Переднюю перегородку прикрыли неплотно, оттуда, оборачиваясь, встревоженно посматривал человек, так упакованный в тёмную одежду, что видны были только его глаза и рот. Наконец, суета вокруг Миль поутихла, и человеку с переднего сиденья сказали:
- Состояние стабильное, - на что он кивнул, и оборачиваться стал реже.
Серёга сидел тихо-тихо, слушал непонятные переговоры, приглушённо доносившиеся из переднего отсека, и терзался: с одной стороны, хорошо, что Милке оказали помощь и теперь она выздоровеет и больше не будет бродяжить, а с другой - она ведь не зря от всех пряталась, наверное, а он, получается, сам её сдал. Выследил, нашёл и отдал. Он был уже достаточно взрослым, чтобы понимать, что не виноват, его пасли профессионалы, и никуда бы он от них не делся, но всё равно было противно…
Фургон встал, медики быстро унесли Миль и часть приборов, Серёга двинул было следом, но его ловко развернули и оказалось, что он идёт в другом направлении в сопровождении высоких тёмных фигур, которые двигались так тихо, что казалось - они часть ночи. Серёге даже стало неудобно за свой топот, и он постарался ступать аккуратнее, но тут же стал отставать, его взяли за плечо и посоветовали:
- Шевелись, парень. Потом отдыхать будешь.
Они вошли в свет, Серёга прикрыл глаза, а когда проморгался, обнаружил, что остался один. Впрочем, нет, не совсем: в дальнем от мальчика проёме двери стоял, прислонившись к косяку, хорошо одетый пожилой мужчина. Судя по всему, он ждал, пока глаза у Сергея адаптируются. Дождавшись, слегка кивнул и сказал:
- Пойдём, поговорим, - повернулся и неспеша зашагал, уверенный, что мальчик последует за ним. Не оборачиваясь, мужчина представился: - Звать меня Петром Даниловичем. Не отставай.
Серёге ничего другого и не оставалось, он плёлся, любуясь покроем пиджака и интерьерами помещений, по которым проходил. Провожатый открыл перед ним одну из дверей:
- Заходи. Эта комната - твоя, пока ты у нас гостишь. Я взял на себя смелость выбрать для тебя ужин. Полагаю, ты голоден?
И Серёга понял, что, несмотря на все события - да, он-таки голоден!
- Ну так не стесняйся! - провожатый улыбнулся и приглашающе повёл рукой. - Направо - санузел. Можешь повесить куртку сюда и переобуться. Затем мой руки и за стол. Я подожду здесь.
Он с удобством расположился в одном из двух кресел, имевшихся в комнате, а Серёга, стараясь, чтобы челюсть отвисала не очень сильно, осмотрелся, пристроил куртку на вешалку, сменил ботинки на тапочки и прошёл, куда указали.
Санузел был в лучших традициях плановой застройки - совмещённым, но на этом и заканчивалось сходство со всем, что Серёга привык видеть в подобных местах. Возможно, он провёл там несколько больше времени, чем рассчитывал, но зато успел немного прийти в себя и к столу вышел уже вполне спокойным, относительно чистым и даже причёсанным - на полочке под зеркалом нашлось всё, что требовалось.
Провожатый одобрительно взглянул на него поверх журнала и спросил:
- Сам разберёшься? - это он про ужин, накрытый металлическим колпаком. Хорошо всё-таки иногда смотреть иностранные кинофильмы - такой колпак Серёга видел в кино, поэтому знал, что с ним делать. Однако количество блюд и размеры порций его всё же удивили, и он не смог утаить удивления.
- Да садись уже, лопай, - усмехнулся Пётр Данилович. - А то и так, боюсь, всё остыло.
- Это что - всё мне одному? - спросил Серёга, устраиваясь за столом и вдыхая аромат блюд.
- Я уже ужинал, так что налегай. Меня в пятнадцать лет дважды упрашивать не приходилось. Давай, не разочаровывай меня, - и он опять открыл свой журнал.
Серёга, пропустивший и обед, и полдник, и ужин, принялся энергично навёрстывать и управился довольно быстро, не замечая, с каким удовольствием посматривает на него Пётр Данилович.
- Составь все тарелки обратно на поднос, и выкати столик в коридор. Завтракать будешь в столовой, но сегодня ты гость.
И вот столик уже в коридоре, а Серёга и Петр Данилович сидят напротив друг друга, и старший с интересом рассматривает младшего, а тот отвечает взаимностью.
- Ты ведь понимаешь, где находишься, Сергей? - спросил, наконец, Пётр Данилович.
- Приблизительно, - ответил Серёга. - И из-за кого я тут, тоже знаю. Из-за Ратниковой. Не понимаю только, почему. Она что - шпионка или инопланетянка?
Пётр Данилович усмехнулся:
- А сам-то как думаешь?
- Я думаю, что она девочка, которой в жизни очень не повезло.
- Да? Ну-ка, ну-ка, что ты об этом знаешь? - заинтересовался собеседник.
- Немного. Знаю то же, что и все - родителей у неё нет, а теперь, кажется, и бабушки не стало. Иначе Милка бы не оказалась на улице. Так?
- Ну… допустим. А почему же она в милицию-то не пришла? Или к тебе?
- Ко мне… Меня в городе не было, нас на всё лето увозят в колхоз. Я приехал поздно. А в милицию… ну, она, наверное, боялась… Думала, что во что-то вляпалась… Не знаю.
- Думала или вляпалась? - уточнил Пётр Данилович.
- Понимаете, Милка - она хорошая. По своей воле в дерьмо не полезет, - подумал и добавил:
- Зуб даю. Но бывают обстоятельства, когда от человека мало что зависит. Тем более, от ребёнка. А ей всего девять.
- Умный ты мальчик, Серёжа, - поднял бровь Пётр Данилович. - А вот скажи…
Серёга отчего-то внутренне напрягся, и не зря… Пётр Данилович продолжил:
- Ты за ней ничего… не совсем обычного не замечал?
Теперь Серёга изобразил улыбку:
- Да ведь сами знаете, она вообще очень необычный человек, как ни посмотри. Немая. Учится хоть и без желания, но здорово. Ну, некомпанейская она… Но я бы её не стал за это винить.
- Я бы тоже, - согласился Пётр Данилович. - И что, это всё?
- А что - этого мало? - удивился мальчик. - Ну, тогда я не знаю. Может, я что-то пропустил… понимаете, она… она мне нравится. На сестрёнку мою похожа… была похожа в прошлом году…
Серёга искренне загрустил. Вспомнил обтянутые блёклой кожей косточки, выпирающие даже из-под простыней, ввалившиеся глаза, спутанные, серые от грязи волосы. Спросил сипло:
- Скажите, Пётр Данилович, её ведь здесь вылечат? У вас же самые лучшие врачи… Или это всё враки?
Мужчина с сочувствием поглядел на него:
- Да вылечим, конечно… Хорошо, что ты её сегодня нашёл. Как тебе это удалось, кстати?
Серёга пожал плечами:
- Не знаю… Я всё время как бы искал её, смотрел на людей, а хотел увидеть её. Но я не знал, что это она. Когда увидел впервые, просто поразился - такая маленькая и на улице. Почему другие-то внимания на неё не обращали, вот скажите? Видно же, что ребёнок пропадает! Это же не бичара какой-нибудь - девочка, она не может быть сама виновата, что с ней всё это случилось! Я хочу сказать, взрослые решают сами, как им жить, и за нас тоже решают! Так что я не знаю… Там, в подвале, я до последнего не был уверен, Милка это или нет. Как это могло с ней случиться, Пётр Данилович?
Он выдохся, замолчал, разглядывая свои руки, потом глянул исподлобья:
- А вы ведь за мной следили, да?
- Следили, Серёжа, - кивнул Петр Данилович. - Девочку надо было найти. Теперь её уже лечат. А вот её бабушку не нашли до сих пор.
Серёга помолчал. Потом сказал:
- Жалко. Хорошая была тётка… женщина. Милка переживать будет.
- Полагаешь, она ещё не знает?
Мальчик взглянул удивлённо:
- Мне-то откуда знать. А… Пётр Данилович…
- Да?
- Мне можно будет её навестить?
- Почему же нет - когда придёт в себя. Ты ведь поживёшь здесь до тех пор?
- А меня в детдоме не потеряют?
- Думаю, это мы уладим. Ну, - он встал, - на сегодня достаточно. Ложись спать, Сергей. Спокойной ночи.
И вышел. А Серёга раздевался, чистил зубы, укладывался в постель и всё думал, думал… Он думал - не наговорил ли чего лишнего. Не навредил ли непонятно во что вляпавшейся Милке. И не аукнется ли ему то, о чём он умолчал. И удастся ли вообще отсюда убраться…
А в другой комнате множество людей анализировало запись разговора на предмет его искренности, выуживая то, чего не знал и не мог знать сам мальчик, и выстраивая стратегию использования отношений между двумя детьми на предмет возможности влиять на девочку. И Пётр Данилович тёр руками усталое лицо, рассматривал вещи, имевшие отношение к девочке, и саму девочку, прикидывал, не опоздали ль они все, не тянут ли пустышку, и старался придумать, как бы всей большой и дружной компанией не сесть в очередную лужу.
В "гостях"
Доктора воевали с пациенткой. Пётр Данилович долго смотрел из соседней комнаты сквозь зеркальное окно на их возню, не понимая, что они делают, наконец, вошёл и спросил:
- Кто-нибудь может мне объяснить, что происходит?!
Медики вытянулись, как рядовые на плацу, и отпустили пациентку, которая, не приходя в сознание, сейчас же повернулась на бок и подтянула к себе руки и ноги.
- Вот… - указал на это один из врачей, поправляя на себе растрепавшуюся форму. - Извольте видеть.
- Ну и что? - не понял Пётр Данилович.
- А как нам аппараты подсоединять?! - возмутился медик. - Они рассчитаны на горизонтально-фронтальное положение пациента!
Пётр Данилович подумал, глядя на свернувшуюся клубком девочку.
- Я правильно помню, все ваши приборы так или иначе дублируют друг друга?
- Да, но…
- Значит, в этом случае подключайте только те, которые возможно. Она же дышит сама? Пульс уверенный? Если опасаетесь, придайте сиделку, пусть глаз не сводит.
- А капельницу как?
- Хорошо, одну руку привяжите.
Миль просыпалась и засыпала снова. Чувствовала, как её то и дело переворачивают, колют то пальцы, то плечо, то спину, то ягодицы, обтирают, заворачивают, вливают в рот маленькими порциями жидкости… Но не просыпалась.
А потом проснулась окончательно и убедилась: не приснилось, она точно в больнице. Без интереса посмотрела на людей в привычных белых одеждах. Немного странным показалось, что в белое они затянуты целиком, на руках - перчатки, даже на лицах маски, правда, прозрачные. И приборов столько сразу она раньше не видела. Потом поняла, что все эти приборы сейчас обслуживают её одну, и это её тоже не обрадовало. Значит, ей было совсем плохо. Она попыталась оценить своё состояние, но кроме полной беспомощности ничего не поняла. Кашля вроде нет. Температура… ага, могла бы быть и повыше. А вот и головокружение… Так, вставать не разрешат.
Она закрыла глаза, полежала, соображая. Подвал она помнила, крыс тоже… Как же она тут-то очутилась?
Кто-то рядом прочистил горло, явно привлекая внимание. Ну-ка, кто к нам пришёл?
Пришёл немолодой дядечка в белом халате поверх серого костюма. Сел возле постели, так, чтоб его хорошо было видно. В руках держит блокнот. Стало быть, всё о ней знают, и как звать, и всё остальное. Милиция, что ли?
Миль ему кивнула. Дядечка улыбнулся:
- С пробуждением, спящая красавица. Я - Пётр Данилович. А ты у нас Мила Ратникова. Девяти лет. Живёшь с бабушкой в Талицком переулке, в доме номер шесть, в квартире двадцать второй. Должна была явиться на учёбу в седьмой "В" класс восемьдесят восьмой средней школы, но не явилась. Расскажешь, что случилось?
Он положил ей на живот блокнот с ручкой. Миль блокнот приняла. Держать его было непривычно трудно. Ручка норовила выскользнуть из рук. С каких это пор милиция занимается нерадивыми школьницами? Нет, не милиционер это.
"Бабушка нашлась?" - написала она. Пётр Данилович прочёл и дрогнул лицом - Миль показалось, что хотел усмехнуться, но сдержался.
- Нет, не нашлась, - ответил он. - Почему ты не пришла в милицию?
Миль пожала плечом. Валим всё на бабушку, она бы простила.
"Надеялась найти бабушку. А милиционеры отдали бы меня в детдом, я туда не хотела".
- Неужели пропадать с голоду, ночуя по подвалам, было лучше?
"Не знаю. Детдомовские такие противные, злые… И я хотела быть свободной".
- Что, все они такие уж злые? - недоверчиво поднял он брови.
"У меня был только один друг из детдомовских. Остальные - враги".
- Этот друг - Барков Сергей? - спросил он вроде бы между прочим.
Миль кивнула, и он сказал:
- Он тебе и правда друг. Это он тебя спас - нашёл в подвале и вытащил оттуда. Хочешь с ним увидеться?
Он ещё спрашивает! Серёга, вот как, ведь надо же - нашёл. Не милиция, не эти.
Серёжка встал на пороге и не решался подойти. Переживает, чудак. Миль приподняла руку, махнула ему - иди сюда. Он подошёл, неловко встал с другой стороны постели. Пётр Данилович с интересом наблюдал.
Миль потянула Сергея за халат - наклонись. Он послушно пригнулся, Миль его легонько чмокнула в щёку. И написала в блокноте:
"Ты молодец, братик. Спасибо тебе. Мы, наверное, больше не увидимся, ты не грусти, ладно? Бабушка не нашлась, но у меня есть другие родственники, они заберут меня. Не торчи ты в этой больнице, не пропускай учёбу. Хватит того, что я недоучка. Бабушка мне сказала - надо жить. Я живу. И ты живи. Понял?"
Вырвала лист и отдала ему. Пётр Данилович проводил листок цепким взглядом. Несомненно, он отнимет его у Серёжки. В любом случае, прочтёт. Ничего страшного, лишь бы и Серёга прочёл. И посидел ещё немного, прежде чем уйти навсегда.
"Расскажи мне, где ты был всё лето?" - попросила она, заставив его сесть на край постели, раз для него не приготовили стула. Он начал рассказывать. Они оба так явно игнорировали Петра Даниловича, что тот где-то посередине извинился и ушёл, что Миль только приветствовала.
"Не надейся, он нас всё равно слушает. Работа у него такая", - написала она.
- Кто бы сомневался, - ответил он, и оба засмеялись. То есть Сергей засмеялся, а Миль лишь поулыбалась - откуда силы смеяться. Веки у неё вскоре потяжелели, стали закрываться, и Сергей, заметив это, решил прощаться.
"Посиди, покуда я не засну, ладно?" - попросила его Миль, прикоснувшись к его рукаву там, где, она знала, под рубашкой обнимал запястье плетёный браслет. И Сергей сидел, пока её рука не соскользнула на постель, свидетельствуя об окончании визита. Но, поскольку его никто не гнал, не ушёл. Укрыл Миль до подбородка и тихонько замычал… колыбельную. Ту, которую напевал когда-то сестре.
Из-за прозрачного зеркала на них смотрели глазки камер и глаза людей.
Сергей вернулся в детдом тем же вечером. В конце концов, он всегда был под рукой, окажись он вдруг нужен. Организации, занимавшейся сейчас Миль, нужна была только девочка. В тех редких случаях, когда удавалось вычислить маленьких ведов, с ними обращались насколько могли бережно, всячески развивая их способности. К сожалению, это случалось слишком редко, и дети, поначалу так радовавшие проявлениями невероятных сил, начинали вдруг буянить и затем быстро гибли. Или впадали в другую крайность и теряли способности напрочь. Количество выявленных и выловленных ведов было слишком невелико для накопления статистических данных, а объяснить, в чём тут дело, было некому - изменённые, хотя и грызлись друг с другом, но властям своих не сдавали. Более того - за каждого ребёнка вставали грудью, объединяясь по мере надобности с кланами даже и из других городов. Каким-то образом рано или поздно они всегда пронюхивали, и что кто-то из них в плену, и где он находится. И спецслужбы при всей своей мощи предпочитали не обострять отношений: рассеянные среди населения, веды жили тихо-мирно, пока их не трогали, но вмиг становились серьёзной проблемой, почуяв угрозу своему будущему. Их можно было понять: к человечеству у них накопился немаленький счёт.
Но и у них случалось рыльце в пушку. Потому главы кланов предпочитали улаживать конфликты по возможности миром. И лишь в редких случаях, чтобы привести заигравшиеся власти в чувство, веды демонстрировали зубки. А то и клыки.
Представители всех основных кланов были на учёте, их потомство тоже. И, стоило родственникам зазеваться, дети попадали на такие же полигоны, что и Миль. Но уверенностью, что у девочки есть особые способности, эти любознательные люди, называвшие себя специалистами по изучению паранормальных возможностей человека, похвастать не могли. Бабушка была права: все отклонения от нормы, замеченные вокруг них обеих, числились за ней. Миль рассматривали только как вероятную носительницу, и сейчас нетерпеливо сучили ногами в ожидании, когда же ребёнок поправится настолько, чтобы с ним стало можно "работать".
Миль их понимала и не льстила себя надеждой, что ей понравится то, что с ней будут делать. Особенно учитывая, что, скорее всего, ничем она их не порадует, а значит, станет бесполезной. На улицу не выкинут, но избавиться - избавятся. В детдоме всегда найдётся место ещё для одного неудачника. А может, и детдом не понадобится. Может, понадобится интернат. Для инвалидов.
Начались тесты, которых Миль не понимала: сначала её просто рассматривали, просвечивали, прослушивали, замеряли - так сказать, инвентаризировали. Это почти не доставляло особых неудобств, если не считать того, что ей искололи все пальцы и вены, беря кровь. Зачем им столько крови, вяло удивлялась Миль. Однажды попытались заставить проглотить зонд на противной резиновой трубке. Миль подумала и отказалась. Врачи, если это были врачи, удивились и стали настаивать. Миль упёрлась. Никакие уговоры не помогли. Ни с чем остались и гинеколог с проктологом. На вопрос, почему она противится, Миль с трудом - болели исколотые пальцы - накорябала, что ей это осточертело, а врачи обойдутся, и кровь сдавать она тоже больше не станет: хватит им и того, что взяли прежде. Вылечили - пусть отправляют её в детдом. Здесь ей надоело, в школе и то веселей.
Петру Даниловичу, пытавшемуся её уболтать, она показала сразу две фиги. И больше не прикоснулась к пишущим принадлежностям.
Тогда её накормили транквилизаторами и продолжали своё "развёрнутое исследование". То есть попытались продолжить. В лабораториях, в боксах, в жилом комплексе, в казармах - всюду начались неприятности. Мелкие случайности. Падали сосульки с крыш, да так неудачно - прямо на голову гематолога. Посланный взять кровь на анализ лаборант запнулся об собственную ногу и сломал себе несколько пальцев. Другой, ворча, принялся менять постель мирно спящей пациентки, в раздражении дёрнул простынь сильней, чем следовало, и получил растяжение связок.
Никакой препарат не действует бесконечно, она однажды проснулась и обнаружила себя связанной. Как раз, когда ей пытались ввести следующую дозу. Несмотря на отрицательное движение головы пациентки, шприц был наполнен и поднесён к тонкой детской руке… Но иглу не удалось ввести: медик выронил шприц аккуратно себе на ногу, взвыл и осел рядом с кроватью. Всё содержимое шприца досталось ему.