- В хлопушке ничего нет, - повторил он. - Хочешь посмотреть?
Он разбежался, подпрыгнул чуть не до самой верхушки… И вдруг раздался хлопушечный выстрел: хлоп-боп!!
Черт с испугу свалился в сугроб. Когда развеялся дым, Матвейка увидел: рядом с ним смеется мальчик одних с Матвейкой лет. Но как этот мальчик был одет! Синий мундир с блестящими пуговицами, на плечах золотые эполеты, на голове - начищенный кивер.
- Я - Хлоп-Боп, генерал всех петард, ракет, шутих и хлопушек. Вон на Лысой горке стоит моя пушка. Ровно в полночь в честь Рождества я дам из нее залп. А до той поры ни одну хлопушку трогать нельзя.
- Подумаешь, важность какая! - фыркнул черт. - Какая-то хлопушка пустая…
- Пустых хлопушек не бывает, - отвечал мальчик важно. - Что-нибудь да спрятано в каждой. И все ребята в Зимогорах об этом узнают скоро. Каждый получит хлопушку в подарок.
- А вот и не каждый! - подпрыгнул черт. - Я знаю девчонку, которая ничего не получит.
- Почему это? - спросил Хлоп-Боп.
- Потому что ее нет в Зимогорах, - показал ему язык черт. - Она каталась на санках, а я подкрался сзади и толкнул ее в речку. Санки въехали в наледь, девочка промочила валенки, у нее заболело горло, и ее увезли в больницу в город.
- Это Уля! - догадался Матвейка. - Дочка тети Настасьи. Она болеет часто.
Хлоп-Боп нахмурился.
- Я не могу оставить свой пост. Тебе придется спросить у девочки Ули, чего ей больше всего хочется. Что она любит?
Хлоп-Боп хлопнул в ладоши: хлоп! Прилетела серебряная ракета и ткнулась носом в сугроб. Генерал всех хлопушек распахнул дверцу.
- Садись, Матвейка! Да будь осторожен в пути. Стенки у ракеты тонкие, из фольги.
И ракета взвилась! Сразу отстал поселок. А тайга провожала ракету до самого города. Сколько же здесь народу! И все незнакомые. И вдруг: пальтишко в клетку, шапка бадейкой, из-под шапки - косица. Матвейка посадил ракету.
- Уля, ты почему не в больнице?
- Я иду на автобус. Приеду домой - вот будет сюрприз! А где ты взял эту ракету?
- Мне ее дал Хлоп-Боп. Генерал всех петард, шутих, ракет и хлопушек. Он велел узнать, чего ты хочешь больше всего.
- Больше всего, - сказала Уля, - я хочу успеть домой на Рождество. - А подумав, добавила: - И никогда больше не болеть.
- Тогда садись в ракету.
И они полетели. Но черт не дремал. Он сидел на высокой сосне и ждал. И когда ракета пролетала над ним, запустил в нее камнем и тонкую стенку продырявил. Прочертив темное небо, серебряной кометой промчалась ракета и упала на занесенную снегом поляну, точно в перины и одеяла. Уля, сидя в ракете, тихонько плакала, Матвейка исследовал поляну. Вся она пестрела заячьими следами. Скоро явились и хозяева, залопотали:
- Ох, бедные! Упали… Оставайтесь на нашу, заячью елку. На свою вы все равно опоздали.
- Не хочу, - мотает Уля головой, - на заячью елку. Мало ли кто тут бродит? А вдруг волк?
Только сказала, волчья морда высунулась из кустов обгорелым поленом. Глаза красные так и горят. Ух, страшно! Так и брызнули в разные стороны зайцы! Уля зажмурилась, Матвейка присел… А волк и говорит, шепелявя:
- Шдравствуйте и открывайте глаза! На Рождество и волкам никого обижать нельзя. В нашей тайге все волки с утра положили зубы на полку.
Как только Матвейка открыл глаза, волк его сразу узнал.
- Ты внук нашего лесника. Я его только что видел. Он куда-то бежал на лыжах.
Уля руками всплеснула:
- Только что! Догони его, и немедленно! Пусть бежит сюда!
Волк мигом догнал лесника. Дед, увидев огромного волка, вскинул двустволку.
Трах-бах! - рассеялся дым. Волк стоял цел и невредим. Дед снова взвел курок. Щелк!
- Выстрели еще, пожалуйста! - облизываясь, попросил волк. - Я с утра не евши, закушу хоть орешками.
- Что за черт? - дед с досады чуть не сломал об колено ружье. - А! Это тот, он подсыпал орехов мне в дробь. Но первый-то выстрел был настоящий. В чем дело?
- А в том, что Рождество, - отвечал волк. - Уложил бы меня и не узнал, что внук твой Матвейка тебя звал. Он тут рядом, и с ним девчонка.
Лыжи помчали деда быстрей, чем ноги волка. И вот они оба на Заячьей поляне.
- Ждите меня здесь, - сказал ребятам дед, - а я побегу запрягать сани.
- Нет! - топнула валенками Уля. - Это долго. На елку опоздаем.
- Не надо саней, - вмешался волк. - Я-то тут для чего? Садитесь.
Матвейка и Уля сели на волчью спину. Волк помчался, за ним дед Иван на лыжах.
- На волке лучше, чем на ракете, - сказала Уля.
И песню затянула: "Посею лебеду на берегу…" Вдруг слышит: кто-то в кустах подпевает:
Мою крупную рассадушку!
Мою крупную, зеленую!
На Улин голос выбежала пропажа Настасьина - коза Афанасьевна. И побежали все они гуськом: впереди с ребятами на спине волк, следом дед Иван на лыжах. А сзади, нисколько волка не боясь, - Афанасьевна. Увидев своих беглянок, не знала Настасья: радоваться ей или ругаться. Но ругаться уже и некогда было. Настасья козу подоила и стала собирать Улю на елку. Матвейка же сразу помчался на Лисью горку. Генерал Хлоп-Боп уже стоял у своей пушки, битком набитой разноцветными хлопушками. Матвейка что-то шепнул ему. Хлоп-Боп выслушал и кивнул.
…Пушка ударила ровно в полночь! Хлопушек посыпалось на поселок - витые, полосатые, серебряные, золоченые… Уле досталась серебряная. Она дернула за нитку. Хлоп! - и из нее вылетела птичка, бирюзовые перышки, хвостик лодочкой.
- Зимородок! - закричал Матвейка - Это зимородок!
Зимородок полетел прямо на речку, нырнул в темную прорубь, вернулся с серебряным колечком. В колечко был вставлен камушек - бирюза. Его Снегурочка потеряла, когда пришла весна.
- Кто Снегурочкино колечко на палец наденет - не простынет никогда, не заболеет, - пропел зимородок, набросил колечко Уле на палец и фрр! - улетел.
Пушка палила, не смолкая. Ребятишки под град хлопушек и кульки, и руки подставляли.
А Матвейка все смотрел на ту, что висела у самой вершинки - большую, синюю, с золотой бахромой и тайной в серединке. В последний раз ударила пушка и смолкла. Спустился в поселок генерал Хлоп-Боп, подошел к елке и что-то шепнул синей хлопушке. Она сорвалась с верхушки и упала прямо в руки Матвейке. Что оказалось в ней? Сундучок окованный. А в нем кивер, синий мундир, эполеты золотые. Все новое.
- Примерь! - приказал Хлоп-Боп.
Все оказалось впору.
- Ты будешь теперь генералом хлопушек в Зимогорах, - сказал Хлоп-Боп. - А я… я и не знаю, куда меня через год занесет.
Мимо них прошмыгнул черт с ворохом хлопушек. Он беспрерывно дергал за нитки. Пиф-паф! - сыпались из хпопушек мусор, солома, листья сухие, стружки. Был черт в саже, а стал еще гаже. Последняя хлопушка выстрелила обшарпанным голиком. Вскочил на него черт - и в Кулички прямиком!
ЗИМНЯЯ ЛАСТОЧКА
Был конец октября, но Ласточке, молодой и беспечной, месяц назад отставшей от стаи, казалось, что на дворе еще лето. Над рекой, в теплом столбе света, толклась мошкара, а речка так молодо голубела! По резвым ее волнам ходко шла берестянка. В лодке сидели лесник и дочка его Ульяша. Она первой заметила ласточку.
- Ласточка! Ласточка!
- Где? - поднял голову отец. И сказал хмуро: - Нечему тут радоваться. Неизвестно, что с ней будет завтра.
Лесник показал рукой на серые горы-гольцы. Там между двумя каменными головами клубилась лиловая туча. И все набухала, грозясь.
- Непогода идет, - сказал лесник. - Давай-ка к берегу поворачивать.
- А как же ласточка? - встревожилась Ульяша.
Ничего не ответил отец, только сильней налег на весла. И вовремя! Туча медленно выползла из своей берлоги и уже заполонила полнеба. Ледяной ветер мчал за ней следом. Он растрепал тучу, и она просыпалась колючим мелким снегом. Ласточка, почуяв неладное, заметалась, разыскивая убежище. Но злой ветер не давал ей опомниться. Он кружил ее, гнал, пятнал белым снегом и, наконец, сбил, обессиленную, на землю.
А Ульяша с отцом уже были дома. В сторожке пахло печным теплом, донником и отцовским табаком. "Хорошо дома", - думала Ульяша, глядя в окошко на непогоду. И вдруг вздрогнула, вспомнив о ласточке… Что с ней будет?
И стала Ульяша шептать молитву, просить Бога помочь бездомной птице. Она молилась так, как учила ее бабушка. Она шептала:
- Господи, помоги птичке малой! Не дай ей замерзнуть, Господи!
Скребли по стеклу голые ветки черемухи, лупила в стекло снежная крошка. Ульяшу позвали к столу. И она не видала, как мимо окошка в снежных вихрях пролетел белый Ангел с узкими, длинными ласточьими крылами.
Все в тайге спрятались от нежданной метели. И никто, кроме Старой Ели, не видел, как Ангел, склонясь, разгреб наметенный холмик, поднял ласточку с земли и трижды ее перекрестил. И исчезла ласточка. Из-под Ангелова крыла вышла девочка в теплом платке, перевязанном крест-накрест. Тотчас улеглась метель. Белый Ангел, исчез, как не был. Но уже все ожило в тайге.
Свесилась с ветки любопытная Белка.
- Девочка, как тебя зовут?
- Ласточка.
- Ласточка, пойдем со мной!
Улыбнулась грустно девочка в теплом платке:
- Твой дом высоко над землей. Мне теперь не достать до него.
- Тогда я отведу тебя к Выдре. Она - ух, добытчица! Будешь жить сытно.
Выдра только что отужинала.
- Что ж, - сказала она, - мне нужна помощница.
Целыми днями, вернувшись с рыбалки, Выдра варила, солила и вялила рыбу.
- Зачем столько? - морщила Ласточка носик.
- Запас никогда не бывает лишним. Вот придут морозы, из дома и носа не высунешь.
Выдра заставила Ласточку рыбу жарить.
- Как тут душно, темно! - вздыхала Ласточка, отворачиваясь от кипящего масла.
Дождалась, когда хозяйка уйдет на рыбалку, и стала одеваться. А Выдра вдруг вернулась:
- Куда это ты собралась?
- Не нравится мне в твоей норе, темно, даже окон нет.
- А зачем они?
- Чтобы смотреть на небо.
- Не нравится - уходи. Может, замерзнешь где-нибудь, - зашипела Выдра. И выгнала девочку за порог.
Но Ласточка не замерзла. Белка снова ее в беде не оставила:
- Я тебе дом повыше и почище найду.
И отвела девочку к Горностаю.
У Горностая дом на горе. С окошками дом, со ставнями. Все комнаты у Горностая заставлены.
- В сундуках - меха, - похвастал хозяин. Каждую зиму горностай шубу на новую меняет, а старые сохраняет. - Их надо чистить, проветривать, пересыпать. Возьмешься мне помогать? Будешь стараться, и тебе шубу справлю к весне.
Собрался Горностай на охоту. Ласточке наказывает:
- Без меня не открывай в доме ставни. Неровен час, кто заглянет. А ведь в сундуках - столько добра!
День-два Ласточка терпела. А потом пожаловалась:
- Не могу я без неба. Без неба жить скучно.
- Скучно ей! Ай, ай! - передразнил девочку Горностай. - Скучно в стужу, если твоя шуба всех хуже. А у тебя и вовсе никакой нет.
- Ничего, - отвечает Ласточка. - Широк белый свет.
Снова Белка девочку пригрела. Хотя и сердилась:
- А ты привередница!
Но весел, отходчив нрав беличий. Взяла она Ласточку за руку.
- Отведу тебя к самому таежному Деду Уреме. Ух! У него богатые хоромы! Там все честь по чести. Высоко, просторно, и окошки есть.
Посмотрел на девочку таежный Дед.
- Зовут, значит, Ласточкой. Ишь, глазастая! Будет мне внучка на старость лет. Выращу, взлелею, будто царевну. Да как топнет ногой:
- Просыпайтесь, медведи! Валите деревья! Буду строить для внучки терем. А вы, горностаи, в горы бегите - за горными хрусталями.
Созвал дед Урема плотников-бобров. Не прошло и недели - терем готов. Красуется высоким крылечком, витыми лесенками, изразцовыми печками.
В окошках - хрусталь граненый, горный. Глаз радует. Ночью в нем месяц мерцает, днем солнце играет радугами. Служит хозяйке маленькой Белка. Орехи ей щелкает крупные и мелкие. А нащелкает - сказки говорит без умолку. Дед таежный Урема сам не прочь послушать те сказки, побегать с внучкой по лесенкам взапуски. Отрадно ему с Ласточкой, весело. Но всего лишь месяц прошел, и вдруг жалуется внучка:
- Приелись мне орешки. Сказки наскучили.
Встревожился Дед:
- Чем тебя порадовать? Хочешь, велю испечь шанежек? Медвежонка подарю, крошечного - с варежку!
- Без птиц мне скучно. Хочу их пение послушать.
Вышел Дед на крыльцо. Хлопнул в рукавицы. Слетелись к нему птицы зимние: снегири, свиристели, зимородки, синицы.
- Пусть сюда летят, в терем! - кричит Ласточка.
Расселись птицы по лавочкам, по дверным косякам, по перильцам. Тенькают, в колокольцы звенят, свищут. Повеселела хозяйка терема, угощает рябиной снегирей да свиристелей. Крошит зябликам медовые пряники. А как птиц на волю отпустит, и сидит в своем тереме грустная. А Дед таежный вздыхает ночами:
- С каждым днем моя внучка бледней да печальней. Пожалела девочку Старая Ель. Украдкой шепнула ей:
- Все устроится. Жди Рождества.
И вот засияла в небе Рождественская Звезда. Разбудил Ласточку свет небесной вестницы. Она быстро оделась, сбежала по лестнице…
Все птицы ее уже были там, где сияла, сверкала Звезда. А она венчала макушку Старой Ели. Снегири, зяблики, синицы, свиристели окружили ель и пели ей:
Елка - лестница до неба,
Елка - лестница до звезд.
Елку всюду ставят люди
В день, когда рожден Христос!
Смолкла песня. Стало слышно, как звезды потрескивают, будто свечи. Все повернули головы туда, где шел по мерцающим снегам Ангел с ласточьими крыльями. Подошел он и стал с ласточкой рядом:
- Узнала ли ты меня? Я тот Ангел, которого Господь послал, чтобы тебя спасти. Воздадим ему благодарность, хвалу возвестим.
Голосок Ласточки робко льнул к струнному голосу Ангела. Он поднялся за ним до еловой вершины и, набравши вдруг крепости и силы, взмыл туда, где сияла над всем белым миром Рождественская Звезда. Коснувшись ее луча, как радостно он звучал:
- Рождественская Звезда, ты прекрасна! Так высоко я не поднималась даже тогда, когда была ласточкой!
А под сосной невдалеке, не замеченная никем, стояла укутанная по самые глаза дочка лесника. Смотрела и слушала, затаив дыхание.
- Это Ульяша, - шепнул Ласточке Ангел. - Она молилась, чтобы ты осталась жива.
Еще раз прилетал к таежному терему Ангел. Уже наступила весна, и встречала земля светлый праздник Пасхи.
- Если хочешь, ты снова можешь стать ласточкой, - сказал хозяйке терема Ангел. Девочка не пожелала. Кругом все зеленело, шумело, пело. Но ей было жаль оставить навсегда своих зимних птиц и старого Деда. А теперь у нее еще была и названая сестра.
Ульяша часто прибегала к ней на поляну. Они вместе играли и тем славили Христа. Зимой со свиристелями и снегирями, а весной - с соловьями.
Цикл "Село Котоваськино"
ГОЛУБАЯ ПУГОВИЦА
Катя с бабушкой похожи. У Кати синие глаза. У бабушки тоже. Только Катины глаза бабушка называет синецветиками, а свои - куриной слепотой. Она на них сердита за то, что плохо они видеть стали. Даже очки им не помогают.
Как-то вечером решила бабушка Катино осеннее пальтецо подладить; порет старые нитки, вздыхает:
- Все-то ночами шила, все-то ночами. Вот и потеряла глаза.
Стала в иголку нитку вдергивать. Только время потеряла зря. Будит Катю.
- Внучка, помоги!
Катя подумала: уже утро. Занавеску отдернула: за окошком луна круглая, полная. Нитку в иголку вдернула и снова в кровать. Только заснуть не смогла.
- Бабушка, - заворчала она сердито, словно большая, - спать ложись, мне свет мешает.
Бабушка послушалась, свет погасила и скоро задышала по-сонному. А Кате не спится. Светло от луны. Видно всю комнату и спящую бабушку, худенькую, маленькую.
- Сделаю-ка я сама бабушкину работу. Она утром увидит - обрадуется.
Прокралась Катя к столу. Свет включать не стала. Подол у пальтишка распарывает, работает. Вдруг об пол что-то стукнуло. Катя нагнулась. Зеркальце круглое. Точно на солнце сияет. А другая сторона фарфоровая. На ней облачко и луна нарисованы. Катя вспомнила: год назад, по весне, когда стаял снег, она нашла это зеркальце. Положила в карман и забыла. Катя в зеркальце покосилась - два синих глаза в нем отразились. И вдруг чуть не выронила находку снова. Из зеркала на нее глянула чья-то усатая морда.
"Или мне мнится?"
На залитой луной половице стоял Заяц. В жилете. Длинные уши сквозь берет продеты. В лапах фонарик. Он осветил им зеркальце.
- Ага! Вот она, потеря королевская. Я его ищу, а оно в кармане лежит и хоть бы хны. Это зеркальце, Катя, упало с Луны.
- С Луны? Виданное ли это дело?
- Да. Это зеркальце лунной королевы. А мы, королевские гвардейцы, подбираем упавшие с Луны вещи.
- А, - сообразила Катя. - Понимаю. Они падают вниз, когда Луна убывает. Но неужели трудно переставить все на другой край?
Заяц лапой махнул:
- Я это знаю. Но королева наша - беспечная девчонка и говорить с ней без толку. Все вниз летит: шпильки, туфли, ключи. А мы, лунные зайцы, ищи. Одно только радует - за ценную вещь полагается награда. Зеркальце ты нашла, впрочем. Значит, награда и мне, и тебе. Чего ты хочешь?
Катя и минуты не размышляла:
- Хочу, чтобы глаза у моей бабушки молодыми стали.
- Тогда мне придется зеркальце на день оставить. Пусть бабушка посмотрит в него, - сказал Заяц. И пропал с этими словами.
Выслушав внучку, бабушка вдруг заплакала:
- Что же ты себе ничего не попросила, Катя?
Катя заторопила:
- Посмотри же скорее в зеркало. Видишь, не куриная слепота у тебя, а синецветики!
Бабушка в зеркало глянула, белый платочек поправила и вдруг заахала, заохала:
- Господи, как у нас побелено-то плохо! И паутина в углу повисла.
И давай они с Катей белить да чистить. Усталая бабушка спать легла рано. В чисто помытом окошке опять Луна встала. Опять не спит Катя. И вот вырос Заяц в лунном квадрате. Важный! Еще бы! На груди у него висел орден. Девчонка смотрела с голубой эмали. На короне две буквы сияли, "Л" и "К". Лунная Королева!
- Ну что? Получила, что хотела? - спросил Заяц. - Надеюсь, зеркальце тебе больше не понадобится? - И сунул его в карман жилета.
Промелькнула весна, прошло лето. Наступила осень. Достала бабушка Катино пальтецо, повертела:
- Чинено-перечинено, ношено-переношено. Надо садиться шить новое. Сейчас я с глазами, слава Богу!
Катя руками замахала:
- Не шей! Опять глаза потеряешь.
Бабушка ей кивает, а сама думает:
"Вот Катя уснет, я за шитье сяду".
Ждала, ждала да и уснула сама. Спит бабушка, ровно дышит во сне. За окошком месяц стоит узкий, как серп.
- Ну, - Катя думает, - на Луне совсем места мало. Как бы опять что не упало.
Только подумала, за окошком - плюх! Катя на улицу во весь дух. Возле дождевой бочки девчонка стоит, дрожит, как осиновый листочек. И волосы, и платье - мокрые. Глаза темные.