы знаете, куда они пошли?..
Бабушка Ерофеиха промолчала, словно не услышала Максимкиного вопроса.
- Чья ж это девочка будет? - спросила она у Максимки. - Не Иогана ли Карловича дочь?..
Максимка удивился: и как это взрослые могут угадывать, у кого и кто родители?..
- Его, - подтвердил он.
- Славная девочка, славная, - похвалила бабушка Ерофеиха Густю. - А Кешки дома нет… Никого дома нет…
- И Лёвы? - спросил Максимка.
- Какого Лёвы? - удивилась бабушка Ерофеиха. - У нас отроду никакого Лёвы не было…
Максимка даже рот раскрыл от неожиданности. Неужели бабушка забыла, как они вчера приходили к ней после побега из-под конвоя?
- Того Лёвы, который убежал из-под расстрела и который вчера у вас остался, - напомнил Максимка.
Бабушка замахала руками.
- Перекрестись, парень!.. Приснилось тебе что-то или ты, может быть, бредишь?..
Максимка ушам своим не мог поверить.
- Это вы, бабушка, обо всём забыли. Мы с Данилкой вчера после обеда приходили к вам с Лёвой Гутманом. Вы нас обедом угощали, а тут как раз фашисты в дом ворвались. Вы им ещё яйца давали. Потом мы пошли, а вы Лёву оставили. Сказали, что ему очень опасно на улице показываться…
Бабушка Ерофеиха задумалась. Максимка решил, что она и правда обо всём забыла. Максимкин папа, бывало, говорил, что есть такая болезнь, склероз называется, от которой человек всё начисто забывает, что делал или что говорил. Может быть, бабушка Ерофеиха и заболела на этот склероз. Если бы Максимкин папа не был на фронте, то он сразу же вылечил бы бабушку. Ему это ничего не стоит. Он и не такие болезни лечил. А теперь придётся бабушке ждать, пока Максимкин папа возвратится с фронта.
- Слушаю тебя, парень, и удивляюсь, - вдруг заговорила бабушка, - о чём ты говоришь?.. Выдумываешь что-то, а Иогана Карловича дочурка бог знает что может подумать. Меня же вчера целый день дома не было. Как же ты мог ко мне приходить и как я могла кормить тебя обедом, если я того обеда и не варила. Так что иди, моя детка, домой, и пускай твоя мама тебя в кровать положит, пока температура не спадёт…
Бабушка подтолкнула Максимку в спину, и он пошёл, ничего не понимая.
- Думаешь, я обманываю? - начал он оправдываться перед Густей, когда они отошли от кладбища. - Чтоб мне с этого места не сойти, если я вру. Абсолютно всё так и было, как я тебе рассказывал. Почему же тогда бабушка говорит, что мы к ней вчера не приходили. Кто-то же из нас врёт? Либо она, либо я…
- Послушай, Максимка, - вдруг остановилась Густя, - а что, если фашисты вчера возвратились, схватили Лёву, а бабушке приказали молчать? Вдруг она сама выдала Лёву фашистам?!
- Нет, нет! - запротестовал Максимка.
- Но ты же сам говорил, что взрослые говорят одно, а делают совсем другое, - напомнила Густя.
Что мог сказать Максимка!
4
- Подожди, я маме расскажу, - пригрозила Алёнка, когда Максимка наконец пришёл сменить её, как и просила мама. - Где это ты шляешься?.. Почему дома не сидишь?.. Надо же, прибегаю - дом раскрыт, а его нигде нет…
Алёнка стукнула Максимку в плечи кулаком, сунула поводок в руки - паси, Максимка, корову и не вздумай возражать, потому что Алёнка мало того, что пожалуется маме, так ещё и отлупит как следует. Мама, конечно, не будет ругаться, но она посмотрит на Максимку такими грустными глазами, что хоть умирай от стыда. Поэтому Максимка готов всё что угодно получить от Алёнки, лишь бы она не жаловалась маме…
Начал Максимка пасти корову, а сам всё про Лёву думает. Где он?.. Неужели фашисты схватили? Надо же быть такому сиротскому счастью: из-под расстрела убежал, а тут спастись не смог. Если Лёва в полиции, так надо же что-то делать?.. Но разве что сделаешь, держа в руках коровий повод. Быстрей бы отвести корову в хлев.
Максимка взглянул на небо. Для него, как и для всех местечковых мальчишек, солнце было самыми точными часами. А чтобы определить, сколько теперь времени, особенной мудрости не надо. Прежде всего необходимо стать лицом на восток. Согнуть правую руку в локте и приподнять её на уровень глаз так, чтобы кончик среднего пальца приходился меж бровей. Если солнце успело пройти по небу путь от кончика пальца до третьей косточки, значит, пора гнать корову домой. Это каждый мальчишка знает.
Стал Максимка спиной к западу, а лицом аккуратненько на восток, согнул руку в локте, задрал голову вверх… Где там! Солнце, как на зло, всё ещё стояло в зените, будто ему очень нравилось смотреть с верхотуры и жечь землю горячими лучами. Может быть, оно немного и сползло к западу, но только чуть-чуть. Максимку даже зло разобрало. Если, бывало, на речку пойдёшь или ещё какое-нибудь интересное занятие найдёшь, так солнце тут же, как по маслу на запад катится. А теперь, когда у Максимки, можно сказать, неотложное дело, оно и не думает с верхотуры слазить. А будь что будет, но Максимка больше не может таскать Зорьку за повод. Хватит! Напаслась!
По правде говоря, так Зорька уже не хватала траву с той жадностью, как раньше. Напаслась, даже бока раздулись, хоть по своей коровьей жадности всё ещё гнула голову к земле.
Максимка намотал повод на руку. Подражая местечковым пастушкам, крикнул на Зорьку строгим басом:
- Ну, ты, обжора, - и дёрнул повод.
Зорька, кажется, только этого и ждала. Ей также надоело жариться под солнцем да отгонять хвостом разный гнус. Она без принуждения повернула на тропинку и была очень удивлена, что Максимка не идёт за ней. А Максимка стоял как вкопанный и недоуменно смотрел в поле.
По полю бежал Данилка и грозил Максимке кулаком. Максимка знал, что если Данилка угрожает кулаком, значит, что-то случилось по его, Максимкиной, вине, а поэтому не жди пощады. Данилка сперва влепит оплеуху, а потом скажет, за что. Максимка никак не мог понять, что плохого он сделал Данилке. На всякий случай Максимка подготовился к отпору.
Данилка подбежал к Максимке, сунул ему кулак под нос.
- Ты это нюхал? - спросил он.
Максимка Данилкин кулак "нюхал", хотя и не так часто. Данилка чаще всего защищал Максимку.
- У меня тоже кулак есть, - ответил Максимка и в ответ сунул Данилке под нос свой кулак.
Конечно, Максимкин кулак не шёл ни в какое сравнение с Данилкиным. Данилкин кулак хоть и небольшой, но костистый, шишковатый. Он как из железа отлитый. А Максимкин кулак пухленький и беленький, словно недожаренный пончик. Поэтому Данилка не обратил никакого внимания на Максимкин кулак.
- Очень испугался, - сказал Данилка.
- И я не испугался, - ответил Максимка.
- Не задавайся, - предупредил Данилка.
- А чего задираешься? - спросил Максимка. Они походили один перед другим, как молодые
петушки, пока оба немного успокоились.
- Ты зачем Густю к Кешкиной бабушке приводил? - наконец спросил Данилка.
- Потому что её мачеха - шпионка, - торопясь, объяснил Максимка.
У него были все основания надеяться, что он вконец поразит Данилку. Но где там! Данилка не только не удивился, а с издёвкой захохотал.
- Ну, давай, ври дальше, - подзадорил он Максимку.
- Не веришь? - даже захлебнулся от обиды Максимка. Да и было от чего обижаться: Максимка за всю свою жизнь никогда не врал, даже тогда, когда ложью можно было спастись от неприятностей. - Да чтобы мне с этого места не сойти, если я вру, - стукнул Максимка кулаком себя в грудь. - Начальник полиции Кресендорф послал её за нами следить. Она страшную клятву дала, что найдёт нас. Не веришь?.. Она вот с таким наганом ходит, - Максимка широко развёл руки.
- Ну, и болтун ты, Максимка, - уже без насмешки сказал Данилка. - Наверно, зря я тебя перед ребятами защищал. Думал, что ты серьёзный человек. А ты… Враль и трепло… Трепло несусветное. Как ты мог в присутствии Густи спрашивать про Лёву, если его, может быть, по всему местечку ищут. Бабушка Ерофеиха очень на тебя рассердилась. А что, если Густя скажет отцу, где прячется Лёва? Тогда ни ему, ни Кешкиной бабушке не спастись…
Данилка думал, что этими упрёками доведёт Максимку до слёз. И стоило бы. Надо быть осторожным, осмотрительным, а Максимка готов каждому верить на слово. Так и беды не миновать… Но Максимка чему-то обрадовался, даже засиял как новенький пятак.
- Данилка, - радостно спросил Максимка друга, - так ты у Кешки был, когда мы приходили?.. И Лёву фашисты не схватили?.. А мы с Густей подумали, что, может, его выдала Кешкина бабушка…
- Эх ты, голова еловая, - сказал Данилка, - как ты мог такое подумать?.. Бабушка Ерофеиха знаешь какой человек?.. Самый преданный советской власти!.. А ты?..
- Так, значит, ей можно про Густю плохо думать, а мне про неё нельзя? Густя тоже преданная… Разве она виновата, что отец фашистам служит, а мачеха шпионка…