– Нет, мой господин, – отвечает красна-девица, – живётся мне у тебя хорошо. Да только когда я в город на заработки поехала, остались у меня в деревне родители старые, немощные. Одни они живут, больше-то у них, кроме меня, никого и нет. Некому старикам даже кружку воды подать.
Пожалел Балда девицу. Дал ей мешочек с золотом, чтобы было на что жить, и отпустил домой с миром. Да наказал, чтоб за стариками своими усердно ухаживала.
Отпустить-то отпустил, только красавица та была поварихой знатной, и все яства заморские именно она ему готовила. Как уехала девица к своим старикам, пришлось Балде на фастфуд перейти, который готовить почти не надо, и живот у него стал частенько побаливать…
Живёт Балда дальше в своём дворце расчудесном. Любуется на двух оставшихся красна-девиц, которые и дворец ему пылесосят-убирают, и посуду моют, и другую разную домашнюю работу за него делают. Но вот однажды замечает он, что личико одной девицы погрустнело, затуманилось, того и гляди из ясных глазок слёзки польются горькие.
Подозвал Балда к себе красавицу и спрашивает:
– Что печалишься, девица-красавица? Али тебе у меня живётся плохо?
– Нет, мой господин, – отвечает ему девица, – живётся мне у тебя очень хорошо. Да только когда я в город на заработки поехала, у меня в деревне жених остался. Скучаю я по нему – сил уже нет разлуку терпеть.
Пожалел и эту красну-девицу Балда, дал ей мешочек с золотом в качестве приданого и отпустил домой с миром. Да наказал, чтоб сразу замуж за своего жениха вышла и верность мужу всю жизнь хранила. "Ничего, – думает, – я и из пластиковой одноразовой посуды есть могу". Девица та ведь посудомойкой у него служила!
Стал Балда из пластиковой посуды есть, и начали у него глаза слезиться да кожа пятнами пошла – аллергия на пластик совсем замучила…
Однако живёт себе дальше Балда в своих хоромах, на оставшуюся красавицу слезящимися глазами любуется. Но и та вдруг закручинилась-запечалилась. Слёзки украдкой платочком шёлковым утирает.
Подозвал Балда к себе последнюю девицу и спрашивает:
– Что же ты пригорюнилась, девица-красавица? Али тебе у меня живётся плохо?
– Нет, мой господин, – отвечает ему та, – живётся мне у тебя лучше некуда. Да только вот осталась у меня в родном городе сестрёнка младшенькая. Сиротки мы с ней, я ей мать с малолетства заменяла. И пока я тут деньги зарабатывала, продали её злые люди в рабство. Даже не знаю, что теперь делать…
Сказала так и голову повесила.
Призадумался тут Балда: "Если и эту красавицу опущу домой, придётся мне самому дворец свой огромный пылесосить и пыль везде вытирать! И так весь желудок себе фастфудом испортил, и пятнистый стал, как лягушка-свинюшка (зверь такой есть диковинный, внучок)".
А девица стоит перед ним, молчит, только слезинки с ясных глаз платочком вытирает.
– А, ладно! – пожалел Балда красавицу. – Займусь сам уборкой, не привыкать, чай. Сейчас дам тебе мешочек с золотом – иди сестрёнку из рабства выкупать!
И только вымолвил он эти слова, как исчез дворец распрекрасный вместе с девицей-красавицей и оказался Балда снова на берегу озера. Бесёнок рядом вьётся – рожа у него кислая и хвост из стороны в сторону ходит, как у кота рассерженного. Понял Балда, что прошёл первое испытание.
– Ну, посмотрим, как ты справишься со вторым! – говорит бесёнок и копытцем о копытце – хлоп!
Очутился Балда в пустыне каменной. Ни одной живой души вокруг нет, сколько видит глаз, да и растительности вовсе не наблюдается. И еды с водой тоже нет. А солнце как ненормальное шпарит! Как из этой пустыни выбираться – совершенно неясно. Но не стоять же на месте до скончания веков! Вот и решил Балда идти вперёд пока сил хватит.
Идёт час, идёт другой, идёт третий. И вдруг видит в каменном углублении небольшую лужицу, полную чистой голубоватой воды. А Балда уже совсем от жажды измучился! Подошёл он к той лужице, наклонился, чтобы воды испить, а лужица ему и говорит тоненьким голоском:
– Не пей, добрый человек! Не губи Христа ради!
"Это у меня от жары разум помутился!" – думает Балда и зачёрпывает горсть воды. Смотрит – а в воде той крошечные жучки-червячки-пиявочки плещутся, жизни радуются. Увидели они, что Балда их выпить собирается, и как закричат все хором:
– Не пей, добрый человек! Не губи Христа ради!
Отлегло у Балды на сердце: он уж думал, что у него галлюцинация слуховая была – бездушная лужа человеческим языком заговорила! А это всего-навсего живая тварь Божья себе пощады просит!
Пожалел он жучков-червячков-пиявочек, вылил воду обратно и дальше пошёл. Совсем от жажды изнемогать стал! Вдруг видит другую лужу – побольше. Только хотел водицы испить, слышит – говорит кто-то тенором:
– Не пей, добрый человек! Не губи Христа ради!
Зачерпнул он горсть воды, присмотрелся – не видать в воде никаких червячков-пиявочек. Раскрывает рот, чтобы воды испить, а кто-то пуще прежнего кричит:
– Не пей, добрый человек! Не губи Христа ради!
Вылил он воду обратно, присмотрелся, а на берегу лужи лягушата сидят и жалобно квакают:
– Если ты всю воду выпьешь, нам жить негде будет и мы на жаре лютой смертью погибнем!
Пожалел Балда тварь Божью – не стал воду пить и дальше пошёл. А сам от жажды еле на ногах держится. Вдруг выходит к берегу пруда. "Ну, – думает, – теперь-то я точно напьюсь! В этом пруду водицы на всех хватит". Только к воде припал, а из пруда кто-то говорит густым басом:
– Не пей, добрый человек! Не губи Христа ради!
Зачерпнул Балда горсть воды – жучков-червячков нет, посмотрел на берег пруда – лягушат тоже не наблюдается. И крикнул охрипшим от жажды голосом:
– А кто говорит-то?!
Высовывает из пруда голову пресноводный кит и молвит грустным-прегрустным голосом:
– Я говорю. Тяжело мне в этом прудике живётся – каждая капля воды на вес золота. Не пей, добрый человек! Не губи Христа ради!
Пожалел Балда кита и не стал воду из пруда пить. Лёг на землю и помирать приготовился. Вдруг чувствует – лежит не на камне, а на мягкой траве. Вскочил и видит – оказался он опять на берегу баба Дуниного озера. Хотел было напиться – да, оказывается, пить-то ему больше не хочется. Кончилось второе бесовское испытание!
Бесёнок по-прежнему рядом вьётся – крылышками перепончатыми бяк-бяк-бяк. И рожа у него кислая-прекислая. "Кажись, я и второе испытание прошёл!" – думает Балда. А бесёнок говорит:
– Ну, Балда, если выдержишь и третье испытание, будешь герой. А не выдержишь – души́ своей бессмертной навсегда лишишься! – И копытцем о копытце – хлоп!
Видит Балда: оказался он на крыше дворца многоэтажного. Дворец тот – выше египетских пирамид, вся крыша деревьями экзотическими засажена, а посередь сада – большой фонтан в виде древнегреческих сказочных существ, посейдонов всяческих да нереид.
Не успел осмотреться он как следует – подбегает к нему дева прекрасная. Волосы у неё короткие и в белый цвет покрашенные, а одета она и того чуднее – в пиджак и юбку выше колен, а на ногах рейтузы прозрачные натянуты. Усмехнулся про себя Балда её странному наряду, а дева его на какой-то совет директоров зовёт. И говорит, что он, Балда, в этом совете директоров самый главный директор – что-то вроде правителя денежной империи. А другие директора – вроде как его министры. "Вот уж не думал, что императором доведётся стать!" – думает Балда.
Зашли они с девой в передвижную комнату с зеркалами и приехали в огромную светлую залу. А там уже все министры собрались, императору Балде в ноги кланяются и на самое почётное место его сажают. Затем встают все дружно, поют гимн своей империи и начинают своему правителю планы завоевания разных компаний-государств предлагать.
Один предложил завоевать государство, которое делает чудесные игрушки для детей. Другой – захватить государство, которое добрые книги печатает. Третий – покорить государство, которое редких животных от злых людей защищает.
"Почему бы и не захватить все эти государства? – думает Балда. – Тогда МОЯ империя будет чудесные игрушки делать, добрые книги выпускать и редких животных от злых людей спасать!"
И дал добро своим министрам на завоевание государств, которые детские игрушки делали, добрые книги печатали да редких животных защищали.
Зажил Балда во дворце многоэтажном со множеством прислужников. Ест, пьёт, по экзотическому саду гуляет, в фонтане купается да на прекрасных дев в рейтузах прозрачных любуется – и горя не знает.
Но тут вдруг приходит к нему правитель государства, которое детские игрушки делало, и говорит:
– Не завоёвывай, пожалуйста, ты моё государство, император Балда! Мне оно от моего отца по наследству досталось. Мой отец в него всю душу вложил и на смертном одре завещал, чтобы я, его сын, им мудро и достойно управлял. А твои министры на моих заводах, где сейчас выпускают чудесные игрушки, станут делать дальнобойные пушки.
Зовёт Балда самого заслуженного из министров и спрашивает:
– Правда, что, если захватим мы это государство, на заводах, где выпускают игрушки, будут делать дальнобойные пушки?
– Правда, ваше императорское величество, – отвечает старый министр. – Коли мы продолжим делать игрушки, разорится наша великая империя и распадётся на части. Ведь пушки-то стоят намного дороже, чем игрушки!
Пожалел Балда правителя игрушечного государства и запретил министрам его компанию захватывать. Живёт дальше во дворце-небоскрёбе, с прекрасными девами в фонтане купается, да с Посейдоном и нереидами веселится. (Это такой оборот речи, внучок. На самом деле Посейдон и нереиды из мрамора были!)
Тут приходит к нему правитель государства, которое добрые книги печатало, и говорит:
– Не завоёвывай, пожалуйста, ты моё государство, император Балда! У меня работают добрые писатели, а твои министры их всех выгонят и возьмут на их место злых. Эти злые будут ужастики да боевики всякие сочинять, зло в мире умножать. А его и так слишком много.
Опять зовёт Балда самого заслуженного министра и спрашивает:
– Правда, что, если захватим мы это государство, на фабриках, где выпускают добрые книги, будут злые книги печатать?
– Правда, ваше императорское величество, – отвечает министр. – Коли мы продолжим издавать добрые книжки, разорится наша великая империя и распадётся на части. Ведь злые-то книги народ гораздо лучше покупает, чем добрые!
Пожалел Балда правителя доброго книжного государства и запретил министрам его страну завоёвывать. Живёт дальше во дворце до неба. Полюбилась ему одна дева прекрасная, и хотел наш Балда уж на ней жениться. Да тут приходит к нему правитель государства, которое редких животных от злых людей защищало. Лица́ на нём нет, голос убитый.
– Захватили, – говорит, – твои министры моё государство. Все заповедники, в которых мы животных спасали, разорить хотят, а на их месте меховые заводы построить. Чтоб из вымирающих зверей шубы для богачей делать. Пощади ни в чём не повинных зверюшек, император Балда, не губи их зазря!
Почесал в затылке Балда. Это что же получается – обманули его министры? Он хотел детские игрушки и добрые книжки выпускать да зверей защищать, а они что устраивают?
Зовёт Балда старого министра и хочет разнос ему устроить – за то что он зверюшек беззащитных на шубы пустить собирается. А министр усмехается так недобро и говорит своему императору:
– Если ваше императорское величество и это государство пожалеет, мы, министры, свергнем его императорское величество, и вместо того чтобы под венец идти, будет императорское величество на помойке еду в мусорных баках искать!
Ох как тяжко стало Балде! Привык он к весёлой и беззаботной жизни, к тому, что его все почитают да на руках носят. А теперь из-за каких-то зверей, которых он никогда в жизни не видел, надо с этой расчудесной жизнью распрощаться, невесты лишиться и на помойку идти? Забыл Балда, что это всего лишь испытание и что живёт он в небоскрёбе не по-настоящему. И хотел уж было отказать правителю государства, которое животных защищало, в его прошении. Но тут вспомнил, как у него в детстве морская свинка была по имени Хихика, которую маленький Балда очень и очень любил. Представил он, как злой министр отобрал бы у него свинку, убил бы её и пустил на шубу. А чем все эти животные хуже его любимой Хихики? "Нет уж, – думает Балда, – лучше я прекрасной невесты лишусь и буду на помойке отбросами питаться, чем тварь Божью ни в чём не повинную под нож пущу!"
– Не бывать бессмысленному убийству животных! – говорит Балда.
И как только он это сказал, сразу же очутился на берегу баба Дуниного озера, а злой министр в бесёнка с перепончатыми крылышками превратился. Рожа у бесёнка – кислее не придумаешь, хвост уже не болтается – обвис, да и крылышки хлопают как-то неритмично. Понял Балда – прошёл он и третье испытание, победил бесовское племя!
А бесёнок говорит:
– Не станем мы уговор исполнять! Мы – духи лживые, с нами сделки только дураки заключают! Нас баба Дуня знаешь как хорошо своими суевериями подкармливает!
– А вот я сейчас Христу Богу от всей души помолюсь – живо наш уговор исполните! – грозит нечистому духу Балда.
– Будь по-твоему! – нехотя говорит бесёнок. – Не надо молиться!
Задрожал юный искуситель и исчез – убежал к себе в духовный мир, а точнее – в преисподнюю.
"Вот дивно! – думает Балда. – В прошлый раз-то он моей молитвы не испугался. Никак изменилось что-то с тех пор?"
Пошёл Балда к попу, идёт и дальше размышляет. "Что-то все три моих испытания больно одно на другое похожи были, – думает. – К чему бы это?"
Вот приходит он к попу и докладывает, что поручение исполнил. А поп как своего работника увидал, сразу же за сердце схватился. Оказывается, уже ровно месяц миновал, как Балда к озеру пошёл, и все его пропавшим без вести считали. А сегодня – как раз день расплаты настал.
Упал поп к Балде в ноги и просит о помиловании – не отбирать сердце, ум и волю.
– Не могу я вас помиловать, – грустно говорит Балда. – Я же говорил, что меня к вам послали.
– И кто же тебя послал? – спрашивает поп. А лицо у него белое-белое.
– Старец послал – батюшка Амвросий, – отвечает Балда. – Я один тяжкий грех совершил, жестокосердие по отношению к ближнему проявил. Пошёл к батюшке Амвросию на исповедь. А он мне говорит: "Мало в грехе сознаться, надобно свой грех ещё делом искупить". – "Я готов", – отвечаю. "Тогда, – говорит старец, – оденься похуже, иди к такому-то священнику – он как раз себе работника ищет – и служи у него три года забесплатно. А по истечении срока отберёшь у него сердце, ум и волю, если он за это время в своей жадности не раскается". – "Как же я смогу такие вещи у человека отобрать?" – спрашиваю я. "Просто скажи: "недостоин ты стоять перед Престолом Божиим", и всё само произойдёт", – говорит старец. А теперь рассудите: если я послушание старца не исполню, мне мой собственный грех не отпустится!
Заплакал поп горючими слезами, ползает у Балды в ногах и молит о пощаде:
– Если меня священнического сана лишить, я и правда рассудок и волю потеряю! А се́рдца я и так уже, наверное, лишился, когда отправил тебя на берег озера да понадеялся, что тебя черти утащат! Прости меня, Балдушка, Христа ради, не губи!
– А, ладно! – не выдержал Балда. – Ослушаюсь старца! Лучше уж сам буду в аду гореть, чем другого человека на жизнь без сердца, ума и воли обреку!
И только он это сказал, как заходит к ним в домик сам батюшка Амвросий. Поднял старец с колен нашего попа и обнял обоих – и попа и Балду.
– Вот, дети мои, вы и познали, что такое истинная жалость! – говорит старец. – Это когда ты готов душу свою на адские муки обречь, лишь бы душа ближнего спаслась. Ещё эту жалость называют любовью Христовой! – И отпустил обоим все их грехи.
Вот такие вот бывают чудеса! Стал наш поп после этого случая самым щедрым попом на свете, а все деньги, которые на немецкую карету копил, нищим раздал. И все прихожане стали считать его своим любящим и заботливым отцом.
А Балда до самой старости прослужил у него работником – не потому что старец так велел, а потому что не было ему на свете человека дороже, чем бывший жадный поп!