КОНЦЕРТ-ШУТКА
Жук-навозник Блестящий, копошась в трухлявом пне, услыхал звуки труб, выбрался наружу и увидел, что по полянке шагает отряд жуков-карапузиков. Одни дудели в свернутые листики, другие громко объявляли:
- Внимание, внимание! Большой концерт! Под старым подберезовиком! Поет лауреат конкурсов цикада! После третьего звонка вход в зал воспрещается! Не опаздывайте! Внимание! Внимание! Только сегодня вечером!
Навозник посмотрел на тень от пня - ого, уже довольно длинная. Значит, вечер на носу, надо поторапливаться, чтобы успеть на концерт. Он недаром носил прозвище Блестящий - надкрылья его, которые он тщательно натер клочком нежного мха, сверкали так, что в них можно было смотреться, словно в зеркало.
Когда жук дополз до огромного подберезовика, под его шляпкой - в летнем концертном зале - уже собралось множество зрителей: листогрызов, уховерток, майских жуков, божьих коровок, усачей, стрекоз... Даже водомерки притащились с болота, едва волоча свои непривычные к хождению по земле лапки. Долгоносики захватили с собой листики, а уховертки - цветок георгина, чтобы было чем полакомиться под крышей на качелях собственного изготовления. В большой ложе из сухого дубового листа восседал адмирал со своей супругой бабочкой адмиральшей. Наш навозник вскарабкался в соседнюю ложу, где расселась было семейка свекольных блошек, вышвырнул их прочь и, привольно расположившись, уставился на сцену.
Трижды прозвенел луговой колокольчик, под шляпкой подберезовика медленно угасли лампочки светлячков, раздвинулся занавес из девяти паутинок, и на сцену вышла оса-конферансье, до того затянутая в модное полосатое платье, что, казалось, талия ее вот-вот переломится.
- Начинаем концерт! - звонко прожужжала она. - Песня о солнце.
Части: аллегро, грациозо, скерцо, модерато... Настоятельно просим публику ничего не грызть во время исполнения программы. Это неприлично!
На сцену выпорхнула знаменитая певица цикада в накинутой на плечи очаровательной шали из пуха одуванчиков. За ней выстроился хор маленьких цикадок. Короткая пауза, и в наступившей тишине зазвучало:
Тебе, о солнце, песнь поем:
Восходишь ты - и мы живем.
О солнышко, ты наш кумир,
Тобою обогрет весь мир!
А высокие, тоненькие голоса подхватили:
Мир-мир...
Мир-мир...
Мир-мир.
Жук-навозник Блестящий перевесился через край ложи и взглянул в небо: солнца не было. Оно уже спряталось за елями.
Когда хор кончил, снова запела известная солистка цикада:
О ты, пресветлый солнца лу-у-ч,
Ты так прекрасен, так могу-уч!
И хор маленьких цикадок вторил ей:
Ууч... ууч... ууч... ууч...
И опять под сводами поплыл серебряный голос солистки:
Живи же, солнышко,
Свети же, солнышко,
Ты нам как матушка, -
И как сестра,
И значит солнышку - ура!
И солистка затянула, поддержанная хором:
Ура-ура... ра-ра... ра... ра!
Что тут началось! Грянули такие аплодисменты, что шляпка подберезовика затряслась, заколыхались паучьи качели. Хлопали все, только не наш навозник. Он сидел хмурый, его мучили мрачные мысли. Когда же зрители по окончании концерта весело отправились по домам, он выбрался из ложи и пополз за кулисы - искать солистку. Вошел в ее комнатку в тот момент, когда зеленый кузнечик целовал цикаде лапку.
- Вы удивительная! Неповторимая! Очаровательная!... - восторженно встряхивал он своими длинными усиками и преподнес артистке веер из сухих лепестков фиалки.
Жук-навозник сердито оттер кузнечика в сторону и пробубнил:
- У меня срочный разговор. Я по чрезвычайно важному делу.
- Милости просим, - любезно улыбнулась солистка и пригласила навозника присесть.
Жук заполз в кресло из желудевой шапочки.
- Должен вам сказать, - медленно, как знающий себе цену жук, начал он, - что голос у вас действительно весьма сносный, можно сказать - терпимый.
- Спасибо, - улыбнулась певица, обмахиваясь фиалочным веером.
- Но еще я должен сказать, - пропуская ее благодарность мимо ушей, солидно продолжал посетитель, - что мне доводилось слушать голоса и получше. К примеру, у капустной мухи или моли. Когда на дне моего рождения завели они "Многие лета", половина гостей оглохла и до сих пор ничего не слышит. Вот это, доложу я вам, голоса!
Жук покачался в кресле, устраиваясь поудобнее, и с видом знатока посоветовал:
- Мне кажется, ваш голос тоже звучал бы намного лучше, если бы вы пели о более значительных вещах.
- О каких таких более значительных? - удивилась цикада.
- О таких, которые действительно блестят и светят, - ответил жук-навозник Блестящий. - Вот пели вы о солнце, благодарили его за лучи. А что оно в это время делало? Спряталось, видите ли, за ельник и даже в полглаза не глянуло, кто это там, под грибом, во славу его дерет глотку. И вообще, кто оно такое, это солнце? Ночью, когда темно и прохладно, его и с огнем не сыщешь. В пасмурный, дождливый день, когда так необходим хотя бы один лучик света, о солнце - ни слуху ни духу. А зимой? Что творит оно зимой?! - Распалившись, жук даже вскочил с кресла. - Зимой солнцу и дела нет, что мы можем умереть от холода и голода, зимой, подумать только, оно греет какую-то там чужую Африку, а в нашу сторону и не смотрит!... Слыхивал я от аиста, что Африку оно греет круглый год, поэтому там даже не бывает снега. Вот оно какое, ваше солнце, а вы его прославляете, благодарственные гимны ему поете!
Цикада посмотрела в окошко на небо, улыбнулась и сказала:
- Говорите, говорите дальше, я впервые слышу такие интересные рассуждения.
- Так вот, - продолжал польщенный жук-навозник, - значит, солнце-то бывает, а то и нет. А я - я есть всегда, всегда свечу, всегда блещу. И ночью, и днем, и летом, и зимой. Ни за облаками не прячусь, ни в какие-то африки не бегаю, всегда тут, как вот сейчас: солнце-то уже село, а я налицо. И так всегда!
Он умолк и, ожидая ответа цикады, скромно почесывал себе животик. Но артистка молча перебирала на шее ожерелье из зернышек дикого перца.
- Итак, что вы на это скажете? - нетерпеливо спросил жук.
- Значит, вы желаете, чтобы я пела не о солнце, а о вас? Чтобы благодарственные гимны возносились не солнышку, а вам? Так? - спросила цикада и прикрылась веером: как бы гость не заметил ее иронической улыбки.
- Да! Именно так! - даже подскочил от радости жук-навозник. - Ведь у меня заслуг побольше, чем у какого-то солнца! Поэтому пусть и славят в песнях меня.
- Ладно, - согласилась цикада. - Обещаю: завтрашний концерт будет посвящен вам.
Жук-навозник Блестящий чуть не пустился в пляс от счастья. Однако взял себя в руки и важно, как подобает тому, кто блестит ярче солнца, кивнул певице головой и сказал на прощание:
- Уверен, это будет ваш самый выдающийся, самый удачный концерт. Я пришлю вам корзину лучших поганок, недаром они растут только на козьем навозе. До встречи на концерте!
Весь следующий день наш навозник не находил себе места: то и дело высовывал из пня усы, с нетерпением ожидая, когда же раздадутся звуки труб и появится отряд жуков-карапузиков. Наконец они выползли на полянку, остановились около пня и громко объявили:
- Тра-та-та, ту-ту-ру!... Внимание, внимание! Сегодня вечером! Под старым подберезовиком! Необычайный концерт! Концерт-загадка! Приглашаем всех, приглашаем всех! Внимание! Напоминаем: пилить, точить, сосать и грызть во время концерта воспрещается! Сегодня вечером! Концерт-загадка!
Жук-навозник Блестящий поспешно выбрался из своего трухлявого пня и кинулся надраивать мхом надкрылья, лапки, усы. Как-никак, а концерт - в его честь!... Начистив все до блеска, он еще долго вертелся перед лужицей, любуясь своим отражением. Нет, никогда еще, казалось ему, не был он таким огромным, таким сверкающим, таким великолепным - жук даже начал немножко завидовать сам себе. Наконец, повесив на шею галстук, то есть крылышко стрекозы, он отправился на концерт.
Заняв ложу, жук-навозник сделал вид, что не обращает внимания на сидящих в соседней ложе адмирала и его супругу бабочку адмиральшу, даже головой им не кивнул, презрительно повернулся спиной и к расположившемуся по другую сторону ложи щелкунчику. Не сводя глаз со сцены, жук с нетерпением ожидал начала.
Наконец-то! Распахнулись девять паутинок, погасли люстры светлячков, и в глубине сцены выстроились маленькие цикадки.
Просеменила из-за кулис перетянутая в талии оса и звонко объявила:
- Песня-загадка: "Кто ярче солнца?" Вива виваче, престо.
Навозник удовлетворенно хмыкнул и, высунувшись из-под шляпки гриба, глянул в небо. На этот раз солнышко не пряталось за ельником: наверно, заинтересовалось, кто же это ярче его.
Солистка цикада запела:
Кто ярче солнца,
Кто ярче солнца
В мире блестит?
Кто засияет,
Кто засверкает -
Солнце затмит?
Кто в мире в силах
Наше светило
Пересиять?
И перед кем же
Нашему солнцу
Не устоять?
Поскорее отвечайте - кто?
И загадку отгадайте - кто?
А хор маленьких цикадок тоненько подтянул:
Не молчи-и-и-те!
Говори-и-и-те!
Побыстрее!
Поскорее!
Кто? Кто? Кто?
Зрители, да и не только они, все, кто слышал песню цикады, задумались, ломая себе голову: кто же это может сверкать ярче самого солнца? Даже луговая блошка перестала прыгать. Даже усачи перестали шевелить своими беспокойными усами. Даже долгоносики перестали шмыгать своими длинными носиками. Даже пауки перестали раскачиваться на своих паутинках. Кто же? Кто?
Жук-навозник, сгорая от нетерпения, встал на задние лапки, вытянулся во весь рост, чтобы его увидели и поскорее разгадали загадку. Однако никто даже не смотрел в его сторону. Все слушали-гадали: кто же это?
Не молчи-и-и-те!
Говори-и-и-те!
Кто? Кто? Кто? -
призывал хор маленьких цикадок.
Однако и под шляпкой гриба, и на всей поляне царила тишина - никто не мог разгадать загадку. Ужасно разволновавшись, жук-навозник Блестящий перевесился через край ложи и пощекотал усом щелкунчика, а потом, якобы нечаянно, ткнул лапой прямо в крыло бабочку адмиральшу. Разъяренная адмиральша так стукнула нахала лорнетом на длинной ручке, что он вывалился из ложи. К счастью, успел зацепиться ногой за край сухого дубового листа и повис вниз головой - словно спящая летучая мышь.
Не молчи-и-и-те, отвечайте! -
призывала солистка цикада.
Говори-и-и-те, отгадайте! -
подпевали маленькие цикадки.
И снова никто не откликнулся. Казалось, что загадку никому не отгадать.
Тогда жук-навозник не выдержал и, продолжая висеть вниз головой, завопил:
- Так это же я!... Я солнца ярче!
Зрители вздрогнули от удивления и во все глаза уставились на навозника.
- Я!... Я сияю ярче солнца! - снова заорал он.
Тут сосед-щелкунчик затрясся в своей ложе, расхохотался:
- Ну, братцы, шутка! Аи да потеха! Водомерки подхватили:
- Со смеху лопнем! Лопнем от смеха!
- Жж-ивоты надорвем! Жж-ивоты надорвем! - валясь с ног, жужжали шмели.
- Мы от хохота помрем, мы от хохота помрем, - стонали муравьи.
Листогрызы басили:
- Кто ярче солнца? Этот навозник? Га, га, га!
- Вот уж мы ему покажем! Вот уж достанется дурню! - грозились рассерженные и сгорающие от стыда родичи нашего навозника - жуки-землеройки.
- Хо-хо-хо! - ржали-носороги.
- Хи-хи-хи! - тряслись блошки.
Не удержалась даже сама солистка цикада.
- Ха-ха! - звонко рассмеялась она.
И тут случилось неожиданное: от громового смеха прямо на глазах начал разваливаться старый подберезовик. Его источенная червяками ножка подломилась, и большая мягкая шляпка, словно пуховая подушка, шмякнулась на хохочущий зрительный зал. Поднялся переполох, однако никто не пострадал и смех все равно не унимался - пробился даже из-под трухлявой шляпки и покатился по полям и лесам.
На место веселой катастрофы примчалась команда пауков-спасателей. Пауки ловко опутали своими нитями шляпку, зацепили их за еловую ветку и, дружно потянув, подняли вверх. Как только шляпка поднялась, жук-навозник первым выбрался наружу и без оглядки пустился прочь со всех ног. Бежал до тех пор, пока не очутился на другом конце леса. Но и тут догнали его взрывы смеха. Взбешенный и измученный, жук-навозник Блестящий посмотрел вверх и увидел, что солнце тоже смеется - даже щеки у него от смеха раскраснелись.
В ярости сжал он лапку и погрозил солнцу:
- Я тебе покажу, я тебе посмеюсь! Это твоя работа, все ты подстроило! Ну, погоди!
И юркнул в гнилой пень.
БЕГЛЯНКИ ИЗ АКВАРИУМА
Забурлила вода, пошла кругами - в аквариум бросили большую раковину, настоящую морскую красавицу, многоцветную, рогатую, колючую. Пока она опускалась на дно, две маленькие аквариумные рыбки, Ките и Пите, забились в уголок, не зная, что и думать, боясь и плавничком шевельнуть.
Когда вода успокоилась, раковина огляделась по сторонам и недовольно буркнула:
- Вот, значит, куда я угодила... В стеклянный ящик. Фу!
Рыбки не отозвались - они еще не очухались от пережитого страха.
- До чего дожила! - разворчалась рогатая красавица. - Тоже мне жилплощадь: в этом ящике и повернуться-то негде.
- Это не ящик, - расхрабрившись, пискнула Ките.
- Это аквариум, - добавила Пите.
- Аквариум? Какой еще аквариум? Ерунда! Фу! - совсем расстроилась раковина. - Ну и загнали же меня в дыру.
- Не огорчайся, - попыталась утешить ее Ките. - Тебе у нас понравится. Погляди, сколько тут на дне красивых гладких камушков, какие высокие водоросли, а ночью...
- А ночью, - перебила ее Пите, - зеленая лампочка светится.
- Фу-фу-фу! - презрительно запыхтела раковина. - Подумаешь, камушки!... Лампочка светится, подумаешь, какое дело!... Водоросли!... Фу! - Все было ей тут не по душе.
- Кроме того, у нас на дне есть... - начала Ките.
- Еще у нас есть, - перебила ее Пите, - блестящая денежка. Если хочешь, можешь считать ее своей.
- Да, да, пусть она будет твоей, - охотно согласилась Ките. Рогатую гостью тронула доброта маленьких хозяек.
- Ладно уж, спасибо, - смягчившись, поблагодарила она. - Только зачем оно мне нужно, это ваше, с позволения сказать, сокровище? Там, где я жила раньше, любые драгоценности валялись, жемчужин можно было сколько угодно набрать, золотыми монетами все дно усыпано, никто на них и внимания-то не обращает...
Рыбки разинули рты от удивления.
- Неужели есть на свете такой аквариум?
- Аквариум? Ха-ха! - рассмеялась ракушка. - Это не аквариум, это океан.
- Океан, - в один голос повторили рыбки. - Океан...
Слово "океан" звучало для них так торжественно и было исполнено такой великой тайны, что они взволнованно на все лады повторяли и повторяли его, пока наконец Ките не спросила:
- А далеко он, этот ваш океан?
- А как он выглядит? - не выдержала Пите.
- Неужели вы никогда не слыхали про океан? - ужаснулась раковина. - Ну и темнота! Ну и попала же я, фу-фу!
- Так нам же никто ничего не рассказывал, - жалобно оправдывалась Ките.
- Ведь мы и родились-то в аквариуме, - вздохнула Пите.
- Будь добра, расскажи, - дружно попросили обе.
Рогатой многоцветной раковине лень было и языком шевельнуть, но чем еще заняться в этом тесном стеклянном ящике, который называется аквариумом? И к тому же рыбки оказались такими приветливыми и внимательными, что, вздохнув, она начала свое повествование.
- Океан... По океану можно плыть всю жизнь, но до конца так и не доплывешь. Воды его глубоки и таинственны, в самый ясный день на дно не проникает ни единого солнечного лучика. Наверху, на волнах, качаются чайки и корабли. И не знают они, какие скалы на дне возвышаются, какие деревья там ветвятся, какие коралловые лабиринты понастроены, какие там лужайки, густой травой и цветами заросшие... А рыбы, рыбы!... Огромные, как эта комната, и крошечные, меньше вашей чешуйки. Есть и летающие, и светящиеся, и поющие. Даже в пасти хищной акулы шныряет маленькая, похожая на вас, рыбка и подбирает между страшных зубов крошки пищи, будто щеточкой их чистит, и акула этих рыбок не трогает, они - ее лучшие друзья.
Рассказала раковина и про большой старинный корабль, который потонул целых две тысячи лет назад. Любопытная рыба-пила, желая узнать, что у него внутри, распилила его своим носом-пилой. Оказалось, он был нагружен кувшинами с вином - амфорами, и - вы только представьте себе! - один шалопай осьминог, прихватив щупальцем камень, открыл горлышко у амфоры, высосал содержимое и так налакался, что перепутал все свои многочисленные ноги, они сплелись в клубок и до сих пор, небось, не распутались. Будет знать, как пьянствовать, ха-ха!...
У Ките и Пите, жадно слушавших рассказы океанской жительницы, чуть глаза на лоб не вылезали, а рты вообще не закрывались. Ну и ну... Им казалось, что они и сами живут теперь в необычайном, необъятном, полном чудес мире по имени океан. Они даже забыли съесть брошенные им крошки; только слушали да нетерпеливо спрашивали:
- А дальше?... А что еще было?...
И раковина продолжала свои рассказы - что же оставалось ей делать в этой скучной, захолустной дыре по имени аквариум?
- В один прекрасный день, - говорила она, - к нам на дно океана нырнул человек с аквалангом. К поясу у него была подвешена большая корзина. А дна в этом месте, надо вам сказать, просто видно не было от всевозможных раковин - бери любую. Но этот человек разыскивал самую большую и редкую и поэтому ухватил меня! - Раковина самодовольно, усмехнулась. - Так попала я сначала в корзину, а потом в корабельную каюту. Приглянулась самому капитану, и он оставил меня у себя. Ну, я постаралась, и плаванье в тот раз оказалось особенно удачным. Капитан понял, что я приношу ему счастье, что я - счастливый талисман. С тех пор он всегда берет меня с собой в дальние рейсы, а во время бури, чтобы все хорошо кончилось, привязывает к мачте. Так и получается: я рассекаю высочайшие волны и вывожу корабль из всех опасностей!
- Так почему же... - начала было Ките, но Пите снова опередила ее:
- Почему же тебя бросили в аквариум?
- Потому что, лежа на полке, я пересыхаю, - объяснила раковина. - Время от времени мне необходимо отмокать, чтобы прийти в себя перед новым плаваньем в Атлантический океан.
- В Атлантический океан! - повторили в один голос рыбки. И Ките громко вздохнула:
- Какая же ты счастливая...
- Да, я счастливая, - не стала спорить раковина. - Почему бы мне не быть счастливой, если я приношу счастье другим?