- Если Князь признает мое право на наследство, убить меня - преступление, - спокойно сказал Нико. - Если начнут казнить законнорожденных князей - чем это кончится? Какой князь сохранит тогда уверенность в своей жизни?
Я впервые услыхал, как Нико назвал себя князем. Не из-за этого ли он так часто ссорился с Местером Маунусом? Зачем ему нужно ставить на карту свою жизнь из-за власти над Дунарком? Но Нико хорошо понимал: Князь Артос будет дольше медлить, призывая палача, если речь идет о благородной крови.
Я облизал пересохшие губы. Во мне не было ни капли княжеской крови. У Артоса не было ни единой причины мешкать, когда это касалось меня.
Дама Лицеа бросила холодный взгляд на Нико. Затем повторила свое требование.
- Убей его, и все сопротивление погибнет вместе с ним!
- Или вспыхнет в десять раз сильнее, ибо его смерть воспламенит гнев народа! Он гораздо лучше послужит нам будучи заложником, нежели мучеником.
- Если ты слишком мягкосердечен, чтобы убить Никодемуса, отдай его мне.
Князь покосился на Местера Вардо, по-прежнему стоявшего рядом.
- А как полагаете вы, Местер? Приказать ли моему палачу сослужить Дракану службу и убить его соперника? И пусть это драконье отродье, взращенное моей бессовестной дочерью, поднимется еще на несколько альнов?
- Мой господин Князь сам сказал это, - учтиво ответил Вардо. - "Не нужно ничего выбрасывать до тех пор, покуда это может пригодиться". А вдруг наследник рода Равна окажется особо полезен. Если его хорошенько выучить!
Князь Артос придирчиво разглядывал Нико, словно тот был книгой, в которую он пытался вчитаться.
- Скажи мне, юный Равн, ты любил своего отца?
Вопрос этот застал врасплох Нико, и это понятно.
При чем тут отец Нико? Кроме того, я знал, что ответить на этот вопрос для Нико совсем не так просто из-за того, что случалось меж ними.
- Он мне отец! - в конце концов ответил Нико.
- Да, по крайней мере, это известно. Это куда больше того, что может сказать про себя Дракан.
Князь закашлялся, так что я на миг подумал, что он подавился. Потом меня осенило, что так он смеется.
- Думаю, моя дочь вряд ли любит меня, - сказал он. - Но, чтобы служить, любить нет необходимости. Да и вообще это лишнее. Но ведь она не была и соратницей.
Он покосился на даму Лицеа, и та ответила на его взгляд упрямой гримасой. Затем он снова обратил свое внимание на Нико.
- Если я оставлю тебе жизнь, юный Равн, ты станешь служить мне?
Нико некоторое время помолчал. Слишком долго… Затем покачал головой:
- Этого я обещать не могу!
- Гм-м, - проворчал Князь. - Вижу, ты более честен, нежели умен. Я умею ценить честного человека. Жаль, что такого рода людей встречаешь редко. Ну, а если я освобожу тебя? Если я введу тебя в права владетеля Дунарка?.. Что скажешь ты тогда?
Дама Лицеа почти зашипела:
- Господин мой Князь, это не может…
- Молчать! - шикнул на нее старец, и дочь его, прикусив губу, смолкла.
Да, Нико был честен, но глуп он не был.
- Под чьим верховным владычеством? - спросил он.
- Под моим! - ответил Князь Аргос. - И… Дракана! В его руках войско. Право меча тоже следует признавать!
Не бывает так, чтоб тебе перевалило за девяносто и ты не мог бы схитрить. Если Нико согласится на это, сопротивление предводителя дружинников Дракану рухнет, как старая, негодная кирпичная постройка. Тогда ведь законный наследник будет сидеть как Князь, владетель замка-крепости в Дунарке. А то, что Дракан будет по-прежнему верховным владетелем, господином всего прибрежья, - это другое дело.
Нико, глубоко вздохнув, скорчил странную гримасу.
- Нет! - ответил он. - Так не будет! Пожалуй, тогда лучше убить меня!
"О, Нико, почему ты не можешь солгать? Почему не можешь просто сказать, что согласен, а потом сделать по-своему?" Но он, ясное дело, этого сделать не мог. Мне бы восхищаться его неподкупной честностью, но в тот раз она была совсем некстати.
Князь Артос медленно кивнул:
- Род Равна всегда отличался ужасающей твердокаменностью. Упрямые головы все до одного! Но даже упрямые головы могут научиться склоняться. Забирай его, Вардо. Посмотри, удастся ли тебе сделать из него верного слугу!
Нико забеспокоился. Он беспокоился куда больше, чем если бы речь шла о казни. Я этого как следует не понимал. После того как я поучаствовал в одном из поучительных представлений Местера Вардо, я не торопился повторять этот опыт. Но это все же лучше, чем играть главную роль на виселице!
Дама Лицеа походила на кошку, у которой выманили половину ее добычи, но она знала: бесполезно открыто выступать против воли Князя.
- Ну, а как с сыном Пробуждающей Совесть? - спросила она. - Уж его-то можно казнить? Из него мученика не выйдет!
- В народе его знают! - быстро произнес Нико. - И знают его мать. Его смерть пробудит страшный гнев!
Кровь билась в жилах, да так громко, что шумело в ушах. Если б я только мог бежать, или ударить кого-то, или что-то сделать! Невыносимо было стоять тут в ожидании, скованному и беспомощному, меж тем как другие равнодушно спорили - убивать меня или нет. Хорошо, что рядом, чтобы замолвить за меня словечко, был Нико, ведь я сам не в силах был выговорить ни слова. Но вот беда - слово здесь немного стоило. Дама Лицеа права. Моя смерть не вызовет такого страшного переполоха, как смерть Нико. Куда мне…
Она улыбнулась.
- О, думается, вряд ли поднимется шум из-за того, что мы повесим подлого убийцу! - сказала она.
- Я не убийца! - гневно воскликнул я.
Теперь настал мой черед - меня пронзил взгляд Князя, взгляд хищной птицы.
- Разве не ты убил моего внука, сына моего сына?
Я боролся с сильным желанием уставиться взглядом в пол, но что пользы отрицать… Дама Лицеа явно знала все, что случилось в Кабаньем Ущелье, знала наверняка от каких-то людей Вальдраку, которым удалось спастись.
- Да! - хрипло произнес я. - Но это было в сражении!
Вальдраку ползал в грязи ущелья, но я пытался заставить себя не думать об этом. Он хотел убить Дину. И я остановил его как мог.
- Вот видите, господин мой батюшка! Он сам признается в содеянном.
Князь Артос, склонив голову набок, разглядывал меня.
- Казнить его мы всегда успеем. Но это слишком просто. Мне гораздо интересней, что сотворит из него Вардо. Получится ли у него… палач? У меня ведь, откровенно говоря, нет ни одного. Да! Это было бы как нельзя кстати. У него должна быть настоящая сноровка.
Я с отвращением смотрел на него. Неужто этот старый хищный гриф и вправду думает, что я когда-нибудь подниму меч ради него и стану убивать по его приказу? Нет, тогда уж лучше самому положить голову на плаху.
Вошел служитель и что-то прошептал Князю на ухо. Князь Артос коротко кивнул и поднялся со своего трона.
- Забирай их обоих, Вардо! - приказал он. - И обучай хорошенько.
Местер Вардо поклонился, а я был почти уверен в том, что увидел тень зловещей улыбки на его безбородом лице.
- Как будет угодно моему господину Князю! - сказал он.
Но мне пришло в голову, что это, быть может, очень даже угодно Наставнику Вардо.
Какой-то миг он разглядывал нас. А потом кивнул стражам.
- Ведите их в Зал Шептунов! - распорядился он.
Зал Шептунов
Наставник Вардо остановился подле грубо сработанной двери, окованной толстым железом.
- Снимите с них кандалы! - велел он стражам. - Здесь им некуда бежать.
Он произнес это без угрозы, и все же слова прозвучали зловеще. Они словно вернули нашим рукам и ногам тяжесть железных оков.
Я обменялся быстрым взглядом с Нико и увидел, что он тоже беспокоится. Я-то знал, что он думал об одном: будет ли там темно?
Наставник запер дверь и положил руку на плечо Нико. Нико смотрел на эту руку так, словно это была жаба.
- Зал Шептунов! - сказал Вардо. - Слушайте и поучайтесь.
Я переступил через порог, и Нико сделал то же самое. Стражам не пришлось толкать его. Дверь за нами затворилась, и ключ Вардо заскрипел в замке.
Зал Шептунов? Что бы это значило?
По крайней мере, там было не совсем темно. Голубоватый свет тонкими полосками падал откуда-то сверху. Я сделал несколько шагов вперед, а Нико последовал за мной.
Это был скорее не зал, а длинный сводчатый ход. Наши шаги эхом отдавались меж серых каменных стен, и отзвук его все продолжался и продолжался…
Я глянул вверх. До сводчатого потолка было высоковысоко, как до неба или верхушек деревьев в лесу. А еще там были лица, лица повсюду - на стенах и на сводах потолка, даже на полу!
Само собой, лица были высечены из камня, и передернуло меня не потому, что я думал, будто они живые. У всех лиц разверстые рты - темные дыры, казавшиеся бездонными. Мне чудилось, будто я слышу их молчаливый крик. Неужто это и есть Шептуны?
В другом конце сводчатого хода была дверь. Чтобы не осталось сомнений, я взялся за ручку, но дверь, конечно, была заперта и так же прочна, как та, в которую мы вошли. Никаких окон! Никаких путей к бегству! Наставник был прав: оковы здесь не нужны. Хорошо хоть, это не темная, сырая и холодная, загаженная крысами острожная дыра. Могло быть куда хуже!
Нико косился на окружавшие нас каменные лица.
- Они смотрят на нас! - сказал он. - Все повсюду и кругом!
Его голос отозвался каким-то диковинным протяжным эхом под сводами. на нас… на нас., на нас… все… все… злом…
- Смотрят? - спросил я. - Сдается мне, они вопят!
Само собой, снова раздалось эхо и смешалось с отзвуком голоса Нико.
…кричат… кричат… дураком…
…кричат… злом… дураком… злом…
Я вздрогнул. Мне не понравилось это эхо, которое продолжало нашептывать мне… У меня не было больше желания говорить.
Я нашел местечко, где можно было устроиться, не садясь на чье-то лицо, и устало прислонился к каменной стене. Но тут же снова выпрямился. Ведь стоило мне прикоснуться к стене, как все зашелестело и зажужжало, словно стена была живой. Быть может, не такой живой, как человек, но живой, как лес или как что-то другое, колдовское. Что же это за место? Хотя мы оба - я и Нико - молчали, тишины все равно не было. Шелест, шипение, свист, шепот… Словно порыв ветра проносился через эти разверстые рты - вдох или выдох? Быть может, их крик не был столь молчаливым, как я сперва думал.
Нико, круто повернувшись, посмотрел на меня.
- Ты что-то сказал?
- Ни звука!
Его глаза показались мне просто измученными.
- Извини! Я думал… думал… думал… вини… вини… вини…
Нико не закончил фразу. Я так и не узнал, что он думал. "вини… вини… вини…" - шептало эхо. И вдруг мне почудилось, будто я слышу нечто другое и более значительное, нежели просто отзвуки того, что говорили мы: злобен… злобен… злобен… постыдный… постыдный… постыдный…
Я резко поднялся. Негромкий шорох, что раздался при этом, прокатился по всему сводчатому ходу и вернулся назад, и эхо прозвучало, будто зашевелились сотни людей-невидимок, будто сотни башмаков шаркали по каменному полу, а сотни рукавов слегка коснулись каменных стен. злобен… злобен… постыден… постыден…
Был кто-то, кто шептал. Я покосился на лица, хотя не думал, что губы, высеченные из камня, могут заговорить, обращаясь к живым людям.
Каменные маски снова вытаращили на нас глаза. Я облизал пересохшие губы. Глаза и впрямь глядели на нас. В иных пустых глазах мелькал отблеск света. Нет, я не верил в это, но -
..мелок и постыден…
…труслив и злобен…
…злобен… злобен… злобен…
Обвиняющий шепот продолжался. Откуда он шел?
- Есть там кто-нибудь?
…кто-то там… кто-то там…
…злобен… кто-то злобен там…
…какой-то убийца…
Это прозвучало тихо, почти беззвучно, но я расслышал: "Какой-то убийца"! Есть здесь какой-то убийца?
- Я не…
Я напряг все силы и сам остановил себя, потому что не мог выговорить это последнее слово. У меня не было ни малейшего желания слышать, как стены целый час будут нашептывать мне: убийца, убийца, убийца!
Я стоял выпрямившись, оцепеневший и напряженный, как конь, когда почует кровь. Сердце галопом промчалось куда-то вперед, и хотя тело взывало о покое, я не мог заставить себя терпеть и дальше…
- Да замолчите же! Тише! - внезапно воскликнул Нико так громко и отчаянно, что я подпрыгнул, будто испуганный козленок. тише… тише… тише… тишина… мертвая тишина… мертвая тишина… мертвая… мертвая… мертвая…
У меня на глазах одно из каменных лиц превратилось в лицо человека, которого я знал когда-то. Да, я увидел лицо Вальдраку, с глазами умирающего Вальдраку, и перерубленную шею, и льющуюся кровь.
- Нет!
Я не мог удержать это слово. И эхо подхватило его, перевернуло и возвратило мне назад. нет… нет… ты… ты… ты… ты… убийца… труслив… труслив…
Я зажал пальцами рот, чтобы не произнести ни слова, чтобы громко не закричать, не утопить обвинения в потоке гневных выкриков! Вальдраку таращился на меня, и кровь стекала с его разрубленной шеи. Я закрыл глаза и шатаясь отступил на шаг… Но когда я их открыл, он по-прежнему был, но уже в другом месте, в четырех местах, в пяти местах… Сотни глаз Вальдраку таращились на меня, застывшие и омертвевшие, будто глаза заколотого поросенка. И ведь это был я, я убил его, ударил сзади, пока он ползал в грязи, забил его, как забивают поросенка. Убийца! Трусливый! Мелкий и гадкий!
Я сидел на корточках в середине сводчатого хода, не чувствуя ног. Я обхватил руками голову, как будто ждал удара, но все равно не мог заглушить звуков извне, избавиться от упрямого шепота, который повторял, что я - убийца, трус из трусов, который бьет в спину. постыден… постыден… постыден…
- Давин!..
Мне понадобился какой-то миг, чтобы понять: это не Шептуны, это голос Нико. Я медленно открыл глаза.
Лицо его было серо-бледным, а глаза полны отчаяния. Он казался сумасшедшим. Он протягивал мне руки с растопыренными пальцами, отставив их подальше от себя, словно боялся чем-то замарать свою одежду.
- Нет! - ответил я. нет… нет… нет… кровь… кровь… кровь…
Он тяжело дышал, и дыхание его больше походило на плач.
- Ты уверен?
- Да!
- Слава богу!
Однако стены все продолжали шептать: "…кровь… кровь… кровь…"
Я не знал, сколько времени прошло, прежде чем они пришли за нами и вывели из Зала Шептунов. Снаружи было темно. Не может же столько тянуться одна ночь. Должно быть, прошло немало времени. Целая вечность! А может, наступил уже следующий вечер. Мои губы пересохли и потрескались от жажды, но это не имело значения. Важно было другое: заставить Шептунов замолчать. В Зале Шептунов не было ничего, что называлось бы сном, лишь кошмары. И только одно было хуже бодрствования - это сон.
Они провели нас вдоль короткого хода и ввели меня и Нико каждого в свою маленькую камеру. У меня так кружилась голова, что стражам пришлось поддерживать меня, и когда они закрыли дверь, я даже не подумал поглядеть, заперли ли они ее.
Там было пусто, одни голые белые стены. Лунный свет струился через маленькую четырехугольную отдушину. И было тихо.
О, тишина!
Я всасывал ее, словно жаждущий воду. Я опустился на узкие нары, натянул до подбородка одеяло и заставил себя провалиться - вниз, вниз, вниз, - в глубокую дыру сна.
Хотя ненадолго. Когда стражи, встряхнув, разбудили меня, месяц по-прежнему стоял на небе. Все тот же месяц! Так я, по крайней мере, думал.
Местер Вардо подождал, пока не убедился, что сон с меня стряхнули.
- Вот, сын мой! - сказал он и протянул мне чашу. - Пей!
Руки дрожали, и я подозрительно понюхал чашу, но это была только вода. Я пил долгими жадными глотками.
- Погляди на чашу, сын мой!
Я повертел ее в руках. Герб рода Дракониса, двуглавый дракон был вычеканен в серебре.
- У тебя самого ничего нет. Все хорошее - воду, еду, покой и жизнь - дарует тебе рука Князя! Вырази свою благодарность, сын мой. Поцелуй дракона!
Я поглядел на Вардо. Все в нем было окутано черным, кроме безбородого, с лысым лбом лица. Оно парило надо мной как маска, маска без тела, а за ним - без человека. Он напомнил мне Шептунов.
- Убирайся к черту! - хрипло произнес я и швырнул чашу наземь. Она ударилась о каменные плиты со звоном, напоминающим звон колокольчика.
Вардо не изменился в лице. Черты его безбородого лица вполне могли бы быть высечены из камня. Он коротко кивнул стражам, и они схватили меня за руки.
- В Зал Шептунов! - только и произнес он.
На этот раз я сопротивлялся. Я упирался изо всех сил, дрался, пинал, кусался, не обращая внимания на то, что спина моя снова начала кровоточить. Но на них были кольчуги и толстые перчатки, укрепленные еще железными пластинами. Я нанес себе куда больший вред, нежели им. Один из стражей, потеряв терпение, все-таки ударил меня по голове своей тяжелой рукой в перчатке. Местер Вардо остановил его.
- Уж если бьешь, бей по телу! Голова ему нужна ясная!
Мне не хотелось сохранять голову ясной. Мне бы теперь как раз замечательно подошло быть не в себе. Но такого счастья мне не полагалось.
Они втянули меня в сводчатый ход и потащили по серым каменным плитам. Один из них пнул меня в живот, думается, чтобы я не рыпался, покуда они выходят из дверей.
Скорчившись от боли, я некоторое время оставался на полу. В ушах шумело, а особенно в том, которое касалось холодных, гладких каменных плит: постыден… постыден… постыден…
- Заткнись! - шепнул я. - Оставь меня в покое… дай мне сесть…
…ткнись… злобен… злобен…
…честь… честь… никакой чести…
Дверь отворилась и закрылась вновь. Звуки шагов эхом отозвались в зале.
- Давин?
Чья-то рука коснулась моего плеча.
То был, ясное дело, Нико. Его лицо было по-прежнему смертельно бледным, и что-то подрагивало в одном его глазу.
- Нико!
Я наполовину присел, да так и остался. Уж слишком сильно болел живот.
- Тебе больно? больно… больно… больно…
Мне и вправду было больно, но я покачал головой, потому что беспокоило меня вовсе не это. Как раз я был благодарен за эту боль, казалось, она чуточку отвлекала от непрекращающегося шепота. Однако лица на стене за спиной Нико уже начали изменяться. Они таращились на меня с презрением и ненавистью. В их темных глазницах искрился огонь, свет, холодный, как презрение. труслив… шептали они, …труслив… постыден… убийца…
Глаза Вальдраку смотрели на меня. Кровь стекала с его шеи.
Я повернулся к Нико, его лицо было единственное, о котором я знал: оно живое. Он шатался от усталости и стоял, спрятав руки под мышками.
- У тебя руки в крови? - спросил я.
Он кивнул:
- Я вижу ее все время.
- Почему?
- В Дунарке… в острожной камере. В тот раз были в крови руки и одежда. В крови моего отца, и Аделы, и маленького Биана. И они не позволяли мне смыть ее раньше, чем появилась Дина и заставила их это сделать. Я сидел больше суток с кровью моей покойной семьи на руках.