19
- Ничего не понимаю, - задумчиво говорит доктор, рассматривая раны Клыка.
А я про себя думаю: "Еще бы вам понимать. Поди, в учебниках по медицине странности рекомбинантной ДНК еще не описаны".
Врач пришел утром сделать Клыку перевязку и обнаружил, что все его раны уже как следует затянулись. На их месте остались только тонкие розовые шрамы.
- Видите, я уже как огурчик. Значит, меня можно выписывать? - спрашивает Клык, пытаясь сесть. Быстрый, оживленный, он снова стал самим собой. Смотрю на него, и душа моя прямо-таки поет. А ведь как я вчера передрейфила!
- Подожди! - авторитетно вступает Анна Валкер. Ее никто на осмотр не приглашал. Но она сама тут как тут - без приглашения с утра пораньше заявилась. - Ник, о выписке говорить рано. Ты еще совершенно не готов ни к каким передвижениям. Пожалуйста, лежи и отдыхай.
Клык спокойно ее рассматривает. И я внутренне усмехаюсь. Если она считает меня упрямой и несговорчивой, посмотрим, как она с Клыком совладает. И если ты, дорогой читатель, думаешь, что она будет терять время, то ты ошибаешься. Анна уже снова взялась за свое:
- Ник, теперь, когда тебе стало получше, может, ты поможешь мне убедить твоих братьев и сестер поехать со мной. Я вас всех пригласила пожить у меня дома, отдохнуть, собраться с мыслями. Все уже решено, только вот Макс, - она слегка улыбается, качнув головой в мою сторону, - отказывается без тебя ехать. Но здесь одни сплошные неудобства. Ты же понимаешь, что им бессмысленно тут сидеть. А тебя здесь недельку подлечат, и ты к ним присоединишься.
Клык выжидательно молчит.
Я прислонилась к стене и тоже наблюдаю, чем закончится эта дискуссия.
- Так что, Ник? Что ты об этом думаешь?
Санитарка, пришедшая в палату с неотложной задачей измерить Клыку температуру, подняла нас всех в шесть часов утра. Тогда-то я и посвятила его в результаты всех наших переговоров.
Клык переводит глаза на меня.
- Как Макс говорит, так и будет. Она у нас за главную.
Молодец! Давай-давай, Клык, расскажи ей еще что-нибудь про то, кому принимать решения в нашей стае.
Анна поворачивается ко мне. И я снова всем своим видом изображаю искреннее сожаление:
- Я же сказала, что мы Ника одного оставить не можем.
- Если они все останутся, у врачей будет шанс провести медицинское обследование… - начинает было доктор, и Анна поворачивается к нему с таким удивленным видом, точно совершенно не понимает, что этот человек в белом халате забыл в нашей палате.
- Спасибо, доктор, вы нам уже очень помогли.
Как это она так может? Выгнала его взашей, не сказав ни малейшего резкого слова? Никаких тебе "Не лезь не в свое дело" или "Закрой дверь с той стороны". Я так не умею. Но доктор прекрасно ее понял. И хотя вид у него не особенно довольный, он послушно выходит и закрывает за собой дверь.
- У нас все очень быстро заживает, - объясняю я Анне.
Прошлой ночью Клык был похож на собственную тень, и у меня тоже, откуда ни возьмись, обнаружилась рожа ирейзера. Но сегодня утром наш нормальный человеческий облик вернулся к нам обоим. Так что все идет своим чередом.
Клык сел на постели:
- А как насчет завтрака? Здесь кормят?
- Тебе пока еще полагается капельница. Врачи не рекомендуют тебе обычную… - Глаза у Клыка сужаются, и она, не договорив, замолкает.
- Мы тебе тут кое-чего припасли, - я протягиваю ему поднос, на котором мы сложили по большому куску, сэкономленному каждым из нас от принесенного нам завтрака.
Анне явно хочется что-то возразить, но она сдерживается. И правильно делает. А Клык рьяно принимается за еду.
- Мне надо срочно отсюда убраться, - говорит он, едва проглотив первую порцию. - Здесь на стенку полезешь от одного этого больничного запаха.
Как я его понимаю! У нас у всех на больницу одна реакция: запах антисептика, все эти каталки, капельницы и белые халаты слишком напоминают годы, проведенные в Школе, и вызывают в памяти все те лабораторные эксперименты, которые мы стараемся вычеркнуть из прошлого.
Поворачиваюсь к Анне:
- По-моему, Ник вполне уже может ехать с нами.
Она смотрит на меня, явно что-то обдумывает и наконец соглашается:
- Хорошо. Мне нужно немного времени, чтобы заполнить здесь бумаги на выписку. Дорога ко мне займет час-полтора. Я живу в северной Виржинии.
Как я ни удивлена, но, надеюсь, на моем лице это не написано. Я только спокойно соглашаюсь:
- Ладно.
Анна уходит, и мы остаемся одни.
- Ребята, я не знаю, что будет дальше. Надо ко всему быть готовыми. Держите ухо востро. Ни на минуту не теряйте бдительности. Клык, ты уверен, что можешь двигаться?
Отодвинув от себя поднос, он пожимает плечами. Он снова выглядит усталым и слабым.
- Могу.
- Конечно, может. Кник у нас супермен, - ерничает Игги.
- Джеф, заткнись, - говорю я ему с улыбкой.
20
Виргиния - очень красивый штат. Плавно перекатывающиеся холмы, леса, на которые осень уже пролила свои яркие красно-желтые краски, лошади, пасущиеся на зеленых лугах.
Аннин огромный "Шевроле Субурбан" с легкостью вместил нас всех шестерых. В нем даже было достаточно места, чтобы Клык мог откинуться и вытянуть ноги. Он не жалуется, но я всю дорогу не спускаю с него глаз, замечая, как на каждой выбоине и каждом ухабе вздуваются желваками его скулы.
Со мной тоже творится та же петрушка, что и вчера ночью: бросает в жар, сердце колотится как сумасшедшее, дыхание неровное и прерывистое, и по всему телу ползут мурашки.
Тотал сидел у меня на коленях и смотрел в окно. Но теперь глянул своими черными блестящими глазами, нарочно поднялся и перебрался через Клыка на колени к Ангелу, всем своим видом показывая: коли ты такая, я с тобой рядом сидеть на буду.
- Ой, смотрите, смотрите, - кричит Надж, показывая пальцем в окно, - вон та лошадь совсем белая. Настоящая лошадь для ангелов. А что там за свернутые тюки?
- Это сено теперь так упаковывают, - объясняет ей Анна, - раньше его сгребали в стога, а теперь вот в такие тюки сворачивают. Они меньше места занимают.
- Здесь ужасно красиво, - Надж практически подпрыгивает на сиденье рядом с Анной. - Мне холмы прямо ужасно нравятся. А что там за дерево такое цветное, с листьями, как звезды?
- Клен. Клены осенью в самые яркие цвета окрашены.
- А какой у тебя дом? - продолжает допытываться Надж. - Весь белый, с колоннами? Как Тара? Ты видела этот фильм?
- "Унесенные ветром"? Нет, боюсь, мой дом совсем не такой. Тара - дом богатых плантаторов на юге, а у меня просто старая ферма. Но зато двадцать пять гектаров земли вокруг. Набегаетесь там вволю. Мы уже почти приехали.
Двадцать минут спустя Анна завернула на въезд на частную дорогу, щелкнула какой-то кнопкой, двустворчатые кованые железные ворота сами отворились, пропуская нашу машину. Едва мы проехали, они снова сами собой закрылись, от чего все мои сенсоры опасности автоматически переключились в состояние боевой готовности.
Чтобы доехать до дома, потребовалась целая минута. Проезд был усыпан битой ракушкой и петлял среди старых раскидистых деревьев. Сорванные ветром красно-желтые листья, плавно кружась, опускались на крышу машины.
- Приехали, вылезайте. - Анна заворачивает на парковку за угол дома. - Надеюсь, вам у меня понравится.
Не выходя из машины, мы застыли, глядя в окна. Ее дом похож на картинку. Нижняя часть из округлых речных камней, а верх обшит белой дранкой. Вход через большущую веранду. Кое-где на кустах, обрамляющих передний дворик, еще доцветает гортензия.
- Там за домом пруд. Он мелкий и прогревается быстро. Так что в солнечный день, может, еще покупаетесь.
Мы наконец высыпали из машины. Какое счастье снова оказаться на открытом пространстве!
- Здесь даже воздух особенный! - продолжает восхищаться Надж. Морщит нос и глубоко вдыхает. - А-а-а! Как хорошо пахнет.
Дом стоит на вершине невысокого холма, и по склону вниз плавно спускается газон, а дальше за ним - фруктовый сад. На деревьях полно большущих красных яблок. Чирикают птицы. Ни тебе запаха асфальта, ни вони резины машинных колес. Кроме птиц да шуршания листьев - ни единого звука.
Анна открыла дверь и смеется:
- Что вы стоите, проходите сюда. Пошли смотреть ваши комнаты.
Я киваю, и Надж и Ангел поворачивают в дом. Газзи спешит за ними.
Игги останавливается рядом со мной и шепотом спрашивает:
- На что это похоже?
- Это, Джеф, похоже на рай земной! - отвечает вместо меня Клык.
21
Шершавая кора дерева уже в кровь стерла ему ноги и руки. Но Ари не обращает внимания. После нестерпимой боли от вживления крыльев это все - детские игрушки. Он усмехнулся. Если уж совсем точно выражаться, так все, что он делает, это детские игрушки. Ему всего семь лет. Почти что восемь. Восемь будет в апреле. Не то чтобы это имело большое значение. Папаша вообще, поди, не вспомнит. Так что в день рождения торта и подарков он ни от кого не ждет.
Снова приставил к глазам бинокль и сцепил челюсти. Птичьи отродья вылезают из машины. Пока никого не было, он уже успел обойти территорию, заглянул в окна дома. Эти птички, кажись, сюда, как на курорт, завалятся. Все-то здесь для них устроено, по крайней мере, на время.
Несправедливо! У Ари даже слов нет, как несправедливо. Он с такой силой вцепился в ветку, что она треснула и загнала под кожу длинную тонкую щепку. На руке выступила ярко-красная капля крови.
Он смотрит на нее в ожидании, когда сигналы боли медленно доползут в мозг. Хватает занозу за торчащий хвост и выдергивает прежде, чем его неповоротливый мозг успевает зафиксировать повреждение.
Это дерево - его обзорная площадка. Остальная команда раскинула лагерь внизу в корнях. Похоже, они застряли здесь надолго. Вести дистанционное наблюдение за птичьим отродьем, видно, придется не день и не два.
Ему бы пробраться на территорию, подойти к Макс сзади, похлопать ее по плечу, подождать, пока она обернется, - и хрясь ее в нос! Но нет, она теперь будет жить в этих хоромах, думать, какая она совершенная да прекрасная, и что она лучше всех, лучше и важнее, чем он, Ари.
Но если что его обрадовало - это выражение ее лица, когда она увидела его живым. Шок и ужас. Он, Ари, ее лицо ясно видел. Это за последние сорок восемь часов главное событие. Если ему чего хочется в этой жизни, так чтобы она на него всегда так смотрела. В шоке и с ужасом.
Ладно, давай, Максимум, получай свой санаторий, пользуйся, коли тебе подфартило. Недолго тебе осталось радоваться. Я тут поджидаю тебя, от меня не уйдешь, не надейся.
Ненависть овладела всем его существом, скрутила ему кишки, и он почувствовал, как превращается в волка, как вытягивается у него морда, как плечи сходятся вперед. Он смотрит, как грубые волосы покрывают его руки, а из-под ногтей стремительно отрастают здоровенные когти. Боже, как бы ему хотелось вонзить их в совершенное лицо Макс. Выцарапать глаза, порвать щеки, разодрать рот.
Затмевая ему солнце, его душит дикая слепая злоба. Сам того не замечая, он вонзает клыки в собственную руку. Сжав челюсти, ждет приступа боли. Наконец, задыхаясь, с красной от крови пастью и онемевшей рукой он разжимает челюсти. Так-то лучше…
Часть 2
Тюрьма или рай
22
Знаешь, дорогой читатель, сколько спален у Анны в ее "старой ферме"? Семь! Одна для нее, и каждому из нас шестерых по собственной спальне. А сколько ванн? Целых пять. Пять ванн, и все в одном доме!
- Макс, - Газман стучит в дверь моей спальни. Волосы у меня уже мокрые после блаженно-долгого и блаженно-горячего душа. - Можно мне во дворе погулять?
- Вот это да! Я и забыла, какого ты цвета. Думала, веселенького серенького цвета грязи.
Газ смеется:
- Считай, что это был камуфляж. Можно мне на улицу?
- Ага, только давай подождем остальных. Пойдем все вместе. Игги надо ориентиры какие-нибудь дать.
Наконец мы все готовы. Отправившись на экскурсию, обозреваем окрестности и обнаруживаем вокруг много всего интересного.
- А что там? - любопытствует Надж. - Ангар для самолета?
За рощицей в стороне от дома спряталось большое красное кирпичное строение.
- Это амбар, - говорит Клык. Он пошел с нами, но я за ним присматриваю. Коли он снова сникнет, я его тут же отправлю обратно в дом.
- Амбар с животными? - встрепенулась Ангел.
В этот момент Тотал залаял, как будто взял чей-то след.
- Похоже на то, - я хватаю пса в охапку. - Послушай меня, Тотал. Здесь лаять нельзя. Того и гляди, напугаешь кого-нибудь.
Он, кажется, обиделся, но, пока я держу его на руках, сидит молча.
- Вот тот, первый с краю, его зовут Шугар, - Анна, показав нам наши комнаты, дала нам полную свободу, но здесь, видно, решила представить нас своим питомцам.
Мы стоим перед открытой дверью сарая и рассматриваем светло-серую лошадь, которая повернулась к нам и созерцает нас с интересом.
- Шугар, ты настоящая красавица, - шепчет в восторге Надж.
- Она большая, - кажется, для Газмана "большой" означает "красивый".
- Большая и очень ласковая. Я поэтому и назвала ее Шугар. - Анна открывает коробку и достает из нее морковку. Вручив морковку Надж, она кивает в сторону лошади:
- Ты дай ей, не бойся, она морковку любит. Вытяни вот так ладошку и положи на нее морковку, она сама ее возьмет.
Надж опасливо делает шаг вперед. Вот тебе и героиня: легким ударом может мужчине ребро сломать, а при виде лошади дрожит, как осиновый лист.
Шугар аккуратно, одними губами взяла у нее с руки морковку и довольно ею хрупает.
Надж расцветает счастливой улыбкой, а у меня застрял ком в горле. Мы - как городские дети-лишенцы, вывезенные на село службой социальной опеки и впервые в жизни оказавшиеся на свежем воздухе и на природе.
- У вас, друзья, есть еще полчаса. Обед в шесть, - и Анна направляется к дому, оставив нас одних.
Против воли при слове "обед" представляю себе, как стол ломится от еды. Она ведь знает про наш аппетит.
Все это замечательно. Но где же ловушка? Я же знаю, без ловушек дело никогда не обходится.
23
- Ништяк! - Газман, кажется, мысленно уже влез в пруд.
Пруд этот размером с футбольное поле, а по берегу в хорошо продуманном беспорядке разбросаны камни и посажен рогоз и лилейник.
У меня лично пруд вызывает подозрения. А ну как восстанет из его глубин какое-нибудь пруднесское чудовище. Понимаю, дорогой читатель, что ты сейчас напомнишь мне про мою глубокую паранойю, но вся эта идиллия мне как-то подозрительна. Вот смотри, например, моя спальня. Очаровательная! Что я знаю такое, что можно назвать этим словом? Ничего! За всю мою жизнь мне и в голову не пришло его употребить.
А здесь, вот тебе здрасьте пожалуйста. И спальня очаровательная, и пруд очаровательный, и что там еще окажется очаровательным. Сдается мне, что это какой-то новый тест на мою долю выпал.
- Газ, у нас сейчас времени нет купаться, - я старательно прижимаю к ногтю свои нарастающие страхи. - Давай подождем до завтра.
- Здесь так красиво! - Надж не может оторвать взгляда от мягких холмов, за которыми я вижу новые опасности, от темнеющего в сумерках сада, скрывающего от меня свои черные секреты, от пруда (мою тираду о пруде, дорогой читатель, смотри выше), от бегущего в пруд булькающего ручейка. - Здесь настоящий Эдем.
- Вот-вот, - бормочу я себе под нос, - в Эдеме-то тоже все куда как прекрасно закончилось.
- Смотрите, там еще другие животные есть, - Ангел тянет меня за руку обратно в амбар.
Без всякого сомнения, там найдутся еще какие-нибудь чистопородные, в образцовом порядке проживающие в своих образцовых вольерах, обитых веселеньким ситчиком.
- Ладно, заглянем туда на обратном пути к дому. Не знаю как вы, а я до смерти проголодалась.
Обернувшись на Клыка, вижу, что он слегка побледнел. Надо попробовать после обеда уложить его в один из подозрительно комфортабельных шезлонгов около страшно уютного камина.
- Овечки! - восторженно верещит Ангел, завидев пушистый комочек коричневой шерсти.
- Анна у нас, оказывается, любительница домашних животных, - Клык идет следом за Ангелом и, видно, не может сдержать иронии. - Лошади, овцы, козы. Куры, поросята…
- Ага, интересно, кто сегодня на обед?
Он широко улыбается мне. Такая улыбка у него на вес золота - может, раз в год увидишь и целый год помнить будешь. У меня от радости и смущения к щекам приливает кровь, и я ускоряю шаг.
- Смотрите, поросята! Иг, иди сюда! - Газман проводит рукой Игги по затылку маленького коричневого поросенка, и Игги, расхрабрившись, чешет его между ушей, вызвав потоки оглушительного, счастливого поросячьего визга.
У меня перед глазами встают вызывающие обильное слюноотделение картинки подкопченного бекона, а Газман мечтает:
- Поросята такие счастливые, никого не волнует, чистые они или грязные, и никто не говорит им, что они живут в свинарнике.
- Это потому, что они свиньи, - резонно замечаю я в ответ. И тут, оцарапав меня, Тотал выпрыгивает из рук.
- Куда? - кричу я Тоталу и в этот момент замечаю сидящую на цепи большую черно-серую овчарку. Упершись передними ногами в землю, Тотал громко и задиристо лает, а здоровый пес отбрехивается ему в ответ.
- Тотал, прекрати! Это его двор! Ангел!
Ангел уже бежит к нам и хватает Тотала за ошейник.
- С каких это пор, - подозрительно спрашиваю я, - у Тотала появился ошейник?
- Тотал, успокойся, - увещевает его Ангел, гладя по голове.
Тотал перестал лаять, потряс с отвращением головой и сказал: "Болван".
От удивления у меня открылся рот, но тут Газзи, посвистывая, руки в карманы, прошествовал мимо этаким гоголем. Надул-таки меня мальчишка! Ни за что не покажу ему, что поверила, что это не он, а сам Тотал разговаривает.
- Эй, команда, вперед! Пора хорошенько подзаправиться.