Два одинаковых амбара стоят рядышком у поворота к реке.
Я бросаю на Дейви быстрый взгляд.
Он зловеще лыбится:
- Что это у нас там?
- Ничего.
- Твоя девка, а? - язвит он.
- Пошел ты, Дейви.
- Нет, ушлепок. - Дейви соскальзывает на землю, Шум его вспыхивает алым. - Это ты пошел.
Мне остается только драться.
- Солдаты? - спрашивает мэр Леджер, окинув взглядом мои синяки и разбитый нос, когда я возвращаюсь в башню.
- Не ваше дело, - рычу я. Давно мы с Дейви так не дрались. От боли во всем теле я еле доползаю до кровати.
- Есть будешь? - спрашивает мэр.
Мой Шум дает понять, что нет, есть я не буду. Он тут же хватает мою тарелку и принимается жевать, даже не поблагодарив.
- Решили проесть себе путь на свободу? - спрашиваю я.
- Слова мальчишки, которому никогда не приходилось добывать себе пищу.
- Я не мальчишка.
- Когда мы прилетели на Новый свет, провизии хватило только на год, - с набитым ртом говорит мэр Леджер. - А охотиться и вести сельское хозяйство научились далеко не все. - Он отправляет в рот еще одну ложку. - Голод учит ценить горячую пищу, Тодд.
- Да что творится со всеми взрослыми? Обязательно из всего надо сделать урок! - Я закрываю лицо рукой, но тут же ее отдергиваю, потомушто подбитый глаз жутко болит.
Опять наступает ночь. Воздух стал еще холодней, поэтому сплю я почти целиком одетый. Мэр Леджер начинает храпеть: ему снится дом с бесконечными дверями, из которого он никак не может найти выход.
Самое безопасное время, чтобы подумать о ней.
Она еще в городе?
Или она теперь тоже - член "Ответа"?
Ну и все в таком духе.
Типа, что бы она сказала, если б увидела меня вчера?
Если б увидела, что я делаю каждый день.
И с кем.
Я глотаю ночной воздух и смаргиваю слезы.
(ты еще со мной, Виола?)
(со мной?)
Проходит час, а я все не могу уснуть. Что-то гложет меня изнутри, я ворочаюсь с боку на бок, пытаясь очистить Шум и успокоиться. Завтра я должен быть готов к новой работе, которую мэр для нас придумал. И работа, похоже, совсем не так плоха.
Но ведь я что-то упустил, что-то важное и очевидное.
Что-то эдакое…
Я сажусь, прислушиваясь к Шуму храпящего мэра Леджера и РЁВУ спящего Нью-Прентисстауна внизу. К пенью ночных птиц и даже к рокоту бегущей вдали реки.
Вот оно!
Вечером я не слышал лязга запирающегося замка, когда мистер Коллинз запустил меня в комнату.
Клянусь, его не было.
Сквозь темноту я смотрю на дверь.
Он забыл ее запереть.
Сейчас, в эту самую секунду…
Она открыта.
16
КТО ТЫ
[Виола]
- Я слышу снаружи чей-то Шум, - говорит миссис Фокс, когда я подливаю ей свежей воды на ночь.
- Было бы странно, если б не слышали, миссис Фокс.
- У самого окошка!
- Солдаты, наверно, курят.
- Нет-нет, это другое, я точно знаю…
- Миссис Фокс, я очень занята, правда.
Я поправляю ей подушки и выливаю судно. Она молчит до самого моего ухода.
- Все изменилось, - говорит старушка напоследок.
- Да уж, еще как.
- Раньше в Хейвене было лучше, - добавляет она. - Не идеально, но гораздо лучше.
В конце дня я умираю от усталости, но, сев на кровать, все же достаю записку, которую ношу в кармане. И перечитываю ее в сотый, нет, в тысячный раз.
"Дитя мое,
пора сделать выбор.
Мы можем на тебя рассчитывать?
"Ответ"".
Даже имя не написала.
Три недели назад я получила эту записку. Три недели прошло, а ничего не происходит. Ни записок больше, ни знаков… Я просто торчу целыми днями в лечебном доме в компании Коринн - точнее, госпожи Уайетт, как мне теперь полагается ее называть, - и пациенток. Женщин, заболевших по обычным причинам, и женщин, которых допрашивали люди мэра, - они приходят к нам избитые, с синяками, переломанными ребрами, пальцами и руками. Еще с ожогами.
И это самые везучие. Остальных бросили в тюрьму.
И каждые три-четыре дня за окном гремят взрывы - БУМ! БУМ! БУМ!
Все новых женщин арестовывают, все новые поступают к нам.
А от госпожи Койл - ни слова.
Да и от мэра тоже.
Ни слова о том, почему меня бросили одну. По логике, меня должны были забрать первой - допрашивать, пытать, мучить в камере.
- Но ничего, - шепчу я. - Ничего не происходит.
И от Тодда ни весточки.
Закрываю глаза. Я так устала, что уже ничего не чувствую. Каждый день я выискиваю способ пробраться к радиобашне, но солдаты теперь всюду, их слишком много, чтобы просчитать смены и пересменки, и с каждой новой бомбой их становится только больше.
- Надо что-то предпринять, - говорю я вслух. - Иначе я сойду с ума. - Смеюсь. - Сойду с ума и начну разговаривать сама с собой.
Опять хохочу - куда громче и дольше, чем следовало бы.
И тут раздается стук в окно.
Я вскакиваю. Сердце едва не выпрыгивает из груди.
- Госпожа Койл? - спрашиваю я.
Неужели теперь? Неужели время пришло?
Я должна сделать выбор?
Можно ли на меня рассчитывать?
(стоп, да ведь это же Шум…)
Я встаю на колени в кровати и буквально на сантиметр отодвигаю штору - только чтобы увидеть, кто стоит снаружи. Я уже представляю знакомое хмурое лицо и руку, отирающую лоб…
Но это не она.
Совсем.
- Тодд!!!
В следующий миг я откидываю шторы, рывком поднимаю окно, а он перегибается через раму, в Шуме только мое имя, больше ничего, и я втаскиваю его в комнату - честное слово, я поднимаю его и тащу внутрь, - и мы падаем на мою кровать, я - на спину, а он - на меня, его лицо так близко, что я сразу вспоминаю, как мы лежали точно так за водопадом, когда за нами гнался Аарон, и я смотрела прямо ему в глаза.
И знала, что все будет хорошо.
- Тодд!
В свете лампы я вижу синяк у него под глазом, запекшуюся кровь в носу и спрашиваю:
- Что случилось? Ты ранен?
Но он только выдыхает:
- Ты!
Я не знаю, сколько времени мы так лежим, просто купаясь в присутствии друг друга, - да, он здесь, рядом, он жив, я чувствую вес его тела, шершавые пальцы на своем лице, тепло и запах… и пропыленную одежду. Мы почти не говорим, в его Шуме бурлят чувства - сложные образы, картинки из прошлого, как меня подстрелили, как он боялся за мою жизнь и как приятно сейчас трогать меня кончиками пальцев, но все это перекрывает одно слово: Виола, Виола, Виола.
Это Тодд.
Черт побери, это Тодд!
И все хорошо.
А потом в коридоре раздаются шаги.
Они останавливаются прямо у моей двери.
Мы резко поворачиваем головы. В щели под дверью видна тень: по ту сторону стоит человек.
Я жду стука.
И приказа вышвырнуть Тодда.
Но потом шаги удаляются и затихают в коридоре.
- Кто это был? - спрашивает Тодд.
- Госпожа Уайетт, - отвечаю я и слышу удивление в собственном голосе.
- А потом начались взрывы, - заканчиваю я свой рассказ. - Он вызывал меня к себе всего два раза, узнать, известно ли мне что-нибудь о террористах, но я ничего не знала - клянусь, ничего! И про него я ничего не знаю, честное слово.
- Со мной он тоже после первого взрыва почти не разговаривал. - Тодд опускает глаза. - Я очень боялся, что это ты подкладываешь бомбы.
Я вижу в его Шуме взорванный нами мост. Взорванный мною мост.
- Нет, - говорю я, вспоминая про записку в кармане. - Это не я.
Тодд с трудом сглатывает и задает вопрос - просто, без всяких обиняков:
- Бежим?
- Да, - мгновенно отвечаю я. Надо же, как быстро я предала Коринн… Щеки заливает краска. Но мы действительно должны бежать, бежать как можно дальше отсюда.
- Ага, вот только куда? - спрашивает Тодд. - Куда бежать-то?
Я открываю рот…
Но медлю.
- Где прячется "Ответ"? - спрашивает он. - Может, туда?
В его Шуме чувствуется легкое напряжение - упрек и неохота.
Бомбы. Ему тоже все это не нравится.
Но дело не только в бомбах, так?
Я снова медлю.
На крохотную долю секунды я задаюсь вопросом, но тут же отмахиваюсь от него, как от мухи…
Я спрашиваю себя, можно ли ему рассказать.
- Не знаю, - говорю я. - Честно. Они мне не рассказывали, потому что не доверяют.
Тодд поднимает глаза.
И на такую же долю секунды я вижу сомнение на его лице.
- Ты мне не доверяешь, - бездумно выпаливаю я.
- И ты тоже, - кивает Тодд. - Ты подозреваешь, что я работаю на мэра. И еще ты не понимаешь, почему я так долго тебя искал. - Он с грустью опускает глаза. - Я по-прежнему могу читать твои мысли. Не хуже, чем ты мои.
Заглядываю в его Шум:
- А ты гадаешь, не принадлежу ли я к "Ответу". По-твоему, я бы могла.
Тодд, не глядя на меня, кивает:
- Я просто пытался выжить и найти способ разыскать тебя. Надеялся, что ты меня не бросишь.
- Никогда, - говорю я. - Я никогда тебя не брошу.
Он снова поднимает глаза:
- Я тоже.
- Обещаешь?
- Клянусь жизнью! - громко шепчет он, застенчиво улыбаясь.
- Я тоже обещаю, - с улыбкой отвечаю я. - Я больше никогда тя не брошу, Тодд Хьюитт!
Он смеется над моей неуклюжей попыткой изобразить его говор, но потом собирается с мыслями, как будто хочет поделиться чем-то важным, чем-то постыдным. Но прежде чем он это сделает, я должна все ему рассказать. Иначе он и дальше будет во мне сомневаться.
- Думаю, они где-то у океана, - говорю я. - Госпожа Койл перед побегом рассказывала мне о своей родной рыбацкой деревне. Возможно, так она пыталась намекнуть мне, куда они направляются.
Он поднимает глаза:
- Теперь только попробуй сказать, что я тебе не доверяю!
И тут я сознаю свою ошибку.
- Что такое? - удивляется он, видя мое лицо.
- Теперь это в твоем Шуме, - говорю я, вставая. - Тодд, слово "океан" повсюду в твоем Шуме!
- Я не нарочно, - говорит он, но постепенно его глаза распахиваются шире и шире.
Я вижу незапертую дверь в камере и человека, из головы которого летят вопросительные знаки…
- Ох, какой я тупица! - Тодд тоже вскакивает. - Клятый дурак! Нам надо бежать. Сейчас же!
- Тодд…
- Далеко этот океан?
- Два дня езды…
- Значит, четыре дня ходу. - Тодд принимается мерить шагами комнату. Всюду в его Шуме взрывается бомбами слово Океан. Он видит, как я смотрю на него во все глаза… - Я не шпион! - кричит он. - Клянусь, слышишь? Но мэр мог нарочно оставить дверь незапертой, чтобы я… - Он рвет на себе волосы. - Я все скрою. Вот увидишь, у меня получится. Я же смог наврать про Аарона, значит, и теперь навру…
У меня внутри все переворачивается. Я вспоминаю, что мэр говорил об Аароне.
- Но бежать надо в любом случае, - продолжает Тодд. - Ты можешь захватить еды?
- Попробую.
- Торопись!
Отвернувшись, я слышу свое имя в его Шуме. Виола, твердит он, и слово это сочится тревогой - за то, что нас подставили, что я его подозреваю, не верю ему… И я ничего не могу с этим поделать, только оборачиваюсь и думаю: Тодд.
Надеюсь, он меня понимает.
Я врываюсь в столовую и подбегаю к шкафам. Свет не включаю и стараюсь вытаскивать пайки и буханки хлеба как можно тише.
- Быстро же ты, - говорит Коринн.
Она сидит за столиком в дальнем темном углу и пьет кофе.
- Стоило твоему дружку показаться, как ты мигом решила сбежать. - Она встает и подходит ко мне.
- У меня нет выхода. Прости!
- Простить? - Коринн приподнимает брови. - А что будет с домом? Что станет с пациентками, которые в тебе нуждаются?
- Из меня никудышная целительница, Коринн, ты ведь знаешь. Я только купаю их и кормлю…
- Чтобы у меня было время их лечить.
- Коринн…
В ее глазах вспыхивает ярость.
- Госпожа Уайетт!
Я вздыхаю.
- Госпожа Уайетт, - говорю я, и тут мне приходит в голову мысль, которую я мигом выдаю: - Бежим с нами!
От удивления она вздрагивает - почти испуганно:
- Что?
- Неужели ты не видишь, к чему все идет? Женщин сажают в тюрьму, женщин пытают! Неужели ты не понимаешь, что лучше не станет?
- Пока бомбы будут взрываться, нет, не станет.
- Наш враг - президент, - говорю я.
Она скрещивает руки на груди:
- По-твоему, враг может быть только один?
- Коринн…
- Целительницы не должны отнимать жизни, - говорит она. - Это против их природы. Мы даем клятву не причинять вреда людям.
- Но взрывают только те места, где никого нет!
- Так уж и никого? - Она качает головой, и лицо у нее вдруг становится невозможно грустным. - Я знаю свое место, Виола. Мой долг - лечить больных.
- Если мы останемся, рано или поздно за нами придут.
- Если мы уйдем, больные умрут. - Коринн больше не злится, и от этого мне куда страшней.
- А когда заберут и тебя? - с вызовом спрашиваю я. - Кто станет их лечить?
- Я надеялась, что ты.
Секунду я молчу, раздумывая.
- Все не так просто.
- Для меня - более чем.
- Коринн, если мы сбежим, я смогу выйти на связь со своими…
- И что тогда? Им еще пять месяцев лететь. Пять месяцев - это очень большой срок.
Я отворачиваюсь к шкафам и продолжаю набивать мешок едой.
- Я должна попытаться. Должна что-то предпринять. Это мой долг. - Я вспоминаю о ждущем меня Тодде, и сердце начинает биться вдвое быстрей. - По крайней мере, сейчас.
Она молча смотрит на меня, а потом цитирует любимую фразу госпожи Койл:
- Мы сами творим свою судьбу.
До меня не сразу доходит, что это - прощание.
- Почему так долго? - спрашивает Тодд, с тревогой глядя в окно.
- Потом расскажу.
- Еду достала?
Показываю ему мешок.
- Что, опять пойдем вдоль реки?
- Похоже на то.
Он бросает на меня второй смущенный взгляд, старательно пряча улыбку:
- Знакомая история.
Меня захватывает какое-то странное чувство: я понимаю, что нам грозит страшная опасность, но я наконец-то счастлива, да-да, и он тоже. Мы беремся за руки, крепко стискиваем ладони друг друга, и в следующий миг Тодд встает на кровать, ставит ногу на подоконник и прыгает.
Я передаю ему мешок с едой и выбираюсь на улицу. Ноги с глухим стуком ударяются о твердую землю.
- Тодд, - шепчу я.
- Что?
- Мне говорили, за городом есть радиобашня. Она, скорей всего, окружена солдатами, но я подумала…
- Такая здоровенная железная штука? Выше деревьев?
Я удивленно моргаю:
- Ну да, наверно. - Распахиваю глаза. - Ты знаешь, где она?!
Тодд кивает:
- Каждый день мимо езжу.
- Правда?
- Да, правда. - И я вижу в его Шуме дорогу…
- Пожалуй, хватит, - говорит голос из темноты. Голос, хорошо знакомый нам обоим.
На свет выходит мэр, а за ним - отряд солдат.
- Добрый вечер, - говорит он.
Из его головы вырывается вспышка Шума.
И Тодд падает.
17
ТЯЖКИЙ ТРУД
[Тодд]
Это звук и в то же время не звук, невозможно громкий - кажется, что барабанные перепонки лопнут, если слушать его ушами, а не просто чувствовать в голове. Все вокруг белеет - при этом ты не просто слепнешь, а заодно глохнешь, немеешь и превращаешься в льдинку. Боль идет откудато изнутри, такшто от нее не защититься - это как жгучая оплеуха прямо по самой твоей душе.
Так вот что чувствовал Дейви, получая затрещины от мэра…
Причем это слова.
Слова.
Как бутто все слова разом запихивают тебе в голову, и весь мир орет на тебя: ты ничтожество, ничтожество, ничтожество, и этот вопль вырывает из тебя твои собственные слова, точно волосы, а заодно и кожу сдирает…
Вспышка слов, и я - ничтожество.
Ничтожество.
Ты ничтожество.
Я падаю на землю, и мэр может делать со мной что угодно.
Не хочу даже говорить о том, что происходит дальше.
Половине солдат мэр велит охранять лечебный дом, а остальные тащат меня в собор. По дороге он молчит, а я умоляю его не трогать Виолу и кричу и бьюсь в истерике, обещая выполнить любые его требования, только пусть он не тронет Виолу.
(заткнись, заткнись)
В соборе он снова привязывает меня к стулу.
И велит мистеру Коллинзу прогуляться.
А потом…
Не хочу об этом говорить.
Потомушто я плачу, умоляю, твержу ее имя, блюю и снова плачу, и все это так ужасно и так стыдно, что лучше не вспоминать.
А мэр просто молчит. Нарезает круги по залу и молча слушает мои вопли, мои мольбы.
Но прежде всего - слушает мой Шум.
А я убеждаю себя, что кричу, воплю и молю с одной целью - скрыть в Шуме ее слова, уберечь ее, не открыть мэру самого главного. Я уговариваю себя кричать и молить как можно громче, чтобы он не услышал.
(заткнись)
Вот что я себе говорю.
И больше об этом - ни слова.
(черт, да заткнись же!)
Когда я возвращаюсь в башню, мэр Леджер не спит и ждет меня. Хотя я почти не соображаю, мне всетаки приходит в голову мысль, что без Леджера тут не обошлось. Но он так искренне взволнован и приходит в такой искренний ужас от моего вида, что я просто медленно оседаю на кровать и не знаю, что думать.
- Они даже входить не стали, - говорит он у меня за спиной. - Коллинз молча открыл дверь, быстро оглядел комнату и тут же запер меня снова. Как бутто знал.
- Да, - говорю я в подушку. - Конечно, знал.
- Я тут ни при чем, Тодд, - тут же добавляет он, читая мои мысли. - Клянусь! Я бы никогда не стал помогать этому человеку.
- Да оставьте меня в покое! - бормочу я.
И он оставляет.
Уснуть не получается.
Я горю.
Горю от понимания, как легко меня поймали в ловушку, как легко оказалось использовать Виолу против меня. Горю от стыда за то, что плакал под пытками (заткнись). Горю от боли новой разлуки, ведь мы поклялись друг другу не расставаться, и от ужаса перед неизвестностью - что с ней теперь будет?
Мне плевать, что будет со мной.
Наконец встает сонце, и я узнаю, какое мне назначили наказание.
- Вперед, ушлепок!
- Заткнись, Дейви.
Наша новая работа - сгонять спэклов в группы и отправлять на строительство новых зданий на территории бывшего монастыря. В этих зданиях они будут жить зимой.
Наказание заключается в том, что я работаю вместе с ними.
А Дейви всем заправляет.
И у него новенькая плетка.
- Давай! - кричит он, охаживая меня ею по плечам. - За работу!
Я резко оборачиваюсь - все тело болит и горит огнем.