По профессии бабушка была бухгалтером. Уже несколько лет она получала пенсию, но, когда наступала пора годовых финансовых отчетов, старые сослуживцы приходили к Анне Степановне за помощью. Сослуживцы любили бабушку - она была доброй, отзывчивой, и, кроме того, как говорили сослуживцы, с ней вместе из бухгалтерии "ушла музыка". Бабушка постоянно что-нибудь напевала. С одной песни она незаметно переходила на другую, хотя в каждой песне знала лишь несколько строк, и то не вполне точно.
Олег тоже любил бабушку, не хотел ее огорчать и потому согласился учиться музыке. Но какой инструмент выбрать?
- Пианистов много, - рассуждала бабушка. - Скрипачей тоже много. Пожалуй, лучше всего виолончель.
- Я но люблю виолончель: ее тяжело таскать, - легкомысленно возразил Олег.
Это решило все. Бабушка вскипела:
- Разве можно так подходить к музыке? С таких позиции? "Тяжело таскать"! В искусстве ничего не дается легко, запомни это!
На следующий день была куплена виолончель, Два раз в неделю, после обеда, Олег стал ходить к частному педагогу. А под вечер бабушка звонила по телефону и справлялась об успехах внука. Частный педагог был в восторге.
Олег, по его мнению, так хорошо успевал, что ему было бы полезно заниматься не два раза в неделю, а каждый день. Бабушка тоже была счастлива, но от ежедневных уроков все-таки воздержалась: это было слишком дорого.
- А как хорошо было бы заниматься каждый день! - время от времени вздыхала она. - Ты бы скорей стал лауреатом международного конкурса!
И вот два месяца назад бабушкина мечта неожиданно начала осуществляться…
Брянцевы обменялись и переехали на новую квартиру: в старом доме не было лифта, а у бабушки болели ноги, ей трудно было подниматься на пятый этаж.
Олег перешел в другую школу. И вот, придя как-то после занятий домой, он сообщил:
- А в этой школе есть музыкальный кружок! И на виолончели там можно заниматься каждый день. Бесплатно!
На радостях бабушка испекла пироги и заплатила частному педагогу за целый месяц, хотя Олег занимался двадцать дней:
- Пусть не обижается!
- Очень нужно ему обижаться! - проворчал отец Олега.
- Он многое теряет! - воскликнула бабушка. - Когда-нибудь Олег прославил бы его, как своего первого учителя.
- Ну, это еще бабушка надвое сказала.
- Я- бабушка! И я никогда не говорю "надвое"! Я всегда говорю прямо и определенно: Олег будет музыкантом!
Отец хотел, чтобы Олег стал когда-нибудь в будущем толковым инженером. Ну, а сперва хорошим токарем или, может быть, фрезеровщиком на заводе.
- Ты хочешь, чтобы он повторил твой путь, - говорила бабушка. - Но пойми же наконец: у него другие способности. И другое призвание. Смычок и струны - вот что он будет держать в руках всю жизнь!
Однако часто по вечерам Олег держал в руках и рубанок, и напильник, и плоскогубцы… Он допоздна столярничал в ванной комнате, что мешало соседям мыться и очень тревожило бабушку:
- Смотри, надо беречь руки! Вся твоя судьба - в твоих руках! Вернее сказать, в твоих пальцах.
- Знаю, бабушка, - добродушно соглашался Олег. - Вот я их и развиваю - пальцы. Так в музыкальном кружке советуют: строгайте, говорят, пилите!
"Может быть, это новые методы музыкального воспитания? - рассуждала бабушка. - В наше время музыканты не пилили и не строгали… Но, может быть, сейчас… Хотят как-то породнить технику с искусством?" Все этажерки и книжные полки в доме были сделаны руками Олега. Когда приходили гости, бабушка потихоньку, тайком от внука, хвасталась:
- Он! Все он сам!.. Своими руками!
И потом громко, чтобы слышал Олег, восклицала:
- Но главное, конечно, музыка! Он просто живет в мире звуков… мелодий! И каждый день - представьте себе, каждый день! - ходит на занятия! А вот Моцарт, говорят, был в детстве не очень прилежным мальчиком…
Да, вот уже почти два месяца Олег ходил на занятия каждый день. Дома он перестал упражняться: вся работа шла в музыкальном кружке, под наблюдением опытнейшего педагога - "бывшего всесоюзного лауреата", как называл его Олег.
Несколько раз бабушка порывалась пойти в школу, познакомиться с новым музыкальным руководителем внука.
Но отец Олега останавливал ее:
- Я уже был в школе. И могу удостоверить: это действительно блестящий музыкант! Зачем же опять ходить, зачем надоедать?..
И бабушка, тяжело вздыхая, откладывала свое знакомство с "бывшим лауреатом".
И к музыкальному инструменту своему Олег стал относиться гораздо бережней, чем прежде, с нежностью и даже с любовью. Футляр он всегда держал закрытым, чтобы никто не трогал виолончель руками. Он не бросал инструмент где попало, а хранил его на особой полке возле своей кровати. И даже бабушке не разрешал к нему прикасаться.
- Все-таки учеба в коллективе дает свои плоды! - радовалась Анна Степановна. - Разве частный педагог мог научить его такой аккуратности?
Никого даже близко к виолончели не подпускает. Бережет! Дорожит! И всегда так спешит на занятия, будто на праздник! На минуту не опаздывает!
Искусство поглотило его целиком.
Бабушка, простая и скромная женщина, заговорив о музыке, начинала вдруг произносить такие громкие, высокопарные слова, которые в другое время ни за что бы не пришли ей на ум.
Олег занимался в музыкальной школе даже по воскресеньям. Вот и в это утро он бережно снял с полки черный футляр и, попрощавшись с бабушкой, вышел из дома.
"ГРОБ С МУЗЫКОЙ" ИЛИ…
Брянцевы жили на первом этаже… Выйдя из парадного на улицу, Олег сразу направился к окну. Он знал, что бабушка непременно высунется на улицу с криком:
- Ох, я совсем забыла!..
Именно в эти полминуты, за которые Олег успевал дойти от дверей квартиры до окна, у бабушки в голове рождались самые срочные советы и наставления внуку. Если же у нее ничего не рождалось, то она просто напоминала о том, что в Москве очень бурное уличное движение, все шоферы летят как угорелые, и поэтому, переходя улицу, "не надо считать ворон". Так было и сегодня…
Чтобы успокоить бабушку, Олег механически кивнул головой, а про себя вдруг подумал, что выражение "считать ворон" явно уже устарело - за всю свою жизнь он, кажется, не видел в Москве ни одной вороны. Говорили бы уж лучше - "считать голубей"!
- У нас самый опасный перекресток! - не унималась бабушка. - Вчера чуть было не задавили одного молодого мужчину. Будь осторожен на перекрестке!
Бедная бабушка! Ей и в голову не приходило, что Олег вообще по дойдет до перекрестка, а таинственно оглянувшись и убедившись, что она уже скрылась в окне, свернет во двор.
По улице Олег шел не торопясь, рассеянной и задумчивой походкой, как подобает музыканту. А по двору он зашагал быстро и сосредоточенно, как человек, имеющий какое-то определенное, срочное и весьма земное дело.
Внимательно, по-хозяйски оглядев на ходу старый деревянный столб и поблескивавший на солнце репродуктор, Олег скрылся за дверью черного хода.
По темной лестнице он поднимался не ощупью, не спотыкаясь на каждом шагу, как Ленька с приятелями, а уверенно и быстро: путь этот, по всему видно, был хорошо известен Олегу. Еще бы! Даже в это воскресное утро он поднимался по темной лестнице уже не первый раз. И, кажется, даже чердачные кошки привыкли к нему и не мешали, не путались зря под ногами. Лестница была узкая, и свой громоздкий черный футляр Олег обхватил обеими руками, бережно прижав к груди.
Скрипнув дверью, обитой ржавым железом, Олег зашагал по чердаку так же быстро и уверенно, как по темной лестнице. Вдруг чей-то незнакомый голос заставил его остановиться:
- Вася? Кругляшкин?.. Это ты?
- Кто тут? - спросил в ответ Олег.
Щуплый, маленький Владик приподнялся на цыпочки и зашептал Леньке в самое ухо:
- Это же новенький… Я вижу "гроб с музыкой"!
- И что за глазищи у тебя! Прямо как у кошки! - не то насмешливо, не то с завистью ответил Ленька и, отстранившись от Владика, брезгливо вытер ухо рукавом курточки.
В этот момент "новенький" как раз подошел к членам БОДОПИШа. Высокий Ленька сверху оглядел крепкую, коренастую фигуру Олега и "гроб с музыкой", который тот все еще прижимал к груди. Казалось, он прикрывался черным щитом от возможного нападения Леньки и его друзей.
Вид у Леньки и в самом деле был очень воинственный. Он стал вполоборота, приподнял правое плечо, а голову втянул в плечи, словно боксер, готовый к бою. Худощавое лицо его порозовело, на щеках возле носа выступили капельки пота, а задиристые глаза выражали состояние крайнего напряжения и отчаянного поиска: чем бы уязвить "новенького"?
Олег же спокойно, как ни в чем не бывало опустил свой черный футляр, подошел к двери и стал не спеша откручивать проволоку.
- Почему это репродуктор замолчал? - строгим, начальственным тоном спросил наконец Ленька.
- Испортился, наверное, - не оборачиваясь, ответил Олег.
- Ишь ты, "испортился"! Полчаса поиграл- и уже испортился!..
Тихая Таня дернула Леньку за рукав:
- Пришел в гости - и распоряжаешься?
- Кто пришел в гости?! - шепотом вспылил Ленька. - Я?! Мы?! Это он приехал к нам в гости из другого дома!
Ленька хотел добавить что-то еще, но встретился с твердым, спокойно-насмешливым взглядом Тани и замолчал.
К счастью, в это время Олег совсем раскрутил проволоку, заменявшую замок.
Тактичный и вежливый Фима спросил:
- Можно войти?
- Можно! Заходи! - ответил Ленька, хотя Фима обращался вовсе не к нему.
Ребята вошли в недостроенную комнату с чердачными балками вместо пола, с темным чердачным сводом вместо потолка и с голыми кирпичными стенами.
На самодельном столе, напоминавшем длинный деревянный верстак, возвышался радиоусилитель. По его неказистой верхней "одежде", едва-едва прикрывавшей сложнейшее хитросплетение металлических внутренностей, можно было сразу сказать: усилитель самодельный. Тут же стоял небольшой микрофон, самодельный электропроигрыватель с пластинкой, застывшей на диске. Другие пластинки были горкой сложены в картонную коробку. Любопытно вытянув свою тонкую шейку, глядел в окно электропаяльник. Кусками застывшей лавы валялась на столе канифоль.
Ленька, раскрыв рот, как завороженный склонился над радиоусилителем. На него смотрели серебристые алюминиевые патроны конденсаторов, радиолампы; разноцветные патрончики постоянных сопротивлений с хвостиками проводов; круглые, словно из-под вазелина, коробочки переменных сопротивлений; внушительные катушки трансформаторов…
Придя в себя от первого впечатления, Ленька спросил:
- Ну и что же здесь не в порядке?
- А ты посмотри…- ответил Олег. - Может, лампа барахлит. Или трансформатор пробило…
Ленька с видом знатока оглядел сверкавшие стеклом и серебром внутренности усилителя и укоризненно покачал головой:
- Как же это вы без инструментов живете? Один паяльник торчит - и все…
Тут без инструментов не обойдешься!
Добродушное, круглое лицо Олега не выразило ни замешательства, ни досады.
- Тебе инструменты? Пожалуйста! - с самым невозмутимым видом произнес он.
Наклонился и взвалил на верстак свой громоздкий черный футляр. Покопавшись в потайном кармашке брюк, он достал маленький ключ и открыл совсем крошечный висячий замочек (как видно, собственной конструкции), запиравший футляр.
Олег откинул черную крышку - и Ленька замер от изумления: в глубоком футляре были аккуратно разложены стамески, рубанок, напильники, плоскогубцы, мотки проволоки и даже баночки с гвоздями и шурупами.
- А где же эта самая… виолончель? - тихо спросил Ленька. Все его приятели на миг онемели.
- Чего это у тебя там?.. - прошептал наконец Владик. Только один Олег остался, как всегда, невозмутимым. Он вынул плоскогубцы и, словно не замечая удивления ребят, спросил у Леньки:
- Нужны?.. А лучше орудуй сам. Бери все, что нужно!
- Значит… значит, это не "гроб с музыкой"? Это…
- Оригинальный музыкальный ящик с разными немузыкальными инструментами,подсказал Олег. - В общем, берись за дело!
Ленька слегка порозовел, с недоумением повертел в руках плоскогубцы, еще ниже склонился над усилителем, для чего-то приблизил к нему ухо и поставил твердый диагноз:
- Да, лампа! И трансформатор тоже!
Олег молча подошел к усилителю, проверил адаптерные гнезда, затем включил электропроигрыватель - и вдруг внизу, во дворе, поплыла песня. Та, что часа полтора назад заставила Леньку вскочить с постели.
- Сам? Сам, что ли, выздоровел? - прерывающимся голосом спросил Ленька.
- А чего ему выздоравливать? Он и так был вполне здоров.
- Так, значит… значит, ты…
- Просто хотел узнать, как ты разбираешься в технике. Вот и все.
- Меня? Проверять?! Как разбираюсь? Да уж не хуже тебя!
- Хуже, Леонид! Хуже, если на то пошло, - раздался вдруг сзади спокойный голос Васи Кругляшкина.
Вид у Васи был самый что ни на есть воскресный. Если бы Вася был неодушевленным предметом, про него бы сказали, наверное: "Только что из магазина! Прямо с полочки!" Он был чисто выбрит, в тщательно отглаженном темно-сером костюме и желтых полуботинках, таких блестящих, что они могли посоперничать с новенькими металлическими деталями радиоусилителя.
- Меня тут сперва за вас приняли. Васей назвали, - сообщил Олег.
- Ну да! Потому что ведь ты, Вася, все это сделал? Оборудовал, так сказать!
- Ленька обвел руками длинный деревянный верстак. По праву соседа он называл Васю на "ты".
Вася сдвинул на затылок кепку с коротким козырьком и покачал головой:
- Чужих заслуг присваивать не люблю. Помощником был, не спорю… А главный, если на то пошло, инициатор и исполнитель…
- Да ладно, ладно! Вместе делали! - перебил Олег: Васины похвалы, казалось, были ему неприятны.
Чтобы переменить тему разговора, Фима Трошин неожиданно спросил:
- А кому, интересно, эта комната принадлежала?
- Сами не знаем, - ответил Олег. - И откуда она здесь, на чердаке, эта кирпичная коробка?
- Я узнаю! Сегодня же узнаю! - воскликнул Ленька, которому очень хотелось хоть в чем-то проявить себя и взять реванш.
- Не хвались! Откуда ты можешь узнать? - тихо одернула его Таня.
Но Ленька не хвалился: он действительно мог узнать.
"МАДАМ ЖЕРИ-ВНУЧКА"
До революции дом принадлежал акционерному обществу "Мадам Жери и дочь".
Сама мадам давно удрала за границу. А дочь ее долго еще жила на третьем этаже, в квартире номер девять. И занимала в этой квартире всего-навсего одну небольшую комнату, выходившую окнами во двор.
После "Жери-дочки" наследников не осталось, и в комнату ее въехала Калерия Гавриловна Клепальская. Ленька прозвал новую соседку "мадам Жери-внучка".
На двери девятой квартиры, возле круглого серебристого звонка, висела табличка, на которой аккуратно, черной тушью было выведено: "Уткиным - 1 звонок, Кругляшкину - 2 звонка, Митрохиной - 3 звонка". А где-то в стороне зловеще поблескивала маленькая черная кнопочка, и рядом, под целлофановым ограждением, - категорический наказ: "Только Клепальской!" На всех жильцов девятой квартиры приходился один облезлый металлический ящик с дырочками - "Для писем и газет". "Мадам Жери-внучка" отдельного ящика не заводила по той простой причине, что газет она не выписывала и писем ни от кого не получала.
Несколько месяцев в своей жизни Калерия Гавриловна была на "воспитательной работе"- она собрала небольшую группку дошкольников и гуляла с ней по бульвару, обучая малышей французскому языку и хорошим манерам. Когда все ребята уже вполне овладели хорошими манерами, они забросали свою воспитательницу снежками, и группа была распущена. Калерия Гавриловна перешла на работу "в искусство": она стала продавать театральные билеты.
Всех знаменитых артистов она называла теперь просто по имени, как своих старых знакомых. Она точно знала, у кого из них какой характер и сколько метров жилой площади.
По вечерам она вела долгие разговоры по телефону со своими подругами из других театральных касс:
"А что, если я попрошу у вас "Спящую красавицу" взамен "Пиковой дамы"? Я обещала одной своей приятельнице "Лебединое озеро", а достала только "Бахчисарайский фонтан"…" Однажды Калерия Гавриловна принесла Леньке билет на премьеру в Театр юного зрителя. И, если с той поры он когда-нибудь отказывался выполнять ее просьбы (сбегать в магазин, вынести мусорное ведро во двор), "мадам Жери-внучка" восклицала:
"И это благодарность за те культурные удовольствия, которые я тебе доставила?!" Шофер Вася Кругляшкин доказывал, что Калерию Гавриловну не случайно поселили в комнату бывшей домовладелицы:
"У нее самой полно родимых пятен!" Ленька повнимательней пригляделся к новой соседке, но никаких родимых пятен у нее не обнаружил. Зато он нашел целых две бородавки: одну в центре лба, как раз в том самом месте, где у индийских артисток в кино бывает черное пятнышко; а другую - на подбородке.
Тогда шофер Вася объяснил Леньке, что он имел в виду "родимые пятна прошлого", то есть разные пережитки в характере Калерии Гавриловны.
С этим уж трудно было спорить - пережитки действительно были: Калерия Гавриловна любила поворчать, посплетничать и поскандалить на кухне.
В наследство от бывшей домовладелицы ей достались не только "родимые пятна и бородавки прошлого", но еще две толстые книги в кожаных переплетах, пахнущие сыростью и стариной. Ленька знал, что в одной книге был точный список всех бывших жильцов дома, которым мадам Жери-старшая сдавала комнаты и квартиры внаем. А во второй книге был дневник "старшей мадам", в котором было подробно рассказано обо всех деловых операциях акционерного общества.
В последнее время две толстые кожаные книги подпирали кухонный столик "мадам Жери-внучки", который во время своего недавнего передвижения из дальнего угла к окну потерял одну из четырех ножек. Калерия Гавриловна в результате длительных переговоров, конфликтов и прямых агрессивных действий захватила в конце концов самое светлое и удобное место на кухне.
"Я въехала в квартиру позже всех. Я, можно сказать, ваша гостья! - заявляла она. - И вы должны идти мне навстречу!"